Czytaj książkę: «С.нежное сердце. Книга вторая», strona 18
При этом он умудрился не повысить тон и даже если кто-то за дверью подслушивает – вряд ли разберёт всё правильно.
Забарабанив по столу уже обеими ладонями Роман устало вздохнул. Сделав два последних шлепка он резко остановился, а его глаза уставились на собственные руки. Снова надув щёки Птачек нехотя, отводя взор, процедил:
– Ну, я думаю, это очевидно, кто мог Кривкина ударить… – И тут же вновь сосредоточился на старлее. – Кирюх… не тени резину. Тоже – ближе к телу давай. Почём спрашиваешь?..
– Я ж сказал, – Спиридонов снова с простоватым, истинно деревенским видом пожал плечами, – обыкновенное любопытство. Мы всё-таки здесь не чужие люди… насколько это возможно. Когда ребята друг другу бьют морды… сам понимаешь: как тут не поинтересоваться?..
То ли забывшись, что болтает вовсе не со старым другом, то ли просто положившись на старлеевскую честность Роман заявил уже не смягчая:
– Попробовал бы ОН мне морду бить! Попробовал бы! Гад такой… Давно его пора было!
Как хороший актёр, подыгрывающий другому, импровизирующему, Кирилл от стены оторвался. Взяв стул он повернул его спинкой к хозяину кабинета и уселся прямо так, положив локти перед собой. Старый, деревянный – стульчик недовольно скрипнул, однако дальше держался стойко.
Состряпав внимательнейшую – точно беседует со свидетелем на разогреве – мину старлей чуть кивнул, как бы приглашая продолжать. Голос его прозвучал и дружелюбно, и серьёзно:
– Что стряслось?.. Что-то случилось важное?..
Неспособный не заметить подчёркнуто приветливого, внимательного, даже бережного к себе отношения, не могущий не прочитать эту игру – невербальный, располагающий к себе язык – тем не менее Роман и в самом деле «развязался», позволил себе эмоции – чего никогда бы не сделал из сослуживцев ни с кем, кроме, быть может, Озерова… а теперь ещё и этих двух.
– Случилось, Кирюх. Случилось… Кривкин случился! Козел такой… И вся работа эта его… Не работа, а полная туфта!
Губы Кирилла сжались, он демонстративно оглянулся на дверь. Так же медленно вернув взгляд он спросил подчёркнуто тише:
– Так что произошло-то?..
Уже не совсем понимая, играет ли он, или на самом деле искренен… или просто показывает сослуживцу то, что тот якобы хочет увидеть, Роман снова устало вздохнул. Проведя тёплой, немного влажной ладонью по лицу он подпёр кулаком подбородок и прямо так, словно они два присевшие выпить на завалинке рыбака, нехитро начал:
– Что произошло, что произошло… Кое-что! Короче…
Сперва он хотел объяснить кратко, но когда понял, что так пропадёт соль, просто вывалил всё накипевшее – прямо с самого начала, с самой первой отстоянной с Кривкиным смены. Спиридонов слушал молча и даже, кажется, старался не моргать. Завершая повествование почти подробным пересказом понедельника Роман уже чувствовал, как повышает голос, как снова будто переживает тот час, те мгновения ищущего выхода гнева, наглое лицо Кривкина и желание его бить… Большого труда стоило не высказать уже ставшую для себя обыденной мысль, что можно было бы вдарить и покрепче.
– Нет, ты представь! – То ли специально, то ли в чувствах для себя незаметно Роман вдарил по столешнице. – Он мне такой, типа – Валера весь вечер дома был. Да ещё уверенно так рассказывает… А это, надо помнить, ночь, когда убили того… который охранник по дереву… Ну ты понял. Захожу я, значит, к ним на квартиру, а жена этого… Нина её зовут… мне и отвечает – поздно, мол, муж домой вернулся… И как это называется?!
Уже в не впервые воспринимая прямой вопрос за риторический Кирилл промолчал; только лицо его, и так серьёзное, из обыденно-каменного превратилось за рассказ вообще в базальтовое, а то и гранитное. Вроде и не выражает такое лицо ничего, но вот смотришь в него и кажется, что человек сейчас, как зверь, зубы покажет.
– Это называется, – Роман со стуком упёр указательный в столешницу, – халтура! Да не простая, а преступная! Мы все, может быть, уже давно бы результат имели! Но не-е-ет… – со злобой в глазах он помотал головой, – кому-то обязательно надо посачковать… Повалять дурака! Да его вообще, – он яростно махнул наотмашь, – судить надо! Сорвать погоны – и под зад ногой к чёртовой матери!
Высказал, выпалил, хлестнул, как плёткой – и отпустило. Наверное от негодования он даже покраснел… Прочистив горло, чувствуя себя уже как-то неловко капитан Птачек откинулся на спинку, взглянул на старлея спокойнее и проще. И резко выдохнул, будто ставя точку.
Когда пауза затянулась Кирилл точно ожил: поёрзав на сиденье он соединил пальцы в единый кулак. Скривив и губы он покивал каким-то своим мыслям… а потом осторожно, точно взвешивая, произнёс:
– Ну… поступка твоего я, конечно, не одобряю… хотя и полностью его понимаю… – И быстро, уже с прищуром: – А как же теперь слежка?.. Что с ней?..
Роман наигранно удивился:
– А что ей сделается?..
– Ну-у-у… – Кирилл наклонился чуть не коснувшись подбородком рук. – Сложно, наверное, работать с напарником, если вы друг друга ненавидите…
– Лично я Кривкина вовсе не ненавижу. – Роман категорично помотал головой. – Я просто считаю, что он не на своём месте. Ему бы… ну не знаю… заведовать хранилищем никому не нужных вещей?..
Старлей сдержанно, но понимающе улыбнулся.
– В смысле свалку охранять?..
Роман улыбнулся тоже и лукаво смолчал. Потом, как бы развивая мысль, продолжил:
– Ну… чтобы оттуда ничего не украли… А для слежки никакого урона, уверяю. – Он позволил себе указать на собеседника пальцем. – Мы ж, в отличие от вас, не по двое дежурили. А сейчас я и вовсе один… – Птачек запнулся, так как понял, что при всей ненависти к Кривкину рассказывать о его прогулах – это всё равно «стучать». Как бы реабилитируясь он поспешно добавил: – Но так даже лучше! Отвечаешь только за себя… А с Мишей лучше просто не работать; лучше вообще никого, чем он.
Точно стремясь поймать его за язык Спиридонов сделал выражение удивлённым и приподнято, уже громче переспросил:
– Ты дежуришь один?! В самом деле?!
От досады Роман чуть не стиснул зубы. Нехотя, вынужденно, словно под наставленным на него оружием поднимая руки, он согласился:
– Ну да…
– А-а-а… поня-я-ятно… – Кирилл со значением, медленно покивал. – Должно быть именно потому ты выглядишь так… неважно…
Подняв указательный он показал на себе, как бы изображая круги под глазами.
– Ну спасибо… на добром слове… – Птачек взглянул на сослуживца так, будто перед ним сейчас сам Кривкин. – Благодарю за похвалу…
Несколько показавшихся долгими мгновений они глядели друг другу в глаза, точно соревнуясь, кто моргнёт. У Романа даже роговицу защипало, но всё-таки он увидел, как Кирилл опускает веки, но не обычно, а как бы на что-то намекая… и губы его чуть расползаются, словно их хозяин и хочет улыбнуться, да вот не позволяет себе.
Прекратив наконец эту дурацкую, но почему-то поддержанную обоими игру старлей взгляд опустил, задумался… Его вновь поднявшиеся глаза посмотрели на капитана серьёзней. Кирилл продолжил с такой весомостью и так расставляя акценты, точно излагает не какой-то оперативник, а целый генерал:
– То, что ты, Ром, сделал – это, разумеется, нехорошо… но, честно признаюсь, здесь мало тех, которые не хотели бы поступить так же. Однако, – он важно поднял указательный, – не совсем понятно, почему этот твой… шаг… остался без последствий. В понедельник, говоришь, дело было?.. Сложно представить, чтобы Миша на тебя не донёс. А Понятовский, – Спиридонов мотнул головой, будто полковник прямо за дверью, – не стал бы ждать: он обязательно бы вызвал тебя к себе. В тот же день, в тот же час. Вмиг! Он сам, конечно, Миху… Но он всё равно бы этого не оставил.
Роман пожал плечами и показательно широко развёл ладонями. Даже губы немного покривил, как бы удивляясь.
– Я сам всё никак не скумекаю. – Помотал головой. – Тоже первое время всё звонка ожидал… а потом наплевал. – Теперь отмахнулся. – Вот ещё… о говне всяком думать…
– Это ты зря-я-я… – Уперев в сослуживца острый, словно гвоздь, взор Кирилл погрозил ему пальцем, точно малолетнему: – Миша, даже если полковнику ничего и не сказал … во что верится слабо… всё равно захочет тебе подгадить. Согласись, это ожидаемо. И у него… – продолжая удерживать взгляд на собеседнике, старлей сделал акцентированную паузу, – есть возможности…
В какое другое время Роман воспринял бы эти слова с бо́льшей серьёзностью; прислушался бы, принял во внимание… однако уже решивший: «Будь, что будет» он не нашёл в себе ни единой струны, которую бы предостережение задело. С мрачностью, усталой отстранённостью, даже пессимистичной фатальностью он снова отмахнулся:
– Плевать. Вообще на всю эту лабуду плевать. Мы с этим чёртовым стихоплётом и так в полной жопе. У нас ВСЁ ни к чёрту. Хуже быть, наверное, уже и не может…
Кирилл нахмурился, но очень быстро морщинки на его лбу разгладились. Словно оспаривающий мнение коллеги эксперт, деловито и прагматично, но без пафоса он заявил:
– Вообще-то может; ещё как… И скорее всего вот-вот будет.
Мимика капитана, а особенно взгляд стали такими, будто при нём неудачно пошутили. Длилось это секунду… В следующее мгновение Роман стал сама Сосредоточенность. Даже уши, хоть это и кажется невозможным, навострил, точно заслышавший хруст сушняка волк.
То почёсывая нос, а то и вообще затылок Кирилл глаза снова отвёл. На кого другого Роман подумал бы, что тот мнётся, с чего начать… Старлей быстро выпрямился – аж позвонки хрустнули. Размяв шею, как перед дракой, ещё и пальцами похрустев он вновь сцепил их единым кулаком… потом расцепил и отставил висеть, точно к чему-то готовясь. В конце этого затянувшегося представления Кирилл даже покряхтел и прочистил горло, словно предстоит не говорить, а петь.
Чувствуя за сослуживца неудобство, но не смея торопить Роман позволил себе лишь по-особенному кашлянуть.
– В общем… Тут такое дело…– Снова, уже должно быть не замечая своего нервоза, Спиридонов принялся тереть затылок. – Случилось кое-что очень, очень важное… Ты меня, Ром, сейчас слушай внимательно и не перебивай – это и для того, чтобы сам я не сбился…
Птачек промолчал, одними глазами демонстрируя готовность.
Замечая, что явно колеблется и более того – это его колебание видно, Кирилл с раздражением дёрганья оборвал. Опустив локти обратно на спинку и спрятав ладони, в последний раз он громко хрипнул и сглотнул. Всё ещё глядя куда-то мимо он негромко начал:
– Есть у меня среди наших знакомец – работает в двадцать четвёртом, на Чапаева. Хороший мужик, порядочный. Так вот вчера…
***
Для лейтенанта полиции Юрия Ивановича Бокая пятница с самой рани началась неспокойно. Во-первых ему пришлось выехать на службу раньше, причём срочно и он не завтракал; а когда Юра не завтракал, настроение его портилось сразу. Во-вторых Бокай словил выговор за случай, произошедший, пока он подменял другого. Запоров «косяк» в смену, когда вообще не должен был работать, а сейчас время уже прошло да и в целом – это неважно, насколько он был усталый и от того невнимательный, вместе с «полосканием» Бокай выхватил и обещание передвинуть его отпуск на октябрь, если командиру ещё хоть что-то не понравится. К слову Георгию Короткову, начальнику двадцать четвёртого отделения, вообще редко что-либо и когда-либо нравилось.
Где-то к часу, когда вопрос решился и Юра уже намеревался «заехать домой по делам» и нормально поесть, в отделение завалился никто иной, как сам Владимир Ким! Лицо красное, побуревшее – будто битый час на кого-то орал. Дорогущее пальто в каких-то пятнах, словно на него брызгали из крана, а редкие, всегда прилизанные волосы разлохмачены, полное впечатление – человек шёл, вцепившись в голову. Следом за мужем порог переступила жена – Лида Сапрыкина… точнее давно уже тоже Ким. Гендиректором «Апала», завода пластиковых изделий, лет десять назад, пока не смылся в Литву, был Фёдор Сапрыкин, её папа. Лида – женщина и так-то не особо красивая – вся в слезах вообще показалась Бокаю страшилищем: губы опухли, глаза покраснели, с носа, если приглядеться, капает… И этот противный, нудный, не предвещающий ничего хорошего стон…
Сверкая золотом украшений парочка ворвалась в отделение с энергией ОМОНа! На глаза им попался Юра… В секунду раскусив, что перерыв его накрылся, Бокай, как смог, засунул раздражение поглубже и поинтересовался – что случилось?..
– Где Гоша?! – Владимир завертел головой, будто этого самого Гошу от него прячут. – Где Коротков?!
– Георгий Степанович сейчас в…
Юра не успел закончить, так как «Гоша» возник, будто только и ждал. С лицом суровым и тревожным он быстренько протянул Киму пятерню, а с его скоро бегающих, точно ошпаренных губ сорвалось:
– Вова, привет! Ты только что звонил… Что случилось?!
Вова… Гоша… Стараясь не замечать этих близких – чтобы не сказать коррупционных – отношений Бокай еле подавил вздох раздражения. Глубоко сожалея, что не способен тихонько испариться, он стал выслушивать чету Кимов из-за плеча Короткова, всеми силами тужась быть незаметным, а лучше вообще невидимым.
Оказалось, что восемнадцатилетний сынок Кимов Роберт, и без папы-то прекрасно каждому из ребят знакомый, пропал. В среду укатил на какую-то вечеринку, появился дома на минуту и снова исчез, а с вечера четверга совсем на связь выходить перестал. Причём весь вечер и половину ночи не брал трубку, а под утро вообще пропал из сети. Когда рассказывала это Лида плескала слезами так, что до Бокая долетало даже через Короткова. Пока она просаливала погоны офицеров её муж брызгал слюнями совершенно не намереваясь сдерживаться; матерясь через слово он объяснил, что под утро, когда сын из сети пропал, он принялся обзванивать его приятелей. Что-то определённое сказать смог только некий Вадим, заявивший, что Роберт звонил ему перед ночью и сказал, мол, намечается нечто особенное. Что именно – умолчал. Пообещал только перезвонить и удивить новостями, но так и не…
Пока на Короткова и Бокая лился этот ливень слёз и слюней в коридоре отворилась дверь и через порог переступил занимающийся ограблением на Горького восемьдесят два опер. У краем глаза поймавшего его фигуру Юры затеплилась надежда, что он сейчас подзовёт его, а когда тот подойдёт, скажет: – «Постой здесь две минутки, я скоро». И придёт. Честно придёт – только минут через десять, когда парня уже зацепят и нагрузят новыми проблемами и можно будет с относительно спокойной совестью улизнуть…
Не тут-то было. Встроенный в голову каждого сыскаря детектор неприятностей сработал безошибочно: точно забыв что-то очень важное, практически неотложное, уже было двинувшись в одну строну сослуживец тут же поспешил в другую. В полминуты стихли и звуки его шагов.
– Машину надо искать! Машину! – Ким подступил и совсем не по-дружески вцепился Короткову в воротник. – Гоша! Надо искать машину!
Кому бы другому заехавший в морду «Гоша» позволил трясти себя и даже несколько мгновений не брыкался. В этот момент Бокай проклял за его спиной и этих людей, и командира, и вообще всё на свете: потом, когда муть уляжется, Коротков обязательно вспомнит, что Ким тряс его за грудки при нём, при Юрии Бокае; вспомнит и это придётся ему очень, очень не по нутру…
Кое-как с четой Кимов справляясь «Гоша» направил их на подробности об авто. Перебивая друг друга супруги принялись настаивать, что надо икать машину! Машина поможет! Машина – ключ ко всему! То, что не смотря на свои большие деньги в автомобилях Ким знает только, что чем дороже – тем лучше, Юра понял сразу, но только благодаря Короткову выяснилось, что Кимы хотят найти авто по спутнику.
– Там система должна стоять! Мне показывали, когда я брал! – Глаза Владимира округлились, как колёса этой самой искомой машины. – Да и вообще – тачка дорогая, заметная! Сложно будет не найти!
Он сказал ещё что-то… потом его жена добавила… потом снова он… снова она… Явно терпение теряющий, но принуждающий себя быть вежливым Коротков мягко разговор оборвал. Тронув Владимира за локоть он повёл его за собой. На краткий миг оглянувшись он глянул на Бокая быстро, но очень выразительно; всё поняв тот пригласил пойти следом и Лиду, принявшись «развлекать» её по дороге выспрашиванием подробностей.
Неожиданно Коротков повёл Кима вовсе не в свой кабинет, а в обычную допросную. Набрав чей-то номер он усадил супругов на стулья а сам ушёл, оставив Юру с ними наедине…
Это были самые беспокойные, бессмысленные, а главное нервные двадцать минут за всю неделю. Даже и не задавая вопросов, просто с наигранно внимательной миной слушая грубости Юрий начерпался негатива столько, что если б после пришёл в храм, там закропили бы на него святой водой, стали бы крестить и уговаривать сгинуть, аки дым.
Бокай и в самом деле чуть не перекрестился и не возблагодарил господа, когда Коротков вернулся с пареньком из молодых. Притащив ноутбук тот забрал всё внимание на себя, чем лейтенанта очень обрадовал. Когда, однако, под благовидным предлогом Юра попытался улизнуть, он вновь встретил взгляд начальника настолько красноречивый, что никаких убеждений и не потребовалось.
Позадавав несколько вопросов и упомянув несколько специфических терминов молодой погрузился в работу… чтобы уже через три минуты ткнуть на экране в карту и сказать:
– Она здесь.
…Собирались, как на пожар. Приказав взять с «компьютерщиком» ещё и кого-нибудь третьего (первым попался Субботин и Юрий сказал, что начальник велел взять лично его) Коротков, конечно, остался в отделении. Запрыгнув в служебку троица помчалась, что скипидаром намазанная. Бокай даже пару раз сирену на перекрёстках включал, не столько для надобности, сколько впечатлить плетущихся следом Кимов.
Ехали-ехали, крутили головами… Высотки остались позади, дорога повела по узким улочкам мимо двух- и одноэтажных домов. Наконец молодой резко махнул – его указательный устремился к низенькой серой присыпанной снегом крыше, выглядывающей из-за такого же серого и низкого забора.
– Вон! Это здесь!
Уцепившись взглядом за эту крышу, а более всего за песочного вида старую и косую, почти развалившуюся печную трубу, Бокай попытался быстренько вспомнить, не живёт ли в этом районе кто из жиганов…
Субботин вдарил по тормозам: Кимы сзади еле успели среагировать. Выбравшись из машины Юра отстегнул застёжку на кобуре и размял, готовясь к неизвестному, пальцы. Его взор пробежался по ряду сколоченных старых досок; особенно глаза зацепились за развороченный, а потом неаккуратно прилопаченный снег у неприметных, выглядящих частью забора воротц… Сказав Субботину быть поближе а молодому держать Кимов подальше Бокай подошёл к покосившейся, как и всё остальное, двери. Его правая поднялась… Старое трухлявое дерево звучит не ахти: чтобы получилось громко, пришлось колотить как тараном. На последних, уже чуть ли проламывающих полотно ударах дверь бы, наверное, не выдержала и отвалилась, но неожиданно распахнулась и на пороге возник невзрачный худой мужичок, про которого если что сразу и подумаешь, так только что его вчера выпустили из диспансера.
Глаза влажные, красноватые, на щеках недельная щетина. Одет в спортивку, но в такую, которые продавались лет десять назад. На ткани – даже и приглядываться не надо –прожиги от окурков, штопанные стежки и какие-то пятна, как от масла.
Как увидел, кто к нему, мужичок сделал глаза такими большущими, что Бокая даже немного напугал! Разинув рот и резко развернувшись «доходяга» было рванул, но споткнулся, не удержался и воткнулся в снег, смешно запрокинув ноги.
Наручники в пальцах лейтенанта оказались быстрее, чем тот успел сообразить. Уже через минуту скованный и припёртый к стенке мужичонка взирал на гостей с ужасом. Вдруг он набрал воздуха, напрягся и начал голосить, будто его режут:
– Это не я! Я не убивал! Я не убийца! Это не я!
Изнутри дворик оказался свалкой всякого хлама. Одна из куч – накиданный один поверх другого металлолом: рули старых велосипедов, части стиральных машинок, раритетная разбитая «Зингер»… Рядом груда кирпичей, из которой целых по пальцам пересчитать. Чуть дальше ловят ветер погнутые пластмассовые коробки со стеклянными «чебурашками» . Ещё дальше в двух огромных пакетах спрессованные алюминиевые банки …
Отдельно привлекает куча снега выше человека. Старательно не обращая внимания на раздражающие вопли Бокай подошёл к ней… подумал… протянул руку – пальцы погрузились в рыхлый, как-то неестественно нападавший снег… и ткнулись в твёрдое. Нащупав нечто Юра ухватился, потянул – и вот белая «шуба», а на самом деле покрывало под снегом слетело и пред лейтенантом засверкал дорогущий внедорожник, одно только колесо которого обошлось бы в пять его зарплат.
– Где?! – Во двор вломился Владимир, а за ним жена. – Кто?!
Поймав критичный взгляд Юрия маячащий за их спинами молодой безнадёжно развёл руками. Бешеными, как у разъярённого быка выпученными глазами поймав машину Ким вдруг встрял, как вкопанный: рот его открылся, губы беззвучно зашевелились… Резко переведя жуткий взор на скованного, умирающего от страха хозяина халупы он кинулся на него, как сумасшедший! Отпихнув Субботина он вцепился в мужичка и стал трясти, как медведь малину:
– Где мой сын?! Где мой мальчик?! Отвечай, скотина!
Люда за его спиной заплакала, будто уже увидала сына мёртвым. Ещё и за распахнутой дверью кто-то в старых шмотках проходил мимо, однако остановился и уставился на происходящее…
Субботин, которого в отделении недолюбливают из-за постоянного, порой совершенно неуместного ворчания, однако уважают, потому что запросто спорит даже с Коротковым и тот его не увольняет, к облегчению Бокая принялся Кима оттаскивать. Может что-то понимая, а может просто пытаясь в глазах старших реабилитироваться молодой взялся успокаивать Люду. Ни тому, ни другому не завидуя Юрий от внедорожника отвернулся и медленно, как иногда любит, неспешно и угрожающе побрёл ко всё больше и больше бледнеющему мужичку.
Тот скоро вообще с ума сойдёт: вращает глазами, как хамелеон, а орёт так, что вены на шее выступают, того и гляди лопнут!
– Не я! Это не я! Я не убивал! Не я-а-а это!
Пока подчёркнуто грозно приближался Юрий думал, с чего начать. Когда же подошёл уже грудь в грудь, то не придумал ничего лучше, как:
– Заткнись! Тихо! Так… Откуда у тебя эта машина?..
В сбивчивом лопотании, запинаясь и плюясь, будто объелся хурмы, мужичок стал рассказывать историю, от которой чета Кимов сначала в ярости побурела!.. а потом, как и невольный рассказчик, начала становится всё бледнее и бледнее…
…У Мити, а по паспорту Дмитрия Яковлевича Моисеева, в последнее время жизнь не задалась: очень уж запил, да так, что уволили. Опять. И случилось это два месяца назад… А алименты на детей никто не отменял. И мама ещё заболела, деньги на лекарства очень нужны… Засыпал вчера Митя плохо, так как пить в доме нечего, курить нет, а организм требует. И соседи взаймы не дают, сволочи, гонят… Так жажда будила, что пошёл Митя стрелять «сиги». Весь вечер бродил – насобирал полпачки. Потом возле мусорки нашёл старую мясорубку. Подумал… и решил искать металл дальше – авось чего ещё попадётся. И вот петляя по дворам, а потом уже и по окраине города набрёл он на страшную картину: кто-то совсем ещё молодого паренька задавил, да так на нём машину и оставил! Хоспади! Жуть-то какая! Не дай бог кому такой страх увидеть!..
Поначалу Митя перепугался жутко и если бы ещё имел телефон, обязательно бы вызвал ментов! Честно слово! Вот те крест!
А как чуток успокоился и огляделся, – вокруг никого, – он вдруг додумался до идиотского, навеянного исключительно нуждой и бесом поступка: забрать машину себе. А заодно и вещи погибшего – ему-то всё равно уже не нужны…
Дурак! Кретин! Да! Но у него долги… Ему срочно нужны деньги!
…У Лиды закатились глаза, она обомлела и свалилась в обморок. Молодой еле удержал, чтоб при муже не ронять её в снег. Самого же Кима затрясло, как в горячке, будто у него температура под сорок; будто он облитый ледяной водой умирает под арктическим ветром. В какой-то момент даже казалось, что у него пойдёт пена… Резко замерев он схватился за сердце, сильно-сильно зажмурился и прямо так, в дорогом пальто ляпнулся в кучу хлама.
– Ой, мамочки… – Слова стали срываться с его уст всё слабее, точно он уже отходит в мир иной. – Ой, батюшки…
– Я всё отдам! – Мите ещё казалось, что внимание сфокусировано на нём. – Я отдам всё! Клянусь! Телефон, кольцо, деньги – всё, что забрал! Отдам всё! Я не виноват! Не виноватый я-а-а!
Глянув на Субботина с требовательностью, какую ещё двадцать минут назад ему самому выказывал Коротков, Бокай велел:
– Скорую! Неотложку, живо!
– Не надо! – Одной пятернёй всё ещё сжимая пальто у сердца, второй Владимир резко запротестовал. Говорить у него выходило лишь сквозь тяжёлую отдышку. – Не надо… Поехали, куда он покажет! Ух… Поехали сейчас же! Пулей!
Субботин глянул на Юру с понятным вопросом. Подумав… тот помотал головой. Вновь сосредоточившись на неудачливом воре Бокай стал давить с напускной, но весьма правдоподобной агрессией:
– Телефон?! Кольцо?! Деньги?! А ну показывай, куда спрятал! Живо!
Дом Мити оказался захламлён не меньше, чем двор. А то и хуже. И всё какие-то пластиковые бутылки, банки из-под краски, несколько о-о-очень старых плюшевых игрушек… у порога деревянный конь-качель, с ним тусклые, год назад забродившие банки с огурцами и помидорами… падающая на голову паутина… незаправленная грязная кровать а также запах – гадкий дух морального разложения, дешёвого перегара и ещё чего-то больничного.
С облегчением выбравшись на воздух Юрий показал всё ещё валяющемуся на куче Владимиру целлофановый пакетик, в который Митя спрятал всё, как он выразился: «Чтоб не растерять». Ким поднял воспалённые глаза, пригляделся к смартфону, к кольцу… Зубы его сжались так, что надулись желваки! От частого дыхания ноздри расширились и прямо на глазах шея и лицо покрылись вздувшимися, обезображивающими венами!
Метнув на Юрия ядовитый взгляд – точно плетью хлестнув! – Ким резко вскочил. Сжав кулаки он решительно махнул куда-то и категорически потребовал:
– Поехали! Сейчас же! Пусть покажет, где нашёл! Немедленно!
Заспешили, заторопились. С Лидой, слава богу, долго возиться не пришлось: молодой, уж на что и рукастый, пока остальные занимались кто чем, мазал ей щёки снегом, пока та не очнулась. Приметив, как Ким вместе с ним волокут женщину до машины, Юрий незаметно тормознул его и прошептал, чтоб вместе с ними дальше и ехал. И пусть сядет за руль – от греха подальше.
– А как же я его об этом попрошу?.. Это же… он же…
– Ничего, не боись. Прямо так и скажешь, что, мол, нужно чтобы ты за рулём был. А вдруг у него р-раз – и приступ?.. Не хватало, чтобы ещё и они… того… Да ты не менжуйся, он сейчас в таком состоянии, что согласится на всё, лишь бы мы рядом были.
На самом деле Бокай не был уверен, просто «закидывал удочку». Ну пошлют молодого подальше – ничего, не развалится. А вот если Кимы, пока будут за ними плестись, куда-нибудь впишутся и погибнут, потому что у мужика сердце прихватило – вот ЭТО будет полный швах! Это будет такое на голову шайсе, которое страшно даже представить…
К тихому, но очень глубокому облегчению Юрия Ким не протестовал и даже – немыслимо! – поблагодарил парня за помощь.
Прыгнув за руль сам, на переднее пассажирское Бокай усадил Митю, а Субботин сел за ним – на всякий пожарный.
Руководимый неудачливым отцом как минимум двух детей автопоезд двинулся дальше по улицам холодного города…
…Кружили мало, буквально минут за восемь доехали. Свернув с главной Юрий покатил мимо высоких, явно ковшом нагороженных снежных стен. В такую даже окурок не кинешь – отскочит обратно. Дорога чуть-чуть повиляла… и вот впереди показалось… нечто…
– Вот оно! – Митя заёрзал, словно его муравьи кусают. – Вот тутА! Здесь!
– Сиди. – Бокай плавно затормозил. – Не дёргайся. А хотя… Ну-ка пойдём, покажешь мне.
– Не-ет! – С лицом бледнее смерти Митя замотал головой, будто ему предложили отрубить руку. – Не пойду я! Не сунусь и не проси! Страшно мне!
И бешено закрестился, звучно цокая браслетами и раскачиваясь при поклонах. Юра уже хотел применить грубость, когда Субботин первым открыл дверь и поставил ботинок на снег. Глядя только вперёд, на это… он твёрдо сказал:
– Оставь этого придурка. Пойдём, сами поглядим.
На самом деле не особо и желая с пришибленным, ещё и вонючим возиться, изобразив раздумье Бокай согласился: – «Ну пойдём», и выбрался за сослуживцем следом. Как раз успел захлопнуть дверь, когда подкатила иномарка Кимов.
– О-о-у о-о-о… – Субботин успел пройти чуть дальше и встал как раз в двух шагах от раскинувшегося на дороге непонятного. – Слушай, Юра… хорошо бы их сюда не пускать…
Одновременно и неохочий лицезреть что-то отвратительное и подгоняемый любопытством Бокай повернулся к Кимам спиной. Сделав несколько шагов он встал плечом к плечу с Субботиным. Взор лейтенанта опустился на тёмно-бурые разводы, постарался их различить…
На самом деле хорошо, что он не ел; не ел с самого утра и даже почти не пил. Только это и спасло, чтобы не вытошнило, не вывернуло желудок вместе с кишками: у ботинок полицейских, буквально в метре от них леденеет скрученная, пережёванная, изломанная туша. Давным-давно замёрзшая и бледная, в когда-то расплывшемся, а теперь застывшем тёмном пятне она наводит на мысли о промышленном станке, куда затянуло и насмерть изуродовало несчастного. Относительно целые только руки и одна нога, остальное пробуждает сильнейшую рвоту. Отдельно можно разглядеть костяные осколки чего-то округлого, покрытого волосами… В детстве насмотревшись фильмов ужасов маленький Юра боялся увидеть труп, попавший под каток, и сейчас он как будто именно такой труп и увидел, только угодивший не полностью, а как-бы наполовину, посередине…
– Что это?! – Резкий голос сзади и быстро приближающиеся шаги. – Что там?!
Грубо растолкав полицейских Владимир резко остановился; его взгляд опустился на месиво. Мучительно долгое, застывшее мгновение он пялился под ноги, силясь понять, что перед ним… и вот понял…
Следующие полчаса сложно даже описать. Что Бокай, что Субботин – оба насмотрелись всякого: видели истерику людей, чей родственник погиб в пожаре или упал с крыши; видели, как дети оплакивают слишком рано умерших родителей; как иные устраивают скандал, стремясь найти виновного в смерти близкого; видели, как узнавшие о гибели любимого хотят сразу же убиться. Но такого… Владимиром Кимом овладело настоящее психическое расстройство: сама его душа будто разорвалась на осколки! То у него обострялся приступ чернейшей депрессии, то им бес овладевал! В один момент он стремился выхватить у Субботина пистолет и застрелиться! Через минуту грозил виновнику страшными карами и долгой мучительной смертью! Потеряй его из виду и найди – и вот он уже на коленях, пытается лечь и обнять изуродованные останки. По раскрасневшимся щекам катятся слёзы с горох, а из охрипшей глотки с сипом вырываются то ли проклятия, то ли мольбы… Но вот он подпрыгнул и завертел головой, точно окружён врагами! Поймав бешеным взором полицейских Ким закричал им приказания одно грознее другого! Через минуту он уже стоял на четвереньках, как собака, ронял в снег сопли… а ещё через минуту дёргал Бокая за грудки, в ярости скалился и кричал:
