Czytaj książkę: «Муж-озеро», strona 20

– Это Ты! Ты здесь, ты не исчез! – прошептала Танюша.

Солнце ласково приглашало искупаться вместе с ним, и Танюша, не раздумывая, побежала по хлюпающей осоке. Вдруг она заметила справа от себя две широкие доски. Они явно были брошены совсем недавно. Не те ли, о которых говорил ее помощник? Встав на доски, Танюша медленно прошла вперед, дошла до следующей пары, а потом – до следующей, последней, которая уже наполовину скрывалась в воде. По ним Танюша зашла в воду почти по колено и оглянулась. Теперь ее со всех сторон окружала частная территория Кудимова; лишь сзади виднелся узкий проход наружу. Впрочем, если бы не забор, темневший повсюду за деревьями, ничего особенно не изменилось: Танюша видела те же знакомые тропинки и поляны, разве что непривычно пустые. Вдали, на противоположном берегу, высился дворец Кудимова. На пирсе были люди, слышался смех и детский писк. Справа и слева, в середине каждой клешни забора, стояли будки охраны. Около одной из них сидел охранник и ловил рыбу. Завидев Танюшу, он повернулся, но вставать не стал. Из двери у него за спиной вышел мужик, в котором Танюша узнала своего полукамуфляжного знакомого. Он держал в руках ведро. Торопливо зачерпнув воды, он снова скрылся в будке. Должно быть, делает охраннику чай или кофе, решила Танюша. Она тоже набрала воды, но та оказалась мутной от ила – болотинка давала о себе знать. Чтобы зайти глубже, нужно было раздеться. Танюша вернулась на сухой берег, быстро стянула штаны (благо трусы, которые на ней были, издали вполне могли сойти за купальные), снова прошла по доскам и прямо в футболке погрузилась в воду. На миг она забылась от счастья: прикосновение воды к телу было так сладостно, как будто это были объятия любимого. Стремясь продлить это ощущение, она зажмурилась и медленно поплыла по кругу, то погружаясь с головой, то выныривая, и даже позабыв, что держит котелок в руке. Наконец, набрав чистой воды, она вылезла, вышла по доскам и спряталась переодеться за забор. Перед тем, как отправиться назад, она снова вышла к проходу и сказала Озеру «до свидания». Ей было сейчас так хорошо, что она была готова на время забыть и утреннее происшествие, и все события последних месяцев. Уже собираясь подниматься наверх, она услышала позади себя скрип. Оказалось, на левой клешне забора, у самого поворота к воде, была дверь. Она открылась, и оттуда снова появился обладатель камуфляжных штанов и футболки с ёжиком. Похоже, он уже давно стоял перед дверью, ожидая, пока Танюша оденется.

– Э-э… Гм… В общем… – Он замялся, не зная, как начать. Должно быть, он снова разрывался между верностью хозяину и симпатией к Танюше. – Короче, тут просят, чтоб поменьше купались. Нельзя так долго, в общем.

– Почему? – спросила Танюша, хотя, конечно, догадывалась, почему.

Эвфемизм «просят» не мог никого обмануть: понятно было, в каких формулировках Ёжику велели передать ей это.

– Ну, вы ж понимаете… У них там дети! Владим Ленидыч говорит, что вот, мол, он разрешает воду брать, но не надо же борзеть…

Танюша представила, какое слово Владим Ленидыч при этом добавил. Все это было настолько запредельной, абсурдной наглостью, что не было сил возражать. Это была какая-то иная реальность – сказочная. Сказочный злодей, обладающий волшебством, делал, что хотел, и героям приходилось с этим мириться. Единственный способ противостоять ему – обрести такие же магические способности. Все остальное – взывание к справедливости, к жалости, к закону – в сказке не работало. Танюша подумала и кивнула.

– Мне все ясно. Спасибо.

И с того дня она поселилась на холме с видом на кусочек Озера.

