Czytaj książkę: «С.нежное сердце. Книга вторая», strona 2

Всё это было, конечно, примечательно, но больше всего запомнилось другое: пока Птачек за Валерием следил, он самым резким образом культурно поражался; это как если бы профессор из известной филармонии попал в средневековый варварский кишлак!

– Господи, – бормотал Роман, глядя на семью директора через линзы специально купленного для слежки бинокля, – какая-же ты свинья… Да простые свиньи с тобой в одном свинарнике находиться бы заартачились…

Этот ухоженный, будто только что из парикмахерской мужчина с идеально вычищенными ногтями и костюмом минимум за двадцатку, с прелестной, очень красивой женой и двумя милейшими дочками, этот с первого взгляда образцовый семьянин – это просто жуткий, вопиющий пример дикарства!

Валерий Олександрович не отказывает себе ни в чём: то бутылку пластиковую мимо урны швырнёт, – а стоит от неё в одном шаге! – то обёртку от шоколадного батончика бросит под ноги… Хотя до урны снова раз шагнуть! Ну а про фантики от его, похоже, любимых конфет в золотистой обёртке и промычать нечего – сорит ими, как тучка дождиком!

Это выглядит ещё более контрастно на фоне его жены и дочерей, которые ни то, что обёртку – жвачку жёваную не выплюнут никуда, кроме как в мусорку или салфетку.

Как?! Как такое возможно?!

Проследив за Валерием от Площади Свободы до театра капитан Птачек по привычке уже хотел припарковаться в дальнем, самом неприглядном уголке парковки, когда у него снова зазвенел будильник – пора ехать за дочерью в школу.

Стараясь не думать, что именно сейчас может произойти нечто важное, что именно в эти сорок-пятьдесят минут у театра появится этот чёртов Поэт, Роман выжал газ и погнал к школе номер двадцать три. Более опаздывать к дочери он навсегда зарёкся.

…В этот раз всё прошло быстро: Настя встретила отца у крыльца. Без лишних разговоров Роман довёз переписывающуюся с кем-то дочь до дома и, высадив, сразу же умчался обратно. И хотя вроде бы меж ними сейчас никакой вражды, но ни он ей, ни она ему кроме как «привет-пока» не сказали ничего.

Вот и думай – хорошо у тебя с твоим ребёнком, или же плохо?..

Вернувшись к наблюдению капитан Птачек постарался выкинуть из головы всё личное и сосредоточиться на слежке. Даже больше! И чтобы размяться, и чтобы увеличить круг обзора он вышел из машины и стал бродить по округе, выбирая места потемнее и понеприметнее. Вдыхая холодный воздух, ощущая на щеках и в носу морозное покалывание Роман шёл вокруг здания театра, пока не останавливался в точке, где обзор уже должна иметь другая группа. Его, конечно, узнают, но если хоть на минуту примут за крадущегося в тенях маньяка и начнут вести, то в отделении родится новая юморная история… Развернувшись Птачек брёл обратно и доходил уже до другой, противоположной точки.

За этими хождениями час или больше прилетели незаметно. Окончательно замёрзнув Роман в последний раз осмотрелся. Ничего интересного так и не приметив он вернулся в машину.

Не успел капитан сесть и завести мотор, как вышел Валерий! Сев в свою машину, – такую-же дрогою «игрушку», как и всё, что его окружает, – он минуты четыре постоял, разогревая мотор, и неспешно двинулся по обычному маршруту: значит домой.

Вся поездка заняла чуть более десяти минут. Держась поодаль Роман проводил его до Голосова, но вместе заезжать во дор не стал, проехал мимо. Только спустя минут пять он позволил себе забраться под окна многоэтажки уже не таясь и припарковаться на, слава богу, никем не занятом, очень удобном для слежки месте.

Когда мотор затих и машина уснула Роман снова достал бинокль. Оглядевшись, не смотрит ли кто за ним самим, Птачек наклонился над рулём; его вооружённый оптикой взгляд вонзился в окна квартиры директора.

