Рассказы. Рассказы. Рассказы (Ночные посиделки Славы Небритого)

Хмельной мёд.

Сегодня был день, когда я закончил университет. Я буду учителем русского языка и литературы. Я уже успел обрадовать своих родителей. Но, при этом, мне не хотелось возвращаться домой сегодня.

Санёк Воропаев устраивал пьянку у себя на квартире, и я не мог не пойти. Бухло меня привлекало. Я не мог не пить, я не мог сказать нет. В кармане оставались последние пять соток, на эти деньги мною куплены две бутылки водки и больше ничего.

Я двинулся в путь. Люди в метро меня угнетали. Они всё время угнетают – у них слишком несчастный вид, чтобы быть настоящими. Учеба, работа, дом. Вечный водоворот. У всех жизнь однотипна. Я не хочу погибнуть в этой однотипности.

Я – поэт. Хотя это, наверное, громкое заявление. По большей части, я – алкоголик. Все стихи были написаны не на трезвую голову. В них много пошлости, нелепости и грубости. Для разграничения реальной жизни и творчества, я придумал псевдоним, который оказался отражением моей действительности. Когда я сочинял, я не был Сергеем Серёгиным, я становился Славой Небритым.

Мне нужно было ехать с одного конца города в другой, чтобы скоротать досуг, я начинал лакать пиво. Гнусный, соленый напиток, но во время жары самоё то.

Все уже были там. Дверь мне открыл Санёк Воропаев.

– Здорово, Саня! Куда бухло можно поставить?

– Пойдем на кухню. Там уже все собрались.

За огромным столом сидело человек десять. Большинство лиц мне были знакомы. Девок было больше чем пацанов, но, меня это не смущало.

– Знакомьтесь, кто не знаком. Талант нашего вуза, неофициальная звезда – Сергей Серёгин или ты уже Небритый?

– Захвалил, ты, меня, Санек. Слава Небритый – мой псевдоним, не более.

– А, прочитайте, что-нибудь из своего.

Это сказала девушка, которая сидела в отдалении от всех. Посмотрев на неё, я понял, что пропал. Нет, в ней не было чего-то выдающегося. Но я чувствовал душевное тепло, исходившее от нее.

Её звали Оксаной. Она была студенткой юридического факультета.

Я встал в позу. Хотя мне казалось, что в позу. На самом деле, я был жалок. Моя сутуловатая фигура просто возвышалась за обеденным столом. Но вот я начал читать:

«Всё тут просто и понятно.

Люди, нахуй, охуели.

Охуели, адекватно.

Сели на спину

И, хуй, ли?

Чем обязан,

Вы скажите?

Помогать?

Нет, бля, увольте.

Вы же, сука, тунеядцы.

Мозги только всем ебёте.

То не этак,

То не так.

Жизнь – вообще сплошной косяк.

Ныть, пожалуйста,

Не нойте.

Выносите другим мозги.

Славу больше не ебите,

Не в прямом, не в переносном

Смысле слов,

Текущем в реку.

Может будешь ты с бомжами

По утрам, бля, тусоваться?

Хуй ли, ноешь?

Жизнь прекрасна.

Адекватна и красива.

Собирай на воле банки.

Не проси, не тряси ксивой.

А, мне, похуй, что ты в Думе.

А, мне, похуй, кто твой папа.

Я, блять, Слава,

Не просил и не прошу.

Сам решаю, сам сужу.

Если ты, бля, слабый духом,

То, зачем, вообще рождался.

Не проси в ночи, совета.

Я ведь просто заебался.

Много мата?

Извините.

Охуели просто люди.

Сидят сорок лет на шее,

И хуйню всем лепят в уши»

Раздались жидкие аплодисменты. Оксана спросила меня: – У вас все стихотворения с матом?

– Почему же все? Некоторые. Просто порой душа требует грязной действительности.

Водка по-тихому начала разливаться по стаканам. Все глушили водку, заедая огурцами. И не было различий между полами. Я сел рядом с Оксаной. Я чувствовал в ней родственную душу. Хотя пьяным, я ко всем девушкам испытывал какое-то патологическое влечение. Страсть, которая однажды, поглотит меня. Но в те времена я мало о чем думал. Как бы бухнуть и не блевануть, вот все мысли.

Вечер двигался, краски менялись. Люди приходили и уходили. Настало время, когда все ушли подышать на балкон, и в квартире остались мы вдвоём с Оксаной. Мы разговаривали об искусстве, жизни, о женщинах и мужчинах, алкоголе и нестабильности.

Точнее она разговаривала, а я нелепо лепетал. Я всегда был самым трезвым на всех пьянках. Но в этот раз всё было по-другому. Возможно, на меня так повлияло общество Оксаны.

Наши губы начинали сближаться и мы начали целоваться. Мы занимались бы этим продолжительное время, если бы не пришли люди.

Я не хотел с ней трахаться. Когда я пьяный, меня не особо хочется валяться в постели. Если я лягу, я усну.

– Знаешь, что, Оксана?

– Что?

– Твои губы, как мёд.

– Хмельной мёд.

И пьянка продолжалась до рассвета. Но мне было глубоко начихать, ведь, так в моей жизни появилась Оксана.

Бумажный самолётик.

Когда мне стукнуло пятнадцать лет, я понял, что спорт – это не моё. Я это и раньше понимал. Но в пятнадцать лет, я подумал об этом окончательно и бесповоротно.

Мои одноклассники были физически развиты. Чем мог похвастаться я? Угревой сыпью на лице, 90 кг жира и горбатой спиной.

Но я на что-то ещё рассчитывал. В моей голове всплывали любовные истории. Но все они были без ответа. Я- интроверт по натуре, я всё храню в себе. И, однажды, влюбившись я не могу остановиться. Страсть будет сжигать меня изнутри, при этом безразличие со стороны оппонента будет резать словно ножом по маслу.

Когда начиналась физкультура, я сидел на скамейке, потому что мои одноклассники играли в баскетбол. Я думал только о том, как приду домой и помастурбирую. Больше думать было не о чем.

Иногда на физкультуре я читал книги, за что, все вокруг считали меня умным. Хотя я как был дураком, так и остался.

Нет, я не дурак. Скорее, неудачник. Эта другая категория. Особая каста. Здорово, относить себя к какой-нибудь касте. Но, моя каста находилась на последнем месте. Никто не любит лохов.

Школьные дни все время тянулись почти однообразно. Уроки математики меня угнетали. Я получал свои заслуженные двойки и уходил со спокойной совестью на урок литературы.

Вот, где душа Сергея Серёгина могла быть спокойна, что я не получу два. В душе я завидовал писателям. Они проживали жизнь и писали, сочиняя чужие жизни. Это так круто, придумывать чью-то вымышленную жизнь. Собирать конструктор, главным инженером которого являешься ты. На уроках литературы я отдыхал душой и телом.

Дни мои тянулись с усердной однообразностью.