Czytaj książkę: «Куда исчезают обычные люди?»

© Филатов И. А., текст, 2024

© «Пробел-2000», оформление, 2024

От автора

Знаете, я хотел не книгу написать – я хотел снять кино. Такой настоящий полнометражный фильм.

Вы скажете: «Да ладно! Это же нереально! На это же денег нужно сто тыщ миллиардов!»

А я что скажу? Скажу, что мы сами выстраиваем себе стены и рисуем границы. На всё можно смотреть под разным углом. Что такое кино? Разве это история, которую нам показывают на экране? А вот и нет – всё происходит у нас в голове. На самом деле мы «видим» эту историю своим мозгом, а глаза и уши – это только варианты информационных каналов.

А разве мы не видим свою историю, когда читаем книгу? Она всё там же, у нас в голове. Там рождаются картинки из нашего кино – кадр за кадром, сцена за сценой.

Вы держите в руках «фильм», а не книгу. Она очень похожа на старую видеокассету. Я думаю, пора вставить её в видик и нажать на Play.

Предлагаю вам посмотреть мой фильм – но каждому свой собственный.

Итак…

Камера!

Мотор!

Когда-то на мосту

Вы видите то, во что верите, или верите в то, что видите?

Сидни Бейкер, доктор медицины

Скоро зима, но день очень тёплый для ноября. В воздухе кружит водяная пыль, такая, от которой не укрыться зонтом. Она везде – и сверху и снизу, разносится ветром, впитывается в одежду и кожу. А может, это и не дождь, а дыхание реки, медленно текущей там внизу, под мостом? Серо-коричневая беспокойная поверхность, дрожащая то мелкой рябью от порывов воздуха, то крупными волнами от проплывающих туда-сюда прогулочных теплоходов.

И холод. От этого ледяного дыхания уже онемели пальцы, вцепившиеся в ограждение. Взгляд тонет в далёкой, мутной, непроглядной глубине – в тёмных, неясных отражениях – в этом перевёрнутом мире. Тонет и тянет тяжёлой незримой гирей. А может, мы действительно, как в той детской сказке, живём среди кривых зеркал, услужливо врущих, что всё вокруг хорошо и красиво, а это единственное зеркало, показывающее правду? Так, может, это здесь всё перевёрнуто с ног на голову? А там… Там взгляд не падает вниз, а устремлён наверх!

Какой он, настоящий мир? Невообразимо тянет узнать! Обессиленные, окоченевшие пальцы проворачиваются, не в силах удержаться за мокрый, обжигающий металл. Неотвратимо – ближе и ближе – подползает эта тьма, заполняя собой мысли. Всё вокруг закрутилось, завертелось, а воздух застыл где-то на полпути к лёгким…

И вдруг тепло под ладонями. Откуда? Как будто кто-то взял их в свои руки и согрел. В пальцы вернулась цепкость, а в мысли – свет.

– Девушка, у вас всё в порядке?

Она убрала руки с ограды, опустилась с мысков на всю стопу и перевела пустой взгляд на проходящего мимо старичка с палочкой, выдавив из себя подобие улыбки:

– Да, всё хорошо. Любуюсь видами Москвы.

– Поаккуратнее. Совсем с парапета свесилась, а падать тут высоко.

– Спасибо, постараюсь. Увлеклась.

Старик пошёл дальше, что-то тихо ворча себе под нос и покачивая головой, а она непроизвольно потянулась пальцами обратно к ограде. Два коротких отрезка – чуть шире её ладоней – продолжали отдавать тепло, как будто подогреваемые откуда-то изнутри. Какое-то… живое, человеческое тепло.

День второй

Аня сидела за столом в своём маленьком уютном кабинете. Ну, ей так казалось, что уютном – потому что без соседей. Хотя любой посторонний человек, заходя сюда, скорее думал, что попал в кладовку. Несколько огромных металлических шкафов по всем свободным стенам, стол, стул для посетителей, офисное кресло самой Сорокиной и тумбочка с электрическим чайником. Но кабинет с окном – и это большой плюс.

