Czytaj książkę: «Муж-озеро», strona 25

Вплоть до середины сентября, который выдался необычайно теплым, число посетителей Озера непрерывно росло. Они расширили имевшиеся тропинки, протоптали и прорубили новые. Один раз, как апофеоз нашествия, на берег притарахтел мотоцикл, а спустя пару дней – два квадроцикла. «Успокойся, не плачь, – утешала себя Танюша, глядя со своего берега на беспечных ездоков. – Это должно было случиться, и это случилось. Если они станут пилить живые ели, ты просто сходишь туда и попросишь их это не делать. А если они тебя пошлют, ты уйдешь, а потом просто придешь за мусором. Все будет хорошо». Кстати, именно эти квадроциклисты живых елей не пилили, хотя пивные банки все-таки оставили. Потом похолодало, и поток стал иссякать. Бывало, что всю неделю, вплоть до выходных, Озеро никто не тревожил, и только неулетевшие еще птицы переговаривались между собой в кронах сосен. Тогда Танюша безбоязненно уходила на станцию, и там просила продавщицу в ларьке за небольшие деньги чуть-чуть подзарядить телефон. Когда зарядка доходила до пяти процентов и экран вспыхивал, она звонила матери, чтобы рассказать, что у нее все хорошо, и платят ей много. Одна незадача – плохая связь. Мать не верила, что клиенты дорогой базы отдыха станут терпеть телефонную изоляцию. Но Танюша с жаром доказывала, что, напротив, это сейчас такой тренд: богатые люди, у которых все есть, платят за полное освобождение от информационной нагрузки. Мать с усмешкой ворчала, что лучше бы они поехали к ее двоюродной сестре Лиде в деревню: там бы их ждала не только всяческая разгрузка, но и полезный для здоровья сельский труд.

Поговорив с матерью, Танюша бегло просматривала список пропущенных вызовов – их было немного, и с каждым днем становилось все меньше – и кое-кому перезванивала. Прежний мир охотно забывал о ней, и Танюшу это не пугало. После всего она доставала из кармана еще один телефон, с треснутым стеклом, и робко протягивала продавщице очередные двадцать рублей – мол, нельзя ли подзарядить также и его? Та иногда брала деньги, а иногда соглашалась зарядить оба за один взнос. Это был телефон Иона. Танюша с трепетом ждала, когда загорится экран, и запищат уведомления о пропущенных звонках и сообщениях. Она мечтала поймать хоть какую-то ниточку, связанную с его жизнью, поговорить с кем-то, кто знал его. Больше всего она надеялась, что позвонит его мать – надеялась и боялась одновременно, потому что не представляла, как объяснить ей, что произошло. Но объяснять так и не потребовалось – ни мать, ни кто-либо другой, интересующийся ионовой жизнью и… нет, не смертью, жизнью! – никто так и не позвонил. В самом начале было два звонка от Юрия Альбертовича; ему Танюша решила не перезванивать, и больше он об Ионе не вспоминал. Было еще три звонка, один из которых оказался рекламным спамом, второй – их общим туристическим знакомым, который спрашивал, можно ли подержать у себя подольше ранее одолженные карабины. Третий номер не отвечал, и в душе у Танюши вспыхнула надежда – а вдруг, это кто-то… близкий? Но он так и не ответил, ни на звонки, ни на СМС. Танюша попробовала прозвонить все номера, которые остались в памяти телефона. Почему-то оказалось, что их зафиксировано очень мало – не более десяти номеров за все время, что Ион пользовался этим аппаратом – хотя на ее памяти Ион звонил и отвечал звонки гораздо чаще. Выяснилось, что примерно половина номеров – глухие или отключенные. Это было странно, потому что, согласно списку звонков, Ион набирал или отвечал на них не раз, и разговоры длились по несколько минут. Остальные абоненты были живыми, но либо не помнили, кто такой Ион, либо вспоминали его очень смутно и удивлялись, почему кто-то разыскивает его именно через них… Все концы оказались обрубленными. Мир не просто забыл Иона – он старательно стер воспоминания о нем отовсюду, где они могли быть. Танюша молча смотрела на экран телефона, по которому расползалась прозрачная клякса – ее слеза. Это было невероятно, немыслимо – но, похоже, она действительно была единственной, кто хранил память о нем. Для всех остальных он был в лучшем случае тенью из прошлого, и эта тень быстро таяла. «Но как же его мать, как же брат, как же старые друзья?» – беззвучно вопрошала она. Ответ был очевиден, он напрашивался; но поверить в него было так страшно, что Танюша делала вид, что не понимает сама себя. «Ты был, ты есть, я это знаю! – упрямо твердила она, заглушая предательский внутренний голос. – «Даже если все на свете забудут тебя, я всегда буду помнить. Я сберегу тебя. А потом, может быть… может быть, и другие вспомнят. Да мне и не нужно помнить: ты же рядом со мной, ты – это мое Озеро». Подумав так, Танюша всякий раз вздрагивала и тут же собиралась назад в лес. «А вдруг, пока меня нет, с ним что-нибудь случится?» Попрощавшись со своей помощницей-продавщицей, она выбегала из магазина и быстро-быстро шагала домой, к Озеру.

