Czytaj książkę: «Президенту письмецо Афродиты. Проза»
Режиссёру Т. П. Ч.,
на сей рассказ вдохновившему.
***
За правду борется народ…
Ну, разве он не идиот?..
Когда голову в петлю – от забот,
то подумал я тогда – «Идиот!»
Режиссёры-сценаристы —
вредный элемент,
вам бы лишь бы рюмку в зубы,
следом огурец…
(Известная поэтесса.)
© Игорь Аркадьевич Агафонов, 2024
ISBN 978-5-0060-5871-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
***
Пока Тапа закрывала замок, Бельва, понятной породы собачонка, но подстриженная под мелкого льва, закручивала поводок вокруг её башмачков, принюхивалась и фыркала. К тому же, в придачу к обычной своей вертлявости, она сердито тявкала и дёргала поводок так сильно, что невольно развернула Тапу и та увидала перед собой громоздкого незнакомца.
– У?! – запрокинула Тапа голову и коснулась плоскости двери накрученной на затылке косичкой.
Высоченный мужчина усмехнулся и отступил на пару шагов, позволяя как бы визави отстраниться от дверной вертикали и рассмотреть себя в натуральную величину без удивления или испуга.
– Зачем пужаете? – спросила Тата, невольно переводя себя в спасительную заводь простушки-девчушки как бы. – На пужало, горец, вы не похожи.
– Зачэм? – изогнул правую бровь горец. – Нэ спеши с вопросами, дэтка. Послушай…
Бельва залилась ещё пуще активным лаем.
– Цыть! – слегка притопнул большой рыжий башмак у её носишки, и собачонка примолкла, мило прижавшись к ноге хозяйки своей, тоже, в общем, дамочке миниатюрной.
– Тэбя просили уняться? – вопрос относился к хозяйке, а не к собачонке. – Прэзиденту жалобилась?.. помощи просила?.. Молчи, молчи, вопрос риторический, как у вас говорят… Так вэдь жалобы царю эщё народники обнулили… слыхала, чай, про таких? Ну вот. На бога надейся, а сама-то, дэвонька, не плошай… Но всё ещё ждёшь?
– Ну, жду. – Тапа потрогала пальцем родинку под своим маленьким аккуратным носом. – А тебе-то чего надо конкретно, гражданин? – И, скользнув по косяку плащом, попятилась, к пожарному выходу, который, заметила боковым зрением, сквозил не запертым прямоугольником, подвигая ногой при этом и своего испуганного львёнка.
– Ну, жди… А ведь тэбя предупреждали… Вот и заполучи…
Из проёма прямоугольника выступил другой верзила, смуглый да с носом орлиным, ударил Тапу по затылку, ловко подхватил обмякшее тело под мышки и швырнул вместе с онемевшим пёсиком по лестничному маршу – с пятого этажа на первый без задержки. Особого шума это не произвело и, стало быть, не обеспокоило никого, поскольку на запасном маршруте некому было и слышать.
Болонка, очнувшись от своего собачьего шока, не прекращала теперь отчаянный лай, хотя и осипла уже. Смуглый верзила нехотя как бы вернулся от машины и крутанул крепкими пальцами её лохматую головёнку на бок и обратно, точно ключ провернул…
– Да заче-ем? – спросил без акцента уже и скосил недовольно правую бровь его старший напарник и положил бутафорский нос из папье-маше в бардачок.
– А чтоб не будила спящу царевну.
– А-а… ну да. Ладно, поехали.
На лестничную площадку вышаркнула пегая старушонка в своих старых шлёпках, заметила забытый ключ в замке «милиционерки», как она за глаза называла соседку…
***
Тапе мерещится? «Мне чего… такое… снится?» Сон не сон, что-то на грани обморока… от этого жутковато-зябко и зыбко в ощущении некой нереальности происходящего.
Идёт открывать двери… или это её старенькая бабуля шлёпает босиком по паркету? Почему по паркету? И босиком? (гувернантка любит повторять: «У Тапэ всегда есть тапкэ!») Она вроде как барышня… хотя нет, какая барышня. Её купили… да-да, господа купили, поскольку у самих детей не получалось. Присмотрели в одной из своих деревенек и… под секретом, да, сторговались. «У вас всё равно детишки мрут от голода… а мы вырастим, воспитание дадим, образование… госпожой станет настоящей. Всё чин чином». Что-то ещё обещали… но чтоб никому ни словечка… Ах да, помогать по жизни обещали и дальше… но чтоб никому… ни-ни!
И смещение произошло у Тапы в голове… хотелось ей, видимо, на бабушку свою походить… Романтика, словом. Овеяно флёром… каким флёром?.. Отчего флёром?..