На стуле расположилась ровесница хозяйки кабинета – полненькая брюнетка в форме лейтенанта полиции, которая не спеша, но уверенно поедала печенье из неуклонно худеющей пачки. Периодически она запивала трапезу тёмно-коричневой жидкостью с красивой «бензиновой» плёнкой на поверхности, налитой в кружку с надписью: «Дружбу не предлагать – только замуж. О себе: волшебная на всю голову». Свисающая через край кружки нитка с биркой намекала, что жидкость претендует на название «чай».

Аня методично лупила пальцами по клавиатуре, не обращая особого внимания на подругу.

– Вот кому надо было душу продать, чтобы заполучить отдельный кабинет? – прервала молчание брюнетка, выбирая очередную жертву в печеньковой популяции. – В моём муравейнике даже чаю спокойно не попить.

– Он не отдельный, – не отвлекаясь от своего занятия, коротко ответила Сорокина, – тут ещё полно народу.

– Какого, блин, народу? Ты переработала, что ли? – удивилась лейтенантша, для верности обернувшись себе за спину.

Аня неохотно подняла глаза и, описывая взглядом полукруг, спросила:

– Что ты видишь?

– Ну, железные шкафы, – ещё раз обернувшись, недоверчиво ответила брюнетка.

– А что в них?

– Насколько мне известно, бесперспективные дела.

Сорокина задумчиво посмотрела на коллегу.

– Легко тебе, наверное, живётся, Тань…

– А что не так-то? Что там у тебя?

Пухляш поставила чашку на стол, встала, открыла один из шкафов и вытащила несколько тонких папок.

– Ну вот, сплошная макулатура, – уверенно заявила она, небрежно бросая дела обратно. – А ты что тут разглядела?

– А я вижу людей – их лица, одежду, в которой они пропали. Помню их имена, истории. Помню глаза их родственников – тех, которые приходили ко мне. Вот они сидят на этом стуле и рассказывают обстоятельства исчезновения, пишут заявление, вспоминают, во что пропавшие были одеты, и особые приметы. У кого-то во взгляде страх и надежда, а у кого-то плохо скрываемая радость. Но и те и другие дают мне силы. Так хочется помочь первым – убить их страх и оправдать надежду. И так хочется стереть эти довольные ухмылки с физиономии вторых, найдя их пропавших родителей, бабушек или дедушек – рано радуетесь, наследство подождёт. А ещё бывают пустые, безразличные глаза – такие глаза меня пугают, – их становится всё больше и больше. Эти люди пришли просто потому, что так надо – соблюсти алгоритм, поставить галочку и поскорее вернуться к своим делам. Я помню их всех… Помню всех…

– Ау-у! Анюта?! Не спать! – Таня несколько раз щёлкнула пальцами перед лицом Сорокиной. – Ты где зависла-то? Что там у тебя, говорю?

– А?.. Ну да, куча папок – полупустых папок по потеряшкам, которых, по сути, никто и не ищет… А я вот хочу понять – куда они все пропали? Почему мы не можем их найти?

– Их никто не ищет, потому что они обычные люди. Пнули бы нас как следует, как тогда по сынку депутата, может, и нашли бы кого-нибудь. А так тупо некогда ими всеми заниматься – те-ку-чка. Не хватает вре-ме-ни, – с видом эксперта прокомментировала брюнетка, макая печенье в кружку. – Ты этими потеряхами всё своё число Данбара забила.

– Чего забила? – удивилась Аня, услышав мудрёные слова от подруги.

– Число Данбара. Я тут где-то вычитала, что у нас может быть ограниченное число социальных связей – ну то есть людей, которых мы в состоянии держать в своей голове. В среднем 150 человек. Вот как при таком скудном выборе мужа себе найти нормального?

– А где вычитала?

– Да я помню, что ли? Где-то выскочила рекомендация – я тыкнула. И ещё подумала – да быть такого не может. У меня только в ВК¹ шестьсот друзей – я со всеми общаюсь, фотки успеваю смотреть, никого вроде не забываю. Ну либо это я такая уникальная.

Пухлые щёки девушки едва ли не заслонили её собственные глаза в довольной улыбке.

– Понятно… Ты-то да, Тань, волшебная… – добавила Сорокина с сарказмом, который, однако, остался незамеченным.

– Не то слово, – согласилась Татьяна, вставая и отряхиваясь от крошек. – Ну что, махнём на обед? Разминка закончена, пора увеличить нагрузку. Что-то жуть как роллов хочется.

