Czytaj książkę: «Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги», strona 11

* * *

Конокрад шёл по длинным коридорам королевского замка в сопровождении гвардейцев. У дверей тайной канцелярии ему приказали остановиться и встать лицом к стене, а руки сложить за спиной. Офицер тут же исчез, но вскоре появился со словами:

– Введите арестованного…

Халвуса буквально впихнули в кабинет тайного советника.

– Хороши законы: хватать человека, который ничего не сделал! – счёл он возможным возмутиться, увидев у окна человека, предположительно, не последнего в государстве.

Канцлер повернулся в его сторону и кивнул гвардейцам. Те вышли. Не говоря ни слова, офицер вынул из специального крепления у стены две шпаги, одну протянул любителю стихосложения, вторая досталась не последнему человеку маленького роста с холодным взглядом.

– Поединок? – уточнил арестованный на всякий случай.

– Простое любопытство, – ответил Будраш. – Я видел, как вы фехтовали, и у меня появился закономерный интерес.

По привычке Халвус бросил взгляд на остриё. Если поединок тренировочный, на наконечнике должна стоять насадка! Насадка отсутствовала. Это заинтриговало. И он осведомился, так как неплохо знал себе цену:

– Острые? Не боитесь давать оружие арестованному в руки?

– Начинайте… – сухо перебил советник и даже не потрудился встать в стойку.

Эта манера ещё больше насторожила арестанта. Он предпочитал вести себя так же, а потому не преминул уточнить, опять же на всякий случай, дабы, мало ли, не наломать дров:

– Каковы правила?

И получил ответ, окончательно сбивший с толку:

– Никаких.

Именно в это мгновение ночь за окном разорвали два раскатистых звериных рыка. Халвус не успел до конца осознать, как следует отнестись к ним, как к предзнаменованию чего-то нового или предупреждению быть осмотрительнее, ибо вынужден был сделать шаг назад, дабы отразить удар человека, от которого сердце непроизвольно ёкнуло.

Описывать происходившее в дальнейшем по отдельности не имеет смысла, ибо все события этой ночи являлись цепочкой одной гигантской беды, надвигавшейся на широкоросское королевство. Факты, ничем не примечательные в отдельности, в купе затягивали петлю предстоящего ужаса на шеях всех участников грядущих событий. В ту ночь даже те, кто предпочитал гадать на костях, не сказал бы вам со всей определённостью, каков будет ход истории в последующие двадцать лет.

Владислав и Ольга сплетались в порыве необузданной страсти; тётя Присцилла, пуская слюни и причмокивая, оглашала своды гадальной комнаты богатырским храпом; Марго, стоя над бурлящим котлом в далёком померанском королевстве, читала заклинание, то и дело, взмахивая руками, подобно дирижёру, а Халвус и Будраш раз за разом наносили друг другу жёсткие, сокрушающие удары так, что жилы вздувались на напряжённых шеях, ибо ни один не хотел уступать.

Постепенно самоуверенность конокрада переплавилась в злость, что всё упрямее заполняла каждую клеточку его мозга, ибо сладить с незнакомым человеком, что холоднокровно парировал одну атаку за другой, сохраняя при этом невозмутимую мину, никак не удавалось. И это возмущало, отравляло череду безупречных побед прошлого, намекая на то, что жизнь прошла в пустую, и то, в чём он безупречен, как казалось, теперь на глазах превращалось в иллюзию. Наконец бывший наёмник был сбит с ног, лишён шпаги и острие клинка соперника застыло у самого его горла. Он приготовился умереть, но неожиданно для себя услышал голос спокойный и рассудительный:

– Неплохо! В принципе…

Будраш убрал лезвие от горла разочарованного жизнью и бросил шпагу офицеру.

– Ай, да шуршик! Ай, да сукин сын! – пробормотал он, в задумчивости разглядывая свои руки.

«Неплохо?! – возмущению Халвуса не было предела. – Я продул, как щенок малолетний, а мне говорят: „неплохо“?»

Он с трудом поднялся, поминая всуе бога, чёрта и родную мамочку. Сказано же это было приблизительно в такой последовательности: «Бог мой, что же это за чертовщина-то за такая, мамочка дорогая, роди меня обратно… Этого же не может быть, чтоб мне пусто было!»

* * *

Марго сидела на табурете, точно выжатый лимон, по которому, ко всему прочему, прокатилась телега, гружёная золотом.

– Этому никто не поверит! – бормотала она. – Сама, своими собственными руками помогла сопернице! Ну, не дура ли?!

– Зато теперь ты – настоящая колдунья, – ободряюще вещал Маленький Бло, исполняя что-то вроде «джиги»²³, так как вторая часть плана обрела наконец блестящее завершение.

– Ты уверен, что мы всё правильно сделали?

– Время покажет… – довольно скалился шуршик и шлёпал топами по плитам гадальной комнаты. Он с благоговением предвкушал, как отвиснет челюсть Большого Бло, когда он принесёт ему сердце канцлера, пропитанное скотством и человеческой подлостью… И радости его не было предела!

Что до молодожёнов, то, как и королева Померании, те лежали в постели, обессиленные абсолютно, и смотрели в потолок глазами, лишёнными какого бы то ни было чувства счастья. Всё высосала из них эта ночь, даже язык отказывался ворочаться.

– Ну ты дала, мать… – еле слышно пробормотал Владислав.

– Я? – отозвалась Ольга. – Я была уверена, ты взбесился.

– Как бы там ни было, мы оба молодцы…

– Точно, – согласилась королева и почему-то спросила: – Повторим?

А король зачем-то ответил:

– Безусловно…

Они даже хлопнули друг друга по рукам, как после удачной игры в городки, но тут же забылись сном, дабы проспать потом без малого трое суток, а, проснувшись, есть без остановки четыре часа кряду.

* * *

Будраш снял перчатки, бросил их на стол, достал платок, вытер лоб и шею, после чего, махнув офицеру, чтоб унёс шпаги, сел за стол, открыл папку и достал лист бумаги…

– Итак, ваше имя Халявус… – сказал он и бросил на конокрада взгляд, от которого последнего швырнуло в дрожь.

Услышав ненавистную оговорку, арестант стиснул зубы и процедил по слогам:

– Хал-вус… От слова халва. Мама любила халву, и назвала меня в её честь. Очень меня любила.

– Значит, Халвус? – усмехнулся советник. – Бывает.

Тут дверь канцелярии отворилась и на пороге в нерешительности замерла служанка с кувшином воды и полотенцем, перекинутым через плечо. Только когда канцлер сделал знак, что можно подойти, она глубоко вздохнула, видимо, добирая уверенности, и сделала шаг. Следом за нею вошёл гвардеец с тазом.

– Вы в городе недавно и уже умудрились вляпаться в историю, – расстёгивая ворот рубахи и подставляя голову под тёплые струи воды, заметил канцлер.

– Потрясающая осведомлённость… – со знанием дела отметил Халвус. – А вы-то кто?

– Я-то? – стряхнув с рук воду и сняв с плеча служанки полотенце, передразнил Будраш, вытер лицо и шею, и сказал так, чтобы всё было предельно ясно: – Канцлер Будраш – тайный советник Их Величества. Покажите локоть правой руки… – махнув служанке и гвардейцу, что оба могут быть свободны, он остановился перед проигравшим поединок и заглянул тому в глаза.

Чужеземец заметно переменился в лице, но самообладания не утратил:

– Зачем?

– Я не повторяю дважды, – надавил Будраш.

Конокрад неохотно обнажил предплечье, на котором красовалось клеймо наёмника. Именно его и надеялся увидеть канцлер, ибо всё сразу вставало на свои места: спокойная наглость арестованного, лихость владения оружием… Несколько смущала тяга к сочинительству, но эту деталь можно было не брать во внимание, ибо не она в данном случае играла главенствующую роль.

– С этого мгновения Я НАНИМАЮ тебя, – объявил советник. – Плачу хорошо, но и преданности требую собачьей. Ослушаешься – закопаю.

– Вы как-то не оставляете мне выбора… – замялся бывший наёмник, пробуя нащупать хоть какие-то пути к отступлению.

Но надежда таяла на глазах. Взгляд, который тут же подарил ему маленький человек, заставил сердце дрогнуть и выпустить в кровь яд страха.

– Скажем иначе: даю возможность не совершить опрометчивых поступков, – Будраш смотрел в лицо конокраду спокойно, выжидая абсолютно однозначного ответа. И ответ не заставил себя ждать:

– Что я буду делать?

Впервые за последние двадцать лет Халвус почувствовал себя абсолютно раздавленным. Почему-то припомнилась чёрная кошка, метнувшаяся через дорогу, когда он входил в город. Вот и не верь после этого в приметы…

Канцлер смерил его жёстким, пронизывающим глазом, коротко глянул на закрытую дверь, за которой навытяжку стояла охрана, а офицер расхаживал в ожидании следующего приказа, и поставил точку:

– Убивать…

глава 9

ПОСТСКРИПТУМ #1

Когда шум в мрачном заведении на окраине столицы Широкороссии исчерпал себя, а нового хозяина в неизвестном направлении увели люди, настроенные чрезвычайно воинственно, лошадь белой масти внезапно ощутила невероятное, щемящее одиночество:

«Я никому не нужна, – думала она с тоской. – Обо мне все забыли!»

Она стояла посреди опустевшего двора трактира «Чёрная каракатица», исключительно несчастная, не кормленая, лишённая в эту чудесную лунную ночь какой бы то ни было заботы и ласки. И это угнетало. Когда тебя похищают в чистом поле, когда во весь опор мчатся на помощь товарищу, когда незнакомое, но весёлое семейство, затянув лихую песнь, торопится на королевское бракосочетание, и ты уносишься в звенящую на разные голоса ковыльную степь, оставляя за спиной бесконечные мили, а потом к тебе подходит странный незнакомец, пахнущий чужими, не здешними запахами, и уводит в неизвестность – это наполняет жизнь каким-то особым смыслом, ибо что может быть увлекательнее приключений и щекочущей нервы неопределённости! Но вот всё кончилось, и что делать дальше, когда ты привязана к деревянному столбу и всеми покинута, непонятно…

Тряхнув гривастой головой, коняшка внезапно почувствовала, что поводья чуть ослабли, и, возможно, подумала даже, что лошадиный бог всё-таки внял её молитвам! Теперь можно было бы наконец воспрять духом, но в следующее мгновение во дворе появился один из неприятных супчиков, что давеча хлопал её по крупу, замышляя недоброе. Ибо, даже если ты человек, ручищи распускать не следует!

Товарищ Никитича был пьян, источал скверные ароматы, неся нечто невразумительное про куш, что прошёл куда-то мимо, и лошадка основательно напряглась. Шумно втянув воздух крупными ноздрями, она приготовилась к худшему, но неожиданно для себя в мрачно сгустившихся сумерках уловила едва заметный, тоненький, как паутинка, но оттого особенно волнительный запах, казалось, утраченной, но такой желанной новизны положения. Неужели её более ничего не держит? Чуть увереннее мотнув головой, она отметила, что поводья ослабли совершенно…

Супчик между тем достал нож и, сдвинув брови, неуверенной походкой приближался к предмету своей алчной страсти. Переступив с ноги на ногу, лошадка недобро фыркнула, завибрировав всем своим существом. И чем ближе подходил неприятный человек, тем ниже опускалась её голова. Но как только вонючка оказался совсем близко, она взвилась на дыбы и с такой силой приложилась копытами в грудь чужака, что тот, пролетев несколько метров, тут же исчез в поглотившей его тьме.

Окончательно развязавшиеся поводья победоносно свесились, отчего к красавице вернулось окрыляющее чувство былой лёгкости, а самое главное: внутри огромного лошадиного сердца вновь вспыхнуло и обожгло кровь всепобеждающее пламя дикой, необузданной свободы. Она взвилась на дыбы, радостно заржала и, не обращая внимания на какие бы то ни было преграды, стремительно покинула двор трактира «Чёрная каракатица», растворившись в дурманящей синеве лунной ночи.

Любимица Крошки Пэка наконец-то была свободна и теперь твёрдо знала путь к дому, где ей непременно будут рады…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЧЕЛОВЕКИ

В которой повествуется о последних месяцах перед наступлением Великой Мглы, сошедшей на мир в конце царствования короля Владислава, человека и властелина, достойного во всех отношениях того, чтобы быть упомянутым в летописи нашей, сыне его Ярике и Иринке, будущей жене королевича, а также кольце шуршиков, коему предстоит появиться впервые, дабы впоследствии совершить своё маленькое, но эпохальное дело.

«Повесть о смутных временах»

в авторстве Тихого Тука из племени

«Рыжих одуванчиков»

* * *

«Умереть за любовь не сложно. Сложно найти

любовь, за которую стоит умереть.»

Фредерик Бегбедер

«Идеаль», 2007 год

глава 10

КРЕСТИНЫ

Девять месяцев пролетели, как один день. Последние девять месяцев безоблачного счастья завершались боем колоколов на главной городской площади. Огромное людское море волновалось пред распахнутыми воротами собора святых Петра и Павла, где отец Михаил – митрополит Широкороссии – намеревался опустить младенца в купель со святой водой. Малыш непонимающе озирался по сторонам и сосал палец, размахивая голыми ножками. На него испуганно поглядывали два других детских глаза, принадлежащие девочке того же возраста, которая, догадываясь, что и её ожидает подобная участь, изучала сверстника с тяжёлой серьёзностью и завидовала его стойкости. Но когда пацанёнка макнули в воду, и он вдруг расплакался, кроха заключила, что предстоящее – дело не из приятных, и поспешила описаться, выразив тем самым очевидный протест против происходящего и поддержав собрата в купели криком солидарности.

– Нарекаю тебя Ярославом… – басил митрополит. – Во имя отца, сына и святого духа. Аминь!

Наконец мальчишка оказался в заботливых руках матери – королевы Ольги, его обернули мягкой шёлковой тканью, и сунув в рот любимый палец, он затих, наблюдая за существом, похожим на него, которое подвергали той же экзекуции.

– Нарекаю тебя Ириной… Во имя отца, сына и святого духа. Аминь!

Вода произвела на малышку совершенно иное впечатление. В принципе, ей понравилось. Из чего девчушка сделала первый в своей жизни вывод: что не нравится одному, необязательно не понравится другому. Впрочем, она только появилась на свет, потому с нашей стороны было бы весьма опрометчиво утверждать, что очаровательная пампушечка подумала именно так, но одно можно было сказать наверняка: именно здесь, в соборе святых Петра и Павла впервые встретились наши главные герои – Иринка и Ярослав. Юная барышня была дочерью Даниила и Анны, капризный же отрок, как вы уже догадались – сыном Владислава и Ольги. Таким образом, первая брачная ночь не прошла бесследно ни для кого, даже для королевы Марго, переступившей через гордость и заключившей союз с шуршиком.

Когда обе супружеские четы появились на ступенях храма, счастливые, с растерянными пупсами на руках, вместе с боем соборных колоколов в небо взметнулись шапки тех, у кого они были, остальные вскинули руки, кто-то одобрительно присвистнул, кто-то зааплодировал, и раздались дружные возгласы: «Поздравляем! Счастья! Здоровья!». Гул всеобщего ликования прокатился по плотному человеческому морю, заставив сорваться в небо десятки больших и малых птиц, огласивших площадь хлопаньем крыльев. Иринка довольно захихикала, не в пример Ярику, что захныкал, но был вовремя успокоен любимой соской, ловко вставленной в детский ротик Анной, ежесекундно готовой к самым нежелательным крайностям.

Скрываемый от посторонних глаз полумраком невзрачной кареты, канцлер затравленно взирал на заклятого соперника, счастливо целующего предмет его – Будраша – страсти, когда дверца приоткрылась, и в салон заглянул Халвус. Советник приглашающее махнул недавнему конокраду, и тот резво плюхнулся на сидение напротив. Выждав, когда господин отвлечётся от созерцания ненавистной ему картины, наёмник заговорщически произнёс:

– Всё готово, Ваше Сиятельство. С Даниилом можно решить хоть сейчас.

Будраш кивнул, раздумывая над услышанным, затем, метнув взгляд на фрейлину королевы, всё ещё принимающую поздравления, с мрачным видом отпустил край занавеси и покачал головой:

– Повременим. Хочу, чтобы Анна пришла ко мне, но пришла сама. Вот деньги за труды, – он вынул из-за пазухи увесистый кошель и швырнул Халвусу. – И помни: ни одна живая душа ничего не должна знать.

– Слушаюсь, Ваше Сиятельство! – наёмник подбросил разукрашенный вензелями мешочек, проверяя его увесистость, и покинул карету.

Тайный советник вновь отогнул уголок шторки, но счастливых молодожёнов и след простыл. Золочёная карета, украшенная по случаю крестин цветами и разноцветными лентами, с лакеями в белоснежных париках и ливреях, стоящих на закорках, уже увозила два довольных семейства во дворец, увлекая за собой толпу, которая справедливо полагала, что без угощения в этот тёплый майский день не останется. Приоткрыв дверцу, Будраш крикнул извозчику, чтобы ехал следом, и с убитым видом откинулся на спинку сидения. Ему всё ещё было больно… Даже девять месяцев спустя, он никак не мог вытравить волнующий образ Анны из пылающего ревностью сердца.

* * *

Липкие сумерки дырявили гулкие шаги. Четверо гвардейцев в свете факелов приближались к дому премьер-министра Широкороссии, распугивая случайных прохожих, которые тут же прятались в тени домов.

В кроватке беспокойно заворочалась Иринка. Анна приоткрыла глаза и, опершись о локоть, чуть приподнялась на постели, тревожно прислушиваясь к душной летней ночи. Сердце глухо стукнулось о грудную клетку и застучало часто-часто, предчувствуя недоброе. Фрейлина бесшумно выпорхнула из-под одеяла и, подойдя к детской кроватке, качнула её, приговаривая: «Тихо, тихо… Спи, солнышко…». Даниил перевернулся на бок и затих под звуки колыбельной, что затянула жена:

 
Баю-баю-баю-баюшки,
Спи, малышка, заюшка…
Пусть Бабайка не тревожит
Девочку хорошую…
 
 
Баю-баю-баю-бай,
Нас Бабайка не пугай
Нашей зайке нужно спать,
Чтоб силёнок набирать…
 
 
Баю-баю-баю-бай,
Спи, родная, засыпай…
К нам бабайка не придёт
Слишком далеко живёт…
 
 
Баю-баю-баю-бай,
Если вдруг придёт Бабай,
Мы его обштопаем —
Веничком отшлёпаем…
 

Иринка в колыбельке сладко засопела, а вот юной маме стало не до сна. В комнате воцарилась какая-то особенная, ко́лющая тишина.

– Что с тобой? – не открывая глаз, пробормотал Даниил.

– Неспокойно как-то… – шепнула Анна. – Предчувствие нехорошее…

И оно не обмануло фрейлину королевы. В следующее мгновение рука военного грубо ударила медным кольцом о тяжёлую входную дверь, отчего девушка вздрогнула и беспокойно обернулась на приглушённый, но достаточно отчётливый звук. Слышно было, как по лестнице, шаркая тапочками, торопливо спускался слуга Василий, заботясь о том, чтобы свеча в руке не погасла. Через мгновение стук повторился, но уже более настойчиво и как-то особенно гулко в притихшем доме. Василий отодвинул засов и увидел перед собой лейтенанта королевской гвардии.

– Проводи меня к хозяину дома, – грозно приказал он.

И старик испуганно сглотнул, покорно пропуская гвардейцев внутрь. Один застыл у входа, остальные последовали за офицером.

Услышав на лестнице звон шпор, Даниил, стремительно поднялся, подхватил халат и отточенным движением завернулся в него, бросив цепкий взгляд на аккуратно сложенную одежду и торчащий из-под неё эфес шпаги, оставленные рядышком с кроватью накануне вечером. Анна перехватила мысль мужа и знаком дала понять, что не стоит торопиться с выводами, не узнав цель визита военных.

Иринка в кроватке захныкала, и Анна, взяв её на руки, поспешила успокоить кроху покачиванием и поцелуями, когда в спальню чуть слышно постучали. Скрипнув петлями, в дверном проёме возник слуга, бледный и разволновавшийся не на шутку.

– Прошу прощения…

– Что случилось? – Даниил приблизился к Василию и в просвете за его спиной разглядел лейтенанта.

– Тут к вам пришли… – чуть слышно пробормотал старик, отступая в сторону.

– Господин премьер-министр, – чеканно произнёс офицер, вынимая бумагу, – у меня приказ на ваш арест.

Даниил развернул приказ, пробежался по нему глазами и взглянул на посланника крайне задумчиво:

– И в чём меня обвиняют?

– В заговоре против короля… – отозвался офицер, стирая платком проступившую на лбу испарину. Исполнения приказа давалось ему явно нелегко.

– Ничего не понимаю… – Анна поравнялась с мужем. – Какой заговор? Почему? Что случилось, Данечка?

Премьер-министр глянул на лейтенанта пристально, взглядом настаивая на молчаливой поддержке, что происходящее – пустяк и излишне волноваться не следует. Офицер понимающе кивнул. Тогда Даниил обернулся к любимой и заметил, как можно невозмутимее:

– Пустяки, дорогая. Уверен, это – недоразумение.

Ему позволили одеться. Передав Иринку Василию, Анна всячески помогала мужу в сборах, храня полнейшее молчание. Да и о чём говорить, когда за дверью дожидаются вооружённые люди? Наконец арестант был одет, как говорится, с иголочки и только тогда, заглянув в глаза любимой женщине, он ободряюще улыбнулся, поставив на про́́водах точку:

– Всё будет хорошо…

Но, увы… Друг короля ошибся. Дела обстояли куда хуже.

Спустя час за вторым человеком в государстве с грохотом захлопнулась кованая решётка. Тюремщик взглянул на нового сидельца тяжёлым, хоть и сочувствующим взглядом и, сокрушённо вздохнув, повернул в замке ключ.

Даниил – премьер-министр широкоросского королевства, муж Анны, счастливый отец семейства и ненавистный соперник канцлера Будраша остался один на один с камерой и Луной, глядящей в зарешёченное окно.