Отчим (отец, получается, раз никому «ни-ни») выговаривал после: тебе, мол, не положено открывать двери… для этого есть специальные в ливрее люди… Помолчал, ещё раз посетовал, попенял: нельзя тебе отворять, на то есть швейцар, а тебе не следует…
Предание, в общем. Семейное. Мифология почти что…
Тапа открыла глаза. Белый потолок ослепил. Дома, в квартире, потолок другого цвета… Кстати, какого?.. Забыла? Как так?..
Хотела повернуть голову, не смогла. Скосила глаза… На палату больничную похоже…
«Где я? Вне жизни? Или чего?.. Ангел я? Шуткуете?..»
И кусочек сомнения по поводу… сомнения по поводу чего?.. Неправильно жила, раз очутилась невесть где? Или всё же правильно? Кругом вроде чисто и светло… Или не жила? Но как же, как?.. Ведь жила?..
Ну и чего сопли распустила…? Соплями, что ль, клеить переломы будешь?.. Какие переломы?.. А почему слюни стали не липкими?.. Кстати, с чего бы они стали пресными? Испортились? – Тапа подвигала языком во рту: зубы все поломаны, карябаются, скосила глаз на тумбочку с бутылочкой воды: не дотянуться…
Не так жила? Почему это не так? Дочерей вырастила, замуж выдала… впрочем, сами повыскакивала. Но не важно. Почему же не?.. Почему, собственно?.. Нет, всё так!
***
Мадонной явилась подруга Майя (Майка – редкозубая чудачка), чудаковатая для незнакомых, так и спрашивают у Тапы: нормальная? Тапа же привыкла к ней ещё в пору совместной учёбы в политпросвете, как называли своё училище студенты… Позже поэтический дар в ней прорезался… или скрывала поначалу?
– Чё-о приуныла? Выше нос свой курнос. И чёрточку под носом сдвинь правее. Вон Билведреса твоя тявкала, тявкала и загнулась. А ты в по-олном ажуре-абажуре, как любят говорить японцы-америконцы – жива и шевелиться даже могёшь.
– Не чёрточка, а родинка, – поправила Тапа и попробовала пошевелить чем-нибудь, однако тело никакой ответной реакции на призыв к собственному осознанию не обнаружило. – Жалко…
– Чево-о?!.
– Биль… жалко Бильку.
– О-о-й! Ты меня удивляешь. Доктор сказал: пусть шевелит копытами, не то зачахнет. Вот и шевели. А собаку, что ж… жалко… конечно, жалко. Но зато соседку разбудила. Слушай, ты, правда, ничего не помнишь?
– Почему? Помню… Тебя, например.
– Не во мне дело.
– А в ком?
– Ну как…
Тапа пока не собиралась обретать память – на то имелись причины. А подруга, что ж, потерпит – язычок её слишком подвижен, дабы хранить секреты. Поэтесса всё ж…
– Ча-аво отвернулась? Не хошь, как хошь, и не говори.
Всё же Тапе спокойнее, когда знакомый Майкин голос вливается шумным водопадом в уши сознания. И манера эта её выражаться тоже бодрит… раздражает, но бодрит.
– И не жалуйся! Сочувствовать даже не собираюсь.
– Почему?
Тапа скашивает глаза в другую сторону. Да, подруга – циник и ругачка. Чуть что – на матерок пересаживается.
– Довыёживалась? Ха-ха-ха! С лестницы спустили – достукалась. Будешь теперь слушать подруг своих? Бу-удешь, куды деваться. Вот и лежи молчком-ничком, набирайся сил для новых подвигов своих дурацких. Ты куда нынче смотришь, на кого равняешься?
Тапа делает вид, что не понимает, о чём её спрашивают, но потом всё же говорит – медленно, с придыханием:
– Ну, я смотрю и туда и сюда… в телик, например… А чего?
– И чего видишь?
– А вижу я: и то и другое имеет свою пользительность. И то нужно и это. Для одних телик, для других – инет. Для тебя, Май, всё же инет больше притягателен. Для меня телик… для успокоения, когда уж совсем тоска одолеет.
– Ты это брось – тоска у неё. С какого такого?.. Тоска у неё!
Майя достаёт из сумочки смартфон.
– Вот, записала давеча мыслишку. – И без выражения читает:
О чести знать не каждому дано —
бесславный путь продлит иные мысли…
И ржа покроет души очевидцев,
кому и без того чихать на всё давно…
И возвращаясь в амплуа обывателя:
Darmowy fragment się skończył.
