Czytaj książkę: «С.нежное сердце. Книга вторая», strona 19
– Найдите его! Того, кто это сделал – найдите! Найдите и отдайте мне! Мне-е-е!!!
С Лидой вышло проще – она просто вновь ляпнулась в обморок, даже не доходя до полицейской служебки. Шедший за ней молодой с готовностью женщину подхватил и уже сам, краснея от натуги, поволок обратно в машину. По красноречивой мимике и коротким, но ёмким жестам Бокая, как раз с Субботиным удерживающих Кима от очередной дурости, он созвонился с диспетчером и обрисовал ситуацию. А потом присоединился к троице – точнее вместе с остальными попытался Владимира успокаивать.
Долгие тяжёлые тридцать минут…
Наконец стали подтягиваться свои, приехали и повылазили из машин опера. Врач скорой сделал Киму укол и тот немного, совсем чуточку успокоился – достаточно, чтобы оставить его под присмотром только одного человека.
Место оцепили, начались действия. Потёк ПРОЦЕСС. Уже занятый рутиной Юрий и позабыл было о Киме – сплавил с рук и ладно. Нафиг такое счастье! Только когда проходил мимо неотложки случайно услышал обрывок телефонного разговора:
– Саид Магомедович… Здравствуй. Извини, что беспокою, но без твоей помощи никак – горе у меня…
Лицо Бокая вытянулось, глаза удивлённо округлились. Отвернувшись, чтоб его выражения никто, а тем более сам Ким не увидел, лейтенант быстренько поспешил дальше и свернул, вроде как для осмотра окрестностей, а на самом деле облегчиться.
Саид Магомедович… Если это тот самый Магомедович, о котором Юра подумал, то скоро говно будет расхлёбывать не только лично он, но и каждый полицейский, сколько их в городе ни есть…
***
– Ну и вот… – Кирилл помолчал; через мгновение он поднял взгляд, но сделал это с натугой, точно штангу тягает. – А вечером, когда вещи убитого осматривали, нашли… догадайся, что…
Роман ответил мрачно, не думая:
– Стих.
– Ве-е-ерно… – Кирилл медленно кивнул. – Стих… Как ты понимаешь убийство сразу связали с нашим сочинителем, кроме него такими фокусами никто не страдает. Бумажку, кстати, обнаружили в кармане куртки. Но это так… мелочи.
С начала рассказа не особо понимавший, куда старлей клонит, теперь Роман это осознал и к стыду своему с затаившемся в сердце червячком тревоги. Обычно гордящийся, что на любой вопрос у него почти всегда есть, что ловкого ответить, капитан Птачек почувствовал, как немеет язык. С серым, безэмоциональным лицом он чуть кивнул; опустив взгляд на свои лежащие на столе напряжённые руки через силу выдавил:
– Продолжай…
Кирилл заговорил не сразу. Будто взяв время подготовиться он стиснул губы, поглядел на свои сцепленные пальцы и сжал их, словно с интересом разглядывая, как на коже выступают жилы. С тщательностью, как у логопеда, он стал выговаривать каждое слово, точно алмазы огранять:
– Сегодня утром Григория Евгеньевича вызвали на Южное Шоссе двадцать шесть.
Не глядя на сослуживца Роман покивал.
– Высота…
– Правильно… Звонил лично Раисов. Видел бы ты, с каким лицом Понятовский уезжал… – Спиридонов невольно улыбнулся. – Как на расстрел, честное слово. И я, кстати, знаю дословно, о чём на ковре разговор шёл. – Пристально, как бы выжидающе глядя на собеседника, он снова помедлил. – Попробуешь догадаться?..
Чувствуя, как лицо теряет уже всю мягкость, как оно превращается в неживую маску Роман взглянул на старлея остро, словно намерился в чём-то уличить. Голосом одновременно и холодным, и еле сдерживающимся он выдал:
– Могу предположить…
Брови Спиридонова с любопытством приподнялись, он вопрошающе дёрнул подбородком.
– Ну во-первых… Думаю, что никакого разговора не было, был монолог. Так?..
Кирилл выразительно моргнул.