– Ну пойдём, если проголодалась, – запустила Аня очередную порцию сарказма, выключая компьютер и вставая из-за стола, – как раз немного прогуляемся. Иди одевайся, встретимся у выхода.

Таня тоже встала, выбросила в корзину опустевшую пачку из-под печенья, одной рукой взяла свою кружку, а в другой автоматически появился смартфон, и она отправилась к себе, эффективно используя время в пути, расставляя лайки под свежими фотографиями бесконечных друзей в соцсетях.

– Число Данбара… Надо будет посмотреть, что это за чудо-юдо такое, – пробормотала Сорокина себе под нос, пряча свою стройность и спортивность под небесно-синим удлинённым пуховиком.

Утеплившись, она вышла из кабинета и наткнулась на Хромко – первого заместителя начальника УМВД Красногорска.

– Сорокина, а ты куда намылилась? – услышала Аня от него вместо приветствия.

– На обед, Семён Семёнович. Добрый день.

– Какой ещё обед? Снимай тулуп и беги за мной – работу надо работать.

Где-то в конце коридора показалась Татьяна, но, увидев начальника, резко развернулась, надеясь остаться незамеченной.

Аня быстро вернулась в кабинет, скинула на стул уличную одежду, поправила собранные в хвост длинные русые волосы, схватила ежедневник и поспешила вслед за удаляющимся подполковником. Словно ледокол, он прокладывал путь по коридорам, расчищая их от подчинённых, которые его побаивались и старательно избегали. Сорокину это не касалось – за два с небольшим года работы она уже успела заслужить признание своего таланта и частично неформальное отношение со стороны начальника.

В кабинете Семён Семёнович машинально махнул рукой в сторону стула, предлагая Ане сесть, а сам разместился в своём кресле.

– Передай Васильевой, что у меня нет настроения с ней в прятки играть. Вместо того чтобы от меня по коридорам бегать, пусть лучше делом займётся.

Хромко говорил в принципе беззлобно, одновременно копаясь в ворохе бумаг у себя на столе и не глядя на девушку.

– Хотя ей, конечно, пробежки только на пользу, – добавил он.

– Хорошо, Семён Семёнович – всё передам.

Сорокина не смогла сохранить серьёзное лицо и непроизвольно улыбнулась.

– Блин, где же, где же… А, вот. И хватит лыбиться – вопрос серьёзный, – поднял наконец-то начальник на Сорокину глаза и положил перед собой листок с какими-то записями. – Станешь руководителем, сама поймёшь, какая это проблема, когда твои сотрудники всякой хренью занимаются вместо работы.

– Куда уж мне руководителем-то? Я небось им никогда и не стану.

– Ты-то? – посмотрел Хромко на Аню, наклонив голову, как будто глядя поверх очков, но без очков. – Ты-то станешь… Если нас с тобой не выгонят раньше.

– А есть за что? – не удержалась девушка от риторического вопроса.

– Будет, не переживай. Например, ни за что. Или вот за это – записывай.

Аня сидела с открытым ежедневником, держа ручку наготове.

– Шефу утром звонили из Администрации губернатора, просили повнимательнее отнестись к заявлению по без вести пропавшей Борисовой – вчера было. Ты в курсе, что там?

– В сводке видела, а сам материал – нет, не я заявление принимала, – торопливо ответила Сорокина.

– Забирай дело себе и занимайся. Чем такие «просьбы» чреваты, объяснять тебе вроде не нужно?

– Не нужно. Всё сделаю, Семён Семёнович.

– Ну и всё, шуруй, обедай, если аппетит не пропал, – по-доброму усмехнулся Хромко.

– Не пропал, – улыбнулась в ответ девушка и вышла из кабинета.

Она на ходу набрала номер и услышала в трубке тяжёлое дыхание подруги.

– А ты чего такая запыхавшаяся? На беговой дорожке, что ли? – слегка подколола её Аня.

– Да ну тебя. Вот, к кафе подхожу.

– Смотрю, ничего тебя не может остановить на пути к роллам – ни дождь, ни снег, ни ураган, ни Хромко. А чего меня не подождала?