Глава 12. Исчезновение

Танюша с Ионом пробирались сквозь поле лоснящихся тел, подстилок, бутылок, закусок, визжащих детей и дымящих мангалов. Отовсюду на разные лады неслась музыка, но, к счастью, фоновый гомон пляжной полосы приглушал ее. Танюша с интересом прислушивалась к своим ощущениям и сравнивала их с теми, что были прежде, до Иона. Больно ли ей? Ну, разве что чуть-чуть. Страшно? – Немного есть, но совсем не так, как раньше!

Она с весны нетерпеливо ждала сезона волонтерских уборок, предвкушая необычайный экзистенциальный опыт: она убирает, но не одна. И нет больше ни страха, ни унижения, ни ненависти, а один лишь восторг и уверенность в правильном пути. Это должна быть великая победа, реванш за все ее прежние несчастья. Ион, сам того не ведая, умел преобразовывать мир вокруг себя – даже солнце рядом с ним светило ярче. Теперь ей хотелось испробовать силу его волшебства на самом сложном материале – на ордах-тупых-мусорогенных-жлобов. Но тут возникла непредвиденная сложность: Иону и раньше с неохотой давали выходные, а ближе к лету начальник решил, что их и вовсе не существует. Сам Ион не сильно огорчался. Он почему-то был уверен, что аврал вот-вот закончится, и в следующую субботу они обязательно куда-нибудь поедут, хотя тенденция говорила об обратном. Продолжительность рабочих смен тоже неприлично затягивалась, и бывало, что Танюша встречала мужа уже затемно. Как он ни бодрился, усталость давала о себе знать: лицо еще больше осунулось, под глазами залегли тени, а морщинка, поселившаяся между густыми бровями, уже не разглаживалась.

– Ионушка, если они тебя и в этот раз не отпустят, я сама туда пойду и с ними поговорю! – заявила однажды Танюша, забравшись к нему на колени и обняв за голову.

Должно быть, это прозвучало очень убедительно, потому что Ион, испугавшись последствий такой инициативы, на следующий день совершил невозможное – попросил о выходном. И его, хоть со скрипом, но отпустили. Таким образом, долгожданный совместный выезд на экоуборку случился уже в разгар купального сезона, когда, с одной стороны, мусора прибавляется, а с другой – он становится недоступен из-за толп купальщиков. Пляжное население не любит, когда волонтеры с мешками приближаются к зоне их мангала: кроме вторжения в личную жизнь, они видят в этом (справедливо) тонко срежиссированный упрек, и за это особенно гневаются.

Всего этого ждала и боялась Танюша, и все это встретило ее на пляже. Но, как всегда под магическим действием Иона, было притушено и приглушено. Танюша шла по пятам за мужем (не только потому, что стеснялась толпы, но и потому, что проход между отдыхающими компаниями был узок), и наслаждалась тем, как все изменилось. Как и в городе, из-за плеча Иона лица уже не выглядели уродливыми, а их выражения – враждебными. Да и сами пляжники, казалось, стали более лояльны к странной паре, которая не загорала, не купалась, не жарила шашлыки, не жевала, а медленно брела с черными мусорными мешками, то и дело нагибаясь и подбирая что-то с песка.

Глазьевский карьер славился кристальной голубизной воды, еще более нереальной оттого, что она плескалась на фоне ярко-желтого песка. Но любоваться на это чудо природы, похожее на тропический рай из рекламы, можно было только в мае – или, наоборот, в сентябре, когда снег уже сошел/еще не выпал, а отдыхающие уже/еще не закрыли его своей пестрой россыпью. В начале осени какая-нибудь из эковолонтерских групп непременно направляла сюда уборочный десант, и берега, по крайней мере с виду, очищали. Но уже через неделю после начала следующего купального сезона субботник можно было смело повторять – так быстро вырастали мусорные кучи около мангальных полян. Разумеется, никто этого не делал, все ждали осени. Уборка среди толпы отдыхающих была не только психологически неприятна, но и чревата всевозможными социальными рисками. Здешняя публика была знаменита тем, что поставляла самые выразительные типы пляжных «быдлогопов». Взглянув на гущу этих татуированных, пьяных, вопящих тел обоего пола, оставалось только удивляться, как не лень было природе столь дотошно воспроизводить хрестоматийные образы. Они могли бы сойти за актеров, решивших изобразить (правда, очень натурально) граждан такого сорта; но в том-то и дело, что все они были настоящими. Попадались, правда, относительно приличные варианты типа трезвых мамаш с детьми, но уже то, что они согласились проводить время в подобном окружении, показывало, что они идейно близки типовым посетителям пляжа.

И вот в этом-то сердце быдлоада Танюша предложила провести уборку, и уговорила на это своих знакомых экоактивисток. Желающих набралось немного: одна пожилая пара и две старые девы (эх, когда-то и Танюша относилась к этой категории!). Понятно, сверхзадач никто не ставил: предполагалось совершить вдоль пляжа нечто вроде агитпрохода с мешками (дабы публика, если не задумалась о своем поведении, то хотя бы прониклась сочувствием к волонтерам), чтобы затем с чувством выполненного долга искупаться (по возможности – подальше от толп) и поскорей убежать обратно на станцию. Для Танюши Глазьевский пляж был чем-то вроде незавершенного гештальта, непокоренной вершиной, мысль о которой возбуждала тщеславие. Прежде она тоже боялась сунуться сюда в разгар сезона. Но сейчас, когда рядом будет Ион, невозможное станет возможным! Танюша в глубине души отдавала себе отчет, что намеревается испробовать его, как пробуют новое оружие; и она сознавала, что это не очень хорошо. Однако она успокаивала себя, что вообще-то стремится совершить благое дело, что исключительно ради возможности заронить в очерствевшие сердца публики Глазьевского карьера понятие об экоответственности она тащит Иона в его редкий выходной в самый центр потной, воющей и матерящейся толпы. Впрочем, Ион, как всегда, не замечал того, что приводило Танюшу в отчаяние. Он шел мимо орд мангальщиков так, словно это была полоса прибоя. Их вопли и убойная музыка значили для него не больше, чем шелест волн; они обмывали его ноги, но не могли нанести вреда. Так, во всяком случае, думала Танюша, глядя, как он спокойно лавирует между покрывал, загроможденных лежащими и сидящими телами вперемешку с пляжной снедью.

– Света и Саша пойдут по тому берегу, а Мариша с Ирой – по нашему, но выше, – как мантру, бормотала она. – Около во-он того ларька все встретимся. Уфф, и домой!

Ближе к середине пляжа ей стало совестно, что она затащила Иона сюда. Сила его воздействия на реальность была велика, но все же не бесконечна. Полностью нейтрализовать ощущение ада он не мог, и Танюша, спрятавшись за его неширокой спиной, хоть и отмечала явные улучшения, но все же радовалась, что до конца крестного пути осталось немного.

– Дык это… А может, мы всю площадь прочешем? А то ведь вон там сколько еще рядов сидит, если поглядеть, – простодушно спросил Ион.

– Нет-нет, не стоит! – испугалась она. – Знаешь, этот пляж полностью убрать абсолютно невозможно. Это, наверное, самое грязное место в области. И самый ужасный контингент. Мы тут, так сказать, просто демонстрируем им иную модель поведения…

– Воспитываем, выходит? – усмехнулся Ион.

