Czytaj książkę: «Часть»

Предисловие автора

Привет, друг.

Начну с хороших новостей: у тебя в руках две книги, а не одна. Первая, это моя автобиографическая повесть «Часть», что начнётся с момента о моей службе в роте.

Вторая книга – «Юность в сапогах». Это сборник армейских рассказов. Они тоже автобиографичные и имеют хронологию (начиная с момента призыва), однако, ты можешь читать их в любом порядке, так как они не сильно зависят друг от друга.

Теперь перейдём к официозу, извини, я не мог этого не написать.

Обращаюсь к особо «внимательным» читателям: книга ни в коем случае не преследует цель очернить чьи-то взгляды, вероисповедание или социальный слой и тем более, дискредитировать Вооруженные силы РФ.

Кроме того, автор против межнациональной вражды. Содержимое в книге может кого-то задеть. Если вы из тех, кто везде видит оскорбление лично в свой адрес-лучше пропустите. Увы, но книга не о вас.

Всё случившееся просто произошло со мной и с этими людьми, что появятся в сюжете. Оно не пытается сказать, что плохие все представители этой нации, социального слоя или взглядов. Это просто история, рассказывающая, что когда-то были такие люди и произошло это.

Призываю настоятельно-не проникаться ненависти к кому-либо, не смотря на написанное в книге.

Ненависть – путь к поражению.

Также прошу не использовать содержимое книги в качестве аргумента о несостоятельности какой-либо нации, социального слоя или Вооруженных сил РФ. Это просто моя история. А выводы – уже твои.

Всё. Официоз прошёл.

Ещё один момент и я отстану от тебя. В книге содержится достаточно грубостей, жестокости, насилия. Увы, такова жизнь и такая эта история. Я сглаживал многие места, дабы текст был читабельнее и не вызывал тошноту у нормальных людей. Если ты из тех, кто не переваривает жестокость, то лучше не читай.

Ты всё ещё здесь? Я очень рад. Тогда давай, пройдем этот путь.

Книга 1. Часть

Часть 1. Душа

1. Стук сердца и берца

ПОУУМ! ПОУМММ!

Мои берцы глухо стучат по ступенькам. Я поднимаюсь на этаж. В свою Часть, где мне предстоит служить срочку. На душе приторно-мутное ощущение, какое бывает, когда вляпаешься в дерьмовую историю. Особо предпосылок моей тревоги нет. Не считая «знаков», которые попадались мне на протяжении всего пути от распределителя до этой лестничной площадки.

Встряхиваю головой. Соберись, тряпка, какие знаки?!

Давай ещё радио начни слушать и внимать советы утреннего гороскопа.

*доносится звук радиостанции* «…Сегодня у скорпионов удачный день, но нужно быть аккуратным со своим здоровьем. Также есть шанс получить неприятное известие к концу дня…» -Улыбаюсь, хотя выходит криво и немного нервно.

Смотрю на поднимающегося рядом типа – сопровождающего, что пришёл за мной в штаб, не заметил ли он моей лицевой агонии. Но нет, его пьяные глаза тупо смотрят куда-то в пространство, и я удивляюсь, как он умудряется не споткнуться.

Надеюсь, у меня на сегодня хороший гороскоп и на все дни последующей службы, иначе, астрологи-гнать вас вилами в степи надо.

–Чё, ссска, бляя… -мычит тип, по-прежнему не двигая зрачками и я начинаю сомневаться в его умственном добром здравии.

–М? – мычу на всякий случай, думая, что его голосовой спазм был адресован мне, но он не отвечает.

Мда, будем надеяться, что он один такой на весь мой будущий личный состав, с которым мне предстоит познакомиться в ближайшие минуты.

Хотя, судя по значку, он в наряде – дежурный по роте, а туда, как я слышал, обычно сажают самых ответственных. Если так, то получается, основная масса моих будущих сослуживцев соображают похуже его. Ещё один дурной знак.

Четвертый этаж. Поднимаемся ещё выше. Похоже, моя рота располагается на самом верхнем, пятом этаже.

–Куришь? – выдаёт первое осмысленное предложение тип.

–Нет. – говорю я с гордостью, уверенный, что в армии такое оценят.

–Хуёво тебе будет.

Поднимаюсь, переваривая услышанное.

–Чё такой дрищ, ебать?

–Всегда таким был. – жму плечами.

–Тебе такому точно пиздец будет. Тощий, не курящий, ебало в прыщах. Лучше тебе развернуться и съебаться прямо от сюда в ебаную зелёнку.

Надо же, он способен на длинные диалоги. Я смущаюсь, хотя не особо сильно: пугать новичков любят везде, не только в армии. Вот, пятый этаж.

Впереди полу-ржавая железная дверь с большим круглым глазком, напоминающим чем-то вход в квартиру главного бандоса из «Бриллиантовой руки».

Несмотря на то, что я стараюсь крепиться оптимизмом, в моей душе нарастает чувство какой-то необратимости. И дело далеко не в том, что сказал мой сопровождающий, хотя на самом деле, совет убежать в зелёнку в итоге окажется не таким уж и плохим.

Да что я очкую? Я имею пояс по каратэ (не спрашивай цвет), занимался борьбой и вообще в школе много хулиганил! Чего бояться! Не давай себя в обиду и всё!

ПОУУМ! ПОУМММ! Стучит мое сердце.

Тип отворяет дверь по-прежнему пусто глядя куда-то. Я преодолеваю последние ступеньки, делаю вдох и захожу в роту.

В Часть…

Выкладываю вещи в тумбу в весьма мрачном расположении духа.