– Дальше наверняка пошла речь, что у нас уже давно нет результатов, а значит мы зря получаем зарплату; что не делом занимаемся, а хернёй. – Роман говорил вроде спокойно, но только глухой не расслышал бы задеваемые, как натянутая тетива, нити нервов. – Наверняка было подчёркнуто, что маньяк уже загулялся на свободе и что это позор. Возможно, – он сделал ударение, – было сказано, что все мы пойдём под трибунал. Все без исключения, но Понятовский, как начальник – с салютом. А также, – Птачек облизал губы и взглянул в глаза пристально и с интересом следящего за ним собеседника, – вопрос был поставлен так: либо этот Псих, либо МЫ – кто-то обязан за всё поплатиться; чем-то всё это обязано кончиться… по крайней мере на сейчас.
Не скрывая удивления, прямо как учитель, ждавший на двойку, но ему ответили на твёрдую четвёрку, Кирилл закрутил головой.
– Вот это даёшь… – Он даже присвистнул. – Как с языка снял!
Энергия, так скупо старлеем отмеряемая, но проявившаяся в этот особенный момент, передалась и капитану. Роман вдруг сам не углядел, как разозлился! Кулаки сжались! С похожим на звериную морду лицом он вдарил по столу так, что затрясся не только стакан с канцелярией, но даже и пузатик-монитор!
– Стерва! Курва! Гадина!
Спиридонов «протрезвел» разом. На миг ему даже привиделось, что воздух над старшим поплыл, как в жару над асфальтом. Скользнув взволнованным взглядом по двери он уже хотел просить вести себя тише, когда Роман взорвался новой репликой:
– А почему это, кстати, они думают, что это делу рук Поэта?! Он же ведь всегда ножи использует, нет?! Разве не в этом его фишка?!
Уже подняв ладонь, намереваясь капитана успокаивать, в скептическом жесте Кирилл её отвёл. Покачав головой как бы соглашаясь он продолжил фразу так, будто сам её начал:
– В этом, конечно; конечно в этом. Ножи он любит, это да… Но ведь главная-то его черта по-прежнему стихи. У этого вот, – старлей кивнул в сторону, – как раз стишок и нашли. А ни в газетах, ни по телевизору про эти вирши не объявляли, здесь у нас указания чёткие… Но кто из наших служит – все про них конечно знают. Тут дважды два-то сложить – гением быть не надо…
Рука Птачека сама, словно ослушавшись хозяйской воли, нервозно почесала щёку.
– Где он, кстати? Ты его видел?
– Стих? – Кирилл заговорил чуть быстрее. – Не, не дают. По крайней мере мне не дали. Юра обещал постараться, но что-то подсказывает, что дело в другом… Да разве то важно? – Глаза Спиридонова выразительно округлились. – Ну будет там написано что-то типа: «Ты был плохим – теперь умри». Какая нам разница?!
Последнее было сказано как-то… с надрывом. Со скрытым и глубоко, но всё-таки недостаточно глубоко спрятанным недовольством. Насторожившись Роман выдвинул подбородок.
– Что такое?.. Что-то ЕЩЁ, о чём стоит беспокоиться?..
Спиридонов замер, точно ночной тать, пойманный светом прожектора. Секунду он то ли сомневался, то ли решался… и наконец выдал:
– Да как тебе сказать… Вроде неважный вопрос, но… – Он помолчал. Снова не замечая, как тело выдаёт игру нервов, старлей заломил пальцы а потом с хрустом и медленно оттянул шею, точно на спортивной разминке. – Короче: решается, отдавать это дело нам или оставить в двадцать четвёртом. Могут и не отдать…
Роман аж откинулся, кресло жалобно заскрипело.
– Это ещё с какого?!
Кирилл снова помолчал, будто решая – говорить, нет. Пожевав губу, точно подбирая правильные слова, он продолжил как-то неохотно:
– Почему могут не отдать? Хороший вопрос… Но ты ж ведь слышал: убит Роберт Ким, сын Владимира Кима. Тебе это ни о чём не говорит?..
Птачек с шумом приспустил воздух через расширившиеся ноздри, его брови сердито скривились. С плохо скрываемым недовольством он возразил:
– Какая нам разница, кого убили?.. Смерть есть смерть. Зачем делать отличие?..
На миг Спиридонов позволил себе удивиться; всего на крохотный миг – а затем на его губах расцвела искренняя, хоть и вечной серьёзностью сдержанная усмешка. Стараясь говорить просто, не показывать, что его огорошило, он подчёркнуто осторожно спросил:
– Что – не любишь мажоров?..