– Да кто тебя знает, когда ты от него выйдешь. Мне что же, голодной теперь оставаться?

– Ладно, начинай, я сейчас догоню.

Аня быстро заскочила к себе, снова оделась и, выйдя из Управления, в бодром темпе пошагала в сторону кафе – впереди пять минут прогулки на свежем воздухе. Привычная дорога – и ноги идут сами, и мысли тоже блуждают сами по себе, о чём-то, как будто ни о чём.

Перебежать узкую дорогу, шагнуть на тротуар, справа пожарная часть – не попасть бы под внезапно выезжающую машину. Остановка – Танька наверняка проехала до следующей на автобусе, совсем не любит ходить пешком. Направо, по диагонали через сквер – ну красота же! Даже сейчас, когда деревья голые и совсем без листьев. Стало совсем немного, но потише, а мысли забубнили чуть погромче. До конца по скверу и направо – ещё один засаженный деревьями участок города, наверняка на карте он весь закрашен зелёным. Перейти на другую сторону – и вот она, кафешка. Одноэтажная постройка, которую язык не поворачивается назвать зданием, но поесть там вполне можно. Чуть дальше прилепился более стационарный кирпичный теремок с маняще пахнущей выпечкой. Васильева обычно тащит её сюда после обеда и затаривается булками – вряд ли что-то пойдёт по-другому и сегодня. Привычная дорога, привычные действия, всё на автомате, всё как всегда. Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы…

– Жуёшь уже? Приятного аппетита.

Сорокина скинула пуховик и положила на свободный стул, садясь напротив подруги.

– Шпашиба, – не поднимая глаз, ответила Татьяна с набитым ртом, продолжая водить пальцем свободной левой руки по экрану смартфона. В правой руке она держала вилку и выверенным движением, опять-таки не глядя, наколола очередной ролл, готовясь отправить его на переработку вслед за предыдущими.

Аня заказала бизнес-ланч и снова попыталась поговорить с Васильевой.

– Ты хоть глянь на меня, а то как-то, как сама с собой сижу.

– Ща-ща, погоди. Тут важная штука. Оказывается, есть программа – нейросеть. Это типа искусственный интеллект. Только она, блин, на английском. Не могу разобраться, есть ли такая на русском.

– А тебе зачем? – искренне удивилась Аня.

– Ну, она сможет вместо меня переписываться с людьми, которые мне нравятся. Мне кажется, у меня не очень получается и я выгляжу как долбанутая. Тут вот пишут, что её уже вовсю используют, в «Тиндере»² например. Копируешь в программу сообщение собеседника, и она предлагает нормальные варианты ответов.

Сорокина на несколько секунд зависла, непроизвольно расслабив нижнюю челюсть, выдав только:

– Охренеть…

– А я о чём! Крутая штука, а я, блин, никак не разберусь, как ей пользоваться!

– Ты же понимаешь, что с тобой такой же долбанутый через эту нейросеть может переписываться? – не обращая внимания на оптимизм подруги, продолжила Аня. – Сидят, блин, два робота, друг друга соблазняют. Вы как потом живьём-то будете общаться?

– Каким живьём? – как будто растерялась Васильева, и её взгляд забегал между гаджетом и лицом Ани.

– Без смартфона, каким. Бывает такое, прикинь. Ну, допустим, встретились, цветы друг другу раздали, а дальше-то что? А поговорить?

– Ты не кипишуй³, – вернула себе уверенность Татьяна. – Главное заманить, потом разберёмся, – добавила она, недвусмысленно поправляя руками внушительных размеров бюст. – Никуда не денется с подводной лодки.

– Ну, ещё есть вариант оглушить твёрдым тупым предметом и затащить в нору, – съязвила Сорокина.

– Или так, – согласилась Васильева, привычно не заметив подкола.

– О, кстати, Хромко тут про тебя вспоминал.

На этот раз попытка привлечь внимание прошла более успешно.

– Зачем это? – настороженно спросила Танька, оторвавшись от экрана.

– Сказал передать тебе, чтобы перестала от него по коридорам бегать, а лучше бы делом занялась. Конец цитаты.

– Заметил всё-таки…

– Ага, он глазастый. И раз уж мы отвлеклись от твоего важного дела – это же ты вчера заяву по Борисовой принимала?

