Czytaj książkę: «Поселок Просцово. Одна измена, две любви», strona 29
Я отправился в 5-ю городскую больницу к главному врачу Мистерской Юлии Михайловне. Она тоже встретила меня мило и участливо. Да, действительно, в 8-й поликлинике есть вакантная ставка физиотерапевта, и она не возражает, если я переведусь из Просцова к ним и буду 3 с половиной месяца получать зарплату участкового терапевта, проходя в это время профессиональную переподготовку на базе кафедры физической медицины, а в декабре выйду на работу.
Я вернулся в Просцово и нагрянул с новостью к главному врачу. Татьяна Мирославовна не то чтобы обрадовалась, но и, мне показалось, отнюдь не расстроилась. (А что ей? – на терапевтический приём и в стационар сядут фельдшера, – не велика разница, а за счёт вакансии на премию больше сэкономится). Татьяна Мирославовна Богомолова благодушно подписала мне трудовую книжку. Я зашёл в бухгалтерию и взял расчёт.
Мы порвали с огорода всё, что было возможно и повесили объявление о продаже дров.
На другой день явился мрачный мужичок.
– Хотелось бы посмотреть на ваши дрова, – высокомерно пробурчал он.
Я проводил его к сарайке. Он придирчиво осмотрел «товар».
– Ну и сколько вы хотите за эту крупноту и сырость?
Я назвал цену.
– Вы что, издеваетесь? – вскинулся он. – Если только половину от того, что вы назвали, дам.
– Извините, я не намерен торговаться.
– А ты откуда вообще и куда? – перешёл на «ты» сердитый мужик.
– Я здесь три года работал врачом, а сейчас в К… возвращаюсь.
– И что, тоже врачом?
– Да.
– И в какую больницу?
– В 8-ю поликлинику.
– Понятно. Ну так что? Не будешь половины уступать?
– Нет. Даже четверти, – мне даже хотелось набавить для такого хулигана и сердюги. – А дрова хорошие, зря вы так. Горят хорошо, в основном берёза.
– Что?! Какое хорошее? – он ткнул рукой туда и сюда. – Я-поди, подольше тебя на земле живу. «Хорошее!» Ты, видать, и врач такой же хороший, как эти дрова! Вот поглядишь, в 8-ой-то поликлинике фабричные девки тебе покажут!
И мужик ушёл, ворча и отплёвываясь по сторонам. Проклятие «фабричными девками» меня задело. «Может, у него жена – фабричная девка, раз он злой такой?»
Нашу перепалку услышала Марья Акимовна и вышла на своё крылечко в фуфайке.
– А что, Игорь Петрович, дрова продаёшь? Давай я куплю.
– Да конечно покупайте! – обрадовался я.
Марья Акимовна живо проследовала к сарайке, повертела головой, пошмыгала носом и назвала цену точно такую, что и мужик.
– Берите! – не задумываясь сказал я. «Хоть Марья-то Акимовна меня фабричными девками не проклянёт».
На другой день приехал Вадим на грузовой газели. Мой брат в то время ещё молча и с присущей ему суровинкой смотрел на «увлечение Библией», моё и родителей. По совету мамы он сам почитывал Библию, но делал это закрыто, любые комментарии и советы жёстко отвергал, мол, сам разберусь, не трожь! Я ни секунды не верил, что он когда-нибудь сможет стать bf.
Алина с Ромой уехали с тестем накануне. Мы с Вадимом загрузили в кузов холодильник, шкаф, зелёное кресло, нашу и Ромину кровати, телевизор, магнитофон, кассеты, книги и небольшую груду всяких половников. Пришла Милена Алексеевна, и мы с ней обнялись.
– Ну пока, Петрович, не поминай лихом!
– И вы тоже, Милена Алексеевна.
Вышла и Вера Павловна. С ней мы тоже тепло попрощались. Вышли кое-кто ещё из соседей и помахали мне руками. Вадим ждал в кабине. Я оглядел кругом летний просцовский пейзаж. Было ли что-то жаль?.. Что-то – наверное. Я толком не знал – что. Я ещё раз махнул бывшим соседям и запрыгнул к Вадиму в кабину. По радио пел то ли Шевчук свой «Ветер, сломавший крыло», то ли «ЧайФ» свою «Аргентину – Ямайку 5:0». Вадим выключил звук и посмотрел на меня со своей полувнимательной полуусмешкой. И сказал неожиданно серьёзно:
– Ну что, братишка… Помолимся? Перед дорогой…
Глава 12. Заключительная, короткая.
