Игра под названием жизнь. Второй раунд

Бог – кукловод, а куклы – ты и я.

Что боль Ему твоя или моя?

Даст поиграть над пестрою завесой

И сложит нас в сундук небытия.

Омар Хайям.

Глава 1.

«А сердце рвётся к выстрелу, а горло бредит бритвою…»

Утро 17 марта 1929 года было для Владимира не радостным. Накануне, только напившись водки, он сумел забыться в пьяном беспокойном сне. В сумбурных картинках сновидений он снова и снова переживал вчерашний день – день московской премьеры своей пьесы.

Он стоял на выходе и заглядывал в глаза каждому зрителю, пытаясь разглядеть в них одобрение своего творчества, но видел в лучшем случае безразличие.

«Боже! Какая скука!» – произнесла напыщенная дама в соболином воротнике, держа под руку полного господина в дорогом пенсне.

«Не говорите, Сарочка! Пустая пьеса, не несущая никакого классового содержания!» – Вторил ей в ответ кавалер: – «Видимо автор окончательно исписался».

Владимир открыл глаза. Как он не хотел, чтобы этот день наступал, но время безжалостно диктовало свои правила. Он повернул свинцовую после вчерашних излияний голову и увидел стоящую рядом с кроватью табуретку, накрытую газетой «ПРАВДА», на которой оставалась недопитой бутылка водки. Владимир с трудом сел на кровать и взял в руки бутылку. С жаждой человека, оказавшегося в пустыне, он вылил остатки водки себе в рот. На развороте газеты красовалась статья «О настроениях мелкобуржуазной «левизны» в художественной литературе» критика из РАППа (Российская Ассоциация Пролетарских Писателей) Владимира Ермилова, в которой тот, как положено честному пролетарию, камня на камне не оставляет от пьесы Владимира, в которой он углядел «троцкистские нотки».

Владимир был человеком сильным не только физически. Его уверенность в себе, умение отстаивать свои взгляды и убеждения внушали его врагам страх. Но вчера он был растоптан. В ответ на критику Ермилова перед премьерой своей пьесы в театре Мейерхольда Владимир украсил фойе антибюрократическими плакатами, среди которых был и адресованный этому выскочке Ермилову. «Критикам типа Ермилова, которые помогают своим пером бюрократам» не двусмысленно значилось под плакатом. Но руководство РАППа было в ярости от такой выходки автора и потребовало снять плакат, что Владимир и сделал без возражений. Он сам наступил на горло собственной песне. Это был плевок ему в лицо, человеку, который прославлял революцию с первого дня, который жил мечтами о светлом безоблачном будущем, всеобщей любви и благоденствии. Его враги, завистники и недоброжелатели, ещё вчера с завистью и презрением наблюдавшие за его успехом, почувствовали, что их час пробил.

Что-то надломилось в душе Владимира. Он по инерции ещё пытался противостоять, но в глубине души уже смирился с тем, что ему уготовано забвение. Он беспомощно тонул в болоте революционного бытия, ощущая себя пылью на сапогах бездарностей, которые строем шагали в сторону, как им казалось, счастливого будущего, где ему, Владимиру, не было места.

Всё чаще и чаще он доставал по вечерам свой пистолет и, нежно протерев его, прикладывал воронёную сталь ствола то к виску, то к сердцу. Мысли о самоубийстве успокаивали Владимира, помогая пережить ещё одну бессонную ночь.

Когда весь мир катится в тартарары, спасти мужчину может только любовь близкой женщины. Только она способна вдохнуть в него жизнь, давая возможность снова обрести уверенность в себе и своих силах. И такая любовь у Владимира была, а может ему так просто казалось.

С Татьяной он познакомился 25 октября 1928 года в Париже. Молодая, высокая, с длинными ногами и золотистыми волосами, она покорила Владимира с первого взгляда. Тот месяц, который они провели вместе в Париже, был незабываем для обоих. Он звал её ехать с ним в Москву в ранге своей жены, но Татьяна была немного напугана таким напором, и Владимиру пришлось ехать в Москву одному. Ни на день они не переставали думать друг о друге в ожидании новой встречи, и, казалось, что она неизбежна, но в ГПУ решили иначе, и в визе Владимиру было отказано. Вскоре до него дошли вести, что Татьяна выходит замуж за французского посла в Варшаве…

Было воскресенье 13 апреля 1930 года. Владимир написал несколько строк на листе бумаги и, аккуратно сложив его вдвое, убрал в стол. Его последней надеждой обрести опору в жизни была Нора, с которой Владимир вёл роман последнее время. Она хоть и была женщиной замужней, но её брак давно носил формальный характер, поэтому Владимир не стеснялся своих отношений с этой женщиной. Он не любил её, но её присутствие рядом его успокаивало. Поэтому он решил – завтра он сделает Норе предложение стать его законной супругой.

– Володя! – прошептала Нора. – Ты очень мне дорог, но я не могу объявить об этом супругу. Он не такой сильный человек, как ты, и может в одночасье наложить на себя руки.

– Норочка, любимая! – не поверил своим ушам Владимир. – Ты мне отказываешь?

– Нет, конечно! Я очень рада, – залепетала растерянная Нора, – но сейчас не самое подходящее время для всего этого. Моё супружество, твои неприятности в РАППе… Давай, подождём, пока всё наладится.

Нора накинула на плечи лёгкое манто, которое подарил ей Владимир в начале весны, и направилась к дверям, пытаясь избежать неприятного для неё разговора.

– Если ты сейчас выйдешь за дверь, меня ты больше никогда не увидишь, – спокойным уверенным голосом произнёс Владимир.

Нора на мгновение остановилась, но затем решительно открыла дверь.

Не успела она сделать и нескольких шагов, как за спиной прозвучал оглушительный выстрел…

***

Над капсулой в зале погружений загорелся красный огонь.

– Да что за день-то сегодня такой! – сплюнул сотрудник компании «Игра в Жизнь», направляясь к капсуле. – Уже третий самоубийца за сегодня. Ну, потерпел бы всего годик, и расстреляли бы тебя, как троцкиста без особых проволочек. Вернулся бы к жене с завидным запасом «астральной массы», а так теперь будешь в «Овощехранилище» гнить, вечно переживая свои любовные страдания!

Ворча себе под нос, сотрудник компании «Игра в Жизнь» отключил капсулу от общей сети и покатил её в дальний коридор, где скрывалась дверь в самое жуткое место 3045 года – «Овощехранилище». Именно туда попадали тела игроков, которые нарушили главное правило «Игры» – не прекращать погружение по собственной инициативе. По правилам «игры» им ещё давались шансы вернуться в реальный мир, но их шансы были невелики, потому что для того, чтобы выбраться из «игры» они должны были, снова прожив «неудачную жизнь», в которой покончили с собой, исправить свою ошибку. Но попадая в те же обстоятельства, игроки с завидным упорством снова накладывали на себя руки, превращая свою жизнь в бесконечную череду страданий. Кроме самоубийц в «Овощехранилище» попадали бедолаги, растратившие в «игре» свою «астральную массу», причиняя другим персонажам горе и страдания. Их судьба была не менее трагичной. Они должны были переживать «жизни» тех персонажей, кому доставили горе, страдания и смерть.

Глава 2.

Повышение или наказание?

Пётр был очень удивлён и немного встревожен, когда его непосредственный руководитель в компании «SMARTROBOTICS» попросил его лично зайти в свой кабинет. В 3045 году общение людей даже в быту, как правило, проходило через голограммы, а по работе это было тем более естественно. Если начальство просит зайти лично, значит, разговор будет конфиденциальным.

– Заходите, Пётр, – произнёс Пол Раскин, немного виновато поглядывая на своего подчинённого.

Кроме руководителя Петра, Пола Раскина, в кабинете был ещё один мужчина, которого Пётр раньше никогда не встречал. Его внешний вид и манера держаться говорили о том, что он был не простым гостем в кабинете Пола.

– Разрешите Вам представить Бориса Моисеевича, – смущаясь, произнёс Пол. – Он представляет корпорацию «Игра в Жизнь» и хотел с Вами пообщаться. А у меня сейчас другие дела, поэтому разрешите вас покинуть.

Пол вопросительно посмотрел на Бориса Моисеевича. Тот еле заметно кивнул ему в ответ, и Пол с облегчением покинул кабинет.

Корпорация «Игра в Жизнь» была в 3045 году не просто коммерческой структурой. Она имела безграничные полномочия. А поскольку все поголовно на планете Земля время от времени с её помощью погружались в виртуальные миры и не были до конца уверены, что вернуться обратно, а не окажутся в полумраке «Овощехранилища», желающих конфликтовать с этой структурой не находилось. Этим и объяснялись растерянность и страх Пола Раскина. Это состояние передалось и Петру. Он был не на шутку напуган тем, что с ним лично решил познакомиться не последний, судя по всему, человек корпорации.

– Присаживайтесь, Пётр, – по-хозяйски предложил Борис Моисеевич, указывая на стул.

Пётр послушно сел.

– Как Вы думаете, почему я к Вам пришёл?

Пётр пожал плечами.

– А пришёл я к Вам потому, что в своей последней «игре» Вы здорово порезвились.

Мурашки пробежали по спине Петра.

– Вы – читер, Пётр, – продолжил Борис Моисеевич, подойдя ближе к Петру. – Вы, находясь в «игре», были в курсе, что это «игра» и меняли её правила по своему усмотрению. Это тяжкое преступление. А знаете, что положено читерам?

– Я полагал, что такова моя роль в «игре», – попытался оправдаться Пётр, понимая безысходность своего положения.

Борис Моисеевич, не обращая внимания на жалкие потуги собеседника оправдаться, встал и направился к телепортационной камере:

– Пойдёмте! Я хочу показать Вам наше «Овощехранилище»!

Дикий ужас охватил Петра.

«Бежать! Надо бежать!» – кричал страх в его голове.

«Куда бежать? В нашем мире никто не может скрыться! Вся жизнь на виду!» – возражали остатки разума.

Пётр на подкашивающихся ногах встал и последовал за Борисом Моисеевичем.

– Я могу попрощаться с супругой? – тихо спросил Пётр.

Борис Моисеевич с улыбкой повернулся:

– У Вас ещё будет такая возможность.

Через мгновенье они оба оказались в здании корпорации «Игра в Жизнь». Проследовав через зал погружений с тысячами капсул, в которых игроки переживали свои очередные жизни, они подошли к «Овощехранилищу». Борис Моисеевич доброжелательно открыл перед Петром дверь, приглашая его войти внутрь. Пётр шагнул вперёд. В полумраке огромного зала перед ним предстала жуткая картина. Бессчётное количество капсул с игроками, которые тяжело дыша, крича и извиваясь, переживали свои не самые лучшие воплощения. В отличие от капсул в зале погружений, эти капсулы были дополнительно снабжены средствами жизнеобеспечения.

– Похоже на ад! – прошептал Пётр.

– Так и есть, – ответил Борис Моисеевич. – Это и есть ад. Вам приходилось здесь бывать?

– Да. Как и все игроки, я проходил здесь экскурсию перед первым погружением.

– Это единственный раз в жизни игрока, когда он отсюда выходит, – улыбнулся Борис Моисеевич. – Те, кто попадает сюда второй раз, сейчас находятся перед Вами.

Пётр понял жуткий намёк своего спутника.

– Как Вы думаете, Пётр, сколько здесь капсул с этими несчастными, которые не могут вырваться из бесчисленных кругов ада?

– Сложно сказать, – сглотнув от страха слюну, промямлил Пётр, – тысяч 5? 10?

Борис Моисеевич улыбнулся:

– Только на этом этаже значительно больше. Но никто из простых игроков не знает, что в «Овощехранилище» этой башни корпорации – 200 этажей. И корпорация тратит много сил и средств на сохранение жизней этих недоумков. Будь моя воля – я бы давно отправил эти вопящие в муках тушки в крематорий, избавив их от страданий. Но наше государство гуманно. Поэтому заставляет их страдать вечно.

Борис Моисеевич рассмеялся.

– Но какая судьба уготована мне? – осмелившись, спросил Пётр. – Я не самоубийца, чтобы снова проживать последнюю жизнь, и не маньяк-насильник, чтобы испытать страдания своих жертв.

– Наконец-то Вы это спросили, – ответил Борис Моисеевич. – Я хочу предложить Вам работу в нашей корпорации.

– Но у меня есть работа.

– Нет у Вас работы. Пол уволил Вас ещё до того, как Вы вошли в его кабинет. Вы, конечно, можете отказаться и остаться человеком без работы, лишённым права участвовать в «игре», спуститься вместе с супругой по иерархической лестнице до самого нижнего предела, потерять своих друзей…

– Да, я просто уточнил, – прервал его Пётр. – Я, конечно, согласен. А что будет входить в мои обязанности?

– Вычистить эти «Авдиевы конюшни», – с улыбкой ответил Борис Моисеевич, указывая на капсулы с игроками.

– Но как?

– Корпорация организует «Подразделение Коррекции», в обязанность которого будет входить задача помогать этим горемыкам, выбираться из «кругов ада». Вы возглавите вновь организованное подразделение. С правилами своей работы Вы ознакомитесь завтра, когда прибудете лично на свой первый рабочий день. А пока я Вас отпускаю домой к Вашей замечательной супруге, чтобы всё ещё раз осмыслить и подготовиться к новому этапу Вашей головокружительной карьеры. Но помните, про Ваше новое назначение ни она, никто другой, знать не должен! Это правило номер один Вашей новой работы.

– А правило номер два? – не удержался Пётр.

– Отныне Вам запрещено посещать «игру» в качестве игрока, – ответил Борис Моисеевич и, увидев растерянность Петра, добавил: – Теперь – это Ваша работа.

Глава 3.

И снова в бой.

– Ты сегодня сам не свой, Петька! – произнёс Антон, наблюдая, как Пётр весь вечер, пока они с супругами сидели в своём любимом кафе, думал о чём-то своём.

– У моего Петечки завтра ответственный день, – ответила за Петра Аня. – Его повысили.

– Повысили? – переспросил с улыбкой Антон. – Это как? Если раньше ты тестировал на ошибки роботов-полотёров, то теперь будешь тестировать секс-роботов? Ты там осторожнее со своими инструментами. Ошибки бывают разными.

– А правда, Петь, – засомневалась Анна, – повысили – это как? Чем ты теперь будешь заниматься?

– Да ничего криминального, – отмахнулся Пётр. – Просто более сложные алгоритмы буду тестировать. А секс-роботов тестируют совсем не теми инструментами, про которые подумал Антон, – Пётр попытался перевести разговор на другую тему.

– Я бы своего Антошку к этим роботам близко не подпустила, – вступила в разговор Вероника. – Он к любому делу относится с большой ответственностью. Никакие инструменты не пожалеет.

Все засмеялись.

– Ну, раз у нас есть повод, предлагаю выпить что-нибудь покрепче! – торжественно произнёс Антон.

– Чаю заказать? – спросила Вероника, напомнив тем самым супругу, что алкоголь запрещён уже 950 лет.

– Нет, – воодушевлённо произнёс Антон, – я бы предпочёл «Бургундское»! Давайте махнём во Францию времён Людовика XI! Мы уже год не были в «игре».

– А я бы рискнула, – неожиданно поддержала супруга Вероника. – Правда! Давайте ещё разок сдохнем!

– Это ирония такая? – не понял Пётр.

– Нет, – ответила Вероника, – я, правда, хочу поиграть.

Пётр посмотрел на Аню. Она пожала плечами:

– Я как все! Будет весело. Во всяком случае, после «игры».

– Тогда решено! – довольно произнёс Антон. – Я бронирую капсулы.

– Я не могу, – осёкся Пётр.

– Как не могу? – не понял Антон. – Все могут. Даже Анька готова ещё раз холеру подцепить, а ты не можешь?

– Я ещё прошлую «игру» не доиграл, – напомнил Пётр. – Потому могут быть проблемы с погружением. Это я вам, как программист говорю.

– А я тебе как историк отвечаю, – возразил Антон, – сценарий «игры» основан на реальных событиях прошлого. Каждый «игрок» своими действиями меняет эти события в большей или меньшей степени. И если бы «игра» сохраняла эти изменения, то сюжет истории изменился бы кардинально. Но я помню все свои погружения – мои жизни протекали в реальных исторических константах. Так что забей! Все твои мироустройства стёрлись в «игре» сразу, как только ты открыл глаза в капсуле.