Ответом капитана стало красноречивое молчание и долгий неглупый взгляд.
Покивав, будто услышал что и думал, Кирилл наклонил голову, словно пряча взор, пряча улыбку… или ухмылку… В следующее мгновение это снова стал прежний ответственный привычный Кирилл. С простотой и лёгкостью, как в разговоре о потерянном полтиннике, старлей пояснил:
– Вова Ким – его ещё когда-то Жуком звали – известный тип, дружит с половиной города и я не простых людей имею ввиду. Странно, что ты о нём не слышал… – Глядя на Романа Спиридонов снова закусил нижнюю… а потом простецки пожал плечами. – Я многого, конечно, не знаю, но с администрацией он Вась-Вась, а Коротков, что начальник в двадцать четвёртом, так тот… – Старлей остановился, покашлял в кулак; его голос понизился до шёпота. – Коротков… ну который командир Юры… от этой самой дружбы в прошлом году «тойоту» новенькую заимел – за полтораху… А в позапрошлом трёшку на Новопромышленной пятнадцать, так-то… – Акцентированно округлив глаза Кирилл даже кивнул, как бы подчёркивая… и снова заговорил нормально: – Но откуда мне это известно – не спрашивай, не скажу.
Они обменялись молчаливыми, посторонним ни за что не понятыми бы взглядами. Будто и не впечатлённый, точно разговор идёт о каком-то карманнике, как бы не особо интересуясь Роман спросил:
– Что – бизнесьмен какой-то?..
Сказано с демонстративной издёвкой.
– ТЦешник на перекрёстке Советской и Мира знаешь? – Левая бровь Кирилла картинно изогнулась. – Один из евонных…
Несколько секунд Роман держался, точно от этого что-то зависело. Наконец, будто сдавшись, он глубоко вздохнул; критически сжав губы он соединил руки на столе и стал смотреть как бы сквозь, точно стремясь взглядом куда-то внутрь, к мыслям. Ему почему-то так сильно захотелось помолчать, что он ничего не сказал бы даже, если б его ущипнули.
Кирилл покашлял. Заметно тяготясь неловкой паузой он продолжил:
– Короче говоря – ФИГУРА. Полковника, как ты думаешь – почему на Южное вызвали?.. Ещё раз говорю – сам Раисов звонил! Мы вот этим делом сколько уже занимаемся?.. – Точно роясь в памяти Спиридонов закатил глаза. – Не помню, чтоб за все эти годы Понятовского тащили на ковёр хоть раз… вот так. А всё из-за новой смерти.
Отвлёкшись от мрачноватого, отравленного тёмными мыслями состояния Роман посмотрел на сослуживца с откровенным сомнением и чуть ли не шутя спросил:
– Значит важно – убивают КОГО?.. А если льётся кровь простолю́динов, то всё в порядке?..
С тоном спокойным, не оправдываясь, с прямым и бесхитростным взглядом Кирилл ответил:
– Рома… Я тебя понимаю, ты на дурака не очень похож… То, что при всех наших стараниях у нас опять новая жертва, да ещё так скоро – это, конечно, полный звездец… Но то, КАКОЙ человек убит… Из-за этого дерьмо забурлит особенно яростно и забрызгает всех, гарантирую!
Может быть в сомнении, а может и просто, чтобы сбить нервоз, Птачек отвернулся. Просто перестал смотреть на старлея и уставился на дверь. А ещё опять устало вздохнул и застоявшийся в горле комок заставил наконец провалиться.
Должно быть Спиридонова это задело, тот повысил голос:
– Слышал бы ты, как Евгеньевича костерили! Облаяли с ног до головы! Чуть не заклевали там!
Неспешно, словно не желая рассказчика поощрять, Роман вернул взгляд ему. Будто того и ждал Кирилл резко выкинул руку – на капитана уставился указательный. Необычным контрастом с этой фонтанирующей энергией лицо старлея осталось образцово выдержанным.
– В одном можно быть уверенным абсолютно: достанется всем и не по малу. Уволить могут в самом деле, ещё и с позором – такое уже случалось. Помнишь в первый день мы обсуждали?..
