Czytaj książkę: «Кавказский Хищник. Хорошая девочка станет плохой», strona 3
С запозданием успеваю поймать в ракурс, как Анзор кивает врачу, и в ту же секунду слышу характерный хруст. Тут же чувствую острую волну боли. Она резко накатывает, но тут же отступает. Нога ноет, но… Это ощущение константно, без вспышек и агонии.
– Тише… – шепчет он, продолжая гладить по волосам, – все позади… Сейчас наложат гипс… Ты большая умница…
Выдыхаю облегченно.
Снова трясутся губы. Теперь уже от слегка отступившего напряжения.
Я сейчас очень слаба и уязвима. И только поэтому разрешаю ему быть рядом. Просто нет сил воевать…
Голова опять как в тумане. Вижу суетящихся над моей ногой людей. Их не меньше трех-четырех человек. Интересно, за всеми такой пристальный уход и контроль у нас при поступлении на скорых? Ну что я хочу. Это ж Москва, столица…
Врач деликатно просит Анзора вернуться на свое место, а меня снова прикрывают шторкой.
Чувствую, как ногу покрывают чем-то холодным, наматывают бинты, снова чем-то мажут. Гипс…
Отрешенно смотрю перед собой.
Снова на него…
Вижу, что волнение не отпускает.
Очкует, что я на него заявлю?
Хотела бы я верить, что да.
Чтобы хоть как-то найти управу на этого негодяя.
Но… Что-то мне подсказывает, что даже если бы я решила идти на рожон до конца, он бы все равно победил…
Когда процедура позади и медсестры дают оказание подождать, пока гипс окончательно застынет, доктор берет со стола какой-то органайзер с бумагами и садится на стул напротив, низко подавшись вперед.
– Радмила, мне нужно зарегистрировать Ваше поступление к нам в госпиталь, и потому я хотел бы собрать кое-какие Ваши личные данные. Итак, ваше ФИО, дата и место рождения, номер паспорта и ОМС записаны верно? Проверьте, пожалуйста.
Просматриваю записи и молча киваю.
– Хорошо. Теперь еще кое-что.
Доктор немного понижает тон.
– Вы поступили в госпиталь при, – прокашливается, – мягко говоря, странных обстоятельствах. У Вас ушибы от падения с высоты. Как это произошло?
В горле пересыхает. Язык резко прилипает к небу. Замираю и непроизвольно опускаю глаза на свой свежий гипс. Не знаю, что сказать… Но почему-то правду говорить упорно не хочется. Я устала, и это бессмысленно. Как раз тот случай, когда моим правдорубством ничего не добиться… А может, это меня так быстро сломали… Или я поумнела… Говорят, шоковые ситуации быстро заставляют людей «мудреть»…
– Моя неосмотрительность, – говорю тихо, – случайно так получилось. Сидела на подоконнике, а рама была не закрыта…
– Случайно выпали из второго этажа гаража? Сидели на подоконнике? – скептически спрашивает доктор. Конечно же, он не верит ни единому моему слову.
Сжимаю кулаки под простыней и собираю себя в руки. Поднимаю на него уверенный взгляд.
Хочется честно сказать ему, что меня впечатляет его принципиальность и даже в чем-то благородство, но мне эта акция Робин Гуда явно сейчас ни к чему…
– Да, это произошло случайно.
Доктор недовольно поджимает челюсть.
– Вы в муниципальном госпитале, Радмила. Здесь Вам не угрожает опасность… У Вас травмы. Скажите, – снова делает паузу, – возможно, есть еще какие-то травмы, которые мы не обнаружили при первичном осмотре? Требуется ли Вам гинекологический осмотр?
Непонимающе поднимаю на него глаза.
– В смысле? При чем тут гинекологический осмотр?
Он понижает голос еще ниже. Придвигается еще ближе.
– Если Вам были нанесены какие-то… – сам запинается. – Рада, Вас не пытались изнасиловать?