– Это только твои предположения, – заметил Пётр.

– Предположения, основанные на объективном анализе и глубоком знании истории, – поправил Антон.

– Тогда решаем так, – подвела итог Вероника, – Антон бронирует капсулы. А Петька пока подумает. У него будет ещё месяц-другой.

Глава 4.

Инструкция.

– Получая личное дело очередного «овоща», Вы знакомитесь только с его персонажем. Вам запрещено знать имя реального «игрока», чтобы Ваши действия были хладнокровными и объективными, – произнёс Борис Моисеевич.

Пётр кивнул в ответ.

– В Вашем подчинении будет находиться ещё группа операторов. Они будут выполнять те же функции, что и Вы. Ваша задача при необходимости координировать ваши совместные действия. Но вначале Вы должны лично изучить проблему, подготовить определённые алгоритмы её решения для тиражирования.

– Но как я смогу влиять на ход «игры»? – спросил Пётр.

Вы уже достаточно изучили её алгоритмы в своём последнем погружении. К тому же Вы получите доступ к некоторым кодам, – продолжил Борис Моисеевич. – Они позволят Вам вносить небольшие изменения в сценарий. Организовать дождь, например, заблокировать какую-то дверь… Ну, и прочие мелочи. Также Вам будет позволено на короткий промежуток времени синтезировать новый персонаж и участвовать в «игре» от его имени. Но не обольщайтесь – время действия персонажа скоротечно, его физические возможности ничтожны, а ролевая нагрузка минимальна. Так что, Вам придётся хорошенько пофантазировать, чтобы с пользой применить эту функцию.

– К чему такие сложности, если наша задача – исправить человеческую судьбу? – возразил Пётр. – Вычищать «Авдиевы конюшни» лучше бульдозером, а не детским совочком.

– Наша задача не должна отменять задачи «игры», – Борис Моисеевич многозначительно показал пальцем в небо. – Вам позволено лишь чуть-чуть её корректировать. Но этого во всех случаях суицидов достаточно, чтобы заставить человека не принимать необдуманное решение. Суицид игрока – это не установка «игры». Это её нарушение. И, как правило, её причиной становится какое-то незначительное событие в жизни несчастного, которое оказывается «последней каплей». «Игра» всегда благосклонна к игроку. Она не даёт ему трудностей больше, чем он может вынести. Но она даёт ему возможность нарастить «астральную массу», что в дальнейшем позволит ему получить более харизматичный персонаж.

Другая категория чудиков, которых Вам предстоит возвращать, – это «залипшие персонажи». Так мы называем тех, кто слишком сильно сжился со своей ролью и не может покинуть «игру» даже после своей «смерти». Они пытаются выполнить какие-то задачи, которые сами поставили перед собой. Отомстить за свою смерть, помочь детям или просто тупо отказываются верить, что уже подохли. С ними проще – просто дайте им то, чего хотят, и они удовлетворённые вернуться в реальность.

И, наконец, «транжиры» или как я их называю – «подонки». Это те, кто тупо промотал свою «астральную массу», совершая преступления, убивая и истязая людей, или просто попусту из жизни в жизнь тратил свои годы на развлечение, пьянство и разврат. Я бы, конечно, этих персонажей вообще не спасал, но правила дают всем «грешникам» равные шансы. Поэтому можете попробовать их перевоспитать, – Борис Моисеевич брезгливо поморщился и добавил: – Но при ситуации, когда вдруг придётся выбирать между этой группой и двумя предыдущими, правила настоятельно требуют отдать предпочтение первым двум.

И ещё одно незыблемое правило. Для работы с одним персонажем у Вас будет только 3 попытки. Если после Ваших корректировок горемыка по-прежнему повторяет свой сценарий трижды, то он автоматически блокируется как безнадёжный.

Борис Моисеевич взял папку со стола и протянул её Петру:

– Начните с этого кадра. Хороший мужик. Сильный, умный, безгранично талантлив, в меру реализован. Но с женщинами разобраться так и не смог.

