Czytaj książkę: «Праздник мёртвой листвы. Киноновеллы», strona 2

Лысенко бежал наравне со всеми. Внезапно дорогу ему перегородил выплывший из пелены дождя автомобиль. Он насторожился. Но из кабины выглянул Путилин:

– Садись!

Они отъехали от тропы, укрылись под деревьями.

– Тебе не жалко этих ребят? – Спросил Путилин.

– Не размокнут, не сахарные.

– Я не о том.

– О чем же?

– Что их ждет впереди?

– А что их ждет через десять-двадцать лет? Когда они полностью утратят форму? Нищенская зарплата. Затрапезные шмотки. Голодный взгляд стариков. Поход в коммерческий магазин – праздник.

– А ты хочешь их облагодетельствовать?

– Во всяком случае, даю им шанс на нормальную жизнь! А ты мне мешаешь. Везде суешь нос. Легавый!

– Не кипятись, Шурик. Вспомни: «Есть такая профессия – Родину защищать».

– Чепуха! Родину растащили на части старые партийные пердуны, когда мы там воевали. Каждый живет для себя. А ты прикрываешься политруковской болтовней.

– Для меня это не болтовня. Это стержень. Без него мир рухнет!

– Он уже рухнул! Мы все живем под его обломками. Задыхаемся! А ты не хочешь этого замечать. Ты и на лапу не берешь, потому что трясешься за свое положение.

– Посмотри, в кого ты превратился! Уже ни во что не веришь.

– А тебе какое дело?

– Хочу шанс тебе дать.

– Оставь его себе. Я никогда, слышишь, ни-ког-да не буду стукачом! Легавый! – Лысенко вылез из машины и с силой хлопнул дверцей.

В мастерской Нилы Белан, облокотясь на валик дивана, сидела вызывающе красивая женщина – артистка Жанна Самарина. Нила сидела в кресле напротив нее, по другую сторону стола, и делала наброски в альбоме.

– И этот автобус, старенькая дребезжащая «Кубань», – говорила Жанна, – становится настоящим благом. Здесь до тебя никому нет дела. Можешь часами беседовать с соседом о пустяках. Или изучать природу. Некоторые даже выходят из гостиницы рано утром пешком. И автобус их догоняет через несколько часов.

– А пыль? Жара? – Не отрываясь от работы, спросила Нила.

– А-а, – отмахнулась Жанна. – Но самое главное, конечно, публика. Доверчивая и благодарная провинциальная публика. Наш зритель! Они до отказа заполняют зал с неудобными скамейками. Старая сцена и плохое освещение. Но там, внизу, в темноте, люди живут собственной жизнью. Их смех, дыхание, возгласы – это часть нашего общения с ними. Иногда, когда они задеты за живое, мы сливаемся воедино. И тогда в зале наступает тишина. А на сцене царит настоящая жизнь!

– Кто знает, что такое настоящая жизнь?

– Один довольно неглупый человек сказал, что никакая любовь и ненависть не могут быть сильнее, чем страсти, бушующие на сцене между 19 и 22 часами каждый вечер. Правда, красиво?

– А как тебе это? – Нила протянула сделанный эскиз.

– О! Просто великолепно! Потрясающе! Особенно этот вырез!.. Но… Знаешь, дорогая, мне кажется, что все-таки… Словом, надо поискать какую-то грань между романтической драмой и карнавалом.

– Мне всегда казалось: любые награды – фарс!

– Но это не просто награда. Герой соцтруда! Конечно, сейчас многое переоценивается. И правильно! Я обеими руками голосую «за». Но какие-то ценности должны оставаться неизменными! А Батуев так много работает!

– Это еще не повод для всемирных торжеств. – Нила отобрала у нее эскиз.

– Как ты не понимаешь! Он хочет, чтобы это был праздник для всех. Не просто торжества по случаю… А карнавал! Настоящий маскарад! И мне отведена роль царицы бала!

– А ты помнишь, в каком наряде была Маргарита на балу у Воланда? – Спросила Нила, делая новый набросок.

– Нет?!

– В чем мать родила! Может, тебя такой костюм устроит?

– Вот мы и обиделись! И уже злимся! Художники – то-о-онкие натуры! Впечатлительные! О боже, как я не подумала раньше: надо выставить твои картины!

– Еще чего!

– Нет, правда! Какая я ветреная женщина! Представь: карнавал и выставка работ Нилы Белан! Это будет грандиозно!

В своем служебном кабинете с разных сторон стола над большим листом ватмана склонились Путилин и Мамонтов.

– Практически все трикотажные цеха имеют официальную крышу. – Рисовал кружочки Павлик. – Фонд культуры, Детский фонд, строительное управление №10…

– А этим зачем трикотаж? – Поинтересовался Путилин,

– Командир, вы упускаете из виду спецодежду.

– Неплохо.

– Да. Но все они работают на законных основаниях, фондируются в рамках переходной экономики.

– Неужели все так чисто?

– Нет, конечно. Крадут, приписывают, химичат с ценниками. Как и на любом производстве. Но суммы так себе: детишкам – на молочишко, отцам – на коньячок. Интерес возникает, когда в цех поступает сверхнормативное сырье. – Павлик стал рисовать квадратики над кружочками. – За один килограмм нити сверху дают до сорока рублей!

– А цех, скажем Артура, перерабатывает в месяц около десяти тонн нити. Значит, только за сырье он выплачивает что-то около четырехсот тысяч…

– Прибавьте сюда госцену. «Ваш человек в Гаване» отваливает теневикам ежемесячно минимум пятьсот штук.

– А сколько же он сам имеет?

– Считать чужие деньги нехорошо. Однако это не тот случай! Не знаю, что он пишет каждый раз в накладных. Но из килограмма полиэфирной нити он запросто может слепить один костюм под «Адидас». А это 120 рэ.

– И десять тонн сырья…

– …превращаются в один миллион двести тысяч советских рублей каждый месяц!

– Элементарно, Ватсон!

В кабинете генерала Донского кроме хозяина находились полковник Навалишин и Путилин.

Говорил Путилин:

– Механика обеспечения сырьем довольно проста. В адрес Солнечногорского производственного объединения «Химволокно» из края отправляются остродефицитные изделия, строительное оборудование, техника. Предметом обмена служат также бензин, мебель, цветные телевизоры, продукты питания и так далее. В обмен же поступает полиэфирная нить, из которой дельцы теневой экономики производят трикотажные изделия.

– Организованное экономическое вредительство, ага. Паразитируют, условно говоря, на трудностях момента, – промолвил генерал Донской.

– По предварительным оценкам, чистая прибыль только с этого вида бизнеса составляет сотни миллионов рублей в год. Такие средства требуют уже политического прикрытия, – продолжал Сергей.

– Послушаешь Сергея Георгиевича, прямо сицилийская «Коза ностра» у нас под носом орудует, – усмехнулся Навалишин.

– Хуже. У мафии свои законы. Она действует в государствах с развитыми правовыми структурами. У нас же – полный беспредел. «Коза ностре» не снились такие условия!

– Давайте не будем растекаться мыслью по деревьям, ага. Возвратимся, как говорится, к нашим баранам. – Остановил пикировку генерал Донской. – Кто верховодит кадриль?

– По оперативным данным, во главе преступной группировки стоит Батуев Константин Петрович, 1940 года рождения, руководитель объединения «Сельхозтехника»…

– Вот тебе и здрасьте, – крякнул генерал Донской. – Тут, понимаешь, намечается ему Героя соцтруда присудить, а мы, как говорится, в одном лице врага народа обнаруживаем. Антидюринг, проще сказать.

– По-моему, у Сергея Георгиевича это становится навязчивой идеей, – вставил слово Навалишин. – Посмотрите: недавняя история с Жолобовым, теперь – Батуев. Невольно напрашивается вопрос: кто следующий?

– Положим, бдительность еще никто не отменял, ага, – остановил его генерал Донской. – Но и факты, условно говоря, упрямая вещь. Одним словом, пока не увижу перед собой, ага, полную схему связей, строить предположения считаю категорически преждевременным явлением, тем не менее.

– К сожалению, – сказал Путилин, – мы пока не можем выявить все связи. Силы весьма ограничены.

– Великий Суворов учил: «Не числом, так умением!» – Напомнил генерал Донской. – Приходится с грустью констатировать, что многие оперативные, как говорится, работники утрачивают лучшие заветы наших дедов, и предков тем более. Что, впрочем, ни в коей мере не связано с возвратом к традициям пресловутых тридцать седьмых годов, ага. Сложной обстановке тотального страха и оголтелой подозрительности партия сказала однозначное «нет».

Лысенко и Жолобов в ярких мохнатых халатах отдыхали после сауны.

Перед ними на дубовом столе стояли водка, бутылки пильзенского пива, тарелки со снетком, раками, копченой севрюгой.

– Снова собрать такую сумму будет нелегко, – посасывая пиво, проговорил Жолобов.

– А ты постарайся, Сева, постарайся. Времени у меня мало.

Жолобов пожевал рыбку.

– Есть, конечно, один вариант.

– Какой?

– Помнишь того опера? В ресторане? Начальничка?

– Ну?..

– Есть люди, которые неплохо заплатили бы, если б он исчез.

– Ты, сука, – Лысенко схватил Жолобова за ворот халата. – Хочешь расплатиться со мной из чужого кошелька?

– Ты не так понял, – покрутил головой Жолобов, пытаясь высвободиться. – Просто можно было бы ускорить…

– Не финти, Сева. Если не хочешь иметь неприятностей со здоровьем. – Лысенко отпустил его.

Разлил по стопкам водку. Придвинул Жолобову.

– Слушай, а что ты задумал, а? – Спросил Жолобов, растирая шею. – Капиталистом хочешь стать? Свое дело затеваешь? Или за кордон собрался?

– Не суетись, Сева. Я же не интересуюсь, где ты берешь валюту.

– Ты на что намекаешь? – Насторожился Жолобов.

– Боже упаси! Никаких намеков! Предлагаю хлопнуть за дружбу и тесное сотрудничество. – Лысенко поднял свою стопку.

– За дружбу можно, – согласился Жолобов. – Мы должны помогать друг другу. Как в песне: если не мы, то кто?

Они чокнулись и выпили.

– Ладно, придумаем чего-нибудь, – проговорил Жолобов, разламывая рака.

Лысенко налил ему пива,

– Отдыхаю я у тебя душой, – сказал Жолобов, откидываясь к стенке, обитой деревом. – Полная расслабуха!

– Стараемся для друзей!

– Давай ключ, – протянул руку Жолобов.

Лысенко вложил в нее ключ на брелке.

Они поднялись. Прошли в другой зал. В бассейне плавали три девушки.

– Золотые рыбки, – сказал Лысенко.

Девушки помахали им ручками и поплыли в разные стороны, демонстрируя грациозные фигурки.

– В красном купальнике, – сказал Жолобов и направился к выходу из бассейна.

Лысенко спустился к воде. Позвал:

– Юленька!

В дверь позвонили. Сергей пошел открывать.

На пороге квартиры стоял Лысенко. Сергей присвистнул:

– Удивительное рядом!

– Можно войти?

– Нужно! – И уже в прихожей: – Чай, кофе, водка?

– Я не надолго.

– Тогда кофе, – решил Путилин, указывая на кухню.

В кухне Лысенко опустился на табурет возле стола, а Путилин стал молоть кофе. Молчали. Изредка бросали взгляды, кто первый начнет разговор.

Когда Путилин поставил кофе на огонь, Лысенко не выдержал:

– Мне предложили деньги, чтобы убрать тебя.

– И что ты? Согласился?

– Догадайся!

– А! Так ты пришел за этим! – Сергей поднял руки, демонстрируя, что оружия у него нет. – Вот он – я! Действуй! Что предпочитаешь: перышко, шило? Или яд в кофе?

– Не паясничай!

– Неужто отказался? – Сергей присел к столу рядом с Лысенко. – Или мало дали?

– Кончай трепаться!

– Тебе, боевому офицеру, уже заказывают «мокруху»! Не спрашиваю, кто. Он может быть подставным. Не в этом дело. Все равно его скручу. Но ты-то, ты, Шурик, уже прислуживаешь этой сволоте…

Закипел кофе. Путилин встал, чтобы его разлить.

– Неизвестно, кто в ком больше нуждается, – сказал Лысенко. – Они во мне. Или я в них. Я вон и тебе нужен.

– Пей кофе. – Путилин придвинул к нему чашку.

– А мне не нужен никто! И потому я сильнее всех вас! Я свободный человек! И никто мне не помешает!

– Все твои ребята так думают?

– Чужие мысли известны только Богу. Но умеют они только одно. Это точно. Хорошо воевать! А это никому здесь не нужно! Как и любая другая профессиональная работа.

– Предложи свои услуги в Карабахе. Оценят по достоинству.

– А расплачиваться чем будут? Мятыми рублями? На которые ни хрена не купишь? Нет уж, спасибо. Мы пойдем другим путем!

– Не боишься, что помешают?

– Кто?

– Да, хотя бы я!

– У тебя сил не хватит. Опять же: зачем тебе самому себе биографию портить.

– Но я могу и помочь… Опять же: чтобы биографию не портить.

– Я пришел к тебе не торговаться, – встал из-за стола Лысенко. – Мое дело предупредить. Перед Богом я чист. И перед тобой.

– Все путем, Шурик. – Путилин пожал ему руку.

Проводив Лысенко, Сергей послонялся по комнате. Потом достал с полки кассету. Включил видеомагнитофон.

А сам стал играть в «коробок». Спичечный коробок кладется на край стола этикеткой вниз. Щелчком его подбрасывают в воздух. Если упадет этикеткой вверх – одно очко, станет на ребро – пять очков, застынет перпендикулярно столешнице – десять очков. Очень интересная игра. Ее еще «тюремное очко» называют.

Фильм был иностранный. На английском языке. Но то ли Путилин смотрел его много раз и хорошо знал содержание, то ли появился дубляж, но вскоре герои заговорили по-русски. И, кроме того, удивительно напоминали они самого Путилина, Лысенко, инструктора из «Фланга», других ребят, будто их одни актеры играли.

…Сквозь джунгли пробирался отряд

— Где чертов проводник? – спросил командир.

– Будет ждать у реки, – ответил сержант.

– Сколько еще до этой канавы?

– Три мили, сэр…

Коробок упал этикеткой вверх.

…По реке плыли лодки. На передней вместе с командиром, сержантом и переводчиком находился потрепанный туземец неопределенного возраста.

– Скажи этой макаке: если попадем в засаду, я с него скальп сниму, – сказал командир.

Переводчик исполнил приказ. Туземец расплылся в улыбке и залепетал что-то на своем языке.

– Он говорит, что всегда мечтал поехать в Штаты. Штаты – великая страна. Они несут свободу всему миру. Он любит Штаты и свободу.

– Мне начхать на его любовь. Пусть возьмет шест и проверяет фарватер. Как бы на мину не напороться…

Коробок встал на ребро.

…Когда лодки свернули в протоку, с обоих берегов раздались выстрелы. Схватился за автомат сержант, но снайперская пуля пробила ему шею. Свалился в воду переводчик.

Командир поймал на мушку проводника. Но тот ловко подпрыгнул и ударом пятки выбил автомат. Командир вытащил кинжал. Туземец бросился на него. Завязалась схватка.

На других лодках отстреливались и гибли солдаты. Противник предпочитал не высовываться из зарослей.

Проводник сбил командира с ног. И, как кошка, прыгнул на него, моментально перевернул лицом вниз и, вывернув руку, отобрал кинжал. И тут же приставил его сзади к промежности противника.

– Одно движение, и я выпущу тебе яйца наружу, – на чистом английском языке произнес туземец.

Командир сник.

– Хорошие ребята, янки, – сказал проводник, – но совсем не умеют воевать…

Коробок снова встал на ребро.

…Молодая женщина в белом платье отбросила в сторону газету, с полосы которой улыбался командир из джунглей. Встала. Открыла бар, налила себе полстакана бурбона. Выпила залпом.

Женщина прошлась по квартире. Потерла пальцами виски. Потом решительно направилась к окну. Распахнула его.

Мимо сияющих окон небоскреба летела вниз женщина в белом платье…

Коробок, несколько раз перевернувшись в воздухе, встал на дыбы. Двадцать одно очко. Игра.

Путилин с силой опустил кулак на спичечный коробок. Расплющил его.

В агентурном номере гостиницы Путилин беседовал с Артуром. На столе стояли пустые бутылки из-под минеральной воды.

– Ну, а насчет моей просьбы не забыл? – спросил Путилин.

– У вас их всегда так много… Какой именно?

– Ну как же? Кто из наших в долю входит?

– А, вот вы о чем, Вадим Георгиевич… Так ведь я не со всеми знаком…

– Ладно, ладно, Артур, не скромничай. Твою информацию и перепроверять не надо.

Артур вытащил из кармана записную книжку. Написал на чистой странице фамилию и вырвал ее.

– Похоже, что этот, – сказал он, протягивая листок Путилину.

– Не слабо! – Выдохнул Сергей, взглянув на фамилию.

Он свернул листок вдвое и хотел положить в карман, но Артур ловко выхватил его. И быстро поднес к бумаге зажигалку.

– Подвиг разведчика, – усмехнулся Сергей.

– Береженный дольше дышит, – сказал Артур.

– На свободе?

– Ох, Вадим Георгиевич, не можете вы, чтобы не напомнить…

– Да это так, к слову, – отмахнулся Путилин. – Скажи лучше, как можно отследить все поставки полиэфирной нити в край?

– Тоже мне, задачка. Поставщик-то один – Солнечногорский комбинат. У них в отделе сбыта хранятся все накладные. Кому, сколько, когда. А у нас ничего не найдете, пустая затея. Документы потеряны или подменены. Только там ищите. Им все равно, кому нитки поставлять.

– Золотая голова у тебя, Артур! И такому шалопаю досталась!

Артур довольно улыбнулся

Нила Белан развешивала свои картины в галерее Дворца культуры «Труженик». Ей помогали двое парней в рабочих комбинезонах.

Неслышно отворилась дверь, и в галерею зашел Путилин. Тихо подошел к развешанным уже картинам. Стал рассматривать.

Один из парней толкнул в бок Нилу, показав головой на незваного гостя. Нила вытерла руки тряпкой и подошла к Путилину.

– Вы из Дворца культуры? – Спросила она.

– Что? – Очнулся от созерцания ее работ Сергей. – Нет, что вы…

– Из Союза художников?

– Господь с вами…

– А тогда?..

– …что здесь делаю? – Продолжил за нее Сергей.

Нила утвердительно качнула головой.

– Смотрю. Любуюсь. Пытаюсь понять.

– Но экспозиция еще не завершена.

– А разве по части нельзя понять целое?

– Вы что – археолог?

– В какой-то мере. Тоже вожусь с загадками прошлого.

– Тогда понятно. А то нормальные люди предпочитают смотреть, когда все завершено.

– Так я произвожу впечатление ненормального?

– Ну, это в том смысле, что все мы немного того. Как у Маяковского: «Мама! Ваш сын прекрасно болен!»

– Это комплимент?

– Конечно. Первому зрителю!

– Хотите услышать ответный?

– Ничего не имею против. – Нила склонила голову набок.

– Вы интересный художник. Когда работаете в реальном пространстве. А вот аллегории вам хуже удаются.

– Что вы имеете в виду?

– Взять хотя бы эту работу. – Сергей указал на картину, которую мы видели в мастерской художницы.

Они подошли к ней.

– «Молитва». – Прочитал Путилин на этикетке.

– Да, это молитва. Кстати, основана на реальных событиях.

– Догадываюсь. Афганистан?

– Да.

– Вы были там?

– Нет. Но мой близкий человек прошел через этот ад.

– Вы тогда уже были с ним?

– Нет!

– А откуда знаете?

– Он мне рассказывал… Да, какого дьявола?.. Художнику не обязательно все непосредственно видеть! Главное – подлинность чувств!

– Но разве может быть действенной молитва вместо другого?

– Вы полагаете?

– Конечно, можно молиться за чье-то здоровье, жизнь, благополучие. И так далее до бесконечности. Но от имени другого молиться – это, простите, святотатство! В таком случае отсутствует покаяние. И значит – вина остается.

– Вы рассуждаете, как верующий человек.

– Ну что вы…

– Не верите в Бога?

– Только в справедливость!

– А я уж было подумала, что вы искусствовед.

– Отчего?

– Они все теперь спят, положив Библию под подушку, – рассмеялась Нила.

– Да, нет, – сделал неопределенный жест Путилин. – А вы, кстати, на трикотажной фабрике не работали?

– Был такой эпизод в моей биографии. Сразу после института. Была художницей по тканям. Откуда знаете?

– О биографии мастера говорят его произведения. – Сергей показал рукой на соседнюю с «Молитвой» картину.

– Ах, это… У вас потрясающая память!

– Популярный был рисунок!

– Спасибо за ответный комплимент.

– Ради бога, – развел руками Сергей. – А сейчас контакты с трикотажниками не поддерживаете? На майках, кажется, появляются похожие элементы?

– Обращаются иногда ребята. По старой памяти. Делаю им эскизы. Но это так, халтура. Ради денежки!

Распахнулась дверь. В галерею боком протиснулся Лысенко с несколькими большими картинами, завернутыми в холстину.

– И делал я благое дело! – Громко продекламировал он, и вдруг увидел Путилина рядом с Нилой. – Однако!

Лысенко поставил картины у двери и направился к ним.

– Здравствуй, Шурик! – Радостно произнес Путилин.

– Привет! – Лысенко пожал протянутую руку.

– Вы знакомы? – Удивилась Нила.

– Да, – ответил Лысенко. – Но не знал, что и вы знакомы.

– Мы только что познакомились, – сказала Нила и пошла к принесенным работам.

– Зачем пришел? – Спросил Лысенко, когда они остались одни.

– Случайно заглянул, – сказал Путилин.

– Врешь!

– Тебе уже повсюду заговоры мерещатся!

– Ты просто так не придешь!

– Зашел посмотреть ее работы. Такой ответ тебя устроит? – Путилин взглянул на наручные часы. – Да мне уже и пора.

– Не впутывай ее в свои дела! – Заступил ему дорогу Лысенко. – За нее глотку перегрызу!

– Ты чего, Шурик? – Отстранил его Путилин. – Нервы надо беречь!

И пошел к выходу. А перед тем, как уйти, сказал Ниле:

– Желаю удачной выставки!

– Благодарю, – отозвалась Нила.

А когда к ней подошел Лысенко, спросила:

– О чем вы говорили?

– Так, ни о чем.

– Странный он человек, – сказала Нила, и прижалась к Лысенко.

Путилин шел по набережной. Резкий звук автомобильных тормозов заставил его оглянуться. И вовремя! Свернув с мостовой на тротуар, прямо на него на полной скорости мчалась «девятка».

Находившийся рядом народ бросился врассыпную.

Путилин успел повернуться лицом к машине и, когда она, казалось бы, неминуемо должна была сбить его, прыгнул на капот. Ухватился левой рукой за зеркальце, правой вытащил пистолет. Выстрелил в двигатель.

Но «девятка» с повисшим на ней человеком продолжала лететь вперед. Более того, из окна высунулся парень и стал бить Путилина по пальцам, сжимавшим зеркальце.

Путилин прижал голову к капоту и со всего маху ударил рукояткой пистолета по ветровому стеклу. Со свистом разлетелись осколки.

– Атас! – Крикнул сидевший рядом с водителем парень, и открыл на ходу дверцу.

Путилин наставил пистолет на водителя. Пассажир выпрыгнул из кабины, а водитель с испугу резко вывернул руль.

Путилин разжал пальцы, сжимавшие зеркало, и, оттолкнувшись, полетел через крыло на асфальт.

Автомобиль со всей скорости налетел на чугунную цепь, соединявшую бетонные тумбы на набережной, и, кувыркнувшись в воздухе, упал в реку.

Встав на ноги, Сергей увидел спину убегавшего парня. Бросился вдогонку.

На площади перед мостом инспектор ГАИ сержант Свистунов любезничал с продавщицей мороженого. Его служебный мотоцикл с люлькой стоял в стороне.

Пробегавший мимо преступник прыгнул на сидение, мгновенно завел мотоцикл и помчался в сторону моста.

– Это же табельный транспорт! – Заорал ему вслед ошеломленный происшедшим сержант Свистунов. – Придется ответить по всей строгости!

Выскочив на площадь, Путилин на секунду замер, оценивая ситуацию. А потом подбежал к группе молодых людей, сидевших на скамейке, возле которой стояла новенькая «Хонда».

– Быстро ключи! – Приказал Путилин.

Сейчас в его внешности было нечто такое, что заставило длинноволосого пацана, не споря, протянуть ему ключ от мотоцикла.

Взревев, «Хонда» полетела к мосту.

– Не бейте его по лицу! Только по почкам! По почкам! – Напутствовал Сергея сержант Свистунов, приняв его за добровольного помощника милиции.

Вылетев на мост и лавируя между движущимся транспортом, Путилин заметил впереди желтый мотоцикл. Стал к нему приближаться.

Между ними оставался грузовик с танковой платформой вместо прицепа, когда Путилин увидел желтый сигнал светофора у последнего пролета моста. Мотоциклист тоже его заметил и прибавил скорость.

Путилин выжал до отказа ручку газа и, используя одну из салазок застывшей перед ним платформы в качестве трамплина, поднял мотоцикл в воздух.

«Хонда» перелетела через грузовик и успела прошмыгнуть между двинувшимися с обеих боковых сторон машинами.

Замелькали дома, улицы, палисадники.

Не выдерживая погони, милицейский мотоцикл заскочил в проходной двор. «Хонда» за ним. Они петляли по лабиринтам старых дворов. Стремясь оторваться, желтый мотоцикл свернул к арке между домами.

Арка оказалась заставленной мусорными баками. Проехать между ними было невозможно. Преступник бросил мотоцикл и выбежал на улицу.

Подъехав к арке, Путилин сдал немного назад и, выжав скорость, продемонстрировал трюк «гонки по вертикали», проскочив по стене над баками.

Парня он догнал довольно быстро. Поднял мотоцикл на дыбы и сбил беглеца ударом переднего колеса.

Когда Сергей наклонился над ним, парень от страха вжался в асфальт:

– Только не убивайте! Дяденька, я не хотел! Это Юрка Гроб заставил!

Оставив машину на улице, Путилин и Павлик вошли в кафе «Виктория». Павлик отправился в слабо освещенный зал, а Путилин задержался в холле у зеркала.

Павлик подошел к стойке и что-то спросил у бармена. Выслушав ответ, вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой, но прикуривать не стал, передумал.

Получив условный сигнал, Сергей открыл дверь мужского туалета.

– Господи, что у тебя здесь делается, батя? – Возмущенно спросил у швейцара, служившего также гардеробщиком.

– Опять заблевали кафель! – Заранее возмутился швейцар, выползая из гардероба.

Когда он приблизился к туалету, Путилин втолкнул его в кабинку и защелкнул снаружи задвижку. Потом закрыл входную дверь на щеколду.

Павлик же подошел к столику, на который указал бармен. Юра Гроб сидел с двумя красавицами – беленькой и черненькой, и потягивал с ними шампанское.

– Слушай, тебя зовут, – постучал его по плечу Павлик.

– Отзынь, чучело, – бросил через плечо Юра Гроб.

– Ты – Юра Гроб?

– Допустим! – Юра поднял глаза к потолку, показывая подружкам, как его забодали просители.

Те понимающе захихикали.

– Тебя Артур в фойе ждет.

– Не дадут культурно отдохнуть, киски, – пожаловался красавицам Юра, и – Павлику: – Веди, Сусанин!

Увидев в холле Сергея, Юра попятился было назад, но Павлик надежно прикрывал дверь. Предпринять же что-либо Юра не успел, поскольку удар Путилина согнул его пополам.

– Узнал, козлик?

Юра Гроб прохрипел что-то в ответ и, шагнув в сторону, вытащил из заднего кармана нож. Нажал на кнопку – вылетело лезвие.

– Убивать буду, суки! – Закричал он, беспорядочно размахивая ножом.

Взять его на прием Сергею особого труда не составило. Через несколько секунд нож валялся на полу, а Юра с заломленной назад рукой бился под Путилиным.

– Кто навел? – Спросил Сергей, приподняв за волосы его голову.

– Пошел на хер, фраер!

Сергей опустил голову Юры на цементный пол.

– Ну?

Молчание. Сергей повторил операцию.

– Я спрашиваю: кто навел?

– Бей, гестапо! Партизаны молчат на допросах! – Неожиданно закричал Юра Гроб.

– Сейчас покажу тебе гестапо. – Павлик опустился рядом с ним на корточки.

Вытащил пистолет и поднес ствол к носу Гроба с такой силой, что у того потекла кровь. Павлик передернул затвор:

– Секунда, и тебя не будет. – И совершенно страшным голосом: – И-мя?!

– Францевич… – Выдавил из себя Гроб.

– Не понял?

– Вольдемар Францевич.

– Кто он?

– Директор.

– Чего?

– Дома культуры!

– Что сказал?

– У жены, говорит, хахаль завелся. Просил убрать…

– Фу, чёрт! – Поднялся с колен Павлик.

– Ну, вот видишь, все хорошо! А ты горячился, – проговорил Сергей, помогая Юре Гробу встать.

Павлик достал из кармана носовой платок, вытер кровь с лица Юры. А Сергей надел на него наручники.

– Почему тебя Гробом называют? – Поинтересовался Павлик.

– Потому, что бью только два раза. – Осклабился Юра. – Первый – в торец, второй – по крышке гроба!

– Это серьезное заявление, – сказал Павлик и двинул его локтем под дых. – Поедешь с нами!

Директор Дворца культуры «Труженник» Вольдемар Францевич Вальдман был пухл и розовощек, и как положено человеку, занятому взращиванием талантов, имел маслянистые глазки.

Павлик разыскал его в музыкальном классе, на репетиции детской хоровой капеллы.

– Идет репетиция! Закройте дверь! – Громким шепотом произнес Вальдман, заметив Павлика в дверях.

– К вам делегация из крайсовпрофа! – Таким же громким шепотом ответил Павлик.

Руководительница капеллы покосилась на них, но не прервала дирижирования.

– Не расслабляйтесь, друзья! – Все тем же громким шепотом простился Вальдман с хористами и сделал несколько дирижерских пассов.

– Даровитые ребята! Надо поддерживать! И пропагандировать! – Говорил Вальдман Павлику в коридоре. – Но рядовой зритель холоден к классике. Ему рок-н-ролл подавай! А что вы хотите: влияние массовой культуры! А вы, по какому вопросу, товарищ? По кружковой работе?

– Нет.

– Тогда – по народному творчеству? Угадал, да?

– Тоже нет.

– Ну, значит, в связи с карнавалом…

– Ага. Насчет маскарада.

– Грандиозный будет праздник! Запоминающееся зрелище! Мы с товарищем Батуевым уже утвердили окончательный план.

В дверях директорского кабинета они немного потолкались, пропуская друг друга вперед, пока Павлик не подтолкнул Вальдмана за порог.

Зайдя в свой кабинет, Вольдемар Францевич опешил. Там его поджидали Путилин и Юра Гроб.

– Позвольте представиться. – Сергей сунул под нос директору служебное удостоверение. – Майор Путилин, а это – старший лейтенант Мамонтов. Ну, а этого человека, думаю, вам представлять не нужно. – Сергей указал на Юру Гроба.

– Знакомы, – кивнул Вальдман, опускаясь на подставленный Павликом стул.

– Ну что, Вольдемар Францевич, будем говорить? Или играть в молчанку?

– Мне нечего скрывать! Я советский человек! И с родственниками за границей отношений не поддерживаю! Только, прошу вас, пусть он уйдет, – директор кивнул в сторону Юры Гроба.

– Уведи, – приказал Павлику Путилин.

Павлик вывел Юру Гроба из кабинета.

– Итак? – Сергей приставил свой стул поближе к Вальдману.

– Я всегда уважал наши органы. Откуда мне было знать, что вы из органов? У меня дядя работал в органах! Дядя Вальтер! Не знали?

– Нет.

– У меня детки… Жена моложе на пятнадцать лет… А они впутывают в такое дело!

– Кто?

– Ну, эти, как же. Очень влиятельные люди. Спрашивают: нет ли на примете подходящего человека? А тут как раз Юра заглянул. Я и подумал, а почему бы не помочь. Но если бы я знал, что вы из органов, сразу бы отказался. Даже, может быть, вам сообщил!

– Это еще не поздно сделать, Вольдемар Францевич. Кто вас попросил об услуге?

– Очень влиятельные люди. Настолько влиятельные, что у меня не хватило сил отказать.

– А фамилии у них есть?

– Есть, конечно, есть! Все как полагается: имя, фамилия, отчество. А как же! Очень влиятельные люди!

– Хватит дурака валять! Назовите фамилии.

– Не могу. Раздавят они меня, – всхлипнул Вальдман. – А у меня жена, детки…

– Любите их?

– Очень! Детки такие талантливые: на виолончели играют…

– Ничего, будут вам в лагерь письма писать.

– Господь с вами…

– А жена развод оформит. Это не сложно, если муж в заключении.

– Ах, не будьте так жестоки!

– Это я жесток? Что вы, Вольдемар Францевич! Посмотрите, что с вами в лагере сделают. Вот уж где познакомитесь с настоящей жестокостью.

– Боже, боже! – Стал кусать ногти Вальдман. – Что делать? Что же делать? Никто не заступится за бедного служителя культуры! Никому теперь не нужна культура! Остаточный принцип!

– А ведь мы вам можем помочь, – положил ему руку на плечо Путилин. – И защитить! И семью не дадим в обиду!

– Это правда?

– Слово офицера!

– Значит, правда, – облегченно произнес Вальдман. – Органы всегда на страже! Советские органы не дадут в обиду советского человека, правда?

– Вы можете полностью положиться на нас, Вольдемар Францевич. А кстати, как фамилия человека, который навлек на вас такие неприятности?