«В чём же мораль этой книги? Мораль состоит в том, что самое главное для людей – почитать Бога и подчиняться его повелениям, потому что Бог знает всё, что делают люди, даже их тайные дела» (Екклесиаст 12:13, перевод Библейской Лиги).
Зачем я всё это написал? С какой целью?
Возможно, прежде всего, мне хотелось отвлечься и, в некотором смысле, убежать от, вдруг, спустя двадцать лет со времени тех событий, навалившихся на меня неожиданных препонов на христианском пути; хотелось поразмышлять самому с собой, прежде всего, о корнях и истоках рождения во мне веры. Моя последующая жизнь, несомненно, была ещё больше насыщена всевозможными яркими событиями и поворотами, но я решил ограничиться описанием тех трёх замечательных лет моей жизни, ибо, да, именно там зародилась во мне вера, а это само по себе чрезвычайно интересно; кроме же того, как оказалось, детальное описание трёхлетнего периода жизни – чрезвычайно кропотливый труд, и описание всего последующего заняло бы, пожалуй, не один год, а и все пять! То́т же период очерчен строго определёнными рамками – момент прибытия в Просцово и момент, когда я его покинул, – и, следовательно, взять этот более или менее короткий период для описания было удобно.
Где-то в середине мемуаров я намекнул, что моё писательское перо в то время встало, и даже попытался дать объяснение – почему. Нельзя сказать, что все эти годы я вообще не прибегал к литераторскому искусству. Я писал дневник, в котором фиксировал страшную борьбу с моими главными внутренними врагами (о которых, кстати, было упомянуто – даже не вскользь – в сих мемуарах), а также письма тем людям, которым проповедовал и письма христианскому другу. Обстоятельства же прошлого года побудили меня более серьёзно взяться за перо: возможно, среди прочего, для того, чтобы навести порядок и устранить сумятицу в мыслях, а может быть, отчасти, для тщеславия. Впрочем, это не так важно: что сделано, то сделано. И сделано, мне кажется, неплохо. Вопреки мудрым словам некоего мудреца, изрёкшего, что мемуары пишутся, дабы прославить мемуарщика, думаю, я был честен. В некотором смысле вышли не то что мемуары, а скорее исповедь. Я не упомянул, возможно, только два-три эпизода совсем недостойных, упоминание которых совсем бы уж подпортило и без того откровенную летопись.
Цель и смысл. Да. Есть ещё два момента. Главное, я затеял это всё как растянутую во времени и пространстве проповедь атеисту. И я надеюсь, что в некоторых неафишируемых моментах повести сей атеист сможет увидеть силу и любовь моего Бога (и если уж он не поленится напрячь вполне свой разум, то главное – силу любви моего Бога).
Примерно в том же блоке мемуаров, где я рассуждаю о прекращении писательства, я поместил пространные рассуждения о происхождении во мне веры. Здесь, пожалуй, хотелось бы высказать ещё пару важных мыслей, с опорой на Писание.
Да, жестокость мира, бессмысленность кратковременности жизни и осознание греховности. Но всё же…
Иисус сказал (Иоанна 6:44): «Никто не может прийти ко мне, если Отец, который меня послал, не привлечёт его ко мне». А почему привлечёт? Возможно, как в 1 Царей 14:13 (3 Царств, в Синодальном переводе) сказано, J «нашёл [во мне] что-то доброе». Что-то доброе… Да. Вот оно! У Бога есть определённый взгляд на каждого. Он судья. Но судья добрый. Как отец. Как отец из притчи Иисуса про блудного сына (Луки 15-я глава, прочитай ещё раз, мой нежно лелеемый атеист). Что-то доброе. В тебе много добра. Добра для Бога. Приходи, как в 17-м стихе последней главы Библии сказано. Приходи, и пойдём вместе!