Глава 5.

По дороге в ад.

Владимир никогда не кичился своей дружбой с Валерием Горожаниным – начальником секретно-политического отдела ГПУ Украины, потому что дружба для Владимира была фактом близости душ, а не средством корысти или тщеславия. Но в дни отчаяния, когда ему отказали в визе, и он не мог вернуться к любимой Татьяне в Париж, Владимир всё чаще думал о том, чтобы попросить старого верного друга замолвить за него словечко в ГПУ. Эта мысль пришла ему во сне. Его как будто осенило. Он проснулся среди ночи с ясным и очевидным решением своей проблемы. Но мужская гордость не давала Владимиру написать Валерию в Харьков письмо. Он несколько раз садился за стол, брал чистый лист бумаги, но снова останавливался.

«Запутаешься ты, Володька, в своих барышнях! – вспомнил он слова Валерия Михайловича, когда они пили чай в гостях у Валерия и его супруги Берты Яковлевны. – Тебе, конечно, как человеку творческому, любовный заряд необходим. Но, уж, слишком этот заряд взрывоопасен».

***

Пётр разочарованно вздохнул. Он явно недооценил моральные принципы своего подопечного. Сна здесь явно недостаточно, чтобы Владимир через них переступил.

«Если не хватает сил сдвинуть эту глыбу, значит надо сдвинуть того, кто может повлиять на Владимира», – подумал Пётр и стал перебирать «основных фигурантов дела».

***

Вероника Полонская или, как её звали друзья, Нора, в свои двадцать с небольшим уже была звездой зарождающегося синематографа. Она сыграла одну из главных ролей в фильме «Стеклянный Глаз», премьера которого состоялась в январе 1929 года.

С Владимиром она познакомилась в гостях у их общего друга Валентина Катаева. Поначалу Владимир ей не понравился своей «шумностью», разговорами на непонятные ей темы. Но позже, когда он пригласил её на свидание, она увидела его с другой стороны. Теперь он был необыкновенно мягок и деликатен, говорил о самых простых, обыденных вещах. Она была им увлечена.

Их роман развивался очень бурно. О нём знали все, кроме разве что, законного супруга Норы – Михаила Яншина, её коллеги по МХАТу.

– Лилечка, – обратилась к своей старшей подруге – Лиле Бриг, Нора, обнимая двумя руками чашку с горячим чаем, – мне уже целую неделю видится во сне Володенька. Он просил меня завтра приехать к нему, чтобы сообщить что-то очень важное. Я чувствую, что нужна ему. Если он предложит стать его женой, я соглашусь.

Лиля с высокомерной жалостью посмотрела на Нору:

– Замуж за Владимира? Норочка! Я тебя умоляю! Если ещё месяц назад я бы тебе сказала, что это отличная партия, то сегодня говорю «фи», моя девочка!

Она подошла к серванту и взяла газету «Правда».

– Читай! – протянула она газету Норе. – На развороте.

Нора стала читать разгромную статью Владимира Ермилова.

– Ну, и что? – подняла она взгляд на Лилю. – Это всего лишь статья. Всё наладится.

– Это не всего лишь статья, – возразила Лиля. – Это статья в газете «Правда». А любит он не тебя, а Татьяну Яковлеву, к которой в Париж его, кстати говоря, не пустило ГПУ. А ГПУ, я тебя уверяю, просто так людей под свой «колпак» не берёт.

Нора испугано смотрела на Лилю, которой очень льстило то впечатление, которое она произвела на подругу.

– Ну, сама посуди, – продолжила Лиля, – визу не дали, из РАППа выперли… Ещё недолго и в каталажку загремит, как неблагонадёжный. И тебя, молодую да раннюю, вместе с ним. Тебе оно надо?

– Нет, Лиля! – твёрдо возразила Нора. – Я его люблю! Я ему нужна и буду с ним, если он сам этого захочет.

– Когда ты замуж в 17 лет за Мишку выходила, тоже, наверное, так думала?

***

– Норочка! Ты сделаешь меня самым счастливым человеком, если согласишься стать моей женой! – тихо произнёс Владимир, стараясь добавить в свой низкий голос побольше нежности.