Неохотно, точно уже устал, утомлён этой беседой – а может и подавлен услышанным – Роман медленно провёл пятернёй по лицу. Ответ его прозвучал будто вымученно:
– Да помню, помню… Анисин мне тоже… рассказывал…
Вернув руки перед собой и даже аккуратно уложив локти на спинку Кирилл и сам позволил себе громко и устало вздохнуть. Дождавшись, когда их с капитаном взгляды встретятся, старлей легонько, самую малость приподнял уголки губ. С еле угадываемым юмором, будто и не в отделении они сейчас, а на отдыхе, он то ли пошутил, то ли иронично констатировал:
– Ну вот… кажется подходит и наше время. Теперь и нас… под зад ногой…
Понимая, что Спиридонов подтрунивает, что хочет высказаться и без прикрас и без упадничества, Роман улыбнулся в ответ – точнее попытался: вышла вымученная кривая линия, неестественная и наигранная.
Кирилл вообще ведёт себя… снова непривычно эмоционально. И тогда, в доме охранника-деревщика… Наверное терпение иногда заканчивается и у таких.
С момента, как речь пошла о смерти «золотого» баловня, Птачек чувствовал, будто погружается в прострацию, точно в воде тонет: чёрной, холодной, недружественной воде. Всё он без пояснений сразу понял, просто разговаривать расхотелось. На душе вообще… такая усталость… Результатов ведь и в самом деле ноль. Хоть бы крупиночка какая, намёк… Но нет, как об стенку лбом. А ещё это непрекращающееся давление… Все «срочно», «важно» и «особо серьёзно» Роман воспринимал лишь по молодости. И в самом деле – исключительно новичок, недавний курсант или просто не по уму амбициозный будет изматываться, лишь бы дело выгорело, лишь бы побыстрее достигнуть ЦЕЛЬ. Почему это глупо? Потому что важно АБСОЛЮТНО ВСЁ. Нет в сыске такого, про что можно сказать: – «А! Как-нибудь потом!» Ну а если важно ВСЁ, то, философствуя, можно рассудить, что НИЧЕГО не важно, и со временем Роман научился относиться к службе со спокойной расчётливостью, как с огоньком в печке, когда тепло идёт строго в правильном направлении, а потому его нужно немного: не надо тащить, как в примитивный костёр, целое бревно… Однако сейчас он снова, точно истончился шкурой, начал ощущать его – БРЕМЯ.
Ты должен… Преступник на свободе, до сих пор убивает… Ты обязан… Каждая отнятая жизнь – это твоя плохо сделанная работа… Это ты виноват, это ты в ответе… Кто умрёт следующим – его смерть на твоей совести…
Резко, гневно выдохнув Птачек вколотил в поток негативных мыслей одну, подсказанную, как он надеялся, не внутренним оптимистом, а разумом: – «Хватит ныть! Что за пораженчество?! Распустил нюни! Фу!»
Сам капитан этого не замечал, но именно в такие моменты, когда начинал хандрить и ему приходилось самому себя одёргивать, внутренний голос заговаривал с ним баритоном того самого Юрия Константиновича, интеллигента-физкультурника из милицейского училища. Роман не придавал этому значения, но на подкорке, глубоко в его мозгу отпечатался образ того человека – всегда собранного, спокойного и неколебимого; за проведённые курсантом Птачеком в училище годы ни разу не проявившего слабость ни в характере, ни в суждениях.
Затянувшаяся пауза выставила всё, будто Роман просто обдумывал ответ. Выгнув губы скептичной дугой и даже поиграв подбородком он сделал вид, что и в самом деле услышанное через разум прокрутил; с выражением, будто это только что было не изложение фактов, а дискуссия, он почти равнодушно выдал:
– Резонно, конечно… но не думаю, что это так. Понятовский не дурак – вряд ли откажется от грамотных кадров; таких как ты… как Денис… – Роман взглянул в глаза Кириллу с неполживостью приговорённого. – Чесс слово – вы ж в каждой бочке затычка! Не-е-ет… Если кого и попрут, так меня: это ж я нынешний следователь… В прошлом – вы сами рассказывали – тоже увольняли следаков. Что, кстати, странно… Ну а если так… – капитан демонстративно, без гнева и даже как-то фаталистично пожал плечами, – что уж теперь… не свезло…
Момент не нравился. Разговор не нравился. Собственные слова – тоже искренне, до глубины души не нравились, так как они противоречили его вообще-то сильной натуре. Одновременно и чтобы перевести тему, и наконец высказать, о чём давно думает, капитан сменил тон на более мягкий и даже анекдотичный:
– А ты, Кирюх, кстати, откуда, что в УМВД происходит, знаешь? У тебя что – и там друзья имеются?..