Уже горят. За шторой видны две стоящие рядом тени… а вот ещё одна маленькая подбежала и пошатнула их…

Убрав бинокль Роман тяжело вздохнул и поглядел на свои руки – руки уже взрослого, постепенно стареющего мужчины. До настоящей старости конечно далеко, да и не будет он никогда считать себя старым, пока жив… но… в мозгу, в этом бесконечном источнике добрых и злых мыслей вновь возникло то милое, юное, то единственное на свете лицо, которое сейчас так неуместно по-настоящему волнует…

Разглядывая пальцы Птачек сначала со злостью на себя остановился… но сдался и позволил себе ярко, во всех красках вспомнить, как эти самые грубые, вовсе, наверное, не нежные пальцы касались самой нежной на свете кожи. Как они чувствовали самое приятное на свете тепло. Как вцепились в Дашино пальто и притянули её! Как он жадно впился своими шершавыми, наверняка обветренными мужскими губами в её милые, влажные, тёплые нежные губы!

Одна рука осталась на руле, вторая устремилась к груди! Схватив себя за куртку у сердца Роман с силой сжал ткань, закрыл глаза и стиснул зубы. Он даже почувствовал, что его затрясло, как лихорадочного!

Четыре дня уже прошло с того обжигающего, запретного поцелуя. Дашенька… что же ты со мной делаешь?.. Я ведь не выдержу…

После понедельника, сперва во вторник, а потом и в среду и даже в четверг Роман со стиснутыми кулаками и железным намерением принять любой удар ждал, что будет. Она расскажет кому-нибудь? Расскажет Насте? Или она сразу пойдёт в полицию? Что же Даша сделает?..

Что ни случится Роман сказал себе, что примет это; примет любой урон и не будет оправдываться. После того, что произошло… Нет, маска добродетели уже не налезет. Да и не хочется её носить, хочется открытости. Жаждется искренности и плевать уже, какой ценой; дочь, если что, без жилья не останется…

Но ничего не произошло. Вообще. Роман ждал бурю, но не дунуло даже бризом; он представлял себе ураган, но на небе не появилось ни облачка. Подруга дочери, однако, снова исчезла. Птачек каждый день продолжал забирать Настю из школы и каждый раз Даши с ней не было. Да, он лишь в качестве исключения подвёз её пару раз. Да, Даша с Настей не договаривались ездить вместе… Однако эта деталь теперь стала мучить. И в тоже время, точно магия противоречивого, каждый раз, когда капитан подъезжал забрать дочь и Дашу с ней не видел – он вздыхал с облегчением.

Когда её увидит – что он ей скажет?.. Как он должен вести себя?.. А как в таких случаях правильно себя вести?.. Будет ли верным искать её взгляда или стоит притвориться, что ничего не было, но только больше не общаться?..

Сердце упрямится, что единственно правильный вариант – это тот, в котором Даша и он будут счастливы вместе, и плевать на всё!.. Но боже мой! Разум вопиет, что нужно все эти чувства гнать, гнать беспощадно! Надо срочно обо всём забыть! Связь взрослого мужчины и пятнадцатилетней девочки… да об этом будут трубить все новости!

С разумом не согласиться невозможно, вот только слушаться-то хочется сердца…

Все эти переживания, похоже, отразились на Романе внешне: с самого начала слежки он стал бывать в отделении редко, но дочь, с которой всё-таки иногда видится, однажды во время завтрака отложила смартфон и спросила:

– Пап… Какой-то ты больше обычного хмурый. Что-то стряслось?..

Врать своему ребёнку – это тяжкий грех, но что ей скажешь?.. Кажется он тогда пробубнил что-то про непростую работу, про то, что сложно перестроиться, что мало отдыха и вообще – служба, знаешь ли, не сахар… Настю вроде бы такой ответ устроил. Или она притворилась?.. Мысли, что дочь о поцелуе знает, но скрывает Роман старался обходить, как обходят улей диких пчёл.

Бока неприятно сжались и задрожали. Капитан весь задёргался и вдруг осознал, что он сейчас не в том моменте, когда отвечал дочери о своих трудностях, а в темноте в холодной, необогреваемой машине. Уставший, голодный и ужасно желающий спать.

А ночь только начинается.