В октябре и ноябре люди на Озере еще бывали, но только по выходным. Всю неделю Танюша спокойно гуляла по берегам, собирала грибы и ягоды, а вечером грелась у костра. Конкурентов на сушняк и валежник больше не было, и она не экономила дрова. Стало холодно: перед тем, как лечь спать, она немного нагревала палатку с помощью газовой горелки, а после закутывалась во все, что у нее было. В одиночестве нервы у нее успокоились, и она даже начала скучать по людям. Тревога включалась только с вечера пятницы: Танюша считала часы, когда вот-вот появятся «мусорогенные» и «шумогенные», и оттого не могла уснуть. С утра в субботу она начинала считать часы до завершения выходных, в воскресенье вечером облегченно выдыхала, в понедельник собирала и выносила мусор, во вторник и в среду расслаблялась, в четверг начинала тосковать, в пятницу – бояться, и все повторялось по кругу. Наконец, выпал снег, наступили первые морозы, и туристы окончательно иссякли. Танюша еще пару дней пыталась бороться с холодом: грела палатку горелкой, пока не кончился газ, бегала вокруг Озера трусцой (благо, многочисленные ноги отдыхающих уже успели натоптать удобную тропинку), непрерывно жгла костер. Но ничего не помогало. Она простудилась и уже не могла заставить себя встать, а только сидела, закутанная, как копна, вплотную к огню, рискуя опалить капроновые покровы спальника. Лишь когда ей стало совсем плохо, она решила, что Озеро разрешает ей уехать.

В городе она явилась к матери и объяснила, что зимой туристов оказалось мало, поэтому теперь она будет работать на своей «базе» лишь наездами. Женя и Дима, сказала она, пусть спокойно остаются в ее квартире, ведь весной она снова уедет надолго. Мать с сомнением смерила взглядом ее потасканную одежду и осунувшееся лицо – на высокую зарплату это точно не было похоже – но ничего не сказала. Танюша поселилась на зиму у матери, в своей старой комнате. Забрав ноутбук с Карла Маркса, пыталась даже немного работать. Впрочем, получаемых за квартиру денег (Женя передала ей все, что накопилось за три месяца) хватало на то, чтобы скромно питаться. Мать решила, что Танюшу, как и следовало ожидать, обманули, и платят ей сущий мизер. Первую неделю она провалялась в постели с гриппом, а как только начала вставать, поспешила опять в лес. «Куда ты, зачем ты им нужна больная?» – удивилась мать. Но у Танюши щемило сердце – а вдруг с ним что-то случилось? Но все оказалось хорошо, только лед замело густым снегом, и теперь случайный лыжник – как она надеялась – мог бы принять Озеро за болото или луг. Тем не менее, она регулярно приезжала и маскировала выходы к Озеру ветками. А если все-таки обнаруживала посреди чью-то одинокую лыжню, то на всякий случай прикапывала ее, а заходы заваливала так, что никому бы не пришло в голову, что здесь кто-то сворачивал. Перед тем, как уехать в город, она вставала на месте своего лагеря, смотрела на Озеро и говорила: «Подожди, подожди, милый! Скоро весна, и я к тебе вернусь. Ты ведь не мерзнешь под снегом, правда?» Никто не отвечал ей, но по тому, как весело поблескивал снег в лучах закатного солнца, она решала, что, наверное, ему хорошо. И успокоив себя этим, уходила.