Ещё и поглядел на собеседника с прищуром.
Старлей и глазом не моргнул. С естественностью, будто у него спросили закурить, ответил:
– Да у меня там просто сестра секретарём. Когда сегодня мне звонила, так я даже из трубки слышал, какой там ор стоял. У-у-у… – Он неодобрительно помотал головой. – Нам тут такое и не снилось. Григорий Евгеньевич наш в сравнении – милейший человек…
Роман не ожидал ответа, он думал, что Спиридонов просто отшутится. Ощущая от этого некую недосказанность… недошученность… он сострил:
– Тогда, Кирюх, ты тоже ЖУК: у тебя тоже, оказывается, везде свои…
И улыбнулся с этакой лёгкой перчинкой.
Он не успел дождаться, когда сослуживец среагирует – зазвонили. Заиграла особенная, специально на одного человека настроенная мелодия – и Птачек улыбаться сразу перестал; мигом посерьёзнев он достал телефон и взглянул на оживший экранчик – Понятовский…
Показав собеседнику палец у губ он долго, мучительно медленно подносил указательный к кнопке ответа… и наконец нажал.
– Алло… Григорий Евгеньевич?..
Кирилл застыл как статуя: весь обратился в слух.
– Рома! Ты где?
Голос полковника еле ровный, почти на грани крика. Нет, он не надрывается, однако именно так разговаривал бы сам Роман, если б очень хотел на кого-то наорать, но сдерживался.
– В отделении…
– Уже?! Прекрасно! Пулей ко мне!
Вызов оборвался. Несколько долгих мгновений поглядев на затихший, а потом и погасший гаджет, Роман вернул взгляд Кириллу. Выражение лица того оказалось, будто только что сообщили о новом трупе.
– Вызывает?..
Вопрос в пустоту, просто, чтобы что-то сказать. Поднявшись Птачек спрятал телефон в карман и активно, точно спешит к обеду, принялся хлопать по будто пыльным и неразглаженным местам, хотя одёжка того вовсе не заслуживает. Оттянув воротник, точно мешает дышать, капитан взглянул на старлея с прежней хитринкой и усмешкой ни о чём не жалеющего.
– Что ж… если вдруг придётся зарезаться, то хоть нож искать не надо: у Понятовского целая коллекция!
***
Костяшки ударились о дерево, по коридору прокатился стук. Не дожидаясь ответа Роман отпёр дверь, переступил порог и тут же за собой закрыл. Как зашёл в лицо ударил свежий, а скорее даже ледяной воздух: окно в кабинете настежь, словно из него кто-то выпрыгнул. На фоне света тёмная фигура: полковник потянулся и даже привстал на носочках, от чего его всегда до блеска надраенные туфли запаутинились некрасивыми трещинками. Форточка под его рукой быстро закрылась и снег, уже было начавший оккупацию, ограничился забросом немногочисленных разведывательных снежинок.
– Пришёл? – Повернувшись к гостю вполоборота Понятовский взглянул на него как всегда… и в тоже время по-другому. – Проходи, садись. Разговор есть.
Неспешно оглядевшись капитан присмотрел свой «любимый» стул. Поставив его, как всегда, напротив командирского стола, он сначала выждал, когда усядется полковник, и только потом опустился сам.
В кабинете, как в холодильнике: можно подумать вырубили отопление. От мороза, этого проникающего под кожу, напоминающего о зиме холода и оружие на стенде смотрится как-то по-особенному: поблёскивая оно уже не приглашает себя взять, а скорее угрожает, что может порезать, ранить и тогда будешь умирать, истекать кровью посреди снега, льда и вечной мерзлоты…
Усевшись за стол Григорий Евгеньевич водрузил локти на сукно, сцепил пальцы и принялся настукивать по столешнице, словно студент, всё никак недождущийся перемены. Губы его постоянно двигаются, от чего смешновато шевелятся и усы. Брови то сходятся, то расходятся, а всегда исправно причёсанные волосы сейчас растрёпаны, будто Понятовский с остервенением чесался, а пригладиться забыл. Однако больше всего акцентирует галстук: ослабленный, почти сползший узел, словно завязали походя, словно хозяин только с корпоратива, где пьяный пытался его снять, но не преуспел.
С мимикой испытывающего внутреннюю борьбу Понятовский поднял на Птачека почти спокойный взгляд. Голос его прозвучал будто мирно:
– Здравствуй, Ром… – Небольшая пауза… Проникновенный, изучающий взгляд… – Как ты думаешь – откуда я сейчас приехал?..
Чувствуя, что лицо вновь превращается в безэмоциональную маску, Роман постарался угадать предельно спокойно:
– Из УМВД?..
Пару секунду они играли в холодные, такие же металлические, как и клинки в коллекции, гляделки. Наконец полковник глаза опустил… и, помолчав, снова поднял.
– Нет, не совсем… Хотя и там мне сегодня побывать довелось… – И резко, как удар хлыста: – Но будем по порядку!
Если б Роман чего-то такого не ждал – он бы точно вздрогнул. Как полковник крикнул, от чего даже глаза его, кажется, выпучились, капитан Птачек незаметно сжал пальцы на колене а сам попытался даже не моргнуть. Вроде получилось…
Взрыв гнева командующего, как упавший в воду уголёк, погас о выдержку подчинённого… но дёрнись Роман хоть как-то, хоть на миг в движении, лице или взгляде прояви слабину – он бы тут же оказался под яростным натиском, как лягушка под сапогом! Эта мысль заставила собраться пуще.
– Да! На Южное меня сегодня вызывали… – Понятовский выбросил руку – кулак с грохотом бацнул по столешнице! – Чуть не повесили там! Чуть на куски не разорвали! А знаешь, почему?! – Его глаза округлились, их покрыла красная сеточка. – Не знаешь?! А потому, что этот чёртов литератор уже совсем страх потерял, тварь такая! Делает, что хочет! Вовсю, гадина, развлекается!
Продолжая упрямо молчать Роман заставил себя рассесться свободней; принудил сжавшиеся на колене пальцы расслабиться а потом и вовсе, как при обыкновенной беседе, соединил руки на животе. Только тяжёлое дыхание выдало бы, что он серьёзно, ничуть не менее самого полковника взвинчен.
– Ты вот например в курсе, – Понятовский ткнул в младшего указательным, – что у нас новый труп?! Да ещё так скоро! – И снова крик, да такой, что у полковника аж щёки покраснели. – Недели с прошлого не прошло! Не-еде-ели!
Капитан хотел что-то сказать, но чутьё приказало помалкивать. Полковник же, точно выдохшись, как будто попытался встать, но неловко ляпнулся обратно. Сквозь частые вздохи послышалось лёгкое, на грани слышимости сипение, а ещё приглушённое бурчание, как у ребёнка пятидесяти лет:
– Совсем, ирод, обнаглел… Скоро каждый день такое будет… Да ещё до кого добрался… Вот же угораздило именно этого кокнуть…
Притворяясь, что ничего не слышит, просто ждёт, когда ему скажут что-то конкретное, Роман подавил рвущийся вздох. Несколько долгих мгновений он разглядывал ботинки и только потом неспешно поднял глаза.
– В общем! – Понятовский снова взял грозный тон; его ладонь со злостью рубанула по столешнице! – Да, был я в УМВД и новости привёз откровенно нехорошие. Ты не ответил, – его глаза угрожающе сверкнули, – ты в курсе про новое убийство, нет?..
Осторожно кивнув, Роман ответил так же с оглядкой:
– Частично…
– Значит в курсе! – Полковник бахнул по столу снова, плашмя. Исто́ченный, и так уже готовящийся свалиться на пол карандашик сделал к кромке предпоследний оборот. – Наверху сейчас полный бедлам: все бесятся, хотят крови – и уже не важно, чьей! – Слова, выкрикнутые со слюнями и круглыми, как половинки арбуза, глазами. Далее чуть спокойней: – А я всё об этом думал, всё боялся… Вот и дождался! – Зрачки его вновь гневно сверкнули, в них заплясало красное. – Дождался на седую голову, старый идиот!