Сомнения снова одолели Нору. Она ждала этого признания уже давно и была готова броситься в объятия Владимира сразу, как только услышит от него эти слова. Она не раз мечтала об этом дне, представляла, как это будет. Но сейчас страх и сомнения охватили её. Она была готова разделить с ним его славу, деньги и почёт, но совсем не планировала разделять его страдания…

– Норочка, любимая! – не поверил своим ушам Владимир. – Ты мне отказываешь?

– Нет, конечно! Я очень рада, – залепетала растерянная Нора, – но сейчас не самое подходящее время для всего этого. Моё супружество, твои неприятности в РАППе… Давай подождём, пока всё наладится.

Нора накинула на плечи лёгкое манто, которое подарил ей Владимир в начале весны, и направилась к дверям, пытаясь избежать неприятного для неё разговора.

– Если ты сейчас выйдешь за дверь, меня ты больше никогда не увидишь, – спокойным голосом произнёс Владимир.

Нора на мгновение остановилась, но затем решительно открыла дверь.

Владимир спокойно встал с кровати и подошёл к столу. В его душе не было ни страха, ни боли, ни капли сомнения. Напротив, он всё решил ещё вчера. Если она скажет ему «нет», он сделает это. Он даже ловил себя на мысли, что в глубине души ждал и надеялся на этот ответ, чтобы с «чистой совестью» избавится, наконец, от всех страданий.

Он взял в руки пистолет и, приложив холодный ствол к сердцу, не раздумывая нажал на курок…

***

– Эх, женщины! – пробормотал Пётр, наблюдая, как из под безжизненного тела Владимира вытекала густая багровая лужа. – И вы нас обвиняете в бесчувственности!

***

Валерий Михайлович шагал по коридору московского ГПУ, куда его вызвали, чтобы предложить новую должность, когда из кабинета с табличкой «Визы» он услышал отборный мат. Он открыл дверь и заглянул внутрь.

– Что за контрреволюционный лексикон в стенах ГПУ? – строгим басом произнёс Валерий.

Человек, поднимающий с пола, по которому разлилась огромная лужа, мокрые папки, повернулся на голос:

– Валерий Михайлович! Рад тебя видеть! Да вот незадача. Крышу только вчера отремонтировали, а сегодня она опять протекла, зараза буржуазная!

Валерий наклонился и поднял с пола первую попавшуюся папку, чтобы положить её на стол, но фамилия на обложке привлекла его внимание.

– Сам-то к нам какими судьбами? – спросил Валерия сотрудник ГПУ, продолжая собирать мокрые папки.

– Приглашают к вам перевестись, – ответил Валерий, читая содержимое папки.

– Так чего медлить? Давай, переводись!

– Да, нет, Иван Фролович, в Харькове у меня каждый день контрреволюция пасть разевает, а здесь бумажки одни. Кстати, а почему этому товарищу визу в Париж не дали? Три заявления и на всех отказ. Вроде бы наш человек, поэт революции, ленинец.

– Директива вышла. Особое внимание уделить мастерам слова, чтобы их заграничное мракобесие не одолело, – пояснил Иван Фролович. – Вот и оберегаем их, как можем, от империалистического Запада.

– Слушай Фролыч, – по-дружески обратился Валерий, – а давай, выпустим его в Париж, чтобы он всех западных мракобесов на нашу пролетарскую сторону переманил своим огненным слогом?

– Да, этот сможет!

– Ну, так, что? Договорились?

– Не могу, Валерий Михайлович! Директива!

– Ну, не хочешь помочь старому другу, не помогай! – улыбнулся Валерий. – Директива дружбы важнее. Я понимаю.

Он положил папку, развернулся и направился к двери. В дверях он остановился и повернулся к Фролычу:

– А знаешь, какое мне место предложили в московском ГПУ? Я, пожалуй, соглашусь. Ты прав. Эта должность будет на десять порядков выше, чем начальник секретно-политического отдела ГПУ Украины.

Убедившись, что Фролыч услышал последние слова, Валерий вышел за дверь и зашагал дальше по коридору, загибая пальцы.

«Раз, два, три», – считал он.

На счёте «пять» из дверей отдела выдачи виз выбежал Фролыч.

– Валерий Михайлович! Валерий Михайлович! – пробормотал он, догнав Горожанина, – Я тут подумал, в директиве написано «рекомендуется», это же не прямое указание. А если он и впрямь империалистов завербует, так я ещё и медаль получу?

– Конечно, получишь. Я сам об этом позабочусь, – Валерий похлопал Ивана Фроловича по плечу и довольный собой зашагал дальше.

– Обязательно дам ему визу, – прошептал вслед уходящему Валерию Фролыч, – сразу, как только он пришлёт новое заявление.

***

Пётр разочарованно выругался. Он организовал вызов Горожанина в Москву, устроил потоп в кабинете выдачи виз, заставил Валерия поднять нужную папку. А этот мягкотелый пролетарий струсил! Надо бы в его жизни какую-нибудь пакость устроить, но сейчас нужно решать более насущные проблемы. Как уговорить Владимира написать новое заявление в ГПУ?

***

– Владимир Владимирович, я могу с Вами поговорить?

Владимир повернулся, перед ним стоял малозаметный гражданин в кожаной куртке и грязных сапогах.

– Вы кто? – прямо спросил Владимир.

– Я – Казимир Ястремский, член ГПУ города Харькова. Меня прислал Горожанин Валерий Михайлович, – ответил незнакомец.

– Валера? – встревожился Владимир. – Не беда ли с ним приключилась?

– Нет. Валерий Михайлович в порядке. Чего и Вам великодушно желает. Он просил сообщить, что Ваше заявление на визу в Париж одобрено и просил его ещё раз продублировать.

– Экий же ты чудак! – удивился Владимир. – Зачем же его дублировать, если оно одобрено?

– Оно, если позволите, кануло в пучине природного катаклизма и не подлежит дальнейшему визированию по причине достижения им состояния непригодного для использования, – ответил незнакомец.

– Кудряво говоришь, Казимир! Не по-нашему, не по-пролетарски! – Владимир похлопал собеседника по плечу. – Передай Валерию Михайловичу или тому, кто тебя на самом деле послал, что я два раза в одну закрытую дверь не стучу.

– Четыре! – поправил собеседник.

– Что четыре? – не понял Владимир.

– Четыре раза в одну закрытую дверь не стучите. Три-то раза уже постучали. Чего бы четвёртый-то раз не стукнуть?

Владимир ничего не ответил, повернулся и зашагал дальше по улице, размахивая тростью.

– А ведь она выйдет замуж! – крикнул ему вдогонку Казимир. – И не по любви, а по отчаянию.

Владимир еле заметно вздрогнул и продолжил шагать, делая вид, что не слышал собеседника.

Слабый стук в дверь заставил Владимира вздрогнуть.

«Норочка!» – подумал он и бросился к дверям.

– Ты? – удивился Владимир, увидев перед собой вместо любимой женщины Казимира Ястремского.

Прошло больше полугода с их единственной встречи, но Владимиру казалось, что он видел этого человека буквально вчера. На нём была та же куртка и такие же грязные сапоги.

– Надо поговорить, – решительно сказал Казимир, буквально втолкнув Владимира в комнату.

– Какого чёрта! – возмутился Владимир. – Ко мне сейчас дама пожалует!

– Об этом и будет разговор.

Владимир в растерянности смотрел на этого недоросля, который смел командовать им, человеком со стальным характером и убеждениями.

– Да кто ты такой, чёрт побери? – своим громогласным голосом завопил Владимир.

– Много чертыхаешься! – ответил Казимир. – В Бога не веришь?

– Нет, конечно!

– Тогда мне трудно будет тебе объяснить, кто я такой! – Казимир задумался. – Я тот, кто твои стихи учил как минимум десять своих жизней.

– А! Поклонник! – снисходительно произнёс Владимир.

– Какой ещё, к ядрёной фени, поклонник! – выругался Казимир. – Да, меня тошнит от твоих стихов!

– А зачем учил? – удивился Владимир.

– Чтобы экзамены сдать. После твоей смерти заботами Горожанина Валерия Михайловича твоё имя войдёт в историю, как поэта революции, и детей в школах будут заставлять учить твои стихи.