Czytaj książkę: «Медитации на мысли Василия Розанова. том 2»

Czcionka:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Василий Васильевич Розанов – великий русский писатель и философ родился (20 апреля (2 мая) 1856 года Ветлуга, Костромская губерния, Российская империя – умер 5 февраля 1919 года Сергиев Посад, Советская Россия) – русский религиозный философ, литературный критик и публицист. Вот так его в Википедии, с чем я не согласен, ибо Василий Розанов был не религиозным философом, а был философом и писателем мирового масштаба, который сумел сконцетрировать свою мысль до такой степени, что добрался до самой сущности человека, его метафизических корней.

Конечно Василий Розанов был грешником, как и все мы, и не был идеальным человеком, но осознание им своей ничтожности и несовершенства всего земного мира, как ни странно возвысило его, и дало ему возможность взглянуть далеко за горизонт человеческого опыта, в тот самый трансцендентный мир, закрытый от нас всеми богами.

Он жил на стыке столетий, и жил самой мучительной жизнью, рано потеряв своих родителей, он воспитывался своим старшим братом, которому было не до него. В 1880 году будучи студентом 3 курса, Розанов женился на бывшей возлюбленной великого русского писателя Достоевского – на Аполлинарии Прокофьевне Сусловой, и обрек себя на жизнь с деспотичной и ревнивой женщиной, которая была намного старше его. и которая потом не давала ему развода, из-за чего Розанов вынужден был жить со второй женой без оформления брака, чем он очень тяготился, т. к. разрешения на развод не давала и русская православная церковь. Также его работа журналистом в различных газетах явила загадочный пример аполитичности или смешения его политических взглядов, он писал статьи то для монархических изданий, то для либерально-демократических печатных изданий, то даже для черносотенцев. И все же Бог явил ему истинного друга, спутника жизни в лице второй и незаконной жены – Варвары Дмитриевны Бутягиной – вдове – жене его покойного друга, преподавателя Елецкой гимназии, которая была верующей и очень мучилась, поскольку церковь в лице ее служителей не давала Розанову развод без согласия его жены. Однако Розанов не был бы Розановым, если бы не успокоил свою любимую жену тайным венчанием.

Парадоксальность его мыслей поражает своей глубиной и сверхчувствительной отточенностью.

В 1964 году американский писатель Сол Беллоу получил Нобелевскую премию за свой роман «Герцог», в котором его главный герой постаревший еврей Мозес постоянно цитирует розановские мысли. Правда, к чести Сола Беллоу, он всегда подчеркивает вкрапление в свой роман его мыслей. Почти каждый год я стал ездить весной в Сергиев Посад, в Черниговский Гефсиманский скит, где Василий Розанов был похоронен рядом со своим духовным другом – русским писателем и философом Константином Леонтьевым. Правда, могилы, как таковой нет, поскольку большевики в 1922 году сравняли все могилы, уничтожив их, но добрые люди поставили 2 креста на месте, где были погребены Константин Леонтьев и Василий Розанов. Вот так совершенно неожиданно сбылось пророчество самого Василия Розанова:» – Какой вы хотели бы, чтобы вам поставили памятник? – Только один: показывающим зрителю кукиш!» («Опавшие листья. Короб второй и последний»)

В мыслях Василия Розанова не случайно промелькнуло это явное предчувствие, он очень тонко ощущал материю жизни и ее тайну. На могиле Розанова в 1919 году был поставлен деревянный крест, и на нем была надпись из Евангелия, сделанная его духовным другом – священником, ученым и философом Павлом Флоренским: «Неисповедимы пути твои, Господи!» Кстати, трагичную судьбу Павла Флоренского Розанов также предчувствовал и описал это предчувствие – свой сон на пароходе в путевых очерках «Инапя земля. Иное небо».

За несколько лет написания медитаций на мысли Розанова, он мне стал родным, живым и вполне ощутимым. Я даже не удивлюсь, если мы с ним встретимся там, на том свете, и пожмем друг другу руки, откуда бегут на бумагу и в комп мысли! Вот-с!

Самые лучшие произведения Розанова «Уединенное», «Опавшие листья – короб первый, короб второй и последний», «Последние листья», «Апокалипсис нашего времени», «Люди лунного света», «Темный лик», «Иная земля. Иное небо», «Во дворе язычников». Впрочем, у него тьма великолепных мыслей и книг!