Шумно втягиваю воздух в легкие.
– Нет необходимости, – отвечаю твердо. – Меня не пытались изнасиловать.
Доктор молчит, но на его лице так и считывается «точно»?
Меня это, признаться, даже начинает немного выводить из себя.
Щеки невольно заливаются пунцом. Я и так чувствую себя униженной, а еще и эти жирные намеки…
– Я девственница, – произношу и невольно поднимаю глаза. Не на доктора.
Почему-то инстинктивно мой взгляд находит Анзора в той самой щели шторки, отделяющей меня от него.
Между нами приличное расстояние, именно поэтому врач говорит смело, хоть и тихо.
По идее он не должен нас слышать.
Но почему-то уверена, что слышит. Сейчас точно уверена в этом.
Он смотрит. Считывает. Чует.
«Я девственница», – вибрирует в голове мой ответ доктору, и я вижу, как он рикошетит по Анзору. Он хватает его, впитывает.
А дальше на каком-то гормонально-интуитивном уровне между нами происходит что-то сумасшедшее. Я бы даже сказала, животное.
Этот момент я запомню на всю жизнь. Настолько четко, отчетливо буду его помнить, что всякий раз при воспоминаниях по телу будут бежать мурашки.
Вижу, как темнеет радужка и без того темных острых глаз. Как расширяются зрачки. Как порывисто, рывком он втягивает воздух, а на горле дергается кадык.
Происходящее с ним как на замедленной съемке. И самое чудовищное, что я не могу заставить себя отвернуться. Смотрю.
Смотрю на то, как Анзор превращается в Хищника.
Да, именно в Хищника, все охотничьи инстинкты которого разом обостряются.
Глава 8
– Тебе удобно? – мое усаживание в танк Гаджиева заняло не менее тридцати минут.
– Уж поудобнее, чем в багажнике как картошка… – пробубнила себе под нос. Хотелось уже быстрее со всем этим покончить, особенно с его присутствием, которое неимоверно давило на меня.
Сначала он откатил кресло и расположил его так, что я почти легла. Потом долго-долго настраивал спинку, нависая надо мной, почти касаясь моего тела, что сильно напрягало.
Я была слишком уставшей и отрешенной, чтобы сейчас хоть как-то реагировать на эти маневры, и просто решила стоически их снести.
– Поехали? – спросил он риторически, дернув мой ремень безопасности, словно бы такие вещи в машинах класса люкс сбоили. Опять навис, опять в глаза заглядывает. Раздражает…
Мы стартуем с места, словно бы от земли отрываемся. По ходу, ему удается летать не только на том космолете, но и на тяжеленном внедорожнике.
Лавирует между машинами, перестраивается в последний момент, газует на светофоре, как пуля.
– А можно помедленнее? У меня вроде как остались еще целые части тела, и я бы хотела их сохранить! – я искренне испугана, вжимаясь в кожу кресла, вцепившись до побеления костяшек в дверную ручку. Дышу порывисто. От того ребра ноют при каждом вдохе и выдохе…
Он слегка сбавляет ход, но не особо-таки. Кидает на меня взгляд с усмешкой.
– Что, быстро реально? Я не чувствую… Извини. Ненавижу тащиться, как черепаха.
Закатываю глаза, пропуская это нелепое замечание мимо ушей.
– Ты в общаге живешь?
– Да, меня туда, пожалуйста.
Он поджимает челюсть, но кивает.
– Там будет кому тебе помочь? С ногой в гипсе быт дается не так легко…
–Разберусь… – отвечаю твердо. Это не твоя забота…
– Тебе уколы прописали, Радмила…
– Медсестру вызову из институтской поликлиники, – нетерпимо раздражаюсь. Подумаю об этом, как останусь в спасительном одиночестве. Без него…
– Я в шестнадцать лет так сломал ногу, что мне пришлось три месяца в больнице лежать с гипсом и подвешенной с гирей ногой, – вдруг откровенничает со мной Анзор. – Отвратительно было.
