Czytaj książkę: «Больше не уснёшь»

Илья Соколов

Czcionka:

В оформлении обложки использованы иллюстрации с pixabay.com по лицензии CC0.

[Ночной]{кошмар}

Моментальный «наплыв», быстрый, как пуля в полёте…

In this hole

That is me

Это ночной кошмар, а не девушка…

The dead are rolling over

Залитый сном угол хижины снаружи. Рассвет прячется где-то в страхе востока. Эмма любуется представлением звёзд, летним театром небесной ночи…

The sun has set; all darkens

Зловещая хижина как будто дышит. «Мы созданы, чтобы всё завершить…»

Прощальные порывы ветра скользят по головам деревьев…

Tear me from myself

– Пап, можно мы с Эмкой пойдём играть в лес? Ну туда, за Чёрную Черту?

– Нет, сынок! Нечего вам там делать… Это Чёртова Черта… Это место _ проклято…

– Эмка, пошли спросим у твоих родителей…

What's my release?

What sets me free?

И вот она всё-таки здесь. Она пришла забрать его…

– Кого? У кого? – Режиссёр непонимающе пялится на сценариста, который спит в кресле. Дверь в помещение тускло открывается, на пороге стоит Туманная Тьма. Она невидимо оглядывает комнату и разочарованно говорит «Никого».

И с силой закрывает дверь…

Do you pull me up just to push me down again?

Сегодня ночью в нашем лесу никакого света. А хижина, говорят, живая… только «слеплена» из мёртвых людей…

– От этого могут возникнуть плохие страшные проблемы!

Как в центре «глаза бури», Хижина Дьявола обнесена частоколом чёрной чащи.

Идти туда одной, а хоть всем миром (сказал ей Старейший), что выстрелить собой в объятья мертвеца на дне его могилы.

«Эмма, ты не доберёшься даже до конца опушки, Эмма, ты не поступишь так с собою, Эмма, оттуда не возвращаются, Эмма…»

Dig bury me underneath

Everything that I was you ain't fuckin' changing me

Gums bleeding

Твои пальцы похолодели, красавица… Забытая в детстве боязнь темноты ядовито обнимает за плечи… Твоё девичье сердце бьётся осколками стёкол в такую Чёрную Полночь, когда твоя рука хватает ампутированную руку двери…

Хищная Хижина Смерти (но в восхищеньи перед Эммой).

Let me help you tie the rope around your neck

Дверь нараспашку, как чёрная луна…

Let me help to chain the weights onto your legs

Первый шаг в пустоту…

Let me help you hold the glock against your head

Темнота манит… Молчаливо-мёртвый магнит…

Dead man dangling from a tight rope

Если бы страх можно было вкалывать, точно наркотик, Эмма непременно умерла б от передозировки.

Хижина внутри – глубокая могила. Эмма в эпицентре сумрачного взрыва.

И слышен лишь удар закрытой двери.

В густом тумане тишины…

Теперь Каждый Выстрел Пульса Эммы Словно Пуля В Сердце…

Девушка как будто смотрит на себя со стороны: через черноту черепной коробки пробивается Взрыв ¤ Кровь ¤ Взрыв ¤ Кровь ¤

Вот в этот-то момент она и понимает, что действительно смотрит на себя: парой метров левее тьму режет вспышка, оставляя шрам.

Хижину проглатывает свет, тяжёлый, как лёгкое покойника, полное колодезной воды. Испуганный взгляд Эммы двойной спиралью переплетается с собой.

Заброшенной ночью в Хижине Смерти на опушке мёртвого леса за запретной Чертой, возможно, единственная лучшая девушка в Мире Живых пришла за Ним, а встретила себя.

– Смотри сюда, она одета просто:

На Эмме старое платье охотницы за демонами (когда нужно превращающееся в плащ), изящные кожаные сапожки, незаменимые в походах на тот свет, и (чтоб туго скрыть девичью грудь) футболка с фотографией картины Мунка «Крик», видневшаяся из V-образного разреза декольте.

Падший подол бесконечно кончается вороньими перьями – отличительный признак потомственного экзорциста.

На среднем пальце правой руки кольцо–калейдоскоп…………

Две капли летнего дождя – её осенние серёжки,,

На шее лунный медальон●

Эмма… Тёмная блондинка, прекрасная, как головная боль диктатора.