Медитация 334

«Отроду я никогда не любил читать Евангелия. Не влекло. Читал
– учась и потом, – но ничего особенного не находил. Чудеса (все
«победы» над природой) меня не поражали и даже не занимали.
Слова, речи – я их не находил необыкновенными, кроме какой-то загадки лица, будущих знаний (разрушение храма и Иерусалима) и чего-то вещего. Напротив, Ветхим Заветом я не мог насытиться: все там мне казалось правдой и каким-то необыкновенно
теплым, точно внутри слов и строк струится кровь, при том родная!
Рассказ о вдове из Сарепты Сидонской мне казался «более христианским, чем все христианство».
Тут была какая-то врожденная непредрасположенность: и не невозможно, что она образовалась от ранней моей расположенности к рождению. Есть какая-то несовмещаемость между христианством и «разверстыми ложеснами» (Достоев.).»
(однако певчих за обедней с «Благословен Грядый во имя Господне» – я никогда не мог слушать без слез. Но это мне казалось зовом, к чему-то другому относящимся к Будущему и вместе с тем к Прежде Покинутому).»
Василий Васильевич Розанов
«Опавшие листья. Короб первый»

Несовместимость веры и ложесн разверстых —
Вот что – тяжко мучает – меня —
Наши предки – дети – пели песни —
Вечной бездны – не страшась – как и огня!

Медитация 335

«Можно рассказать о себе очень позорные вещи – и все-таки рассказанное будет „печатным“; можно о себе выдумывать „ужасы“ – а будет все-таки литература». Предстояло устранить это опубликование. И я, который наименее опубликовывался уже в печати, сделал еще шаг внутрь, спустился еще на ступень вниз против своей обычной «печати» (халат, штаны) – и очутился «как в бане нагишом», что мне не было вовсе трудно. Только мне и одному мне. Больше этого вообще не сможет никто, если не появится такой же. Но я думаю, не появится, потому что люди вообще индивидуальны (единичные в лице и «почерках»).
Тут не качество, не сила и не талант, a sui generis generatio. Тут, в конце концов, та тайна (граничащая с безумием), что я сам с собой говорю: настолько постоянно и внимательно и страстно, что вообще, кроме этого, ничего не слышу. «Вихрь вокруг», дымит из меня и около меня, – и ничего не видно, никто не видит меня, «мы с миром незнакомы». В самом деле, дымящаяся головешка (часто в детстве вытаскивал из печи) – похожа на меня: ее совсем не видно, не видно щипцов, которыми ее держишь. И Господь держит меня щипцами. «Господь надымил мною в мире».
Может быть.
(ночь).»
Василий Васильевич Розанов
«Опавшие листья. Короб первый»

Надымил Господь Всемудрый – мною в мире —
Я – точно – в бане – оголился нагишом —
Иль с хмельным народом – речь веду
в трактире —
А всем приятно слушать – сладко – хорошо!

Медитация 336

«Рождаемость не есть ли тоже выговариваемость себя миру…
Молчаливые люди и не литературные народы и не имеют других
слов к миру, как через детей.
Подняв новорожденного на руки, молодая мать может сказать:
«Вот мой пророческий глагол».»
Василий Васильевич Розанов
«Опавшие листья. Короб первый»

Вот мой – пророческий глагол —
Рожденье – Слово – обратившееся к миру —
У Древа Жизни – вечный ствол —
Подобьем божьим распростерт одним пунктиром!

Медитация 337

«…«мое влияние» было бы в расширении души человеческой, в том, что «дышит всем» душа, что она «вбирает в себя все». Что душа была бы нежнее, чтобы у нее было больше ухо, больше ноздри. Я хочу, чтобы люди «все цветы нюхали»…
И – больше, в сущности, ничего не хочу:
И царства ею сокрушатся,
И всем мирам она грозит
(о смерти). Если – так, то что остается человеку, что остается
бедному человеку, как не нюхать цветы в поле.
Понюхал. Умер. И – могила.»
11 июля 1912.
Василий Васильевич Розанов
«Опавшие листья. Короб первый»

Цветок понюхал – умер – и могила —
Тебя – невидимым бессмертьем – окрылит —
По полю бродишь – здесь – с тоскливой миной —
Имея с Богом – очень чудный вид!