На следующий год она не стала дожидаться полного схода снега, и уже в начале марта развернула палатку. Ей было страшно представить, чтобы кто-то мог прийти на Озеро раньше ее. И дело было даже не в том, что этот кто-то мог оставить мусор или срубить живое дерево – нет, она боялась, что чужой человек мог навредить Озеру одним своим присутствием. А еще она хотела, чтобы первой, кого Ионушка увидит, когда проснется из-подо льда, была она, а не кто-то чужой. Ей думалось, что он может встревожиться, если не увидит ее на привычном месте; или, того хуже, он может подумать, что она его покинула.

Первые посетители появились на стоянках в праздник 8 марта. Дальше народ стал приезжать сначала раз в две недели, потом раз в неделю, а начиная с майских праздников наведывался и на будних днях. Жизнь на Озере потекла своим чередом, как на множестве других лесных озер области. Стоянок становилось все больше, тропинки расширялись. Появлялись уже люди, уверенные, что это не чья-нибудь, а «их» стоянка, из-за чего случались скандалы. Тех, кто удивлялся, обнаружив Озеро, было все меньше. А те, кто когда-то удивлялся, уже забыли об этом, уверенные, что знали о нем всегда. Со временем Озеро появилось и на интернет-картах – сначала неуверенно, как заболоченная территория, а потом – как полноценное голубое пятно. Правда, официального названия у него не было, и в разных источниках использовались разные фольклорные варианты. В основном они были типовые – Белое, Голубое, Черное (хотя вода в нем была светлая), Глубокое, Прохладное (хотя оно было не холоднее, чем другие), Круглое (это было похоже на правду) и т.п. Танюша пыталась внедрить в народную традицию свое, правильное название. Она долго думала, как следовало бы называться Озеру для внешнего мира, и, наконец, решила, что оно будет Дубоссарским – по названию его родного города. Ее душу приятно ласкало, что она одна знает, почему Озеро именно Дубоссарское; самый звук этого слова прокладывал мостик между нею и Ионом, и давал надежду, что поможет им когда-нибудь свидеться. В то же время она никогда бы не назвала его, например, Ионовым: это выглядело бы так, будто она выдает его, сдает на растерзание толпе. Нет, никто не должен осквернять своим губами его имени. Она одновременно и боялась раскрыть тайну об Ионе, и хотела, чтобы о нем знали. Но привить народу Дубоссарское она так и не смогла. Название с непонятной этимологией превратилось в устах отдыхающих в Дубовое, хотя на берегах Озера не росло ни одного дуба. В конце концов Танюша решила, что это тоже хорошо, просто разгадка ребуса, почему Дубовое, будет спрятано еще глубже, через промежуточную остановку в Дубоссарах. Впрочем, большинство публики все-таки склонялось к простому и бессмысленному названию Белое.

С тех пор, как Озеро окончательно стало достоянием широкой общественности, около него стала появляться самая разношерстная публика, и иногда попадались даже туристы-знакомые Танюши. Она не хотела с ними встречаться; не хотела трудиться объяснять, зачем она здесь живет и зачем непрерывно убирает мусор. Она не бывала в походах с прошлого лета, не отзывалась на приглашения на посиделки. Зимой, во время своих лыжных пробежек до Озера, она пару раз встречала старых походных товарищей, но всегда делала вид, что страшно спешит, и убегала в противоположную от Озера сторону – боялась, как бы у них не возник соблазн последовать за нею. Но сейчас спрятаться было невозможно. Ей волей-неволей пришлось принять на себя образ слегка повредившейся умом старой девы, которая настолько любит лес, что решила в нем поселиться. На какое-то время – правда, небольшое – Танюша стала героем сплетен и шуток, но потом про нее забыли. Она никогда не была ярким членом компании. Самые близкие приятельницы, Оля и Ксеня, иногда приезжали и ставили палатку рядом с нею. У нее было удобно: тихое, уединенное место (благо, что рядом была болотинка, поэтому по соседству никто не вставал), дрова запасены, костер и тросик с котлами всегда наготове. В благодарность за гостеприимство они привозили еду и всякие вкусности, которые у Танюши были редкостью, и помогали заготавливать дрова. Вот только уговорить их помочь с уборкой хозяйке долго не удавалось. Оля солидно изрекала, что не собирается убирать за всякими свиньями, а свой мусор она и так вывозит. «Я тебя очень уважаю, – притворно добавляла Ксеня, – но не вижу смысла делать бесполезную работу. Они все – Ксеня обводила рукой дальний берег, где поутру уже дымились костры и доносились первые тумс-тумс автомагнитол, – гадят быстрее, чем мы можем убрать. Какой же смысл тратить на это время?»

«Смысл просто в том, чтобы делать это», – вздыхала про себя Танюша и шла убирать одна. Она догадывалась, что старые подруги вовсе не ленятся, просто им тяжело общаться с «быдлогопами». Ей тоже было тяжело, вдвойне тяжело, но еще тяжелей было ничего не делать. В этом бессмысленном труде она видела служение ему, а в унижениях, причиненных отдыхающими, она робко (боясь себе в этом себе признаться) надеялась выкупить желанную награду – возможность когда-нибудь соединиться с ним.

– Ты точно на походы забила? – спрашивала Оля, хотя в душе не хотела бы, чтобы Танюша вдруг стала проситься в поход – она была слабовата, и от ее отсутствия группа точно ничего не потеряла.

– Точно, – улыбалась Танюша. – Зачем мне? Я и так большую часть года, как в походе.

– Ну, все-таки тут однообразно, – замечала Ксеня. – И эти гопники вокруг со своим музоном! Один раз приехать – нормально, но жить тут с весны по осень – это, извини, мазохизм.

Гораздо чаще на Озеро наведывалась другая танюшина знакомая – Эмма, руководительница туристического кружка в подростковом клубе. Она расторопно заняла для своих школьников удобную стоянку, развесила повсюду идентификационные таблички (мол, это лагерь турклуба «Луч», просим вести себя прилично и т.д.) и даже пару раз ухитрялась отстоять ее от натиска посторонних шашлычников. «Это же дети!» – вопила она хорошо поставленным голосом, и обученные дети мгновенно окружали опешивших конкурентов, устремляя на них сиротски-укоряющие взгляды. Сначала Танюша чуралась ее шумной, крикливой дружбы. Но потом, за неимением других вариантов, привыкла и даже радовалась, что на берегах Озера есть место, где с ней всегда приветливы. Эмма Георгиевна (так полагалось величать ее при воспитанниках) тоже не была большой охотницей до общественных уборок. Она громко, обнажая выступающие передние зубы, возглашала, что «вообще-то государство должно мусор убирать», или что «на западе весь мусор перерабатывают, так его там вообще нет, все за ним гоняются». Впрочем, она обещала, что как-нибудь обязательно отрядит своих «архаровцев», которые «только и умеют, что смартфон в руках держать», на какое-нибудь общественно-полезное дело, и просила Танюшу непременно держать ее в курсе, «когда она пойдет убирать». Но всякий раз, когда Танюша проходила мимо их лагеря с мешком, всем своим видом намекая, что час настал, Эмма неизменно забывала о своем намерении. Однако же она никогда не забывала усадить Танюшу у костра, выдать ей горячего чая со сладостями и угостить порцией нудных разговоров (особенно в этом преуспевали ее взрослые спутники – коллега-супруг Костик и друзья Майя с Владом).

Так шло время. Прошел еще один летний сезон, а потом еще один. Танюша мало-помалу привыкла к обитателям Озера, а они привыкли к ней. Слухи о местной то ли ведьме, то ли бомжихе, то экомонахине распространился в соцсетях, и новички уже не удивлялись встрече с колоритной особой, волокущей по берегу мешок с мусором. Танюша и не подозревала о своей популярности, потому что большую часть года вообще не выходила в интернет. Однако на третий сезон, когда Оля начала антизаборную кампанию, это неожиданно принесло пользу. Появилось много постов и петиций, где фото Танюши было помещено на фоне стройки, и заголовок гласил: «Лешая с Белого озера просит помощи». Если бы Танюша это увидела, она бы страшно смутилась и, наверное, начала бы сбивчиво просить Олю как-то этому помешать, убрать ее фото и т.д. Это, скорее всего, было бы уже невозможно, а главное – именно благодаря романтической компоненте история раскрутилась и просочилась за пределы области. Не сказать, чтобы это сильно помешало захватчику: Кудимов, как мы знаем, успешно достроил свой особняк и обхватил озеро забором, как клещами. Тем не менее, количество вовлеченных в тему лиц постепенно перешло в качество. Среди них стали попадаться люди, готовые на радикальные действия (во всяком случае, на их обсуждение). Для Танюши, которая в глубине души не верила в успех, это было сюрпризом. И когда к ней, привыкшей с тихой грустью взирать на захваченное Озеро, вдруг пришли незнакомцы и сказали, что желают помочь ей атаковать (!) незаконный забор, она растерялась. Но отступать было поздно.

Глава 14. Заборобой

– Мы слыхали, что у вас тут, в провинции, с протестной активностью все глухо, но не знали, что настолько, – насмешливо заявил красивый шатен в куртке камуфляжной расцветки с капюшоном.

Он сидел прямо на земле на пенковой сидушке, грациозно сложив ноги в высоких берцах. Рядом, настойчиво обнимая его за шею и тем самым напоминая, что это ее собственность, сидела девушка с распущенными волосами и с серьгой в брови. Шатена звали Нед (это была партийная кличка, а на самом деле его имя было Арсений) и он возглавлял небольшую экоанархистскую группу из Подмосковья. Его девушку звали Лида (предполагалось, что это имя тоже вымышленное, но настоящего никто не знал) и она занимала должность его заместителя. Рядом плотным кольцом сидели, полулежали и стояли еще человек двадцать. Одежда многих из них тоже тяготела к милитаристской стилистике, но, как оказалось, не все относились к группе Неда, и даже не все исповедовали его идеологию; более того, для такого количества народу разброс политических взглядов был довольно широким. Так, курчавый брюнет в очках лет тридцати пяти, вальяжно расположившийся на коврике, идентифицировал себя c троцкистами – которых, как поняла Танюша, в политическом подполье было немало. В течение всей беседы он то и дело вставлял глубокомысленные замечания – местами весьма меткие. Высокий бледный юноша, примечательный большими серыми глазами и широкой черной шляпой, был, кроме того, что анархистом (но не из недовой компании, а какой-то другой), еще и веганом. Это выражалось в том, что он со скорбным видом отказывался от всякой предлагаемой ему еды и грыз одни орехи, которые привез с собой. В противоположность ему выглядели две пухлые дамы – одна постарше, другая помладше – которые ели все, что угодно, беспрестанно хохотали и имели при себе запас дорогого баночного пива, которое радушно предлагали отведать всем. Они были из Москвы и занимались защитой исторического центра, однако охотно примыкали к разным, как они выражались, «экопроектам на периферии». В них было что-то от Эммы Георгиевны, и Танюша сразу прониклась к ним симпатией, в отличие от суровых анархо-вегано-троцкистов, которых она побаивалась. Наиболее колоритно выглядел мужик с седой бородой и длинными волосами, подвязанными тесемкой: судя по фольклорным подвескам на шее и плетеному кушаку, заменявшему ему ремень, он был близок к субкультуре так называемых неоязычников. Но, к разочарованию Танюши, на протяжении всего разговора он не проронил ни слова, и Танюша так и не узнала, как разговаривают неоязычники. Еще выделялся парень в футболке с Че Геварой – возможно, он тоже относился к красному лагерю, но это было не точно. Кроме них, было еще пять-шесть активистов неявного профиля, одетых в обычные мирские джинсы, шорты и футболки с вполне бытовыми надписями. Вся эта компания оказалась здесь благодаря организационным способностям Неда, причем большинство участников видели друг друга впервые. Целью собрания, как гласила озвученная вначале повестка дня, была «выработка решения по первоочередным мерам по освобождению от захвата озера Дубового (зачеркнуто) Дубоссарского». Исправление в повестку внесли по просьбе Танюши. Предыстория события была такова. Нед (он был студентом-старшекурсником и подрабатывал на полставки системным администратором), узнав о «борьбе с наглым огораживанием озера» в одной не самой далекой провинции, решил, что это отличная возможность для актива наконец-то проявить себя в настоящем деле, вместо того, чтобы рассуждать о мировой революции в интернете. Он прикинул стоимость доставки на место себя и подруги, а потом написал всем знакомым общественникам, которые хоть как-то были замечены в делах с приставкой «эко». Начались обсуждения, и вскоре «Комитет единых действий по освобождению природы» (сокращенно КЕДОП) был создан. Сначала – в виде группы во «Вконтакте». Затем последовало заседание московской ячейки, где определилась дата «полевого выезда». К этому моменту численность списочного состава Комитета сократилась почти втрое, но Нед отнесся к этому стоически. «Не все порывы выдерживают проверку реальностью», говорил он. Зато среди москвичей, решившихся поехать, оказалось сразу несколько человек с машинами, что позволило чете организаторов существенно сэкономить на дороге. «Положительная фильтрация», довольно подытожил Нед.

Когда в среду вечером Танюша поднялась на Связную гору для очередного созвона с матерью и Олей, ей на телефон пришла СМС-ка с незнакомого номера. Танюшу уведомляли, что ее призыв услышан, и на выходных на озеро Дубовое высаживается «активистский экодесант» для оказания помощи. В первую минуту Танюша ничего не поняла, потом поняла, но не поверила, а потом, когда все-таки поверила – чуть не задохнулась разом от изумления, восторга и страха. Вроде бы это было то самое, о чем она мечтала и о чем просила в своих воззваниях, но… она совершенно не представляла, что это может стать реальностью. «Экодесант… сюда… вот прямо здесь, около Озера?..» – испуганно бормотала она, возвращаясь на стоянку. Танюша и без того ревновала свое Озеро к другим людям, а тут на его берега (правда, от них остался только клочок болота между сомкнутыми клешнями забора, но все-таки) привалит сразу целая толпа… Они будут гомонить, топать, распугивать птиц… Да Бог весть что они еще будут делать! «Но ведь это другое, – тут же возразила она. – Это активисты, они приезжают с добрыми намерениями. Они намереваются освободить Озеро, сломать забор. Я ведь сама этого хотела».

Она спустилась с холма и вышла по тропинке к Озеру. С тех пор, как оно практически скрылось из глаз, отдыхающие тоже исчезли. На Связной горе изредка появлялись одна-две палатки, хозяева которых ходили за водой через болотинку. Иногда, шагая «турпоходом» между соседними станциями, останавливалась Эмма со своими школьниками. Танюша немного задержалась напротив прохода в заборе, но приближаться к берегу не стала: воды она еще с утра набрала довольно, а лишний раз смотреть на фасад кудимовского особняка не хотелось. Она лишь кивнула Ионушке (как делала ежедневно по несколько раз, проходя мимо) и, свернув, побрела вдоль правой заборной клешни. Мысли теснились к голове, надо было успокоиться и все обдумать. Забор, захват – это ужасно, это синоним зла. Так? Так. Но пьяные шашлычники, оставляющие мусор, рубящие деревья и включающие магнитолы – это ведь тоже зло? Безусловно. Правда, и Кудимов порубил много деревьев, и по вечерам с пирса нередко слышались его пьяные крики и музыка. Но мусор он не оставлял, конечно. Его челядь аккуратно вывозила мусорные пакеты (хотя и безо всякой претензии на раздельный сбор). Один раз Танюша укладкой разглядела их содержимое: круглые плоские бутылки из-под дорогого, вероятно, коньяка, стеклянные банки из-под натурального сока, недоеденные грозди винограда и картонные коробки с французскими надписями – должно быть, там был сыр. Хозяин и его семейство не гадили на собственном озере, но к Танюше они относились еще хуже, чем шашлычники. Мало того, что они оставили ей для доступа узенький проходик – как-то раз Танюша встретила в лесу жену Кудимова с детьми и обслугой, и они посмотрели