– По какой Борисовой?

– Ну, Тань, блин, у тебя вчера что, сто заяв было? Потеряшка Борисова.

– Сто не сто, но какая-то была тётка, да. Может, и Борисова, я не помню фамилию.

– А ты вспомни. Хорошо расскажешь, заберу у тебя материал.

– Серьёзно?

– Заява на контроле у губернатора. Хромко сказал – за прятки в коридоре заставить тебя шуршать по ней как электровеник. Но я в принципе могу и сама заняться, если интересная история.

– Так, сейчас, – оживилась Васильева. – Вспомнила, ща я тебе всё расскажу – жуть какая интересная.

– Давай, интригуй.

– В общем, заявляла соседка.

– Почему соседка? – по привычке сразу начала уточнять Аня.

– Потому что она, одновременно с соседством, у неё работает. То ли няня, то ли домработница – что-то такое, ухаживает за взрослым сыном Борисовой. А сын больной – шизофреник вроде, но не буйный, с её слов, тихий, поэтому не в «дурке». Живёт, между прочим, аж в трёшке, а дом в ЖК «Изумрудные холмы».

– Неплохо…

– Ну и эта соседка ему там – приготовить, постирать и тому подобное. А сама Борисова – которая потерялась – с сыном не живёт, а так, наездами бывает. Поэтому точной даты пропажи нет, в чём была одета, тоже неизвестно, ну и так далее – глушь и муть.

– И при этом звонили от «губера»…

– Ага. И при этом звонили от «губера». Ну что, забираешь себе?

– Ну давай, заберу – интрига присутствует… – Сорокина сделала вид, что подруге удалось её уговорить.

– Маньячка ты всё-таки до работы, – довольно заулыбалась Татьяна. – И раз уж ты пока и, о, начальника отделения, отпусти меня сегодня – маникюрша моя свободна.

– Ты же на днях уже ездила к ней, – с сомнением уточнила Аня.

– Я не к ней, я стричься ездила.

– Давай так – сейчас вернёмся с обеда, ты закинь⁴ все стандартные запросы по Борисовой… Не сделала ведь ещё?

– Не-а, – уверенно и совершенно не напрягаясь этим фактом, ответила Васильева.

– Ну вот, закидывай, тащи дело ко мне и потом езжай. Ок?

– Ок, – широко улыбнулась Танька.

– А то как же ты без маникюра будешь Родину от злодеев защищать, – отстранённо добавила Сорокина. – Достало меня это «и, о.». Когда уже Никонов из своего госпиталя выйдет…

– А я слышала, что он не выйдет. Говорят, он оттуда плавно на пенсию перетечёт.

– Вот, блин, подстава… Надеюсь, ему замену быстро найдут.

– А мне так больше нравится – хорошо, когда подруга начальник.

Довольная Васильева вновь сидела, поглощая содержимое смартфона и запивая всё это лимонадом.

«Кто бы сомневался, – беззлобно подумала про себя Аня, глядя на воткнувшуюся в гаджет подругу. – Тебе-то точно лучше».

Закончив с обедом, девушки оделись и вышли из кафе.

– Заскочим за булочкой? – с энтузиазмом предложила Татьяна.

– Обязательно, – вздохнула Сорокина.

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы…

День третий

Автобус, покачивая-укачивая, полз по утренним красногорским заснеженным улицам. Сорокина, уютно устроившись возле окошка и закутавшись в пуховик, отпустила взгляд за окно. Узкая дорога – по одной полосе в каждую сторону, практически тропинка, между старенькими двухэтажными домиками, чередующимися со втиснувшимися между ними башнями-семнадцатиэтажками. По московским меркам – прошлое, перемешавшееся с далёким прошлым. Минут двадцать укачиваний, и Аня переместится практически в настоящее. «Изумрудные холмы» – жилой комплекс на северном краю города – выше, новее, престижнее. Шлагбаумы на въезде во дворы и шикарный вид на бескрайний одноимённый лесопарк из окон тех, кому особенно повезло. Хотя многим без разницы вид за окном – жителям агломераций уже не до него.

Взгляд, убегая за стекло, отражался от искрящихся сосулек на крышах и возвращался обратно, превращаясь в мысли, образы и воспоминания, блуждающие в голове девушки.

Вчера вечером она договорилась с соседкой, заявившей о пропаже Борисовой, о том, что подъедет сегодня к ней домой. Нужно было нормально её опросить. Первоначальное объяснение, которое взяла Васильева, годилось только на конкурс «Как не надо делать» и заняло бы там первое место.

Пятидесятилетняя женщина с фамилией Астахова, редким именем Марта и строгим голосом настороженно выслушала просьбу снова посетить Управление, вежливо отказалась, но пригласила к себе, объяснив, что у неё крайне жёсткий график выполнения обязанностей, в который ей очень сложно вносить изменения. Сорокина не особо упиралась и согласилась приехать – она была сторонницей всё менее популярной в полиции так называемой «работы в поле», а не просиживания штанов и юбок в кабинете.

Обещанное «поле» приняло Сорокину, вышедшую из автобуса, который приветливо стрельнул выхлопной трубой на прощанье и покатил дальше покачивать-укачивать красногорцев и гостей подмосковного города.

Аня сверилась с навигатором и побрела по предложенному закоулистому маршруту. Минут семь спустя она дошла до нужного дома и остановилась у подъезда, разглядывая двор – без какой-то конкретной цели, просто чтобы синхронизироваться с этим местом, увидеть его так, как ежедневно видят люди, здесь живущие, заложить этот образ в нейронную базу данных своего мозга.

За спиной запищал электронный замок, среагировав на открывающуюся дверь. Сорокина поздоровалась с выходящей старушкой и прошмыгнула внутрь. Консьержка удостоила девушку лишь безразличным мимолётным взглядом – видимо, сверилась со своим внутренним образом злодея и, не найдя в ней соответствия образцу, вернулась к просмотру сериала на планшете.

«Незлодейка» поднялась на один из верхних этажей, вышла из лифтового холла, повернула налево и упёрлась в две одинаковые двери. Левая, очевидно, квартира Борисовой, а прямо – Астаховой. Аня нажала кнопку звонка и удивилась отсутствию соответствующего звука за дверью.

– Не работает, что ли? – пробормотала она вслух и нажала ещё раз – снова тишина.

Аня постояла несколько секунд, размышляя, что ей делать дальше, как вдруг стальная стена перед ней сдвинулась, и расширяющаяся полоса света поползла рассеивать полумрак коридора. Сорокина непроизвольно проследила за открывающейся дверью, обратив внимание на её необычно большую толщину. Женщина, выпустившая свет из квартиры, заметила направление взгляда девушки и пояснила:

– Это для шумоизоляции. Вы из полиции?

– Да, Сорокина Анна Ивановна, – представилась оперативница, одновременно показывая удостоверение.

– Проходите, я вас жду.

– А зачем вам такая шумоизоляция? – скорее на автомате спросила Аня, перешагивая через порог.

– Да мне особо и не нужна – это Юлия Андреевна Антону дверь ставила, ну и мне такую же. Он не любит громкие звуки.

– Антон – это её сын?

– Да. Раздевайтесь, проходите.

Аня замешкалась, но всё же решила разуться и влезть в предложенные тапочки. Комфорт одержал победу над перспективой сидеть в тёплой квартире в зимней обуви и бахилах.

– Водой и мылом можете вот здесь воспользоваться, – указала женщина на дверь напротив входной и включила в санузле свет, – а потом на кухню проходите.

Девушка вымыла руки и прошлёпала смешными мохнатыми тапками, в виде коровок с торчащими рожками, до кухни, по пути по привычке заглянув в приоткрытую дверь справа.

– У вас однушка?

– Да, небольшая… Это квартира Юлии Андреевны. Но мне здесь нравится. Жалко, окна во двор. А у Антона невероятные виды на лес, на реку – красота неописуемая, да ещё и с такой высоты. Я вам сделаю вкусный чай – небось в своей полиции на пакетики налегаете?

Марта говорила приятным учительским голосом, используя строгие, но одновременно заботливые интонации, периодически сопровождая слова внимательными взглядами в глаза собеседницы, словно желая убедиться, что её слушают и усваивают получаемый материал.

– Спасибо, – улыбнулась Аня, – налегаем. Пакетики – удобно и быстро, не надо с заваркой возиться.