– Да, дальше! – орёт режиссёр, одевая на ходу халат уборщика. Он хватает швабру и начинает торопливо подметать опустевшую площадку сцены номер 0.

Кем бы ты ни был: мальчиком или девочкой. Мужчиной или женщиной…

Ты просто проснёшься и увидишь эти страшные ночные сети на окнах.

Ты попался, как рыбёшка, неспособная ничего изменить.

Ты просто лежишь и слышишь глухой шум где-то внутри и вовне.

– Кори, я сейчас умру отсюда…

Чёрный шум разъедает стены твоей вечной спальни. Насмерть прикованный к кровати инвалид печально смотрит с потолка, но растворяется в твоём последнем вздохе… А шум всё ближе и ближе. Через рыбацкую сеть страшнейшего к тебе окна виднеется прозрачное пространство ночи.

Холодная тьма укутала тебя твоим же одеялом. Прятаться поздно.

Секундой позже ты понимаешь, что больше не один (одна).

Тот чёрный шум бесшумно превратился в «человека».

Со всех сторон в молчанье выползают тени…

Повторный приступ одержимости? Шизофрения?? Кома???

Человек без лица и без друга просто стоит где-то внутри и вовне и просто смотрит на то, как ты пытаешься проснуться. Та раковая опухоль у тебя в голове (которую все называют «мозгом») начинает болезненно делиться и через 48 лет разъединяется сама с собой.

А ты ведь так и не проснёшься…

– Значит, он говорит, что это всё ему во сне приснилось? – скептично улыбается мистер Номер. Из глубины комнаты к нему медленно идёт безголовое тело, пестрящее множеством шрамов, в каждом из которых мерцает телешум пустого канала. Острые, как политический анекдот, за знание которого расстреляли 300 человек, кости торчат из мёртвых культей рук. Пень безобразной шеи украшен металлическим узором – зашит железной нитью.

И каждый шов в итоге образует слово.

Господин И Грай поворачивается к Номеру и говорит, размашисто не обратив вниманья на безликий и бесполый труп:

– Он смеет утверждать, что Рон стал бы барабанщиком, а Гарри – гитаристом. И Гермиона – вокалисткой…

Мистер Номер и И Грай сидят за стойкой в гигантском помещении их личных измерений. У каждого в руке стакан, бесконечно повторяющий форму песочных часов.

– Нам, кажется, уже пора…

– Ага. Сейчас заплачу и сдохну…

Оба посетителя бара имени их двоих срастаются в престранную фигуру (покатый треугольник вверх, покатый треугольник вниз).

Пока ты смотришь, как они, в прозрачности вращаясь, двоично превращаются в очередной стакан, к тебе подходит твой безголовый официант.

Он нагибается, чтобы принять заказ.

Специально, чтобы ты видел «слово швов» его подноса-шеи.

Но ты совсем не смотришь на официанта. Твой любопытный взгляд теперь пришит к скучающей блондинке у камина.

А металлические швы ведь всё равно сложились в слово «СОН».

«Я, конечно, в Аду! Окончательно мёртв(…мёртв)…»

Стеклянный протез глазного яблока Земли из Райского сада…

– Для меня нет себя прекрасней/ Но ловлю я свой взгляд напрасно/ Как виденье неуловимо, каждый день прохожу я мимо…

Человек без лица и без друга напевает перед почерневшим зеркалом в ванной.

Тьма гаснет. Сцена уносится в НОВЬ.

Ночь на каждом кончике каждого ржавого зуба Отражённой Эммы.

Это не зубы, а гробовые гвозди…

Чёрно-белая ворона летает по дому.

Аплодисменты крыльев, кошмар улыбки Отражённой Эммы…

А это ведь всего лишь зеркало в углу.

Так же человечно, как привидение инопланетянина.

«Вторая) (первая» Эмма широко раскроет страху глаза и, увидев всё то, что ты смог увидеть, поймёт, что больше не смотрит на своё отраженье…

Загробный крик – и зеркало кошмара уносит ветер тьмы.

Сквозь грязь закрытого в себе пространства доносится взрыв голосов, которые безмерно застывают в Эмме.

Но один заблудившийся снаружи голос попадает в мечущуюся по хижине ворону, точно прожжённая кислотой мусорная корзина в канаву, словно сердце мишени в неподвижно зависшую пулю…

«Твои шаги преследуют меня…

Сейчас всё ещё лето.