так, словно рады были бы плюнуть в нее взглядом… «Но причем здесь я? – наставительно оборвала себя Танюша. – Ведь главное – хорошо ли там Ионушке». Она представила себе его, водной гладью раскинувшегося между половинками забора и глядящего в небо. С одной стороны, теперь у него только один шашлычник. Других выгнали. Но, с другой стороны, он ведь заперт у Кудимова, как в тюрьме. Вместо леса на берегах – высокий забор. В дно больно забиты сваи пирса. Танюша может подойти к нему только с одной стороны, а если заплывает на середину, то из будки сразу выходит охранник, встает, широко расставив ноги и скрестив руки, и внимательно смотрит, пока она не выдержит и не повернет назад. Разве это правильно? Конечно, нет. «Но ведь если сломать забор, и если, предположим, Кудимов не станет его восстанавливать (хотя это маловероятно), то на Озеро снова ринутся жлобы… Так что же я хочу? Неужели я хочу, чтобы Ионушка навсегда остался в плену? Нет, нет и нет! Но тогда что? Господи, помоги мне захотеть правильно!..»

– Девушка, девушка! – вдруг донеслось из-за забора.

Танюша вздрогнула от неожиданности и остановилась.

– Да вы не бойтесь… Я просто подумал – может, вам водичка нужна? Чтоб вам самой с болота не набирать, по мокрому не ходить…

Танюша не видела обладателя голоса, но сразу его узнала. Это был тот самый рабочий, что переносил ей палатку и горячо хвалил хозяина. Она давно его не видела. Подумала даже, что вздорный Кудимов его уволил.

– Водичка? Да я… В общем-то, у меня есть. С утра набрала.

– Вон оно что. Жаль. А то я вам с хорошего места взял, прямо с пирса! У вас-то там вода, небось, мутная… Может, все-таки возьмете? Я уж и в канистру набрал.

Танюша заколебалась.

– Ну, раз уже набрали, то спасибо…

– А вы подойдите к калитке, я вам передам!

Танюша послушно повернула и пошла назад к болотинке. За забором слышалось шлепанье ног и учащенное дыхание – невидимый спутник тащил тяжелую канистру.

– Давно вас видно не было, – заметила Танюша. – Хозяин вас там не обижает?

Послышалось сопение.

– Да нет, не обижает. Он мужик хороший, не обманывает, – прозвучал ответ немного погодя.

Они вместе, каждый со своей стороны, дошли до края забора. Изнутри забренчал замок, дверь со скрипом приоткрылась, и жилистая рука, держащая канистру, просунулась в щель. Следом показался и ее обладатель – все тот же, в грязных штанах и в футболке с ежиком. Он тревожно озирался – видно, боялся, что заметят охранники.

– Вот, держите. Чистая, свежая. – В прозрачной пластиковой капсуле плескалась искрящаяся влага.

Танюша неловко приняла ручку канистры и чуть не выронила – она была тяжелая.

– Эх, я бы вам наверх дотащил, да нельзя отлучаться. Николаич сегодня злой.

– Николаич – это вроде вашего мажордома?

Танюша не думала, что собеседник знает это слово, но он кивнул.

– Ну да.

Он виновато следил за ее движениями, видимо, желая помочь, но опасаясь гнева Николаича. Танюша решила облегчить ему совесть.

– Ничего, я дотащу. Спасибо!

Она отошла на несколько шагов и опустила ношу на землю, чтобы передохнуть. Ее тайный помощник все еще выглядывал из-за двери.

– Скажите, а сколько вам платят? – неожиданно для себя спросила Танюша.

Он замялся и опустил глаза.

– Сколько? Ну как сказать… Мне же, в общем-то, деньги и не нужны. Я же тут у них живу на всем готовом. Жилье, кормежка. В общем-то, я ж и не работаю, а так, помогаю просто.

– Короче, вы работаете за еду, – поняла Танюша. – Странно, одно дело я, но вы… Вы же могли бы найти себе в городе что-то получше. Вы вот строить, я смотрю, умеете. Зачем же тут сидеть?

Рабочий вздохнул.

– Да это… Даже и не знаю, как объяснить. Мне тут нравится. Лес, озеро… – Он осекся, поняв, что затронул болезненную тему. – Я понимаю, вы, наверное, злитесь на него, что он забор поставил. Но это потому, что он думает, что вы – из тех, кто мусор оставляет. Я пытался ему сказать, но он не слушает, руками машет…

Танюша представила, как выглядел этот диалог. Должно быть, стоило подчиненному робко приоткрыть рот, как Кудимов обрушился на него с матерной бранью.

– Но за своих он – горой. Вот даже мне – реально так помог! Где бы я был сейчас без него, не знаю. Долго рассказывать, а то бы я…

– Вот только своими он считает лишь тех, кто внутри забора.

– Так это… нет проблем! – обрадовался поклонник Кудимова. – Хотите, я вас к его жене устрою, комнаты убирать? Там работа не пыльная. Ведра, швабры – все современное, красивое. И форму вам дадут. Прежде жена Илюмжона работала. Но они… в общем, ушли они, уехать пришлось.

Танюша снова подхватила канистру.

– А платят сколько? Или тоже за еду? – с улыбкой спросила она.

– Не-ет, им точно платили. – Рабочий наморщил лоб. – Не помню, сколько, но платили.

«Мне – устроиться работать за забор? Да он в своем уме? Кудимов или жена его, как увидят меня, такого пинка дадут, что я отсюда до станции долечу. Это только если изменить внешность. Пластическую операцию, например, сделать. – Танюша усмехнулась про себя. – Тогда было бы можно. А что, ведь это было бы здорово! Я была бы все время рядом с Озером. Я бы о Нем заботилась. Эх, жаль, что это невозможно».

– Я подумаю, – сказала она вслух и, обернувшись напоследок, спросила: – А кто же у них сейчас убирает, если Илюмжон с женой уехали?

Собеседник хотел что-то ответить, но тут воздух рассек грубый окрик: «Иван!». Он доносился издалека – должно быть, из охранной будки на берегу. «Ива-ан!» – повторилось громче.

– Ладно, я пойду, ждут меня, – засуетился рабочий.

Он захлопнул дверь и принялся запирать ее изнутри.

– Похоже, ты один за всех и убираешь, – негромко сказала Танюша и пошла восвояси. Ей только сейчас пришло в голову, что до сего момента она не знала, как его зовут, и это не казалось ей странным: безымянность больше подходила его неопределенной внешности и раболепной натуре, чем любое имя, а тем более такое величаво-патриотичное, как Иван. «Какой уж ты Иван! Ты – Ванька-прислуга», подумала она.

Через два дня утром к ее костру пришли четверо гостей – красивый шатен в камуфляже, девушка с серьгой в брови, которая не отлипала от его локтя, высокий бледный юноша в шляпе и коренастый курчавый очкарик.

– Мы встали лагерем в километре отсюда, у ручья, – сказал Нед после церемонных приветствий. – Думаю, конспирация нам не помешает, – он чуть улыбнулся.

– Да-да, конечно! – облегченно сказала Танюша.