– Ну да…

Они шли дальше. Ион поднимал с песка попадавшиеся под руку пустые бутылки и пакеты, не замечая устремленных на него удивленно-встревоженных взглядов. Поняв, что их не замечают, взгляды потухали. Танюша, которая, в отличие от него, все замечала, старалась не смотреть по сторонам, а только на ноги мужа – авось ей тоже удастся слиться с его спокойствием каменного утеса, на котором весело зеленеет травка. Вдруг он остановился; в пространстве возникло нечто такое, на что нельзя было не отреагировать. Это был уже не шелестящий прибой – это было цунами. И, хотя оно не было материальным и состояло только из звуков, по силе воздействия они напоминали массированный обстрел. То была музыка. Вернее сказать, совокупность тональных вибраций в определенной последовательности, ибо слово «музыка» подразумевает некое благозвучие. От прочих звуковых источников этот отличался чудовищной громкостью. Похоже, кто-то привез с собой на машине концертный усилитель и решил произвести эффект (а может, просто вывернул на полную мощность обычную автомагнитолу). Цель была достигнута: все остальные шумы сразу померкли. Конкурирующие колонки, наперебой оравшие в разных местах пляжа, словно разом выключились. Их владельцам, а также тем, кто проходил рядом, и прежде приходилось кричать друг другу, но сейчас бесполезно было надрывать глотки: собеседники видели лишь беззвучно разеваемые рты. Отдыхающие вокруг заежились, заерзали; всем стало неуютно, хотя признаться в этом они не спешили. Еще пять минут назад каждый из них сам пользовался неограниченной свободой врубить то, что ему нравится, не спрашивая, нравится ли это другим. Выражения «сделайте потише» не было в здешнем словарном запасе, и таковую просьбу никто не стал бы удовлетворять. И вдруг расстановка сил изменилась. Свободные, уверенные, наглые и хохочущие в один миг превратились в несчастных и жалких. Каждая секунда под гнетом ужасных децибелов приносила страдания. Но признаться, что они унижены, было невыносимо, и люди терпели. Мужчины, женщины, дети пытались делать вид, что ничего не замечают. Они сидели с застывшими страдальческими улыбками; кто-то пытался что-то объяснить соседу на пальцах. Наконец, по прошествии минуты пришло осознание, что так, как раньше, уже не будет: безмятежное веселье кончилось. Купальщики начали удивленно переглядываться, глазами спрашивая друг у друга, где находится это дебил с музыкой. Судя по всему, источник звука находился на самом верху пляжного пригорка. Там виднелся край открытой палатки, похожей на ту, что ставят на рынках торговцы. Но понять, что там происходит, было невозможно: все на свете звуки заместил собой один дьявольский музон.

– Ничего себе врубили, – произнес Ион одними губами, повернувшись.

Его голоса Танюша не слышала.

– Ваще охренели, козлы! – беззвучно пискнула дама у ближайшего мангала. – Ни о ком не думают. Только бы им было хорошо.

– Да кто это такие? Малолетки какие-то ё…аные?

– Нам что теперь, и поговорить нельзя?

Отдыхающие озирались вокруг, ища, к кому бы обратить свои жалобы, и с надеждой натыкались на Иона: он собирал мусор, а потому символизировал собой упорядочивающее начало. Странное дело: еще минуту назад он занимал самую нижнюю ступень в пляжной иерархии. Какой-то ребенок даже попробовал сунуть ему в мешок свой фантик, и его подвыпившие родители разразились громким смехом. Но теперь все разом перевернулось: веселые пляжники впали в ничтожество, и готовы были делегировать право представлять свои интересы кому угодно, кто согласился бы на это. Ловя искательные взгляды соседей, они стеснительно отворачивались, опасаясь, что это право (точнее, обязанность) навесят именно на них. Лишь один Ион не отворачивался, и спокойно принимал взгляды. В результате жалобы посыпались на него со всех сторон.

– Ну мужики, ну чё сидите? Ну хоть кто-нибудь, пойдите, скажите им! Тут же дети мучаются! – беззвучно кричала Иону толстая накрашенная старуха, бабушка двоих внуков.

– Наверное, наширялись там, не соображают ничего, – оправдывался крупный татуированный дядька с цепочкой на шее; к нему, сидящему на полотенце, больше всего подходило воззвание к «мужикам».

– Да бухие они, бесполезно разговаривать, – шевелил губами другой типичный мужик.

Однако ему определенно было не все равно: он с надеждой смотрел на Иона, ожидая, что тот все же решится разговаривать с бухими, несмотря на все увещевания.

– Сдохнем тут сейчас. Да есть хоть один мужик нормальный, или все сыкливые? – молила тетка, которая еще недавно с опасливым недовольством следила глазами за Ионом и Танюшей. Теперь она видела в них единственную надежду на спасение.

Ион, сложив ладонь козырьком от солнца, внимательно смотрел на звукогенную палатку. Заметив это, окружающие, а особенно женщины, принялись бессознательно подгонять его.

– У нас тут дети!

– Они там ох…ели совсем!

– Вот люди пошли! Только о себе и думают…

– Ионушка! – Танюше потребовалось потянуть его за рукав, чтобы быть услышанной. – Пойдем отсюда. Здесь невозможно находиться. У меня уже голова разрывается от этой музыки.

Она почти обрадовалась происшествию: невыносимый шум разрешал им уйти раньше времени. Мол, мы сделали все, что могли, но нельзя же здесь умирать!

– Ага, сейчас пойдем. Только схожу, попрошу, чтобы сделали потише, – беззвучно сказал он.

Танюша похолодела. Она хотела запротестовать, но Ион уже повернулся и зашагал сквозь толпу наверх, к палатке. Он не слышал ее, и ей пришлось бежать следом, ловя его руку.

– Стой… Ионушка, не надо! Они же там пьяные. Разве трезвый будет так громко включать? Ну, что ты им скажешь? А вдруг они тебя побьют? Их же много!

Ион улавливал только треть танюшиных слов – когда поворачивал лицо и видел движение ее губ. Он продолжал подниматься, напутствуемый жалобно-грозными криками отдыхающих – жалобными к нему, и грозными в адрес пока еще невидимых мучителей.

– Ионушка, не ходи! – в отчаянии запричитала Танюша. – Пойдем назад, прошу! Прости, это я во всем виновата, я тебя сюда привела… Но я больше не буду. Только давай скорее уйдем!

Она бежала медленнее мужа, потому что стеснялась идти слишком близко от полотенец и ковриков, и вынуждена была делать обходы. Ион шагал напрямик. Музыка становилась все громче, если вообще можно было ранжировать силу этих адских звуков. Они словно поднимались к жерлу вулкана. По мере приближения к эпицентру наблюдалось исчезновение форм жизни: отдыхающие, которые раньше сидели и лежали вблизи зловещей палатки, теперь как бы незаметно спустились пониже. Танюша, запыхавшись, изо всех сил пыталась догнать Иона, который опередил ее метров на десять и – о, ужас! – не слышал ее предостережений. Она уже готова была упасть на колени и схватить его за ноги, как вдруг… увидела хозяев музыки.

Наверное, она ожидала узреть кого-то более демонического, поэтому в первый момент даже вздохнула с облегчением. Перед ними, держась рукой за стойку палатки, нетвердо стоял абсолютно, катастрофически пьяный парень. Судя по сине-зеленой опухшей роже, пил он непрерывно в течение пары суток. В похожем состоянии были его приятели, которые в разных позах сидели и лежали под тентом палатки. Среди них была даже одна девица, в длинном «романтическом» сарафане и с красным от водки лицом. Удивительно, но душераздирающий звуковой фон вовсе не мешал им переговариваться. По-видимому, компания обильно пьянствовала накануне, потом долго спала, а сегодня, проснувшись и продолжив в том же духе, постепенно дошла до той кондиции, когда любая музыка кажется слишком тихой. Возбудить атрофировавшиеся органы чувств могла только запредельная мощность концертной колонки, каковая, к великому сожалению соседей, у них с собой была. Несложно догадаться, мельком подумала Танюша, что ждет каждого из них в ближайшем будущем: в худшем случае – глубокий алкоголизм и полное расчеловечивание, в лучшем – проблемы с сердцем и печенью. Но сейчас, увы, молодые алкоголики находились на пике своей дееспособности. У них еще водились деньги на машины, палатки и колонки, и были силы, чтобы вливать в свои глотки литры дешевого пойла. Поэтому грядущая их деградация служила слабым утешением для окружающих.

Обитатели палатки не сразу заметили гостей. Потребовалось время, чтобы образ Иона и следовавшей за ним (невольно прячась за его спину) Танюши запечатлелся в их воспаленном мозгу. Даже парень у стойки, к которому подошел Ион, не сразу придал лицу осмысленное выражение. Ион попробовал что-то сказать, но его голос утонул в звуковом везувии. Пару минут они с парнем пытались услышать друг друга; в это время к ним медленно подходили и подползали другие участники вечеринки. Танюша подумала, что сейчас ей как никогда хочется либо перемотать время назад, либо, на худой конец, провалиться сквозь землю. Но проваливаться надо было вместе с Ионом, а он, похоже, не понимал опасности своего положения. Привычно широко улыбаясь, он делал знаки, чтобы убрали звук – мол, ему нужно им что-то сказать. Должно быть, хозяева были обескуражены такой наглостью – звук колонки казался им надежной защитой от появления в жизни посторонних – и хотя бы из любопытства немного приглушили музыку. Теперь можно было хотя бы докричаться друг до друга, что Ион немедленно и сделал.

– Ребята! Сделайте! Пожалуйста! Потише! Там! Женщины и дети! Они! Просят! Им тяжело! По-жа-луй-ста!

Понадобилось некоторое время, прежде чем на лицах обозначилось понимание того, что от них хотят. Еще несколько секунд раздавалось мычание и бессвязные обрывки фраз. Из них можно было сделать вывод, что ребята «отдыхают» и не понимают, «чё за проблемы». Танюше взбрело в голову, что она справится с полемикой лучше. Во-первых, она женщина, что позволяло надеяться на минимальную лояльность (прежде, если и случалось такое, чтобы ею кто-то интересовался, то это были именно пьяные), а во-вторых, у нее же есть большой опыт в экопросвещении, чего эти забулдыги не смогут не заметить и не оценить…

– Ребят, у вас ну очень громко! Там внизу весь пляж жалуется!

– Чё?

– К-кто ж-жалуется?

Хозяева колонки не то чтобы хамили – они, кажется, действительно не понимали, в чем проблема. Огромное количество выпитого отгородило их от мира глухой непробиваемой стеной, заставлявшей усомниться в том, что мир вообще существует. Визит странных людей с их странными просьбами был, как его новое открытие. Далеко не сразу пьяные сообразили, что им предъявили претензию, а сообразив, вяло набычились.

– Мы тут ваще-то отдыхали, – обиженным баритоном прохрипела краснорожая девица.

– А чё вы тут…

– Я ваще не понял…

– Чё вы ходите, чё-то тут говорите, – продолжала девица, никого не слыша. – Люди работали… хотят рас… рас…слабиться… Чё вы лезете?

Ион с Танюшей мало что успели сказать, чтобы заслужить подобные упреки, но девица додумала реплики за них. Танюша догадалась, что она девице не понравилась. Ион хотел что-то вставить, но Танюша чувствовала потребность говорить сама: во-первых, потому, что ощущала себя виноватой перед мужем, а во-вторых – из-за приступа вдохновения. Ей казалось, что она знает нужные слова, которые способны произвести переворот в этих заблудших душах.

– Понимаете, тут же дети! А музыка такая громкая, что у них уши закладывает! И люди друг друга не слышат… Это прямо как кувалдой по голове! Ну вот у вас же тоже есть… когда-нибудь будут дети! – быстро прокричала она.

Ответом ей были угрюмо-непонимающие лица.

– Какие, бл..ть, дети…

– К-какая еще кувалда?

– Чё за уши еще?

Танюша вспыхнула. Она и собеседники словно говорили на разных языках. Тяжелая звуковая завеса не мешала пьяным понимать друг друга, тогда как слова Танюши долетали до них будто сквозь плотный слой помех. И, судя по реакции, они складывались в совсем не тот смысл, который она хотела им придать.

– Ионушка, пойдем, пожалуйста! – взмолилась она, повернувшись к Иону, чтобы он мог понять ее по губам.

Ион печально улыбнулся и пожал плечами. Она потянула его за рукав.

– Стой! – вдруг сказал первый парень – видимо, самый трезвый из всех.

Они остановились, Ион с интересом, Танюша – в страхе.

– Ты это… короче… – парень, видимо, с трудом вспоминал слова, – ты… нормальный мужик! Уважаю. А ты, – он вдруг оборотился к Танюше, – ты з-злая.

Танюша оторопело взглянула на Иона. А тот виновато опустил глаза.

– Ясно, спасибо. Если сделаете потише, будет здорово, – сказал он и повернул назад.

Танюша побежала следом.

– Вот т-тебя я уважаю! А твою жену – н-нет… – послышалось сзади.

– Э-э, спасибо, до свидания! – непонятно зачем прокричала Танюша. Она была счастлива, что все, наконец, закончилось.

Они спустились в толпу. С тех пор, как звуковой террор немного ослаб, настроение у публики улучшилось. Отдыхающие успешнее делали вид, что не обращают внимания на музыку, и что у них все хорошо: дети вполне непринужденно играли в вытоптанном песке, взрослые разливали пиво в одноразовые стаканы и с новыми силами махали опахалами над шашлыками. Некоторые переговаривались между собой на тему недавнего раздражителя, но так, будто это было что-то давно исчезнувшее и неопасное. Некоторые даже храбрились, словно сами победили шумового монстра:

– Давно надо было сходить и въе…ать им. А то все сидят и трясутся. Не мужики, а хрен знает кто.

– Хе-хе, они там так перепились, что можно было у них и магнитолу экспроприировать!

– Ну вот почему не умеют люди культурно отдыхать? Ну посидели, ну выпили. Ну зачем же на весь пляж свою лабудень врубать? Тут же дети!

Иона и Танюшу, которые могли бы считаться их избавителями, отдыхающие не замечали, и лишь искоса провожали глазами их удаляющиеся силуэты. Лишь один мужик, который косвенно участвовал в делегировании Иона на битву (чтобы не идти самому), не сумев сделать вид, что забыл о происшествии, наставительно крикнул:

– Тут не разговоры надо было разговаривать, а сразу в морду бить!

Наконец, они преодолели последние ряды пляжников и выбрались на свободу. Тропинка, извиваясь между двумя большими мусорными кучами (измученная Танюша на них даже не покушалась), выводила на грунтовую дорогу, где стояли рядком припаркованные авто. В нескольких метрах параллельно ей пешие отдыхающие протоптали еще одну тропу: она позволяла дойти до станции без риска быть раздавленным колесами машин, которые, несмотря на ухабы, носились по дороге довольно лихо. Лишь ступив на нее, Танюша облегченно выдохнула. Весь ее организм, державший непосильный тонус в течение почти двух часов уборки, сейчас разом расслабился. Она ссутулилась, колени ее подкосились и, если бы не рука Иона, за которую она схватилась, ей пришлось бы опуститься прямо на землю.

– Устала?

– Д-да… Знаешь, скорее психологически. Но сильно. Я тебе говорила – я их всех очень боюсь.

Ион кивнул.

– Хотя и знаю, что убирать все равно нужно… Показывать им, так сказать, что другие убирают. Воспитывать, как ты сказал…

Она повторяла это, словно оправдываясь.

– У-гм.

– Не понимаю, почему он это сказал? – спросила Танюша, помолчав.

– А?

– Ну, что я злая. Разве я была к нему злой? Я ведь очень вежливо обратилась. Ведь так? – Она с надеждой заглянула Иону в лицо.

– Угу.

– К тому же, нас другие люди просили. У них же там дети… Мы, можно сказать, обратились к ним от имени всего пляжа!

– Ну да.

– Ионушка, скажи, мы ведь все правильно сделали? Ведь нельзя же было поступить иначе? – взмолилась она.

Ион, задумавшись о чем-то своем и не сразу услышав вопрос, энергично закивал.

– Тогда почему он назвал меня злой? А тебя – наоборот… Но мы же одинаково с ним разговаривали, верно?

Ей было очень досадно.

– Конечно.

– Тогда почему я злая? – Танюша повернулась к нему и слегка приостановилась, так что и Иону пришлось замедлить шаг.

– Да не почему, – улыбнулся он и тронул Танюшу за плечо, предлагая идти дальше. – Они же пьяные. Кто знает, чего у него там в голове. Не думай об этом.

Танюша вздохнула: она не могла не думать. Она не просто боялась жлобов – ей было важно их мнение. За это она ненавидела и их, и себя еще сильнее… Вдруг ей пришлось прервать размышления: сзади, словно посланный вдогонку снаряд, послышался отзвук громкой музыки. Танюша уже успела от него отвыкнуть: после того, как хозяева палатки уменьшили звук, прежняя какофония пляжа казалась почти что тишиной. Но, похоже, тишина палаточникам быстро надоела. Пьяный разум растворил воспоминание о гостях и об их просьбах, и ручка колонки снова была вывернута на полную мощность. Теперь, под спасительным покровом леса, танюшино ухо смогло, наконец, расчленить эту звуковую лаву на составляющие. Оказалось, там были и мелодия, и текст. Причем слова были на русском и произносились женским голосом. Что-то про несчастную любовь.

– Вот видишь. – Ион остановился, чтобы примостить мешок за спиной. – Разве можно к ним всерьез относиться? Вот проспятся, тогда можно будет спросить – а почему ты назвал Танюшу злой?… – Он хитро подмигнул.

– Вряд ли я с ними еще когда-нибудь увижусь. Надеюсь на это. – Танюша невольно прибавила шаг, пытаясь поскорей спастись от музыки. – Пусть теперь другие на пляже с ними разговаривают.

– Думаю, ничего не получится. Разве что пристрелить, хе-хе.

– Знаешь, иногда я серьезно думаю, что их всех надо перестрелять. Спасти от них берега, леса, всю природу. Да-да, не смотри так – я знаю, что плохо так думать. Более того, я тоже часть человечества, и тоже, как ни крути, наношу природе какой-то вред. Но я, по крайней мере, пытаюсь его компенсировать – вот хоть мусор чужой убираю… – Она посмотрела на свой тощий мешок: у Иона был раза в три больше. Так как Танюша шла по пляжу позади, ей почти ничего не доставалось. – А они ведь ничего не делают, только свинячат. Да еще и жить другим не дают своими колонками. Разве так можно? И потом они еще говорят, что это я злая. А они, выходит, добрые?

Ион задумчиво молчал, глядя себе под ноги. Очнулся он лишь тогда, когда замолчала Танюша.

– Не расстраивайся ты так, малыш. Мало ли на свете странных людей. Я вот об этих давно забыл, а ты все помнишь и переживаешь.

– Ох, хотела бы я так, как ты. Не замечать, не расстраиваться, всех любить…

– Я не всех люблю. То есть не всех – одинаково. Тебя, например, я люблю существенно сильнее, чем того чувака с музоном. – Ион свободной рукой обнял Танюшу на пояс, хотя ему и без того тяжеловато было идти.

– Ребята, эй! Вот вы где! – послышалось из-за деревьев.

На тропу по очереди выбрались их заочные коллеги по уборке – две стареющие матроны Марина и Ира (Танюша так называла их про себя, хотя сама была ненамного моложе), и супруги Саша со Светой. Из всех четверых только Саша, пятидесятилетний мужичок в старомодной клетчатой рубашке и с благородно серебрящейся сединой, нес в руках маленький мусорной мешок. Дамы, одетые как на дорогостоящее сафари – в чистых штанах цвета хаки, белоснежных футболках и элегантных шляпах от солнца, две из которых были на головах (у Светы и Иры), а третья болталась на шнурке за шеей (у Марины) – шли налегке, хотя на вспотевших лицах изображалась крайняя усталость.

– Нет, чтобы я еще раз в такое вписалась! Да не в жисть! – с недовольным видом заявила сухопарая Света.

– Я все понимаю – уборка мусора, дело нужное, и все такое прочее, но ведь это трэш какой-то! – воскликнула пышная Марина.

– Чтобы тут убирать, надо бульдозер подгонять, – с видом знатока добавил Саша.

– И таджиков армию.

– И другую армию, с винтовками. Чтобы всех этих быдлов повыгонять, а потом мусор убрать.

– Ага, а они потом вернутся и снова все засрут, – хмыкнула Ира.

– Ребята, вы нас простите… – Танюша только сейчас вспомнила, что обещала ждать их на карьере. Но она была так раздавлена стрессом, что сбежала прочь, обо всем позабыв – даже о купании, которое полагалось в награду за труды. – Мы запамятовали, что у ларька собирались встречаться.