***

Прошло ещё три дня наблюдений, но и они, как и предыдущие, не дали ничего. Вокруг театра и около домов его работников так никого подозрительного и не заметили. Никто ни на кого не нападал, даже никто ни разу на улице не поскользнулся! Тишь, гладь и божья благодать… Время от времени Роман связывался с остальными и неназойливо выспрашивал новости, однако каждый раз слышал одно и тоже: «Следим. Ждём. Пока ничего».

Конечно более чем резонно думать, что преступления, если таковые происходят в кабинетах театра, творятся не при помощи оружия, а, например, при росчерке пера и неформальном приказе – такие сидя на улице не выявишь, тут надо прямо за руку хватать.

Обдумывая это Роман всё равно не терял надежды: есть ещё вероятность, что к Валерию опять заскочит тот самый неизвестный, которого тогда так и не удалось разглядеть. Когда его лицо и личность станут явны, можно будет проработать и новые, более перспективные направления.

Также за эти дни капитан Птачек окончательно понял, насколько же ему отвратительно работать с Кривкиным: тот постоянно создаёт проблемы, причём сам их не решает, нет – за него другие голову ломайте! Всякий раз, когда приходится с ним общаться – слава богу недолго – ловишь себя на том, что испытываешь дикое раздражение и самую настоящую агрессию!

При этом Кривкин как будто всё это видит и понимает, но продолжает вести себя по-прежнему. Утро нового вторника не стало исключением.

На часах перевалило за десять а значит с момента должной передачи поста прошло уже больше часа. Сидя за рулём на этот раз казённой, гражданской машины Роман тяжело сопел, сжимал руль, стискивал зубы и еле-еле сдерживался Мише позвонить: он знал, что если сделает это, то почти наверняка на него наорёт, как-то нахамит; ну что-то лично обидное уж точно скажет…

В окно постучали. Капитан замер… С жёсткими, неестественно деревянными движениями он повернул голову: на улице, глядя на него сверху вниз, стоит мужчина в дорогой кожаной куртке, с овальным лицом, короткой причёской и близко посаженными недалёкими глазами. Миша…

Боже! Какой же дурак! Ну разве можно так точку рассекречивать?! Он же должен звонить! Смена так проходить не должна!

Роман почувствовал, как его начинает трясти, но вовсе не от холода. На секунду глянув в зеркало он увидел там красное, как варёный рак, лицо…

…Постучав ещё Миша пригляделся через стекло – напарник машет, мол, сейчас выйду. Прошло, однако, ещё не меньше минуты, прежде чем Птачек действительно выбрался.

– Привет, Ром! – Кривкин протянул ладонь. – Ты чего это копаешься? Не устал что ли?..

Взгляд нового следователя показался Кривкину странным, да и рукопожатие вышло каким-то скомканным… И, кажется, он даже что-то пробурчал на счёт «Здрасте», но это не точно.

Сообразив для себя, что у человека просто усталость, Кривкин решил не обращать внимания и с заранее натренированной улыбкой похлопал его по плечу.

– Ладно, Ром, не сутулься! Всё, сменяю тебя. Ты же знаешь, что мне по утрам надо в прокуратуру ездить?.. Ну и вот…

То ли напарник кивнул, то ли просто так качнул головой, что это показалось… а уж каким взором смерил чужую ладонь на своём плече! Глядя в лицо сослуживца Мише подумалось, что тот сжимает губы, чтобы сдержаться от слов. Не хочет разговаривать?.. Ну, нашим же легче!

– Слушай, Ром, – Кривкин с его плеча ладонь убрал и сунул руки в карманы, – тут Понятовский хотел тебя видеть. Просил передать, чтобы ты заглянул.

В мгновение лицо второго капитана поменялось: вот над ним будто висела туча!.. а сейчас перед тобой человек собранный и строгий. Ощущение, правда, что на тебя смотрит крокодил, не исчезло.

– Ты зайди к нему… перед домом-то… – Кривкин неосознанно вынул руку из кармана и стал тереть затылок. – Может там чего важное…

Ответ Птачека прозвучал, как удар гильотинного ножа:

– Ага. Не вопрос!

Глядя, как напарник развернулся и уходит, Миша продолжил нервозно потирать в затылке.

***

Наверное Роман не дал Кривкину в морду лишь потому, что это могли увидеть с окон многоэтажки, что рассекретило бы слежку ещё больше. Когда Миша положил ему руку на плечо у Романа аж в глазах потемнело… Надо научиться держать себя в руках, а то получится потом, как с тем прокурором… В тот раз, кстати, с подполковника до старлея понизили. Хорошо, что ниже лейтенанта офицерских чинов нет…

Доехав до отделения на маршрутке Роман без промедлений и здороваясь со всеми как стреляющий с двух рук ковбой пулей помчался на второй, к кабинету полковника. Двигаясь ретиво, но не шумно он уже почти добрался до лестницы, когда до слуха долетели вырвавшиеся из-за затворённой двери слова:

– Ужас, как я устал, конечно… вся эта суета… А главное-то – зря! Зря! Вот что обидно!

Ноги замедлились сами собой. Ступая уже скорее не как догоняющий мустанга индеец, а как рысь капитан Птачек приблизился к закрытому кабинету – одному из многих в коридоре – и изо всех сил напряг слух.

– Вась, ну ты вот посуди: нам что – нечем больше заняться?.. Мы тут целыми днями в этих засадах сидим, чисто тень какую-то ловим… а в это же самое время наша-то с тобой работа только копится! Её-то кроме нас никто разгребать не станет! Нет, я тебя спрашиваю!

В горле возник неприятный комок. Роман попробовал сглотнуть, но сразу не получилось, пришлось постараться. В груди родилось двоякое, неприятное чувство: и согласие с говорящим, так как многих действительно нагрузили чужой работой, а ведь своей-то не отбавили, и гнев, потому что дело общее есть общее и неважно, кто именно за него отвечает. Работают все и не надо этого вот подлого «не моя проблема»: а твоего ребёнка, или супруга, или отца с матерью зарежут – тогда твоей СРАЗУ станет?!

Роман сжал кулаки и закрыл глаза. Давя в себе гнев он постарался и двигаться, и даже дышать тише, чтобы ни в коем случае говорящих не спугнуть. Хмурый, капитан Птачек поплёлся дальше наверх…

…Стоило только коснуться костяшками начальственной двери, как тут-же долетело:

– Войдите!

Старясь лепить лицо попроще Роман быстро вдохнул-выдохнул и потянул ручку. Порог Понятовского перешагнул уже человек, для которого будто и не существует никаких проблем.

– А, Рома… Проходи! – На секунду оторвавшись от какого-то вручную разлинованного журнала полковник махнул к себе. – Вообще-то я ждал тебя раньше. Что-то случилось?..

В мозгу возникла картина, как Роман собственноручно, с великим удовольствием сжимает горло Кривкина всё плотнее и плотнее… Помотав головой, будто отрицая, а на самом деле прогоняя навязчивое видение, Птачек буркнул:

– Да так… кое-что задержало…

Несколько молчаливых мгновений Понятовский не сводил с вошедшего внимательных, вовсе не глупых глаз… а затем снова опустил их на журнал.

– Присаживайся. – Не глядя он указал на стул. – В ногах правды нет.

У каждого человека, хотя бы не совсем глупого, есть как бы датчик, говорящий, что в разговоре с начальством вот сейчас надо сказать это, а вот об этом лучше умолчать. Считая свой «датчик» рабочим и прислушиваясь к нему всегда Роман ничего не ответил, только сел, куда указали, и стал терпеливо ждать.

Повисла тишина. Полковник словно забыл о госте и полностью погрузился в созерцание документа. Через какое-то время его пальцы взяли ручку и на страницах журнала стали появляться новые чёрточки. В густом, как туман, молчании его голос прозвучал и неожиданно, и нет:

– Что же это у нас тут с тобой такое-то, Ром?.. Что-же это у нас ничего не выходит?.. – Понятовский снова поднял взор. – Что же это мы столько человеко-часов-то впустую выкидываем?..

Чиркать в журнале он отнюдь не престал. Смерив Романа серьёзным, но всё-таки спокойным взглядом начальник вновь опустил глаза на бумагу. И добавил:

– Ты точно уверен, что мы действуем правильно?..

Захотелось тяжко, заунывно вздохнуть… но Птачек не стал. Закатить глаза, произнести нечто резкое, даже ударить ладонью по колену! Но он сдержался. Перед полковником продолжил сидеть всё тот же сдержанный, будто не имеющий никаких трудностей и сомнений человек, профессионал своего дела.

Да, два подряд убийства людей, работающих в одном и том же месте, наводят на мысль, что и следующее нужно ждать там же. Да, оставленные убийцей намёки сложно понять неправильно и только слепой на разглядит тут систему… Но результатов-то нет! Нет результатов! Нема – и всё! И думай, что хочешь!

Продолжая говорить с образцово спокойным, но всё-таки критическим тоном Понятовский вновь оторвал взгляд от бумаги:

– Я конечно понимаю, что наша ловушка далеко не совершенна и ловим мы не дурака… Но ведь прошла уже неделя…

Чуть выждав Роман с чётко поставленной, многократно отработанной интонацией и лицом, с которого можно рисовать портеры маршалов, заговорил:

– Григорий Евгеньевич… У нас явная серия и с этим невозможно спорить. Даже если не учитывать, что театральные в чём-то замазаны, а я уверен, они замазаны, всё равно наиболее вероятно ждать следующего трупа среди них. – Лишь здесь, в последних словах Птачек позволил себе допустить в голос немного чувств: – Что же ещё мы можем делать?..

Губы полковника сжались, а ручка в его пальцах, кажется, стала чиркать так, будто Понятовский не пишет, а фехтует. Поддавшись секундному порыву Роман хотел сказать что-то ещё:

– Григорий Евгеньевич…

– Свободен. – Размашистым движением Понятовский с шумом перевернул законченный лист. – Идите, капитан, домой. Отдыхайте. Вам ещё вечером на слежку выходить.

Падение

От полковника Роман вышел мрачный, но решительный. Чем поможет волнение?.. Нет уж: сделал шаг – иди до конца. Красная ли это дорожка, тропинка ли на плаху – минуй её всю, а там видно будет.

Кивнув на выходе парочке знакомых сослуживцев капитан Птачек выбрался из отделения и сразу зашагал на остановку. Пока шёл, пока перемахивал через сугробы, пока с выдохом белого, застилающего глаза пара проталкивался меж людей, до него дошло, что вообще-то дом его находится совсем близко – пять минут идти…

Злой на себя, что от усталости уже не соображает, удивляя окружающих Роман двинул мимо остановившегося прямо возле него автобуса и, сердито топча наст, зашагал к Советской семьдесят четыре.

…Как добрался до дома, как зашёл в подъезд и открыл дверь – всё покрыто туманом, словно пройдено на автопилоте. Роман осознал себя лишь когда его лица коснулось тепло родной квартиры, а ноздрей – запах кофе и разогретого хлеба.

С кухни долетают звуки, словно кто-то громко говорит, а в ответ ему смеются множество людей. А-а-а, это какое-то видео… Стоило захлопнуть дверь, как звуки сразу же прекратились и на пороге кухни с дымящейся чашкой в одной руке и бутербродом в другой возникла Настя.

На тонком подбородке несколько хлебных крошек, сбоку на губе жирная полоса – там, должно быть, провели языком. Челюсти Насти быстро двигаются, а обращённые к отцу глаза большие и удивлённые, будто обнаружили диво.

– Ты прожуй сначала, – искоса поглядывая на дочь капитан Птачек стал расстёгиваться, – а то подавишься. Не говори с полным ртом.

Спешно дожевав Настя сделала усилие и с заметной натугой проглотила. Быстренько облизав губы она оставила рядом с первым ещё один, точно такой же жирный след.

– Па-ап! Ты где так долго пропадаешь?!

Чудо из чудес! Спросив это Настя тут же откусила новый кусок и стала жевать уже его!

Посмотрев на дочь с неодобрением, но не сердито, Роман наконец свесил куртку и стал разуваться.

– Да так, – он пожал плечами, – немного задержали на службе. Ничего важного, доченька… – Сняв ботинки он уставился на носки, которые ещё вчера надел впервые, а уже сейчас на большом здоровенная протёртая дыра. Поджав палец Роман снова поднял взгляд на дочь и спросил: – Ну а как твои дела?

Челюсти Насти двигаются прямо как у кролика: вверх-вниз, вверх-вниз; быстро-быстро! Глядя на отца, прямо с набитым ртом она сделала попытку проглотить, но не до конца, и так выболтала:

– В шк..е с.я ….

– Чего?.. – Роман недовольно нахмурился. – Настя! Прожуй и говори нормально!

Губы дочери припали к бокалу, по тонкому горлу забегал кадык. Окончательно разделавшись с куском Настя уже хотела что-то наконец вымолвить, но на краткое, почти неуловимое мгновение в её взгляде блеснуло нечто и она замялась, точно не решаясь это произнести. Секунду она стояла с полуоткрытым ртом, а затем, опять облизав губы, с легчайшим оттенком виноватости улыбнулась.

– Да тоже ничего особенного, пап… Вот завтракаю, к школе готовлюсь… – На миг Настя взгляд опустила, но тут же, точно заставляя себя, подняла. – Сядешь со мной?

Списав всё только что виденное на утомлённое, а потому излишне мнительное воображение Роман с теплотой растянул губы. Подойдя к смотрящей на него во все глаза почему-то будто испуганной дочке он протянул руку и его ладонь легла и нежно сжала Настино плечо.

– Спасибо, кровиночка моя. – Он нагнулся и с удовольствием поцеловал её в белую нежную щёку. – Спасибо, моя красавица. Извини, не могу. Устал очень. Если срочно не лягу, то упаду без сознания.

Настя молчит, её взгляд волнителен. Роман запомнил этот взгляд ещё лет десять назад, когда они с Таней застали своего ребёнка за воровством конфет.

Притянув её к себе Птачек обнял дочь и ещё раз, с ещё большей любовью поцеловал в ту же самую нежную, слегка попахивающую колбаской щёку.

– Пойду я, Настён. – Похлопав её по спине он отстранился. – Невыносимо уже спать хочу. Ты извини.

Более на ребёнка не глядя Роман отвернулся и, расстёгивая пуговицы на как будто душащей рубашке, потопал к себе. Уже через минуту он положил голову на подушку, а заснул быстрее, чем успел бы досчитать до десяти.

***

Где-то вдалеке зазвонила знакомая мелодия… стала ближе… ещё ближе… Веки приподнялись и привыкшие к темноте зрачки болезненно сощурились от света в окне. В уши лезет противный звук… Взгляд сосредоточился на вибрирующем телефоне.

Перевернувшись на бок Роман выбросил руку, но сразу в гаджет не попал и провалялся так недвижимым несколько мгновений. Вздохнув, он на ощупь поискал где-то там, в невидимом – пальцы наткнулись на дребезжащую, будто пытающуюся вырваться коробочку.

Дотащив телефон до уха так, словно тот весит с гирю, не глядя на экран Птачек принял:

– Да?..

Слуха коснулся хорошо поставленный, немного резкий мужской голос:

– Алло! Это Роман Павлович?.. Это Артур Каримович, классный руководитель вашей дочери. Я Историю веду, помните меня?..

– Историю?.. – Роман наконец-таки сумел разлепить веки. – А-а-а… Да, Артур, конечно. Что-то случилось?

– Простите, я вас разбудил? У вас такой усталый голос…

– Ничего. – Капитан быстренько вытер под глазами и с натугой потянулся сесть. – Так что там у вас? Что-то случилось что ли?..

– Нет-нет, не беспокойтесь, всё в порядке. Просто сегодня сокращённый день, занятия оканчиваются без десяти четыре, а я знаю, что вы заезжаете за дочерью всегда… Настя должна была сказать вам, и сказала, наверное… Но чисто на всякий случай я решил позвонить. Проконтролировать, скажем так.

Ноги свесились с кровати, стопы коснулись пола. Не зная, что и говорить, Роман облизал сухие губы, а его взгляд стал искать носки.

– Я наверное, Роман Павлович, вас отвлекаю… Ну, я своё дело сделал. Хорошего дня!

Птачек опомнился.

– И вам! Спасибо, что позвонили!

Последнее историк мог уже и не слышать: когда Роман взглянул на телефон, связь была оборвана, а на часах три тридцать сменилось на три тридцать одна.

Ну На-а-а-стя… Ну плутовка! И зачем же родного отца обманывать?!

…Быстро умывшись и наскоро одевшись Роман закрыл квартиру и орлом вылетел на улицу. Машину он запускал всё-таки цивилизованно, но когда посчитал, что масло прогрелось, выжал газ и помчался на всех парах уже как настоящий варвар!

Когда подъехал к зданию школы на часах стукнуло без пяти четыре. Перед нервным взором капитана Птачека развернулась картина настоящего системного побега – десятки маленьких, кое как разодетых человечков убегают от школы так, будто в ней бомба! Крутят на ходу портфелями, кидаются снежками, валят друг друга в снег! Вон неподалёку двое молодых сцепились уж что-то слишком горячо, кулаками махают!

Припарковавшись, где удалось, Роман прямо так, без шапки и в незастёгнутой куртке вышел из машины. По макушке лизнул холодный ветер, неприкрытой груди коснулся недобрый мороз. Подогреваемый чувствами раздосадованный отец на всё это плюнул и двинулся вперёд; его внимательный взгляд уже зацепился за знакомые фигуры.

На крыльце, стоя на ступеньках меж пробегающего мимо люда, как два деревца на острове посреди бурной реки, улыбаются друг другу и о чём-то разговаривают Настя и… Даша. Настя как всегда вся в белом, лишь чёрные пряди выбиваются из-под белой шапки, да зубы у дочери ещё белее, чем даже самая кипельно-белая её одёжка. Даша неизменно в тёмно-синем пальто с шикарным меховым воротником. На голове высокая пушистая шапка, на ногах тёмные сапоги на высоких каблуках. Глядя на подругу она сверкает жемчужной улыбкой и излучает свет.

Приближаясь, как акулий плавник к утопающему, Роман добрёл до девочек и остановился от них в двух шагах. В этот момент, как по причуде, поток детей сбавил и толкать в бока стали поменьше.

– Ну вот, а я ему говорю…

Улыбаясь, Настя краем глаза задела отца и снова уставилась на подругу… затем медленно, точно страшась увидеть призрака, повернулась. Улыбка дочери померкла, а потом и вообще пропала.

С выражением немого упрёка Роман глядел на дочь пару секунд… потом всё-таки не выдержал и зацепил взглядом Дашу. Девушка заметила его, наверное, ещё раньше одноклассницы; когда он подошёл радость с её лица мигом слетела и она отвернулась с такой поспешностью, словно на неё плеснули грязью.

Мысленно скрепив сердце Роман снова перевёл взор на дочь. С чего он хотел начать осталось загадкой, так как над улепётывающей детворой прогремел раскатистый, властный голос:

– И даже не думайте расслабляться! Воспользуйтесь лучше свободным временем, чтобы подготовиться! – Неподалёку, на верхней ступеньке, в кильватере уносящейся толпы как утёс над морем встал высокий темноволосый мужчина. – Скоро новая контрольная!

На Артуре лишь летние штаны и синя рубашка, но этот человек стоит на холоде спокойно, даже позу принял – одна рука на поясе, вторая вытянута вперёд, точно указывая за горизонт.

– Конечно, Артур Каримович!

– Разумеется!

Эти и так-то не особо слышные голоски потонули в общем гомоне и толпа, если это не показалось, прямо разом, как лемминги, понеслась от школы ещё быстрее!

На губах историка возникла еле заметная, тонкая улыбка. Чуть помотав головой, как будто говоря: «да, знаю я вас», он опустил руку и только тут повернулся. Взгляды Романа и Артура встретились.

Капитан подумал, что надо бы кивнуть, однако что-то ему помешало. Ещё миг задержавшись на отце ученицы внимательный взгляд историка перескочил на девочек. Чуть подняв подбородок он осмотрел их с ног до головы и обратно. Улыбка на его губах застыла, стала словно восковая; или так почудилось.

Через мгновение тёмно-зелёные глаза снова скакнули на Романа. Чуть кивнув, словно демонстрируя, что всё-таки заметил, учитель быстро, но без нелепой поспешности развернулся и ушёл обратно в школу.

Дверь за ним закрылась с таким хлопком, что это прозвучало как выстрел! На какое-то время оказавшийся сосредоточенным на историке Роман пришёл в себя. Медленно моргнув он на мгновение опустил взгляд… вздохнул… а затем снова поднял его на девочек.

К растерянно помалкивающей дочери и отвернувшейся от него Даше неожиданно прибавились ещё двое: позади школьниц, спрятав руки в карманы, стоят два высоких, ростом почти с самого Романа парня. Под толстой зимней одёжкой видно плохо, но всё равно заметно, что спортсмены. Да и лица с твёрдыми взглядами, спины прямые. Если сам борьбой или чем таким занимаешься, то видишь такого и сразу хочется с ним подраться, померяться силой. Вызывающая внешность.

Задержав на них внимательный, прощупывающий взгляд Роман снова перевёл глаза на дочь. В напряжённой тишине его спокойный голос прозвучал, как скрытый, но от того не менее увесистый удар:

– Настенька, я что-то не пойму… Почему чужие люди предупреждают меня о том, что у вас сегодня сокращённые занятия?.. Почему этого не делает родная дочь?..

На Настю больно смотреть: так выглядит за руку пойманный воришка, в котором ещё осталась совесть. Он краснеет, бледнеет, его глаза метаются… Вроде и отбрехаться хочет, и в тоже время стыдно. Может он даже придумал себе оправдание, но сам-то всё понимает и внутренне осуждает себя.

– Как это, пап?.. – Настя часто заморгала. – Я же тебе об этом вроде бы утром говорила… Разве нет?..

Губы её то сжимаются, то разжимаются, а взор она держит настолько неуверенно, что того и гляди – отведёт.

Взирая на неё Роман поймал себя на том, что хмуриться, что смотрит на своего ребёнка, как иногда на преступников, с которыми решил больше не церемониться. Укорив себя он немного взгляд смягчил.

То ли эту перемену заметив, то ли решившись наконец открыто заговорить Настя прижала стиснутые кулаки к бокам, топнула и со всей глубиной лёгких затараторила, как пулемёт:

– Па-ап! Мы с друзьями просто хотим пойти в кино! Ничего ведь плохого! День же ещё светлый, правильно?! Мы сходим в кино, посидим в кафе, а потом я вернусь домой! – Сделав передышку дочь сжала губы пуще прежнего, её глаза стали шире. – Ничего опасного, пап! Обещаю!

В голове стало как-то пусто… Ни одна толковая мысль, как правильнее ответить, не лезет. Сжав зубы капитан Птачек снова перевёл взгляд: парни стоят спокойно, просто ждут; особого волнения не показывают.

Даша как отвернулась в самом начале, так на него и не смотрит…

В сердце стал ворочаться злой, грызущий червяк. Зубы сжались сильнее – сейчас заскрипят! Дышать тяжело и на язык будто гирю подвесили – заговорить не легче, чем поднять загруженный под завязку автобус. Говорить трудно, потому что хочется орать…

Глядя на притихшую дочь и сопя в две дырочки Роман вдруг понял, что стоит в молчании уже несколько долгих, слишком долгих мгновений. А ещё он осознал, что сам не знает, от чего его злость горче – от того, что дочь наврала ему, или того, что Даша его избегает.

Решив с этой уже раздражающей сценой покончить капитан от квартета отвернулся, с его губ сорвалось:

– Ладно… коли собрались… – Он снова посмотрел на Настю, но уже без запала, скорее по-доброму сдавшись. – Идите, раз уж намылились…

Мягкий на дочери, скакнувший на парней взгляд его в миг посуровел пуще прежнего!

– За девочек, бойцы, головой отвечаете! На вас вся ответственность! Ясно?!

– Можете не переживать! – Один из двух, который повыше, улыбнулся с истинной самоуверенностью. – С нами они как за каменной стеной!

Мимо Романа не ускользнуло, как дочь оглянулась на говорящего с сердечным, очень-очень тёплым взглядом. Длилось это мгновение, через секунду Настя снова глядела на отца.

В голове появились несколько неприятных, но очень напрашивающихся на ум картин… Взгляд следователя снова мазнул по отвернувшейся от него Даше, с неё скакнул на второго парня, тоже не урода…