Мелькнула мысль, что Понятовский перегибает, не такой уж он и старый. Лет на пять, ну на десять старше самого Романа – разве ж то возраст?..
– Брезгую так выражаться, – Полковник взглянул в глаза капитану по-особому, – но с этого момента мы в говне по ноздри. По самые, мать твою! А скоро, – он понизил голос, – и вообще с головой нырнём… Успели, что ли, тебе уже растрепаться?!
Чуть помедлив, решая, что может открыть, Роман состорожничал:
– Ну-у-у… кое-что я слышал…
Григорий Евгеньевич резко откинулся на спинку, кресло жалобно скрипнуло.
– Не буду выспрашивать, у кого длинный язык… хотя и догадываюсь, что это Конев… Вот какие факты, Рома: с нашими минуса́ми нам светит трибунал. Трибунал, смекаешь?! Это тебе не выговор! Не штраф какой-нибудь вонючий! Т-Р-И-Б-У-Н-А-Л!!!
Роман сжал зубы, чуйка снова подсказала помолчать. Да и не успел бы он ничего вставить – огрызаясь, словно задетый, Понятовский продолжал со всё более нарастающей злобой:
– С такими нулями, как у нас, в полиции не служат! Таких в шею!.. Под зад коленом!.. И кто-то обязательно… железно за всё поплатится! Догадываешься кто, Рома?!
Капитан то ли хотел кивнуть, то ли что-то ответить, но вопрос был риторическим. Не запинаясь, на одном дыхании, словно матёрый певец, Понятовский ткнул большим пальцем в грудь и сам же заорал до надрыва:
– Это буду я! Я, понимаешь?! Ответственность вся на мне, а значит и в утиль тоже первого – меня!
Роман всё-таки попытался высказаться, уже открыл рот, но резким взмахом полковник его оборвал. Как и это движение, с его губ сорвались такие же небрежные слова:
– И тебя тоже, да! И тебя… И каждого второго в этом отделении, а то и просто – каждого…
Как остывающий чайник Понятовский говорил всё тише, пока последние слова не вымолвил вообще чуть ли не шёпотом. Выдохшись он совершенно не стоически, не заботясь об авторитете с кресла чуть сполз; руки его поднялись – всё ещё сильные, хоть и покрытые морщинами ладони легли на глаза, как бы пряча от всего мира. Так он и застыл, словно статуя.
Минуту или дольше ничего не происходило – просто два человека сидели друг напротив друга в постепенно нагревающемся кабинете. Мужчина лет сорока пяти, гневающийся, метущийся, но при этом словно разбитый, и второй – под сорок. Как будто спокойный, как будто выдержанный. Ждущий.
Понятовский заговорил тихо, очень устало:
– И словно этого мало… будто бы мало… – Ладони свалились с его лица; покрытые сеточкой капилляров, на капитана вновь взглянули воспалённые глаза. – Всё это, Рома, было до того… точнее после, как я в УМВД съездил. Ну а вот где я был сейчас…
Неожиданно подобравшись, точно в кабинет вошёл начальник уже самого Понятовского, полковник выпрямил спину, выпятил грудь и вообще придал себе военную осанку. Его рука скользнула под стол – донеслись звуки катящихся роликов, стук ударившейся дспшной пластинки… и всё повторилось. На сукно лёг спрятанный в затёртую мультифору листок – белый и свеженький, отпечатанный совсем недавно.
– На вот, – глядя на Птачека с угрюмостью Понятовский тяжело вздохнул, – почитай…
И застыл, как дожидающийся антилопы крокодил.
Под его прощупывающим, следящим за каждой мелочью взглядом Роман сначала на листок покосился… потом неторопливо протянул руку, взял… Бумага осела в пальцах, глаза стали бегать по чёрным строчкам.
«Начальнику Оперативно Розыскной Части Службы Собственной Безопасности при УМВД по городу Тольятти полковнику полиции Горохову Станиславу Викторовичу… от старшего опер-уполномоченного, прикомандированного и проходящего службу в следственном отделе Центрального района города Тольятти №… капитана полиции Кривкина Михаила Андреевича… Заявление. Я… доношу до вашего сведения, что проходящий вместо со мной службу следователь, капитан полиции Роман Павлович Птачек… препятствует оперативной работе… саботирует следствие… распоряжается рабочим временем халатно… прогуливает… использует казённое имущество как собственное… конфликтует с товарищами по службе и наносит им побои… Считаю, что если бы не преступные действия этого человека, следственный отдел Центрального района уже давно повысил бы норму раскрываемости. Прошу обратить на это ваше живейшее внимание».
Дата поставлена в среду.
Не спеша поднимать глаза Роман прочёл бумажку – явную ксерокопию – ещё раз… и не смог бы поклясться, что его лицо осталось абсолютно спокойным.
Поймав наконец взгляд подчинённого Понятовский подчеркнул:
– Напоминаю, что новый труп нашли в четверг – то есть на следующий день после этой вот… – он покрутил пальцем, – писульки… Представляешь, Ром, что это значит?..
Полковник уже не кричит, глаза не пучит, не краснеет как рак – однако каждое его слово весомее; каждое теперь, как повисший на шее здоровенный камень или девятиграммовая пуля, весящая для приговорённого как вся жизнь.
– Большая удача, – Григорий Евгеньевич поднял кисти и сделал пальцами кавычки, – что заместитель Горохова – мой однокурсник. Однако всё равно – сегодня, максимум завтра – он положит это начальнику на стол. – С тяжёлым, как глыба, взглядом Понятовский помотал головой. – Тут без вариантов…
Роман почувствовал, что в горле застоялся новый ком, сухой и колючий, словно уже неделю не пил. Через силу сглотнув, от чего даже заболел кадык, всеми душевными силами он заклял себя не трястись, не поддаваться гневу, а тем более панике. Держаться…
Подержав на нём взгляд пару мгновений Понятовский опустил глаза на свои руки и с неприятным, даже злым лицом несколько раз цыкнул, точно тягая из ноющего зуба. Когда его голос зазвучал снова полковник взял ещё более тихий, и от того кажущийся боле удручающим тон – словно с тобой разговаривает священник, явившийся принять исповедь:
– Это вот, Ром, и само-то по себе плохо… а уж в свете последнего… – Не скрывая удручения Понятовский помотал головой. – Есть у меня, конечно, мыслишка, как хода этой бумажке не дать… пока не дать… Но-о-о… – Он показательно, всё ещё отрицая, поднял плечи и широко развёл руки. – Но это не сможет длиться вечно. Только на очень, я подчёркиваю – ОЧЕНЬ короткий срок…
Может он ждал, что Роман что-то выдаст, как-то выскажется, потому аж на целую минуту замолчал. Минута… по меркам таких разговоров – вечность. Когда и спустя чуть дольше подчинённый не проронил ни слова полковник продолжил уже крепче:
– Рома… Это не только для тебя – для всех нас нож вострый. Для всех! – Понятовский вновь забогровел. – Просто для тебя, – он ткнул вперёд, точно пытаясь нажать на убегающую кнопку, – больше всех! Это настоящая бомба! Мина! Это гильотина! – Резко замахнувшись полковник рубанул ладонью по красной, надувшейся венами шее. – Приговор! Каюк! Понимаешь ты это, или нет?!
Роман понимал: мало кто не понял бы. Понятовский тоже понимал. Оба они всё прекрасно, без лишних пояснений соображали, разве что в сравнении с капитаном у полковника положение более… двоякое. Но некоторое слова, пусть даже столь очевидные, должны быть сказаны; настроения должны быть выказаны и никто этого порядка не отменит, покуда подобным занимаются люди.
Уже скорее намеренно напрягаясь, чем искренне крича, натужно выдавливая гневную гримасу Григорий Евгеньевич сжал кулак и не ударил, а как бы мягко, еле слышно пристукнул по столешнице. Раздражение в его глазах уступило ярко выраженному возмущению.
– Ты мне вот, Рома, обскажи – чего вы там с Мишей не поделили?.. Почему Кривкин на тебя заявил?.. Да ещё и не мне первому, а СБшникам! Ну!? Чего молчишь?!
На ум пришло несколько острых выражений, вспомнилась парочка удачных слов… однако капитан сделал догадку, что и сейчас полковник спрашивает не по-настоящему, а просто гнёт своё. И оказался прав: Понятовский отвернулся, увёл взгляд в сторону и продолжил разговаривать одновременно будто и с подчинённым, и с третьим неизвестным:
