Время муссонов

Япония. Токио. Март 2015 года

Вступление

Видео. На таймере время 00:00:00

Запись плохого качества

Привязанная к стулу верёвками, стягивающими щиколотки, молодая женщина изо всех сил пытается сохранить самообладание из–за видеокамеры, стоявшей напротив. Не будь её – давно потеряла бы сознание и рухнула на холодный бетонный пол. В самой глубине души она желала умереть, прежде чем из её уст вырвут ещё хоть одно слово. Перед ней стоял стол, на котором лежал чистый лист бумаги и ручка, словно символы новой возможности. Её левая рука была сломана, но боль уже не была такой острой, как раньше.

Окружающая её обстановка – бетонный куб с металлическим стулом, столом и четырьмя людьми, один из которых стоял за её спиной, – представляла для неё олицетворение ужаса, к которому она готовилась последние три года. Лишь преодолев страх перед неизбежным, она могла сохранить о себе светлую память. Её глаза, скользящие по стенам и людям, стоящим за пределами света и тьмы, были полны страдания и боли. Но внутри неё ещё оставался стержень, поддерживающий её сознание. Без него её тело давно бы рассыпалось на атомы. Именно этот стержень не позволял ей умереть.

Секундомер на таймере отсчитывал тридцать пятую секунду.

Сколько времени она находилась в этом склепе, уже и не помнит. Может день, может два. В голове все перемешалось в единый клубок боли ярко–красного цвета. Пронзительный свет, бьющий в лицо, выдавливает прозрачную слезу из затуманенных глаз, которые почти не видят. Гематома, смешанная из жёлтого, красного и чёрных красок на левой части лица, расползлась по коже, напоминая священную гору Фудзияму в период цветения сакуры. Отчего люди перед ней выглядят смазанными, словно смотришь на них сквозь стекло, по которому ползут капли дождя.

Серые стены каземата давят на сознание, но ей уже все равно, потому что воля, на которой держалась её душа, растворилась с первой каплей бентонита натрия, проникшего в кровь через вену. Сопротивляясь сыворотке всеми силами, она старалась сохранить в сердце то, что считала важным. Любовь.

Голосов на видео не слышно. Но видно, что женщина что–то говорит. С трудом шевеля разбитыми губами.

Затем медленно выводит два имени каллиграфическим почерком, сжимая рукой перо. Ещё не осознавая, что её уже «сломали», используя самые изощрённые для этого способы, она «поплыла», чувствуя, как единственное дорогое и важное в её жизни, распадается на молекулы, оставляя одну бесцветную реальность.

Секундомер отсчитал сорок восьмую секунду.

Память.

Они встретились летом в день, когда шёл дождь. Церковь, откуда она вышла, поминая мать и брата, безвременно ушедшими в начале века, стояла в одном из тихих уголков Москвы. Почти в самом центре столицы, о ней мало кто знал, и лишь самые преданные ставили там свечи.

Он стоял к ней спиной, но она сразу обратила внимание на его плечи. Затем медленно повернулся к ней лицом и она, пряча взгляд, пронеслась мимо в надежде, что ему хватит решимости подойти. Тогда они почти встретились взглядами. Почти… Но он даже не отреагировал, словно увидел перед собой пустое место. Она, скрываясь от разогнавшегося ливня, спряталась под зонтом, заметив его за спиной, но и тогда он не проявил к ней интереса.

Пару раз она высматривала его за спиной думая, что он пропал, но когда вновь видела его сзади, отставшего на несколько десятков метров, догадываясь, что он идёт в ту же сторону в направлении к метро Арбатская. Когда он перешёл на противоположную сторону дороги, она вошла с магазин, пытаясь выкинуть его из головы, и спустя десять минут, на выходе уже его не увидела и разочарованно поймала такси, которое и довезло её до дома.

Пятьдесят пятая секунда.

Слов не разобрать. С трудом размыкая разбитые губы, произнесла она чужим, немного отстранённым голосом, в котором слышалась серая обречённость. Услышав свой голос, удивилась его тембру. И сомневаясь в своей просьбе, ещё раз повторила её. Медленно, выговаривая каждое слово, словно повторяла их за художником, вырисовывающим фразы белой краской по чёрному полотну её предательства. Такие важные сейчас для неё слова.

Обрыв связи означал для остальных – бегите, скрывайтесь, меняйте имена и документы. Исчезните, растворитесь в этом мире. Как она. И если успеете, до того, как линия жизни оборвётся, повезёт. В эти минуты она меньше всего думала о себе.

Тот, что рылся в её вещах, наконец, нашёл оптику с зеркальными линзами и изящной металлической оправой. Внимательно осмотрел их, взглянул сквозь диоптрии на яркий свет лампы и остался доволен, бросив их на стол перед ней.

С трудом протянув трясущуюся руку, она надела очки, обвела взглядом всех присутствующих. Медленно, словно пыталась запомнить каждого. Её душили слёзы, но она сжала всё, что осталось от воли, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Затем на листке бумаги написала красивым почерком оставшееся имя. Писала, выводя иероглифы так, как могла только она. Как учил её отец. Сверху вниз, практически не отрывая пера от пергамента. Каллиграфическим почерком.

Александр Ли.

Затем подняла голову, пристально смотря в окуляр камеры, и что–то произнесла одними губами.

Секундомер начал отсчёт третьей минуты записи.

В эти мгновения, казавшиеся часами, она предала всех, кого знала, кого любила и кого уважала. Всех своих друзей, братьев по оружию. Всю свою жизнь, все свои идеалы и свои мечты. Она сдала всю разведывательную группу, возглавляемую самым близким в мире ей человеком. За одно мгновение до того, как почувствовала на шее острое, как бритва, лезвие катаны.

Конец записи. Время: 02:03:72.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. СУББОТА

5 сентября 2015 года. Москва. Набережная Яузы. Генерал Алфёров

Впервые он увидел эту видеозапись в тот день, когда градусник за окном показал плюсовую температуру. Несмотря на снег, лежащий на парапете набережной, и замёрзшую Яузу. О том, что наступила весна, можно было узнать только по календарю, и его первым порывом было – бросить всё и вырваться из тисков своей работы. Он даже заказал билет на рейс японской компании JAL, но вовремя остановился. Затем наступило лето, и боль стихла. Но только в начале осени его душа превратилась в ледяную зиму, а остатки эмоций просто окаменели, замёрзнув в закоулках воспоминаний.

Как заноза, впившаяся в кожу, картинка с видеозаписи длительностью чуть более двух минут, истязала его сознание настолько, что в какой–то момент он стал чувствовать себя виновным во всём, что произошло. И сомнения, словно степной ливень, опустошающий плодородную почву, все более размывали его веру в непоколебимость что–либо изменить.

«Где ты ошибся?» – Спрашивал он, но не находил ответа. И эта видеозапись стала казаться ему всего лишь плодом его воображения, картинкой воспалённого разума, мешающей думать рационально именно тогда, когда делать это было просто необходимо.

Ещё не рассвело, а ночь уже скрылась в подвалах домов, словно змея, только что сделавшая смертельный укус. Тишина часто заглядывала к нему домой, но именно сейчас она где–то заблудилась, затерявшись в стуках его сердца. Он ждал. Минут через тридцать или чуть более звуки моторов за окном растворят безмолвие до середины следующей ночи. Хватит ли ему на всё сил? Должно! … Не спалось. Нет, это была не старость, хотя и она тоже. Не спалось. Что–то мешало. Он открыл глаза, всматриваясь в белый потолок и, немного подумав, встал.

«Ничего, высплюсь потом…» – Его голос в тишине, оттолкнувшись от стен, раздался слишком громко.

Последние годы он жил один. Жена погибла двадцать лет назад. В самый разгар приватизации. Сын немногим позднее. На Кавказе. А в 2006 попали в аварию невестка и внучка Настя, не выжил никто. Из близких осталась только его девочка. Дочь Аллочка. Единственная продолжательница его дела. Но, он уже никогда её не увидит. Издержки профессии. Он не знал, кто в этом виноват. И разобраться в этом был его долг. Но ему этого было мало.

Мужчина встал и потянулся, растягивая позвоночник, отклонившись назад. Застыл в статическом положении, ожидая сигнала мозга о достаточности нагрузки. Затем выровнял спину. Медленно вращая головой, на мгновение задержал взгляд на стене с семейной фотографией, единственной не спрятанной в потайные уголки квартиры. Той, где они все всё ещё вместе. Впервые за несколько лет, после его возвращения из командировки в Штаты.

Сын в курсантской форме. Слева от него – жена. Рядом он с Аллой на руках. Она совсем ещё малышка. Сколько ей было тогда? Пять? Почти пять лет. Он помнил. Это была первая неделя отпуска. Всего несколько дней, проведённых вместе. Мужчина, с тронутыми сединой висками, закрыл увлажнившиеся глаза и, одновременно, неловким движением стёр слезинку, сползающую по щеке.

Когда его вызвали в центральный аппарат, он уже три года числился в резерве, но тогда вызов его не удивил. Он вообще не умел удивляться после почти сорокалетней работы в разведке. Та встреча оставила в его воспоминаниях штрих, от которого он не мог избавиться до конца. Она заставляла постоянно возвращаться назад и выискивать в тех минутах причину, ставшую следствием дня сегодняшнего.

– Сформируй группу для работы в Токио, – директор службы внешней разведки России был немногословен. Взгляд его глубоких, изучающих глаз проникал до самых потайных уголков сознания.

– У нас там никого нет? – чуть скривив губы, спросил он, показывая всем своим видом, что не совсем понимает поставленную задачу, которую директор СВР обязан был ему подробно объяснить. И самое главное, зачем пенсионеру формировать некую группу для работы в стране, которая не представляла, с военной точки зрения, никакой опасности. Он имел на это право, так как служил конторе на целых десять лет дольше, чем человек, сидящий напротив. И хотя его вопрос и лежал в плоскости государственных интересов, ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять глубину поставленной задачи, но вида не подал, выискивая скрытый смысл несказанных слов сухопарого собеседника.

– Есть. Но у них другие цели, – хотя в стенах этого здания было не принято так обращаться друг к другу, но директор никогда не был сторонником каких–либо правил. – Ты знаешь, что готовятся большие переговоры в Токио по нашим островам. – Именно так он тогда и сказал – «нашим островам», на которые претендует Япония. – Важно иметь своих людей в толпе, ну, ты понимаешь. Слухи, сплетни, байки – пусть прозондируют настроение. Эта задача и не такая уж для тебя сложная. Простая командировка «подаванов» на год или два. Заодно язык подучат.

«Подаванами» директор называл выпускников разведывательной школы СВР, которые направлялись на несложную работу в другую страну, как правило, ничего общего не имеющую с их основной специальность, как корреспонденты издательств, или независимые блогеры. Но именно на такой работе и проверялись качества, так необходимые в работе нелегалов.

– Как Шурик? – задал тогда он вопрос.

«Шуриками» в своём кругу они называли агентов, основная задача которых сводилась к получению информации общественного мнения, т. е. на улицах.

– Точно, – усмехнулся директор. – Подбери в команду молодых девчонок повеселей. С соответствующей физиологией. И прикрепи к ним одного «Рембо». Пусть прикроет, в случае напасти. Но, думаю, никаких эксцессов не будет. Простая работа, почти отпуск за счёт конторы.

На его внимательный взгляд директор ответил открытой улыбкой, означающей, что прошлые обиды забыты.

– Состав группы?

– На своё усмотрение. Думаю, человек пять–семь будет достаточно. Работа исключительно в столице. Разработай план мероприятия. Сам. О нём будут знать только ты и я, ну и сам понимаешь, кое–кто из Администрации. Вопрос–то политический. Чуть не забыл. Включи в состав человека со знанием арабского. В Сирии не сегодня – завтра полыхнёт так, что мало не покажется. У нас есть информация, что ряд местных группировок пытаются выйти на экспортные структуры в Японии, поставляющие внедорожники местных производителей. Думаю, ты понимаешь, зачем?

И замолчал.

Именно поэтому он не любил тишину. Нет, не так. Ненавидел.

– Как я понимаю, нам в Токио нужна независимая группа экспертов, работающих на улице не только для снятия общей информации, касающейся факта прибытия первого лица на переговоры, но и для зондирования возможного, и, как я понимаю, перспективного контакта с некими группировками в САР. Возможно, с расчётом на контроль трафика поставок колёсной техники.

Произнеся длинную тираду, он заметил, как глаза директора приняли радужные оттенки, говорящие о правильности своего выбора.

– И самое важное, хотя это я уже говорил. Состав, время начала работы группы и всё, что это сопровождает, является исключительной тайной, – директор сжал его ладонь, чувствуя, что попал в капкан, но вида не подал и ещё раз улыбнулся насколько можно дружелюбней.

Даже сейчас, спустя время он мог в точности повторить слова руководителя внешней разведки настолько подробно, словно услышал их вчера.

– Уровень моего допуска к личным делам претендентов?

– Наивысший, – директор всё ещё продолжал держать его ладонь в своей. Во всяком случае, так ему казалось. И вроде бы странный факт, что для простой работы он получит столь широкие полномочия с уровнем секретности не меньше «десяти» баллов, его не насторожил. – Ты лично отвечаешь за всё.

– Ясно.

– В разумных пределах, конечно, – добавил директор.

Он замолк, выискивая в библиотеке сознания полочку, где давно лежал список кандидатов именно для такого случая.

– Все соответствуют работе именно в регионе, – медленно выдавливая фразу, он пытался каждое слово сделать значимым. – Все владеют языком страны пребывания, как своим. У всех высокий уровень интеллекта и физической подготовки, а также навыки выживания в непривычных условиях, – скорее утверждал, а не спрашивал, и собеседник почувствовал, что его правильно поняли.

– Ты что, уже определился? – спросил директор и внимательно посмотрел в его глаза, выискивая в них подтверждение своим словам.

– Нет, – солгал он, хотя знал, что несколько человек, коих он имел в виду, не имели никакого отношения к их управлению.

Сейчас он вспомнил, что именно тогда снова наступила та самая тишина, которую он так ненавидел, и длилась она около минуты.

– Тогда, за работу, товарищи, – ещё раз улыбнулся директор, но на этот раз сухо, без искр в глазах и без демонстрации улыбки с белоснежными зубами. – План работы мне на стол к среде следующей недели.

И нагнувшись к его уху быстро прошептал, словно боялся возможной прослушки: «Сегодня в шесть у меня дома».

Мужчина потянулся ещё раз, разминая кости. Дальше – лёгкая зарядка. Дыхательная гимнастика. Растяжка мышц. Семьдесят лет. Уже семьдесят. Взглянул на своё отражение в зеркале. Ещё не дряблые мышцы. Но это ничего не значит. Возраст все равно своё возьмёт. Рано или поздно. Большая голова с короткой стрижкой. Той стрижкой, которая нравится бойцам специальных подразделений. Продолговатое лицо, словно вытесанное из гранита, с чуть раскосыми глазами. Именно такие глаза сделали из Аллы красавицу, на которую, практически с четырнадцати лет, заглядывались мужики всех возрастов.

Прошло ещё тридцать минут.

Раздавшийся долгожданный звонок оторвал его от гимнастических упражнений, и он понял, что время пришло. А когда дотянулся до трубки, зарегистрированной за границей, и, быстро прочитав смс, отбросил всякие сомнения. Застыл, переваривая полученную информацию. Затем, пробежавшись по клавишам большим пальцем правой руки, ответил. Два последующих действия вроде бы не были связаны между собой, но имели один вектор. Ушедшие с его номера сообщения, также кодированные, содержали перечень задач, которое следует выполнить далёким собеседникам. В строгой последовательности, определённой им. И его непроизвольное восклицание – «не может быть».

Затем он отключил связь, быстро разобрал мобильный телефон, вынул сим–карту и сжёг её на огне газовой плиты, не снимая небольшой кастрюли, в которую чуть ранее положил три яйца. Затем, немного подумав, выкинул в ведро остатки телефона, предварительно протерев их тряпкой. Подождал, пока закипит вода, затем снял кастрюлю и поставил её в раковину под холодную струю.

Он умел жить на лезвии ножа, скрывая в колоде пятого туза, и, если проигрывал, что случалось редко, отдавал дань противнику так, как принято в его мире. Быстро и безболезненно. Но сейчас был не тот случай.

Подумал, что тот, кто связывался с ним по этому номеру, остался без контакта. Но его поступок, наиболее рациональный в данной ситуации, с точки зрения логики его профессии был, безусловно, верен. Он осмотрелся, словно хотел по–новому взглянуть на мир, который окружал его последнее время. На секунду задумался, просчитывая в уме варианты.

Двухкомнатная квартира, на которую он поменял свою старую, трёхкомнатную, напоминала помещение операционной. Все было стерильно чисто и сверкало от малейшего попадания на предметы луча света, проникающего в комнату через бежевый тюль, скрывающий окна, выходившие на набережную. Он любил смотреть на воду. Даже если это была Яуза.

Мужчина отметил время на часах, причём сделал это чисто автоматически, без всякого анализа. Просто запомнил, когда уничтожил сим–карту. Он всегда запоминал всё, что видел и делал. И это качество отличало его от многих людей, живущих на этой планете. Но именно это мешало оставаться спокойным.

Глубокий вдох и медленный выдох приподняли и опустили грудную клетку.

С высоты четвёртого этажа он заметил автомобиль, которого там вечером не было. Их присутствие он обнаружил почти сразу, как только было выставлено наблюдение, три месяца назад. Но никогда они не подбирались настолько близко. Значит, действительно пора.

Попытка выстроить в мыслях некую линию поведения после полученного, предупредительного сигнала заставила его более жёстко пересмотреть свои действия за последние месяцы. Но никаких ошибок не было, и посему выводы напрашивались сами собой. Его обложили для тотального контроля, что косвенно доказывало начало финальной части операции. И это было плохо, потому что не было предусмотрено планом.

Отойдя от окна, он включил телевизор. На каких–нибудь информационных каналах обязательно промелькнёт нечто важное. Он прощёлкал почти все каналы, что были на телевизоре, и только на самом последнем, московском, услышал, что хотел.

Корреспондент – милая девушка лет двадцати пяти с внешностью модели и такими же мозгами, скорее красовалась перед объективом камеры, нежели пыталась передать нечто важное зрителям. Она, сжимая перед губами микрофон, вызвав у него непроизвольную улыбку, проговорила:

– Запланированная встреча Президента Российской Федерации с Премьер–министром Японии перенесена на середину сентября.

В отличие от корреспондента, он знал точную дату и место встречи.

Мужчина выслушал информацию, как должное. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Слова, вылетевшие из динамиков широкоформатного «SONY», не затрагивали его сознания. Но именно сейчас его мозг получил то, что ему так не хватало для анализа. О встрече объявили всенародно. В условиях тотального контроля именно эта новость станет тем запалом, который взорвёт систему.

– Значит, через неделю, – проговорил он сам себе сухим голосом. – Отступать некуда, позади Москва.

Слова попадали в ухо, затем на барабанную перепонку, выбивая дробь из понятных лишь мозгу сигналов, которые сплошным потоком поступали в левое полушарие, отвечающее за логику. Кровь, обеспечивающая питательными элементами мозговую систему, стала более интенсивно качаться по артериям и венам. Сосуды чуть ли не лопались от избытка крови, но так было надо. Чтобы он мог сделать правильные выводы и выработать соответствующие решение.

Оператор, сидящий в нескольких километрах от его квартиры, недоумённо повёл взглядом в сторону новейшего оборудования автоматической записи разговоров. Он слышал речь корреспондента о встрече в Токио и пока не мог увязать её с его словами о Москве. Причём тут Москва, и почему отступать некуда? Но на всякий случай отметил время произнесения фразы в дежурном журнале.

Наконец мужчина, сделав последний комплекс упражнений, присел на кресло и закрыл глаза. Перед ним все более чётко вырисовывалась схема будущих действий, и мысли, ещё недавно непонятные и противоречивые, сейчас напоминали стаю рыб, плывущих в одну сторону.

Пора.

Следующий час прошёл в подготовке к грядущим событиям. В походную сумку с множеством замков он бросил чистую рубаху, джинсы и серую куртку с потайными карманами. А также наградной пистолет с навинченной системой бесшумной стрельбы, хотя он всегда считал, что первая, выпушенная из ствола пуля, означала последний день в карьере разведчика. Ноутбук и документы, часть из которых была на его имя, положил сверху.

Прошло ещё минут пять. Причём он точно знал, что именно пять, а не три или шесть, доверяя внутреннему циферблату больше, чем наручным часам фирмы «Сейко», которые лежали на столе в гостиной. Старик Сунь–Синь был прав, считая, что тактика, это умение заставить врага думать, что ты далеко, когда, на самом деле, ты рядом.

А вот стратегия – наоборот: враг думает, что ты рядом, а ты очень далеко. Этот китайский полководец, живший две тысячи лет назад, видел грядущее, хотя так и не выиграл ни одного сражения.

И так стратегия забыта – наступило время тактики.

Затем он встал и подошёл к холодильнику, где на верхней полке лежали шприцы и ампулы с лекарством. Он выбрал один с самой тонкой иглой и вытащил из целлофановой оболочки стеклянный сосуд с жёлтой жидкостью. Препарат повышает подвижность в суставах и улучшает метаболизм организма. Вскрыл шприц и отломил кончик на ампуле. Вставил в неё иглу и втянул поршнем почти всю жидкость. Избавился от пузырьков с воздухом, на четверть его опустошив. Закатал рукав на левой руке, перетянул мышцы бицепса резиновым жгутом. Поработал кулаком так, что тонкие линии жизни на синих татуировках, набухли от избыточного давления.

Затем сжал кулак, настолько сильно, что одна из вен отчётливо вылезла наружу. В неё он и воткнул иглу, чуть припустив поршень, чтобы кровь немного попала внутрь шприца, затем медленно надавил на него. И давил до тех пор, пока вся жидкость не исчезла в вене.

Единственный способ выжить – мильфедрон. Десять кубиков длительного действия. Столько ещё никто не принимал. Но ему нужен был стимул, потому что вся его дальнейшая жизнь, если он проиграет, не стоила и рубля.

– Ты, Дмитрий Дмитриевич, должен понять одно. Есть задача, которую надо решать, и есть обязательство перед страной, которое не отменишь. Не могу приказать. Сам ещё не всё понимаю. Думаю, разберёшься на месте, – у себя дома директор СВР был мягким и пушистым, а не остро заточенным клинком готовым к бою, как на работе. Представляя собой плюшевую игрушку с добрыми глазами, которым хотелось верить, он ещё раз внимательно взглянул в лицо собеседника. Его взгляд был полон уважения, и даже чуть–чуть восхищения, замешанного на вере.

– От твоей работы там зависит многое здесь. Знаю, что ставится на кон. Но это – наш крест. Твой крест и мой.

Боли Дмитрий Дмитриевич не чувствовал. К ней он привык лет сорок назад. По заверениям врачей, эффект наступит не раньше, чем через три часа. А это значит – в девять утра и продержится чуть более пяти суток. За это время ему нужно успеть сделать то, что наметил для себя почти полгода назад. В день исчезновения дочери. И его жизнь в эти минуты, не представляла для него никакой ценности.

– Да, товарищ директор, – ответил он в их последнюю встречу, – я всё понимаю.

– Ну, зачем так официально?

– Хорошо, Коля. Так тому и быть.

С тех пор прошло больше двух лет. В его возрасте время мчится как лошадь за призом на ипподроме, не обращая внимания на тех, кто справа и слева. И всё это время он ждал этой минуты. И ещё, он был уверен, что сегодня вечером, ближе к ночи, его обязательно убьют. Его труп был частью общей картины, которую он собирался нарисовать красками, созданными из его мыслей, сомнений и желаний.