Луна – как обручальное кольцо. Как дуло пистолета.

Круг черноты внутри. Глазница пустоты.

Мы выходим на вымерший пляж, а море выглядит зеркальною пустыней.

И на песке твои шаги теряют звук.

Мы смотрим в тёмные волны, нам даже кажется, что море оживёт – из глубины на сушу выйдет монстр, похожий на кошмар из отражений…

Но воды этой ночью тихи.

Этой ночью мы видим город опустевшим.

Твои шаги преследуют меня – этой ночью…

Заходим в старый дом, а он огромен: сотни комнат.

Главный коридор такой длины, что когда ты уходишь в один его конец, а я пою «Nightmare» в другом – меня не слышишь, только шёпот.

Ты возвращаешься и объясняешь: почти весь звук уходит в комнаты на этаже.

Старый отель – все номера для нас открыты, выбирай любой.

Но ты не хочешь: слишком скучно.

Уже на улице твои шаги опять преследуют меня…

Внезапно зал открытого кафе.

Садимся на террасе, столик в центре. Вокруг лишь темнота кружится на ветру.

Во взгляде взгляд. Тепло растает отраженьем…

И напряжение растёт как звук на гранях тишины.

Я предлагаю всё закончить.

Но ты не хочешь: слишком это всё легко.

Тогда пройдёмся через парк…

Деревья в темноте – печальные изгибы. Шептанье ветра / снова тишина.

Ты смотришь в небо – полая луна. Нездешний свет лежит на островках полян.

Сорвёшь цветок – он тут же потеряет цвет.

Но ароматом хоть немножко будешь пьян…

Парк падает во тьму за нами.

Пустынный город здесь как будто бы влезает на холмы. Ступени-улицы. Идём под сумрачными облаками…

Все выходы, прощанья и потери: всего лишь двери мимо нас…

Мои шаги, конечно же, твои.

А город умер. Навсегда.

Тьма рассыпается под уличными фонарями…

И здесь любой свободен путь. Для нас.

Сейчас всё ещё лето…»

This puzzle's dead inside

И Эмма всё-таки глаза свои открыла.

Missing pieces growing eyes

Отчаянный вдох темноты…

Mystery

По хижине в кромешной тишине порхают чёрно-белым чьи-то перья.

Little girls severity

Little boys begging mercy

Потусторонне гаснет свет… Смешалось будущее с мёртвым настоящим.

Sticks break on me

Но Эмма только на мгновение забыла, кто ты…

Как голос призрака, из медальона Эммы родился тусклый луч.

Darkened voices plead disease

А стены хижины как будто бы исчезли…

Девчонка-экзорцист теперь одна в центральной точке бесконечной Тьмы.

(Трёхмерный голос Режиссёра: «Но если же – одна, то почему там с ней ещё и ЭТО?!»)

Introverted

А жёлто-серый бледный луч испуганно хватает что-то…

I see death coming, mowing down

Оно, похожее на мертвеца, который больше не похож ни на себя, ни на жертву случайного счастья, просто стоит {как человекообразное слизистое желе} неподалёку… Стоит до тех пор, пока не начинает приближаться.

Was it your cell or was it your tomb

И Эмма слышит, как оно «дышит». Такой, знаешь ли, морщинистый звук.

Dismembering me

С неотвратимостью судьбы самоубийцы оно каждую секунду на шаг дальше от благополучного исхода. К Эмме подбирается страх, хватает когтями за платье. Теперь она в его объятьях.

Оно теперь шепчет ей в ухо (слова скользят по щеке, как осенние листья по могильному камню):

«Дети с гвоздями, вбитыми в обугленные любовью черепа, атакуют твой дом на отшибе… Ты собирался просто позавтракать, но вместо тостов и кофе – неожиданный бой с кошмарными детьми-мертвецами… Если хватит храбрости глянуть в окно, увидишь одного мальчика в окровавленной майке доставщика пиццы… Всё-таки было бы кстати перекусить, пока время есть…

Пальцы того парнишки вырваны, а на их место вставлены острые гвозди длинной в скорость мысли среднестатистического человека… Помочь тебе никто не сможет – слишком твой дом далеко от нормального мира…

Легион мёртвых детей уже ломится в двери… Ты бежишь вверх по лестнице, хочешь укрыться в комнате на втором этаже… Резко дёргаешь ручку, но ничего не происходит… Дверь заперта… А дети гвоздеголовой толпой уже в доме…

Всё внезапно стихает…

Сейчас ты всех их увидишь… Ну вот и они…

Какая-то девочка зацепилась гвоздями в голени за край верхней ступеньки…

Безвекие глаза полны кровавых слёз (ей жаль, не сможет до тебя добраться)…

Но остальные «держат строй», не торопясь идут к тебе по коридору [гвозди остро карябают стену, оставляя дому кошмарные шрамы]… Но ничего, думаешь ты, другой жилец поклеит обои – и…

Мёртвые дети вдавили тебя в закрытую дверь… Они прибивают к ней твоё тело… Прибивают гвоздями, растущими из собственных тел… И каждый из этих детей кричит твоим криком… Они обнимают тебя…

Перед тем, как исчезнуть, ты всё вспоминаешь…

I'm just like a clock upon the wall

Ты вспоминаешь, что дверь заперта потому, что ты сам закрыл её изнутри перед смертью…»

Always moving, but never going anywhere

Оно лишь слышит тихий голос Эммы:

– Если не перестанешь, порушу всю готику…

Но только крепче ядовитые объятья.

Чтобы вырваться, ей нужно «убежать» в воспоминанья.

– Эмка, смотри, что я нашёл…

– Книжка. Где ты её откопал?

Сине-жёлтый день. На небе после дождя прозрачная радуга.

Мальчик и девочка идут по летнему лугу, любуясь полётами бабочек.

– Пошли на наше место…

Словно своя планета внутри чужой планеты, высокий холм над полумесяцем реки. На нём в лесу воспоминаний оставлен идеальный круг поляны.

«Забытый древними цивилизациями или пришельцами других миров, этот… «предмет» находится здесь со времён появления памяти».

– Ты знаешь, рядом с ним начинаешь чувствовать, насколько существо «человек» ничего не значит.

– Для кого не значит? Для человека?

– Заметил, он опять лежит не там, где раньше…

Каждый раз зеркальный Камень менял положенье. Всегда, сколько бы раз они сюда не приходили, Камень оказывался на новом месте и вокруг него неизменно был слышен немного пугающий шум, к которому Эмма и Кори сумели привыкнуть.

Они уселись на солнышке. Кори раскрыл книжку на начале, но Эмма забрала её у него и, смеясь над озадаченным видом друга, стала листать лица страниц.

Остановилась она только там, где он сказал «хватит».

Эмма облизнула чуть пересохшие губы, улыбнулась и стала читать:

«Как только «выходные» двери, протяжно заорав от удовольствия, захлопнулись, их сразу охватила тьма, с которой Кот начал отважно сражаться, то и дело поскальзываясь, падая, натыкаясь на стены.

В пылком неистовстве битвы он призывал темноту капитулировать, угрожал кровавой расправой, запугивал вечной враждой, разводом и разрывом всех деловых отношений. Потом Кот уверенно сказал «Тихо!», после чего раздался оглушительный грохот – этот ночной боец что-то уронил. Дальше слышались недовольные окрики, видимо, поломанных растений, а затем посыпалось бряканье разбитого окна регистратуры.

Чёрно-Белая наконец-то клацнула выключателем. Свет озарил поле битвы.

Кот сидел на полу, глаза его сверкали торжеством ярости. Он улыбался улыбкой победителя. Он, как оказалось, содрал со стены единственный кусок обоев в трогательную зелёную полоску; опрокинул с газовой плиты, мирно стоявшей в центре коридора, кастрюлю пельменей, которые тут же разбежались; расколол надвое коврик для ног; раскритиковал в пух и прах учебник по демонологии; раскрошил плитку шоколада, заначенную в учебнике; потоптал зелёные насаждения на подоконниках; разжёг вспышку недовольства персоналом у насекомых обитателей больницы (пауков, тараканов, мух и так далее); сильно нагрел пластилин, доведя его до жидчайшего состояния; буквами нарисовал автопортрет; разрушил чей-то воздушный замок; разбил стекло в карточном домике регистратуры; снёс башенку из домино, возведённую на деньги налогоплательщиков; допил оставленные медсёстрами лекарства; заработал несколько монет пением и умелой игрой на гитаре; потратил все эти средства на существование, купив смешную пару бутербродов; сыграл сам с собой партию в покер; с пользой провёл время; и невероятно рассмешил Чёрно-Белую своими чёткими, своевременными действиями.

– Сейчас… я осознаю, что я сделал».

Эмма захлопнула книжку. Кори с интересом смотрел на неё.

Девочка, весело улыбаясь, открыла последнюю страницу.

– Прочитаем конец?

Кори и слышать не хотел об этом.

Тогда Эмма захлопнула книжку и отдала её другу.

– Может, положим её вон туда? – он показал в сторону Камня.

– Мы же никогда к нему так близко не подходили! – заволновалась Эмма, но Кори уже направился к «цели».

Зеркальный Камень Кошмаров беспечно мерцал на солнце. Когда Кори приблизился к Камню ещё на несколько метров, Эмма всё-таки решилась его остановить. Она вскочила с мягкой травы и уже было побежала за ним, как вдруг что-то резко дёрнуло её сзади.

Эмма испугано обернулась…

Это всего лишь краешек платья зацепился за ветку.

Эмма попыталась быстрее высвободить непослушную ткань, но вредная ветка никак не хотела уступать. Девочка отчаянно рванула подол – и краешек оборвался.

Эмма наконец-то повернулась в сторону друга, готовая кричать, чтоб он остановился, готовая всё ЭТО прекратить…

Но Кори не было. Может, он просто спрятался? Решил её напугать?

«– Сердце! – орёт Кот, хватаясь за грудь. – У меня прихватило сердце… Я думал – это просто несварение. А нет! Это сердце!»

Кори пропал. Она его везде искала, но так и не нашла…

К вечеру Эмма вернулась домой вся зарёванная. Когда она рассказала про исчезновение друга родителям, те даже не поняли, «о каком таком Кори она тут говорит». Тогда Эмма пошла к родителям Кори и сообщила им о пропаже сына, но оказалось, что «у них никогда не было сына»…

И вообще, в общине никто никогда не знал никакого Кори…

Только Эмма.

В пустыне веет ветер – Её отражение в Камне Кошмаров – Ветер летит сквозь макушки высоких деревьев – Бесшумный крик смерти застыл на каждом остром конце – Мокрый песок на опустевшем пляже – Без него, как без себя – Её последние слова – С неба падают слёзы – В пустыне.

Приходится проснуться перед сном…

Эмма опять объята тьмой. Воспоминанья помогли – оно ушло. Что дальше?

– Вот именно!

Листай пустой сценарий, Режиссёр.

Ночь того же дня.

«Сюда! Скорей, сюда! …Сейчас здесь всё взлетит на воздух, на фиг все отсюда…»

Кори любуется представлением звёзд, летним театром небесной ночи…

Хижина снаружи – глубокая могила. Кори на краю сумрачного взрыва.

В густом тумане тишины…

У Кори много голосов, но никогда не будет своего.

Always, known in, all my time

A little left of center now

Раздвоенный язык и белые зрачки…

casting stones at me

Из уголков рта – уродливые рассеченья щёк. «Улыбка Мертвеца» скользит от уха и до уха.

Goodbye, sunshine

Две линии разрезов, блестя луной, смыкают металлические швы.

I've put it out again

Старый трюк шизофреников [микроскоп из башки; винтовка-открывалка из руки; четыре колеса, как инвалидная коляска вместо ног; жидкий металл, стекающий с краёв пореза; кровяной двигатель в черепной коробке передач; и все чудеса современного протезирования]

I'm over

– Доламывать друг друга начали…

Personalities

– Переезжаую в сон.

Conflicting

«Кори-тварь» красивой девичьей рукой…

I don't need you, or anyone, but me

Да и одет-то он совсем не по последней адской моде:

infecting

I feel alive

Чёрная, как дно могилы ночью, смирительная рубашка с обрубленными рукавами, что подпоясана полоской сброшенной змеиной кожи.

I'll just be, living

my own life

Желтее, чем безумие луны, на Кори надпись «Эмма», и сразу же за ней две двойки повёрнуты друг к другу там, где больше уж не бьётся сердце.

I feel my glowing center grow

И тёмно-серые штаны патологоанатома, как будто бы скрывавшие вериги.

Кроссовки в виде полушарий человеческого мозга.

pointing fingers at me

Как у его «коллег», поворотная способность головы приобрела «эффект совы».

Ад А.D.

The demons, (but myself), that pull me down (for me and no one else)

А все (кто видит) хотели видеть бы его таким:

Огромная дыра в башке/ Гнилое слово «мёртвенький», пылающее на футболке/ Два длинных провода привинчены в двойной контакт под подбородком/

Крылатая накидка, а за плечами капюшон/ Безумное Ничто мерцает в чёрных дырах глаз/ По пальцам стекает непрерывно кровь из вскрытых вен/

Два металлических штыря отчаянно торчат из плеч/ Покрыты едкой ржавчиной штрихи друг с другом сшитых губ/ В такт взрывам крови в сердце на отвратительном лице теряются и проступают шрамы/ Премерзкие штаны из лиц людей, как будто говорящих при ходьбе/ А в роли обуви песок, скользящий по ногам на каждом шаге, секунда за секундой ссохшейся водой текущий из внутренней пустыни.

А лучше бы вообще не видеть…

Но больше всего он похож на {человека}, который ни на кого не похож.

Мертвец с твоим лицом.

В густой черноте перед Хижиной Смерти. Пришёл забрать её…

Пока ты слышишь «Трек 13», который Кори может воспроизвести в любой момент, ветви старых деревьев спутались, как провода.

Пока ты слышишь голос Кори Дарко [двойной – его любимый голос (звук резко/плавно переходит от сочетанья к сочетанью: красотка и старик | любимый человек и привиденье | мужчина-ночь и нудный психиатр | подросток и бездомный | ведущий и немой | игрушка и ребёнок…)], в полуночном лесу оживает тревожный ветер.

Пока ты слышишь последовавший в будущем вопрос, он (в точности как Эмма) хватает ампутированную руку двери…

– Что вы подразумеваете под Судьбой?

– Демонов…

Прекрасный старый дом. в котором ты.

Твоя и только твоя комната. замотанная гротескным покрывалом. прозрачно-белый саван.

Но он почти невидим светящейся огнями свеч сегодняшней прошедшей ночью.

Ты ждёшь её. она придёт.

Старуха врывается к тебе, как визг глухого.

Ты сразу же роняешь чашку.

На кожаный ковёр печально льётся чай.

Молодая девушка Старость всегда в её отраженьи.

Старуха хватает бутылку хереса и падает в кресло у камина.

После первого глубокого глотка она, как обычно, говорит не совсем с тобой, а словно бы со всеми.

Голос старухи одиноко звучит то как шелестящий шёпот сжигаемых листьев, то как плаксивая речь повитухи над мёртворождённым, то как сладкая неправда слишком красивой девушки, то как последнее прощание с самим собой.

Она с тобой все ночи напролёт.

Старуха с чувством абсолютной правоты фанатичного алкоголика методично напивается.

И скучно роняет образовавшуюся пустоту в бутылке на пол.

Осколки исчезают словно ветер.

Все эти несколько часов ты недвижим.

Сидишь в чужом углу, от тьмы свечей подальше.

И вот на белой занавеси комнаты кроваво проступает текст.

Старуха всё читает и читает.

А ты теперь Никто. Обычный чёрный ноль.

Так будет длиться до того, пока не вспомнишь…

Пьяная старуха в кресле у камина – твоя родная дочь.

Ты для неё вообще не существуешь.

Ты так и будешь здесь сидеть.

Прекрасный старый дом.

Её и только её комната.

К утру старуха засыпает. Как всегда.

Слова со стен невидимо умрут.

Фантом её отца (не кто-нибудь, а – ты) опять до вечера исчезнет.

Приветливый ветерок бежит по лесной дороге к дому, взбирается весело на холм и, оттолкнувшись от весны под ногами, влетает в ваши окна…

Занавески – белые призраки – замерзают насмерть.

Ветерок мягко (чтобы не разбудить) касается седых волос старухи.

А после падает в камин и обнимает тлеющие угли. гаснут.

Очередной день пройдёт мимо – и ты появишься…

Молодая девушка Старость всегда в твоём отраженьи.

Осенние деревья, похожие на ржавые гвозди…

Стёртая надпись на могильном камне…

Кори Кровь, павшими листьями летящий на встречу с Великим Никто.

Его раздвоенный голос, шепчущий тьме…

«Ровно через 28 дней, 6 часов, 42 минуты и 12 секунд миру придёт конец».

Чумное трио точек…

В твою квартиру опять прошло что-то.

Сейчас оно хозяйничает на кухне, как у себя дома.

Ты испугано замер в соседней комнате с каким-то текстом в руках:

Сюда пока ещё не пала осень.

Продираясь сквозь сумерки, ты заходишь в автобус, покупаешь билет до бесконечности конечной и устало валишься на сиденье.

Бесконечно…

Проехав сотни километров со скоростью полёта расщеплённой пули, автобус, словно врезавшись в воздух перед собой, резко тормозит у следующей остановки. Опять заходишь Ты.

Внутри салона рябь магнитных искажений. Ты видишь, что в одном с тобой автобусе ждут смешиванья со смертью мистер Номер, Великий Никто и И Грай.

Человек без лица и без друга одиноко сидит у окна.

Ты идёшь по проходу, тенью отражённому в коридор старого дома.

Поверхность чьей-то фотографии на стекле закипает кровью.

Ты устало валишься на сиденье. Без головы подходит контролёр.

Ты роешься в своём кармане (как будто сам себе могилу роешь) и достаёшь билет. Показываешь контролёру. Автобус набирает ход…

Вот падает давление артерий и дорог. Вот свет становится тьмой.

Вот Ты перестал быть собой.

Вот на месте сгоревшей фотки проступает новая картинка:

Через странно-открытую дверь небесно-чёрной хижины видна {напуганная всем происходящим и не случившимся вообще} красивая девушка, смотревшая на всё в тонах необратимых изменений мозга.

А снизу на картине – имя «Эмма».

Кори. Покровитель. Крови.

Ты долго смотришь на этого человека, что уселся в твой офисный стул и глядит на тебя так, будто он один здесь Хозяин…

Его седые волосы словно «скелеты» ленточных червей. Бездонно-чёрные глаза и будто металлические брови.

– Как вы прошли сюда?

– Для вас теперь уже не важно… Мой друг, мы решили поручить вам одно слишком важное для других дело…

– Интересно, но я не занимаюсь всем подряд… Мои услуги лучшего сыщика в истории планеты…

– Ваши услуги нам и нужны.

Ты снимаешь пиджак и обречённо вешаешь на спинку стула.

– В чём заключается суть… нашего дела?

Он зеркально смотрит на тебя. И говорит:

– Фотография.

Твои настенные часы бьются в полуденной истерике.

– Ну и что же на ней такого изображено?

– Всего лишь Ад.

Часы как будто перестали биться.

– Преисподняя!?

– Вот именно… От вас требуется отыскать это фото. В этом конверте всё, что вам будет известно. Используя свои подсказки, вы легко его найдёте. И передадите нам.

– Ладно, а…

– Аванс уже у вас в сейфе. Преступайте немедленно. Как всё исполните, мы сами свяжемся с вами. Прощайте.

Он встал и вышел.

Чёрный конверт на столе. Медленное падение лифта. Дверь. Дверь. Дверь…

Ты выбираешься на улицу так, как только что казнённый сходит с эшафота.

Внутри пылают мысли, снаружи жжёт жара.

Идёшь сквозь город, не зная куда, но точно зная зачем…

Каждодневные страхи толкают в тебя споткнувшуюся прохожую.

Слишком милая девушка ошарашенно смотрит: ты ловко успел подхватить её тело, успел спасти её от паденья.

Чёрная женщина-тьма из мёртвого сна. Бездонно глядит чернотой на тебя.

Ты вроде бы хочешь её разбудить: или она тебя будит…

«Это мой мир! Это мой кошмар!»

Ты почему-то выкладываешь этой леди всё.

– Так, значит, Ад на фото, – говорит она, как будто зная что-то.

Тебе пора идти, она берёт себя с тобой.

Только в такси она случайно вспоминает человека, который в состоянии помочь. Вы едете к нему.

Машина. Тень. Пустой подвал.

Сегодня он похож на мертвеца. По крайней мере – так ей показалось.

Две чёрные дыры зашитых глаз. Он сообщает нужный адрес.

На лобовом стекле застыла ночь. Таксист сгнил за рулём, как только прибыли на место. Деревья здесь – чудовищные существа. За ними сразу же провал в земле: огромный котлован.