– Это всё лень. Пугаете сами себя – на самом деле возни никакой. Единственное – чайник лучше с регулировкой температуры нагрева воды: доведённая до кипения не годится. Например, тот чай, который я сейчас завариваю, в идеале нужно заливать водой, нагретой до 85 градусов, но ничего страшного, если сделаете на глаз, вручную выключив чайник чуть пораньше.

Продолжая рассказывать, хозяйка достала большую жестяную банку изумрудного цвета, ложкой отмерила из неё чай, засыпала в заварочный чайник и залила горячей водой. Невысокая, худощавая, в строгом чёрном платье и в белоснежном фартуке с кружевом, она была похожа на опытную горничную дорогого отеля.

– Главное здесь что? Хороший чайный лист, температура воды и время заваривания – и, естественно, никакого сахара. Кстати, ваши любимые чайные пакетики изобрели случайно. В 1908 году нью-йоркский торговец разослал образцы своего чая в рестораны и кафе, запечатав их в шёлковые мешочки. К своему удивлению, через некоторое время он обнаружил, что его чай заваривают прямо в этих мешочках, для экономии времени. Пробуйте, – завершила Марта свой монолог и поставила фарфоровую чашку с золотистым напитком на стол перед Сорокиной.

– Вы прямо чайный сомелье. Спасибо.

– Просто когда-то, давным-давно, я работала консультантом в чайном магазине. На здоровье, – с улыбкой ответила женщина.

Аня осторожно отпила, ощутив во рту терпкий, сладковатый, с лёгкой кислинкой вкус. Тепло медленно растекалось где-то в груди, согревая и постепенно добавляя эффект лёгкой эйфории.

– Дарджилинг⁵ никого не может оставить равнодушным, – довольно добавила Марта, внимательно следившая за реакцией гостьи. – Напоминаю, там только чай – ни сахара, ни алкоголя, ни чего-то ещё, о чём вы сейчас могли случайно подумать.

– У меня даже слов нет!

– Они и не нужны – у вас всё написано на лице, – рассмеялась Астахова, села за стол и, изменившись в лице, добавила: – Я бы не хотела, чтобы наша первая встреча запомнилась нам только… плохим. Я очень переживаю за Юлию Андреевну.

– Тогда давайте к делу, – кивнула Сорокина и достала из рюкзака папку с бланками и шариковую ручку. – Позавчерашнее объяснение получилось совсем формальным. Я заново всё запишу, вы не возражаете?

– Да, конечно, пишите, постараюсь ничего не упустить.

– Итак… Вы сказали, что эта квартира тоже принадлежит Борисовой – получается, вы ей не просто соседка?

– Да. Я, можно так выразиться, у неё работаю, с постоянным проживанием.

– Давно?

– Лет, наверное… пятнадцать-шестнадцать, – немножко покопавшись в памяти, ответила Марта.

– А что вы конкретно делаете?

– Я помогаю Антону – её сыну. Готовлю, убираюсь, стираю, занимаюсь покупками – продукты, одежда, ну всё, что ему понадобится. У него психическое заболевание – шизофрения. Так мне говорила Юлия Андреевна.

– А он в соседней квартире сейчас?

– Да. Он всегда там, – утвердительно кивнула Астахова.

– А на улицу он выходит? На прогулку, учёбу… ну не знаю, куда-то ещё?

– Нет. Он всегда дома. Несколько раз лежал в клинике, а так всегда дома.

– А как он там один… и с таким заболеванием? – удивилась Сорокина.

– У него чёткий график, которого он придерживается неукоснительно, ежедневно. Я всегда знаю, чем он занят в конкретный момент времени. От общения он отказывается, поэтому я вполне могу жить вот так, рядом, а не вместе с ним. Главное – всё делать в соответствии с его режимом дня – так, как он привык.

– А если что-то пойдёт по-другому?

– У него будет нервный срыв.

– В чём это выражается?

– Он… Может быть по-разному, – вздохнула Астахова. – Может начать кричать, может бить себя или биться обо что-то, может бить того, кто рядом. Расчёсывать себя до крови и не останавливаться. А может и наоборот – как будто застывает в каком-то ступоре… Мы стараемся не доводить его до таких состояний и всё делаем по его правилам.

– А что значит – отказывается от общения?

– Не разговаривает… – по лицу Марты пробежала гримаса внутренней боли. – Он со мной никогда не разговаривал.

– За пятнадцать лет? – с сомнением уточнила Аня.

– Да…

– А он умеет?

– Умеет… Он часто разговаривает с самим собой или с кем-то несуществующим… А со мной ни разу… И в глаза не смотрит, – Астахова прикусила нижнюю губу и вытерла внешней стороной указательного пальца проступившую слезу.

– А с Юлией Андреевной общается? – продолжала Сорокина, стараясь оставаться невозмутимой.

– Очень редко. Последнее время совсем перестал – в детстве чаще.

– А сколько ему лет?

– Антону двадцать.

– А этот дом же построен недавно – где вы раньше жили?

Аня привычно двигалась по чужому жизненному пути в поисках закоулков, в которых могут прятаться какие-то секреты.

– Раньше я жила вместе с Юлией Андреевной и Антоном в их квартире, в Москве, в Лефортово. Переехали… Переехали в двадцатом году. Я сюда, а Антон в соседнюю.

– А Юлия Андреевна?

– А она нет. Она здесь никогда не жила – заезжает в гости.

– То есть, условно говоря, три года Антон в той квартире один, а она только посещает?

– Да, примерно столько – плюс-минус.

– А где она сама живёт? – заинтересовалась Сорокина.

– Я не знаю – она не говорила. Мы с ней по телефону общаемся при необходимости. Общались…

– Ну допустим. Тогда вспомните, пожалуйста, когда она была здесь последний раз?

– Примерно пару недель назад – перед Новым годом. Я, к сожалению, не помню точно день, но запомнила другое.

– Что же?

– Она приехала, как всегда зашла ко мне, переоделась – у неё есть специальная одежда, в которой она ходит к Антону, чтобы ему было всё привычно. Мы посидели, попили чай, поговорили о делах, но вела она себя как-то необычно. Очень напряжённая, рассеянная – отвечала невпопад и как будто боялась идти к сыну. А вернулась от него вся в слезах. Такого не было никогда. Болезнь проявилась у него очень рано – в два или два с половиной года. Она, конечно, за это время повидала всякое, и её практически невозможно было выбить из равновесия. А тут вот так. Я попыталась узнать, что случилось, но она оделась и ушла…

– Так ничего и не сказала?

– Сказала… Сказала: «Я ужасно ошибалась. Я отняла у него жизнь». И вот… Больше я её не видела, – подытожила Марта и снова вытерла слезу.

– А почему вы раньше не обратились в полицию, а так долго ждали?

– А это не долго. Она приезжала не слишком часто. Последнее время раз в две-три недели – это уже вошло в норму. Да и праздники – у меня, собственно, и мыслей таких ещё не возникало. Это была не моя идея заявление писать.

– А чья же? – наткнулась Аня на очередной закоулок.

– Мне позавчера позвонила женщина – представилась Евой. Сказала, что не может найти Юлию Андреевну. Я ей вкратце рассказала примерно такую же историю, и она меня отправила срочно писать заявление.

– А как с ней связаться?

– У меня телефон остался, я могу вам прислать.

– Давайте. И сразу адрес квартиры в Лефортово скиньте тоже.

– Хорошо, – пробубнила Астахова, копаясь в своём смартфоне. – Держите.

Аня переписала полученные данные в объяснение и продолжила:

– Так, так, так… А с отцом Антона что?

– Я его не видела никогда. Вроде он их бросил, когда болезнь проявилась. Юлия Андреевна поэтому меня и наняла тогда, потому что одна не справлялась – и сын с проблемами, и работать нужно.

– А чем она занимается?

– У неё какой-то бизнес. Насколько я могу судить, вполне успешный. По крайней мере, недостатка в средствах она не испытывает. Вы же наверняка спросите – у меня одна из её банковских карточек, с приличной суммой. Я расходую с неё деньги на Антона и сама раз в месяц снимаю себе зарплату. Под отчёт, конечно. Вот, веду бухгалтерию, – добавила Марта, вставая, и достала из ящика толстую тетрадку. – Нужно вам?