Медитация 338

«С рождением Христа, с воссиянием Евангелия все плоды земные вдруг стали горьки. Во Христе прогорк мир, и именно от Его сладости. Как только вы вкусите сладчайшего, неслыханного, подлинно небесного – так вы потеряли вкус к обыкновенному хлебу. Кто же после ананасов схватится за картофель. Это есть свойство вообще идеализма, идеального, могущественного. Великая красота делает нас безвкусными к обыкновенному. Все „обыкновенно“ сравнительно с Иисусом. Не только Гоголь, но и литература вообще, науки вообще. Даже более: мир вообще и весь, хоть очень загадочен, очень интересен, но именно в смысле сладости – уступает Иисусу. И когда необыкновенная Его красота, прямо небесная, просияла, озарила мир – сознательнейшее мировое существо, человек, потерял вкус к окружающему его миру. Просто мир стал для него горек, плоcк, скучен. Вот главное событие, происшедшее с пришествием Христа.»
Василий Васильевич Розанов «Темный лик»

Красота Христа вмиг ослепила всех —
Идеальность его черт смутила смертных —
Человек с ним ощутил свой жуткий грех —
И с тех пор любое счастье в мире меркнет!

Комментарий: Дочь Василия Розанова – Татьяна считала его книгу «Темный лик» антихристианской и просила отца, когда он умирал, отречься от нее, но Розанов не стал, сказав, что в ней многое верно. Его друг и священнослужитель – философ, ученый и писатель Павел Флоренский полагал эту книгу очень спорной, но только не антихристианской. Розанов утверждал, что язычество – это религия юности, а христианство – старости. Книга действительно спорная, но интересна необыкновенным взглядом Розанова, и в ней есть что-то истинное, или очень близкое к ней. Вот-с!

Медитация 339

«Неводом „прощения“,доброты своей, снисхождения – христианство охватило бездны предметов, ему вовсе ненужных, в его глазах ничтожных; схватило „князя мира сего“ и повлекло его – к умалению. Христианство есть религия нисходящей прогрессии, вечно стремящаяся и никогда не достигающая величины: „Христос +0“. В каждый день и в каждый век, и во всяком месте, и во всякой душе человеческой получалось „Христос + еще что-нибудь“, „Христос + богатство“, „Христос + слава“, „Христос + удобства жизни“. Но это „что-нибудь“, прибавленное ко Христу, в душе нашей всегда только снисходилось и малилось по мере возобладания Христа. „Князь мира сего“, таял, как снежный ком, как снежная кукла весной около солнца-Христа. Собственно был оставлен христианам очерк „князя мира сего“, семьи, литературы, искусства. Но нерв был выдернут из него – осталась кукла, а не живое существо. Как только вы попробуете оживлять семью, искусство, литературу, как только чему-нибудь отдадитесь „с душою“, – вы фатально начнете выходить из христианства. Отсюда окрики от. Матвея на Гоголя. Не в том дело, что Гоголь занимался литературою. Пусть бы себе занимался. Но варенье должно быть кисло. Гоголь со страстью занимался литературою: а этого нельзя! Монах может сблудить с барышней; у монаха может быть ребенок; но он должен быть брошен в воду. Едва монах уцепился за ребенка, сказал: „не отдам“; едва уцепился за барышню, сказал: „люблю и не перестану любить“ – как христианство кончилось.»
Василий Васильевич Розанов «Темный лик»

Неводом – прощенья – доброты —
Христианство охватило всех людей —
Жаль – что с ним – живые без мечты —
Сходили с грустью в мир теней!

Медитация 340

«Христос никогда не смеялся. Неужели не очевидно, что весь смех Гоголя был преступен в нем, как в христианине?! Я не помню, улыбался ли Христос. Печать грусти, пепельной грусти – очевидна в Евангелии. Радости в нем есть, но совершенно особенные, схематические, небесные; радости с неизмеримой высоты над землей и человечеством. Не будем обманываться „лилиями полевыми“. Это, во всяком случае, не ботаника и не садоводство, не наука и не поэзия, а только схема, улыбка над землею. В том и дело, что Евангелие действительно не земная книга, и все земное в высшей степени трудно связуемо или вовсе не связуемо с ним в один узел; не связуемо иначе, как искусственно и временно.»

Василий Васильевич Розанов «Темный лик»

Евангелие – книга внеземная —
Христа улыбка в небесах парит —
Никто – ей на земле обладает —
Имея – грех в душе – и отпечаток – стыд!

Медитация 341

«Вообще вся история, быт, песни, литература, семья суть задержки, теперь уже слабые – со времени Христа слабые – задержки мирового испепеления всех вещей во Христе-смерти. Смерть – вот высшая скорбь и высшая сладость. Таинство смерти никто ведь не разгадал. Она венчает скорби, а в скорбях истома таинственной эстетики. Трагедия трагедий. С этих точек зрения Христос есть Трагическое Лицо – как всегда и открывалось человеку, вождь гробов – как опять же это открывалось человеку: а мы не знаем, что это все – божественное, и именно не знаем – поскольку еще живем, так как жизнь есть „та сторона“, „изнанка“ Бога. Пытаются смерть отождествить с рождением. Возможно. Но отчего, например, рождение не отождествить со смертью? Когда родился человек – он в сущности умер; утроба матери – могила, уже зачатие меня – переход в смерть. Дело в том, что „здесь“ и „там“ пропастью разделены, как „низ“ и „верх“, „наружное“ и „внутреннее“. И что бы ни поставили на одном, какой бы термин, какой бы значок ни начертали – на другой придется выставить термин противоположный. „Мир“, „бытие“, „жизнь наша“ – не божественны; значит, „гроб“, „после кончины“, „тот свет“ – божественны. Или обратно: „мир“, „бытие“, „жизнь наша“ – божественны; тогда „гроб“, „после кончины“, „тот свет“ – демоничны. Но очевидно, что Иисус – это „Тот Свет“, поборающий „этот“, наш, и уже поборовший.»
Василий Васильевич Розанов «Темный лик»

Иисус – Тот свет – уже забравший Этот —
В его лице трагичном – наша Смерть —
Освещена таким безумным светом —
Что мы живем – уже готовясь умереть!

Медитация 342

«Грех, смерть, стыд – связаны, как числитель и знаменатель одной дроби.
Изменяется знаменатель – не остается тем же и числитель, хотя бы цифра его была бы та же. У греков «не было чувства греха» (Хрисаноф). Как же они
смотрели на пол? Обратно нашему. Как мы смотрим? Как на грех. Грех и пол
для нас тождественны, пол есть первый грех, источник греха. Откуда мы это взяли? Еще невинные и в раю мы были благословенны к рождению. Мысль, что в
рождении семьи, в поле, содержится грех, есть одна из непостижимых исторических аберраций; она сейчас же перенесла святость в смерть, в гроб.
Как только человек подумал, что в рождении – грех, испугался его, застыдился,
сейчас же святость и славу он перенес в могилу и за могилу, и поклонился смертному и смерти».
Василий Васильевич Розанов
«Концы и начала, „божественное“ и „демоническое“, боги и демоны» (статья)

Когда связались – грех – и смерть – и стыд —
Когда пришло сознание пола – как проклятья —
Человек был превращен – в скорбящий вид —
Лишь за могилой ждущий святости в объятьях!

Медитация 343

«Он был демоничен, т. е. отрицателен по отношению к целому фазису всемирной истории, и отрицателен не по чувству, не по складу сердца, а по целому систематическому воззрению на историю, по «идеям» и «мыслям». Это его знаменитый
взгляд на 3 фазы всякого исторического развития, – первичной простоты, последующего цветущего усложнения и вторичного упрощения наступающего перед смертью.»
Василий Васильевич Розанов «Константин Леонтьев» (статья)

Философ – демон – он историю сравнил —
С цветком цветущим – увядающим – не сразу —
Точно с Богом чуя – равновесье сил —
Он – в купе с Вечностью —
раскрыл свой мощный разум!

Медитация 344

«Безнравственность его относится совершенно очевидно только к любви, к разгулу,
к «страстям», к «эротике» особенно. Но, если не ошибаюсь, этим грешил и А. С. Пушкин, коего никто «безнравственным» не считает. Дело – бывалое, дело – мирское.
«Ну, что же, все от Адама с Евой».
Вообще следовало бы раз и навсегда и относительно всех людей на свете выкинуть эротику и страсти из категории моральных ценностей.»
Василий Васильевич Розанов «Константин Леонтьев» (статья)

Безнравственный – но лишь в одной любви —
В разгуле своей жаркой страсти —
Писатель бедный – маялся средь тьмы —
Не ощущая в жизни собственного счастья!

Медитация 345

«Бог – в тайне. Разве не сказано было сто раз, что Он – в тайне? Между тем Мережковский вечно тащит Его к свету, именно как вот рекламы – напоказ, на вывеску, чтобы все читали, видели, знали, помнили, как таблицу умножения или как ученик высекшую его розгу. Что за дикие усилия! „Бог в тайне“: иначе Его нельзя. Не наблюдали ли вы, что во всем мире разлита эта нежная и глубокая застенчивость, стыдливость, утаивание себя, – что уходит, как в средоточие их всех, в „неизреченные тайны Божия“ и, наконец, в существо „Неисповедимого Лица“? От этого все глубокие вещи мира не выпячиваются, а затеняются, куда-то уходят от глаза, не указывают на себя, не говорят о себе. По этим качествам мы даже оцениваем достоинство человека. Но это – качество не моральное, а космологическое, хотя оно простирается и в мораль, властвуя над нею. Мне прямо не хотелось бы жить в таком плоском мире, где вещи были бы лишены этой главной прелести своей, что они не хотят быть видимы, что они вечно уходят, скрываются. Это во всей природе. Брильянты и все драгоценные вещи глубоко скрыты внутри каменной твердыни гор, и без науки, без искусства, без труда, работы – недостижимы, как фараоны, уснувшие в пирамидах. Вот пример этой тайны мира: она начинается в камнях, а оканчивается в человеке, который творит поэзию и мудрость в глубоком уединении, в одиночестве, точно спрятавшись, никогда не на глазах другого, хотя бы самого близкого человека: „Нужно быть одному“, – тогда выходит святое, лучезарное, чистое, целомудренное! Но в человеке это еще не кончено: есть Бог, которого „нигде же никто видел“, как говорится в книгах. Бог как бы впитал в себя всю мировую застенчивость и ушел в окончательную непроницаемость. Вспомним закон устроения Святого Святых, где было Его присутствие. Вечная тьма там. Никому нельзя входить. Вот – закон. Да, „закон Божий“ – застенчивость. Без нее тошно жить, без нее невозможно жить. Цена человека сохраняется, пока он „не потерял стыд“, т. е. вот затененности поступков и лица, скромности, вуалированности всего около себя и в себе…»
Василий Васильевич Розанов «Трагическое остроумие» (статья)

Бог – в тайне – Он уходит от всего —
Чтоб лучезарным – чистым быть – в уединенье —
И человек таит – безумное лицо —
Прикрыв стыдом – всю суть проникновенья!

Медитация 346

«Кто не знает особенным таинственным постижением ночи – не может постигнуть или приблизиться к постижению и существа Божия. И кто, как бы вкогтившись глазом в звездную глубь, не забывал вовсе о земле, до недоверия к ее существованию, – тот не знает ни молитв, ни алтарей, сколько бы ни стоял перед медными алтарями. Это уже почувствовали греки, у которых „элевсинские таинства“ происходили ночью; те таинства, в которых что-то, доселе неизвестное, открывалось во Боге.»
Василий Васильевич Розанов «Трагическое остроумие» (статья)

Лишь в тайном – чудном постиженье ночи —
Мы приближаемся всей сутью к Божеству —
И растворяясь в звездах – через – очи —
Уходим – вслед за тайной – в Его тьму!

Медитация 347

«Дожди… Вообразите, что господствующим впечатлением, сохранившимся от Костромы, было у меня впечатление идущего дождя. У нас были сад, свой домик, и я все это помню. Но я гораздо ярче помню впечатление мелкого моросящего дождя, на который я с отчаянием глядел, выбежав поутру, еще до чая, босиком на крыльцо. Идет Дождь, холодный, меленький. На небе нет туч, облаков, но все оно серое, темноватое, ровное, без луча, без солнца, без всякого обещания, без всякой надежды, и это так ужасно было смотреть на него. Игр не будет? Прогулки не будет? Конечно. Но было главное не в этом лишений детских удовольствий. Мгла небесная сама по себе входила такою мглою в душу, что хотелось плакать, нюнить, раздражаться, обманывать, делать зло или (по-детски) назло, не слушаться, не повиноваться. «Если везде так скверно, то почему я буду вести себя хорошо?» Или утром – опять это же впечатление дождя. Я спал на сеновале, и вот, бывало, открыв глазки (дитя), видишь опять этот же ужасный дождь, не грозовой, не облачный, а «так» и «без причины», – просто «дождь», и «идет», и «шабаш». Ужасно. Он всегда был мелок, этот ужасный, особенный дождь на день и на неделю. И куда ни заглядываешь на небе, хоть выбредя на площадь (наш дом стоял на площади-пустыре), – нигде не высмотришь голубой обещающей полоски. Все серо. Ужасная мгла!
О, до чего ужасно это впечатление дождливых недель, месяцев, годов, целого детства, – всего раннего детства.»
Василий Васильевич Розанов «Русский Нил»