Усмехается.
– Дай угадаю, ты попал в аварию…
Смеется.
Отец тогда очень сильно выбесился. Я ведь был несовершеннолетним, даже прав иметь не мог, а вляпался в ужасный эпизод. Слава богу, никто не пострадал, кроме моей ноги и тачки. Ну и забора старого. В принципе, можно было и не вешать гирю. Это из старых методов. Чтобы кость правильно срасталась и ничего не укоротилось. Сейчас ставят аппарат Елизарова обычно в таких случаях. Но батя так проучить меня решил, приструнить. Типа три месяца на койке вместо летних каникул.
– И что, приструнил?
Сама не знаю, зачем я участвую в этом диалоге. Просто я реально выжата как лимон. Только поэтому, только-только.
Снова хмыкает.
– Конечно, нет… С того дня дал себе слово, что сделаю все, чтобы быть полностью независимым от отца…
Анзор замолкает и супится. Я тоже больше ничего не говорю. Смотрю в окно на холодную осеннюю Москву. Все так стремятся в этот город, так манятся на блеск его огней, а зачем? Я сама жила с этой мыслью многие годы. Думала, что мое счастье – в столице, что там я найду себя, но верно ли я поступила, бросив на кон все? Уехав от матери, выбрав этот громкозвучащий вуз? На своем ли я месте? Потяну ли во всех смыслах? Ведь вокруг меня и правда столько понтов, что голова кружится. У нас действительно почти нет простых детей. Даже те, кто не на люксовых авто с водителями, и то дети всяких чиновников и дипломатов. Не размером кошелька, так громким именем… Я даже не ожидала, что ярмарка тщеславия может быть и правда такой реальной, а не гротескно-преувеличенной, как в книгах…
Мы подъезжаем к высотному неприметному зданию. Анзор паркует машину в том самом месте, где я вчера пыталась спасти котенка. Как он, маленький? Он ведь надеялся на меня, а я… К горлу подступает ком.
Он выходит из машины, открывает дверь, отстегивает ремень безопасности и берет на руки.
– Ты что делаешь? – возмущаюсь я, отталкивая его рукой, скорее в инстинктивном жесте.
– Здесь нет санитаров и кресел-каталок, Рада. А костыли мы тебе еще не добыли…
Костыли. Черт… Я пока совсем не думала о том, как буду перемещаться по общаге. Санузлы и душевые у нас отведены в отдельный отсек на этаже. До них еще надо дойти… Да и как купаться с гипсом в душевой? Паника начинает слегка бить в голову и кружить ее. И это вовсе не от его тесных объятий.
Несет меня, словно бы я вообще ничего не вешу. Щеки пылают. Ненавижу это ощущение беспомощности и утраты контроля, но сейчас именно в таком моменте. Хорошо, что он не видит мое смятение в темноте…
В проходной вахтерша с удивлением смотрит на появившегося в дверях Анзора со мной на руках. Опускает глаза на гипс и начинает что-то недовольно ворчать, требуя предъявить документы и грозя позвать охрану, так как «этот мужчина тут явно не живет, а я всех помню».
В этом я не сомневаюсь. Как и в том, что уже завтра с утра о произошедшем будет знать вся общага. Любовь Ивановна – знатная сплетница, притом и злобно-мстительного разряда. Попади раз ей в немилость – не принеси шоколадку, если задержался в городе до отбоя, или включи громко музыку – и будет тебе опала на века…
Но в данной ситуации вопрос решается быстро и решительно – очередной высунутой купюрой из кармана Анзора.
И вот он уже решительно несет меня в направлении собственного жилища, на ходу спрашивая этаж и комнату.
Мы быстро поднимаемся на лифте на пятый этаж. В кабинке тесно, хоть нас всего двое. Странно. Обычно нас сюда набивается до десяти человек, особенно с утра, когда все на занятия опаздывают. А он здесь кажется каким-то неестественно высоким и крупным. Словно бы великан в домике Хоббита…
Заходим в мою комнату. Соседка по комнате на месте. В излюбленной позе – сверху на очередном качке. Мы с ней не очень ладим. Вернее, держим дружеский нейтралитет. Она из тех, кто делает больше ставку не на учебу, а на «развитие социальных связей» в универе. Главное, чтоб это потом не вылилось в «лечение половых последствий». Я пару раз возмущалась, что она могла бы найти более подходящее место для своих случек, но это вылилось только в пререкания и напряженную обстановку.
Анзор резко включает свет и матерится, когда глаза падают на то же, что вижу и я.
– Сдрыснули отсюда, – шипит он.
А главное – они его сразу и беспрекословно слушаются, что меня совершенно обескураживает.
Анзор сажает меня на мою кровать, а сам мрачно оглядывает комнату. Проходит в коридор, бесцеремонно открывает дверь в шкаф, скорее всего, пытаясь найти ванную.
– Сортир на этаже? – спрашивает он.
Молча киваю и отворачиваюсь.
– Спасибо большое, дальше я сама, – говорю строго. – Всего доброго, Анзор. Я не буду на тебя заявлять, но и от тебя прошу оставить меня в покое. Не хочу иметь ничего общего с вашей компанией и тем более выслушивать в свой адрес.
– Какие книги тебе нужны? – перебивает он, словно бы вообще меня не слушая.
– Чего?
– Говори, что собирать. Какие книги нужны для занятий, что взять из вещей.
– Куда взять? – не понимаю я его.
Наши взгляды пересекаются.
– Ты в этом гадюшнике не останешься со сломанной ногой.
Глава 9
От подступившего высокой волной возмущения я даже на пару секунд замираю, хлопая ресницами. Это он сейчас серьезно?
Делаю глубокий вдох и выдох. Пытаюсь успокоиться, чтобы размышлять и отвечать рассудительно.
Вроде бы ловлю себя за хвост и усмиряю.
Поднимаю максимально спокойный, выдержанный взгляд на него.
– Анзор, спасибо большое за помощь и участие, но я повторюсь: дальше я сама. Мне больше Ваша помощь ни в чем не нужна…
Поджимает челюсть. Смотрит на меня внимательно и хмыкает.
– «Ваша» – это кого? Мы снова на «Вы»?
– А мы и не переходили на «ты». В простом общении такая форма предполагает дружбу или панибратство, а мы не друзья и ими быть не можем. То, что я могла как-то не совсем адекватно себя вести от шока и боли, неминуемо последовавших за падением, не говорит о том, что кто-то дал Вам право вторгаться в мое личное пространство и диктовать свои правила.
Он быстро подходит ко мне и садится на корточки. Прямо передо мной. Горячий взгляд нагло стекает от моего лица к груди, талии, и… упирается между ног.
Я все еще в той идиотской мини-юбке, но на мне нет колготок, которые были сняты перед наложением гипса, только белье.
Автоматически сжимаю бедра еще сильнее.
Хочется спрятаться от него, скрыться. Это присутствие слишком сильно давит…
– Почему ты такая, а? – спрашивает как-то вкрадчиво и сипло. И снова улыбается недобро этими своими кончиками губ. Очень опасная улыбка. Почти хищный оскал. – Не совсем адекватно вела себя, говоришь? Рада, а когда вообще ты вела себя адекватно? Строишь из себя хорошую девочку, а сама…
– А сама шлюха или как там… Не помню, как ваша компашка меня обзывала, но что-то типа того…
Его лицо вмиг становится заостренным и до невозможности напряженным. Челюсти сжимаются.
– Об этом можешь забыть. Ни одна… – делает паузу, выдыхает шумно, – слова тебе больше не скажет.
А я печально усмехаюсь. И правда сейчас грустно и пусто на душе. Устала я… Очень хочу поспать. Вот очень…
– Будете затыкать всем рот и дальше купюрами? В больнице заткнули, чтобы лишних вопросов не задавали, вахтершу подкупили. Кого еще?
А он все смотрит и смотрит. Впивается в меня своими глазищами. Аж по позвоночнику холодок бежит. И нога в гипсе ноет сильнее.
Вдруг протягивает руку к моему лицу и трогает щеку большим пальцем. Вроде как волос с нее убирает, только нет там никакого волоса. У меня все убрано в тугой хвост на затылке.
– Ты права, Рада, мы с тобой точно не сможем быть друзьями… И знаешь, мне нравится, что ты меня на «вы» называешь… Голос сиплый и низкий… Я тебе об этом еще напомню, когда время придет…
– Для чего придет время?
Хмыкает. Встает. Направляется к выходу.
– У тебя в телефоне забит мой номер, Рада. Если что нужно, сразу звони, понятно?
Молчу, стиснув зубы, хотя страсть как хочется ответить: «Непонятно»…
– И когда я буду звонить, чтобы сразу поднимала.
Сжимаю кулаки. Вот же ж… Хамло… Приказывает он мне тут… Он вообще мне кто?
Раздраженно отворачиваюсь к стене.
– Завтра с утра жди медсестру. Придет уколы тебе в попу ставить. У тебя прописан курс антибиотиков и анальгетиков на семь дней.
Эту фразу тоже оставляю без ответа. Таращусь в высокое окно. Долго и упорно.
Отмираю только тогда, когда точно убеждаюсь, что он сгинул.
Козлина. И где берутся такие наглые люди? Сам же вынудил сигануть вниз, сам же сейчас делает вид, что заботится, так еще и как авторитарно!
Резко оборачиваюсь на инстинктах к двери, вздрагивая, когда она распахивается, чуть ли не вылетая из петель.
На пороге соседушка, которая улыбается заговорщицки в тридцать два зуба, сжимая в руках костыли в пластике.
– Офигеть! Это что сейчас было?
Смотрю на нее, подняв бровь.
– Тебя сам Хищник на руках сюда принес? А ты не такая простушка, как мне сначала показалось…
В ее тоне нотки интереса и зависти. Прям такие очевидные, приторные, что аж тошно…
– В туалет не хочешь, Радушка? Или, может, еду какую тебе заказать? Или водички…
– Ты это чего такая вдруг заботливая и сострадающая? – спрашиваю горько-скептически, а сама почему-то и без того знаю ответ…
Она скалится, напоминая в моменте шакалиху, а потом вытаскивает из кармана толстовки нехилую такую пачку пятитысячных купюр.
– Мне тут велено за тобой приглядеть… Я готова… Соседкам нужно помогать, – подмигивает мне, а я все. Краснею, как помидор, от ярости. Снова из-за выходок этого… Срывает все предохранители.
– Теперь слушай сюда, соседушка, – шиплю, словно бы сама хищница, а не побитая кошка…
Глава 10
Ну, что греха таить… Переоценила я свои возможности. Особенно опрометчиво было послать соседку, от которой как-никак была бы хоть какая-то помощь. На второй день своего «заключения» в гипсе осознала я это с лихвой. А теперь между у нас с ней был уже не холодный нейтралитет, а настоящая открытая вражда и неприязнь. Нет, она, конечно, боялась высказывать мне что-то вслух и уж тем более делать пакости, так как страх нарваться на гнев Хищника, видимо, сидел слишком глубоко, но в моем положении это мало помогало. Ирка намеренно почти не появлялась в комнате, то есть помощи у меня не было от слова совсем.
Пачка денег, которую он сунул ей «на мои нужды», тоже нетронутой лежала на столе. Я припугнула ее, что если она прикарманит даже один рубль оттуда, то навру Анзору, что она все потратила на себя, а меня послала.
Ну, а что? Конечно, ничего бы я ему не наврала, но и деньги его, даже опосредованно, ни за что не приму! Просто кину их ему обратно в лицо при первой возможности, и я вернусь в строй.
М-да, с «кину в лицо» я, видимо, все-таки погорячилась… Уже один раз кинула… Вот, последствия разгребаю…
Оказывается, у меня совершенно нетренированные руки, а я считала себя довольно спортивной, и физручка хвалила в школе мои данные.
А в итоге дорога в туалет по ощущениям напоминает путешествие из Петербурга в Москву в лаптях. Или тот самый знаменитый путь Ломоносова до Москвы из Архангельской губернии. Про то, чтобы принять душ, даже разговора не было. Мало того, что душевые в общаге попросту не приспособлены под калек в гипсе, так еще и как технически это было сделать, я не понимала.
Ко мне и правда в первый же день приперлась строгая и высокомерная медсестра, которая явно не была прикреплена к нашей поликлинике, а вообще словно бы совмещала функции модели и ответственной за постановку уколов и клизм «вип»-больным. Да-да, вот прямо хотелось бы думать, что клизмы-то как раз громила у нее и ставил. Так и познакомились…
Она сделала мне укол. Не особо-то церемонясь. Очень болючий, а потом окинула меня скептическим взглядом.
– Условия здесь явно не для Вашего больничного.
Раздраженно отвернулась и больше с ней не заговаривала. А сегодня уже с семи утра начала психовать, что опять, второй день подряд, придется видеть эту молодую грымзу…
И вчера, и даже сегодня с утра пораньше телефон то и дело разрывался от его звонков и смсок, но я, конечно, не поднимала. Не о чем мне с ним говорить. Ясно же дала понять.
В сотый раз пытаюсь погрузиться в чтение пособия по истории Запада, да и про экономтеорию нельзя забывать. Доктор прав – раз автомат мне теперь не светит, то нужно все тщательно выучить. Когда дверь широко распахивается без стука, резко дергаюсь, от чего нога и ребра опять начинают ныть.
Черт. Ну черт! Опять он?!
– Что Вам здесь надо? Мы все уже обсудили! – вырывается с раздраженным выдохом без приветствия.
Брови Анзора нахмурены, смотрит исподлобья, челюсть поджата. Интересно, что говорит его стоматолог – там, наверное, вся эмаль уже стерта от такого прикуса…
Он молча проходит в комнату, тоже без приветствия.
Подходит к кровати и нависает сверху.
– У тебя есть ровно пять секунд, чтобы сказать мне, что из тряпок и книг тебе нужно. Потом спрашивать не буду.
– Да… Что Вы себе позволяете?! – подбираюсь, расправляя плечи в жесте встречного нападения.
– Три секунды…
– Анзор, прекратите это немедленно!
– Одна… Ну хорошо, сама напросилась…
Мужлан бесцеремонно хватает меня на руки и закидывает себе на плечо. Болтаюсь сейчас, дрыгая руками и головой, как полотенце. Верещу, а ему плевать!
Он вот прям в таком виде, в котором я сейчас – в идиотской розовой пижаме с милыми котиками, выносит меня в коридор и размашистой походкой идет к лифту.
Из комнат вылезают сонные лица жителей общаги, но никто, конечно же, не вмешивается…
– Пусти немедленно! Это похищение!
– О, смотри, какой снова прогресс! Мы снова на «ты». Со вторым пунктом тоже вроде разобрались. Ты же кавказская пленница, забыла? Играй роль до конца, Рада. Ты ведь очень упертая девочка.
От возмущения у меня даже язык набухает и не слушается, я буквально захлебываюсь в своем гневе.
Остервенело бью его по плечам, а он только ржать начинает над моей беспомощностью, как только мы заходим в лифт.
И, скотина, шлепает меня своей огромной ручищей по заднице!
Обрушиваю на него еще одну порцию ругательств.
Двери пищат и раскрываются на каком-то этаже. Господи, утро же! Студенты шныряют вверх и вниз пачками!
– Салам, брат, – слышу через тушу гиганта, совершенно не видя ничего, кроме низа лифта. Мои волосы безвольно свисают тряпкой, закрывая остатки обозрения, – украл?
– Украл.
Раздается коллективный гогот. Всем очень весело. Кроме меня. Унижения продолжаются…
– Счастья молодым! – раздается нам вдогонку от попутчиков, стоит лифту остановиться на первом этаже.
Анзор быстрой и решительной походкой несет меня к выходу.
– Анзор Магомедович, что ж Вы… Радмилушке хуже стало? Вы ее на лечение?
– На лечение, на лечение, Любовь Ивановна, – воркует с каргой-вахтершей Анзор, – физиологические процедуры делать будем.
Я снова со всей силы бью его по спине за эту идиотскую двусмысленность и иронию в тоне. Специально целюсь ребром руки в позвоночник. Чтоб хоть что-то почувствовал этот толстокожий.
Он, конечно же, как самый настоящий джентльмен отвечает мне очередным увесистым шлепком по попе.
– Ой, козлина! Мне вообще-то больно! Укол твоя медсестра из эскорт-агентства сделала плохо!
Ржет в голос.
– Почему из эскорт-агентства, Рада? Хотя это ладно, может, ты и права… Ты мне лучше за другое ответь: почему жизнь тебя ничему не учит? Ты че такая дерзкая, а? За словами следи! А то физиологические процедуры будут включать и лечение рта…
Сжимаю челюсть, подавляя сто тысяч ругательств, которые сейчас рвутся наружу фонтаном.
Он опять предельно аккуратно сажает меня в свой внедорожник. На этот раз кресло уже настроено под меня. Как осмотрительно…
Сам остается снаружи, хлопает дверью, нажимает блокировку замка, а сам смывается! Просто замечательно! Я еще теперь и в его тачиле заперта!
Обратно возвращается спустя минут пять-десять с большим пакетом. Закидывает его в багажник и усаживается рядом.
– Раз ты сама не захотела поучаствовать в сборе вещей, собрал то, что подвернулось под руку.
– То есть это заранее спланированное похищение, – мои руки сложены на груди перед собой в защитной позе, – теперь-то я точно на тебя заявлю, не сомневайся… Как только снова обрету мобильность, я тебя сдам полиции!
Он садится рядом. Смотрит. Скользит от глаз к губам, снова возвращается к глазам. Улыбается вдруг очень открыто и как-то по-доброму.
Раздражает. Как же он меня раздражает!
– Не захочешь заявлять… – говорит низко и сипло.
– Еще как захочу… – вскидываю подбородок, пусть мой голос несколько и теряет уверенность. Потому что вот эта его уверенность, вытеснившая агрессию, еще больше дезориентирует…
– Спорим? Давай так, захочешь меня сдать после того, как гипс снимут – сам тебя в участок привезу, и руки для наручников протяну, Рада… Слово мужчины. А не захочешь, то…
Молчит, сглатывает, отворачивается к рулю.
Я вот тоже молчу. Губы поджимаю. Обреченно отворачиваюсь к окну. Он вытащил меня из общаги посреди дня. И слова ему никто не сказал. Ну как так-то?
Поправляю растрепавшиеся волосы на лице и от движения руки чувствую сейчас, что пахну потом. Позорище какое… Еще бы, я ведь мыться не могу уже третий день… На глазах от обиды и беспомощности наворачиваются предательские слезы.
Заводит свой ревущий двигатель, начинает движение, а меня вдруг резко что-то заставляет перевести глаза на дорогу. Истошно ору, потому что вижу, как знакомый маленький котеночек вдруг неуклюже вылезает из-под колес соседней припаркованной машины и безалаберно лезет под колеса к нам!
– Осторожно, слепой! Не задави Рыжика!
– Кого?