Серый туман скользит по спящим камням.

По ним и вы идёте…

Вот замечаешь очертания: огромный вход куда-то вниз чернеет пустотой.

– Глубокая, наверно, дырка… – ошеломлённо говорит она.

Серый туман скользит в туннель.

Ты с твоей спутницей – за ним…

Прощальное паденье через ночь. Всё медленнее льётся ваше время.

Незримый коридор туннеля в Ничто уходит под углом. А на его конце пустая комната застыла тьмой.

– Что дальше?

– А тот конверт с тобой?

Ты вынимаешь из кармана светящееся нечто. И сразу стены «комнаты» сдвигаются на свет. Ты и она пытаетесь прорваться в коридор, но вход туманом затянуло, и он отталкивает вас.

Ты и она уже вплотную |да так, что ближе некуда|. А стены давят и давят…

Вам остаётся лишь сдвоиться.

Такое чувство, что сам попал в конверт.

– Ты больше не живёшь, ты умираешь.

«Чёрно-белой кровью – ты всё заливаешь…»

– Это самый неудачный аборт на планете… Полнейшая фригидность. И можешь забыть навсегда радости материнства, милая, которого теперь не будет. Никогда…

Чёрный халат доктора Смерть.

Твои глаза зарёванной девчонки…

Туман загробно опадает. Конверт «горит» у Вас в руке.

Преисподняя.

«От вас требуется отыскать это фото. В этом конверте всё, что вам будет известно…»

Стены странной комнаты отползли так далеко, что их теперь вообще не видно.

Вы одиноко стоите в эпицентре подземелья. Где-то наверху плещется ночь.

Чёрный конверт внезапно гаснет. Зато над Вами вспыхивает свет.

Голос какой-то девушки в твоей голове советует Вам «просто сделать это…»

Открыть конверт.

Последняя подсказка.

Какие острые края, не вскрыть бы ими вены…

Пустой конверт, как чёрный лист, бесшумно падает в туман.

В Вашей руке осталось только фото…

На нём – какой-то человек.

«Постой-ка, дай подумать… Это ты».

Твои глаза зарёванной девчонки…

Туман скользит куда-то в Никуда.

Восьмая Земля. Седьмое Небо.

Ад ждёт.

А за тобой уже идут они…

Объёмные. Живые. Тени мертвецов.

Кори как-то сказал Эмме: Когда ты живёшь в такой вот общине {как наша}, тебе самому придётся выдумывать мир…

Кори Кролик.

Девочка-мечта.

Кори Дарко.

– Я сама тьма…

Любовь с последнего взгляда.

Страх перед прошлым.

Получил очередную порцию галлюцинаций:

Парень пришёл в ВельзеВУЗ в маске.

Была одна пара, на которую вообще можно было не приходить, но все на неё ходили постоянно, потому как ведущий преподаватель (самый скрытый шизоид) препарировал не всегда мёртвых, брошенных на каменный стол у доски, пациентов, пытаясь выяснить причину их жизни в присутствии внимающих студентов. Он вынимал пластиковые ножницы, игрушечный острый совочек для песка, поролоновый скальпель и, вооружившись отвратной рожей, начинал потрошить.

Все это называли «раскрыть тему»…

Хермионина Херроуз скучала на самом последнем ряду. Аудитория была воистину огромна – 666 метров чёрно-освещённой свечами длины на 252 метра прозрачной ширины.

Ночное небо потолка затянуло туманом.

– Как бы дождь не пошёл, – сказала Хермионина тёмной пустоте вокруг.

Больше всего сейчас ей не хотелось замочить свои лекционные тетрадки (а точнее – красивые и страшные рисунки в них).

В очень далёком начале помещенья препарируемый «пациент» вырвался и сбежал. В готические арки окон врывался ветер.

Он и разнёс вести об окончании занятья. Хермионина Херроуз стала складывать тетрадки в сумку.

– Извини… ты мне не поможешь?

Она подняла глаза на голос: прямо перед ней, укутанный тьмой, стоял самый незнакомый ей парень. И почему-то в маске.

– В чём помочь?

Он ей не понравился сразу. Посмел «с мясом оторвать» её от собственных мыслей.

You tried to kill me, I'm already dead to this world

«Да ты, наверно, мёртвый…»

– Понимаешь… Я – новенький…Ты бы могла мне… себя показать…?