Мыло, бритва, щётка, паста и две зелёные тетрадки-мои сочинения и сборник стихов, что я нашёл в распределителе. Неизвестный тип написал рифмы на все случаи жизни и незамысловато подписался «Кумыс». Буду читать по возможности…

Рядом со мной возится со своей шконкой Точилкин. Он приехал в часть вместе со мной, но его привели на этаж почему-то чуть раньше.

Первые минуты в этом месте меня не обрадовали: пока я ожидал возле тумбы дневального, успел заметить целые мобы горцев и несколько узкоглазых.

Там же ко мне успели домотаться двое. Один-пьяный в хлам тип с огромными колхозными кулаками. Он с настойчивостью Джека Николсона из «Управление Гневом» спрашивал меня «Ты кто?».

Его почему-то не устраивали мои простые ответы: «Человек», «новоприбывший» и он продолжал задавать мне этот философский вопрос, ставя меня в тупик. У меня была мысль, разродиться фрейдовскими понятиями личности, что во мне, как и в моём «милом» собеседнике три составляющие: оно, я, сверх – я. Но, глядя в его пустой взгляд, полуоткрытый рот и сжатые кулаки, решил, что это будет тактической ошибкой.

Улыбаясь, как дурочка, я лишь спросил «в каком смысле кто я?»… В общем ахуительная вышла беседа.

Второй-с южными чертами лица, тоже докопался с чем-то похожим ко мне, но я и ему толком ничего не ответил, растерявшись от его вида, абсолютно не соответствующего обстановке и уставу: розовые флисовые штаны и… всё.

Да, именно так. Розовые. Флисовые. Штаны.

Позже я узнаю, что этот тип-один из самых отбитых здесь, возможно мне стоило догадаться об этом уже тогда, глядя на его «стиль».

Всё меньше мне хочется здесь находиться. Может попросить перевести меня в другую часть?

–Эй, ты! – слышу я с конца кубаря крик.

Внутри меня всё съёживается, рядом со мной замирает Точилкин.

Нагибаюсь, смотрю меж железных кроватных прутьев, – в конце кубрика на шконках расположилась компания из шести тел. На табуретке у них водка. Закуски нет.

-Иди сюда! – кричит кто-то оттуда.

Я приглядываюсь и вижу того любителя идентифицировать личность, с которым имел «удовольствие» общаться в коридоре.

Белобрысый, крепкий, с пустыми глазами и хриплым голосом. По его пьяному взгляду не понятно кому он кричит, так как его заспиртованные интеллигентные очи от сильного водочного течения расплылись в разные стороны.

-Я? – спрашивает за моей спиной Точилкин.

-ХуЯ! – летит тут же рифма в ответ. -Сюда иди, говорю!

Точилкин идёт в конец кубаря.

Испытываю секундное чувство радости и одновременно стыда.

Берусь за шконку, заправляю её, усиленно делая занятой вид, пытаясь уловить ушами дальнейшую судьбу Точилкина.

Говорят тихо и смысла разговора разобрать не могу.

Вдруг, раздается шлепок и звук падающего тела разносится по кубарю поражая моё сознание своей резкостью и беспощадностью.

Выглядываю из-за кроватей,-все шестеро топчут лежащее на полу тело, скрючившееся в позу эмбриона.

С силой сжимаю синее уставное покрывало.

Вмешаться или нет?

Нет. Не вывезу, а проблем нахватаюсь. Надо сначала понять кто они, сколько у них власти в роте и как часто такое бывает.

Может Точилкин сам нарвался, я-то разговора не слышал.

Пинать перестают быстро.

Ещё минута тихого разговора, возня, тяжелые шаги и возле меня появляется Точилкин, держащийся за ребра.

Под левым глазом у него набухает шишка, под правым рождается слеза.

Она одиноко вылезает, растет, резко скользит по щеке хозяина и, коротко сверкнув в полёте, умирает где-то на полу.

Отворачиваюсь.

Первое вечернее построение.

По моим прикидкам, нас в роте чуть больше сотни.

Около половины-выходцы из южной части страны и ребята с восточными чертами лица.

У многих русских ребят моего призыва замечаю синяки на лице.

Выходит дежурный офицер.

-Сейчас, готовимся к отбою, умываемся, хуё-моё и всё, после 22 часов никто не шарохается, ебать. – говорит он так, будто ему тяжело даются слова.

Он на несколько секунд зависает, затем зевает, обнажив коричневые зубы и язык с жёлтым налётом.

-Всё, съебитесь нах. – он лениво идёт в комнату офицеров, а мы разваливаемся кто куда.

Отовсюду раздаются незнакомые мне наречия, ругань, мат. Вокруг меня снуёт масса злых, гогочущих, стонущих… Я словно оказываюсь в стае гиен, беспощадно поедающих слабейших.

Иду обратно в кубарь и решаю не умываться.

Завтра, всё завтра. Буду осваиваться здесь, привыкать, а сегодня почему-то хочется просто зарыться под одеялом…

Через час мы все лежим.

Я не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась.

Лёжа на втором ярусе своей шконки, вспоминая свои первые два часа в роте, понимаю, что попал в какую-то задницу, потому молю о том, чтобы утро «сломалось» и не вышло на смену.

Не буду засыпать. Так ночь будет длиться максимально долго.

Да, так и сделаю…

Подобно Нэнси в «Кошмар на улице Вязов», лежу под уставным покрывалом, слушаю звуки своей роты, а это сопение, плачь, ругань, смех и повторяю себе одно и тоже.

«Не засыпай, не засыпай, не засыпай…»

…заснул я быстро и незаметно, чтобы утром, первый раз открыть глаза в своей роте.

2. В аду нет дня и ночи

-Рота, подъём! – визжит с коридора дневальный.

–Пошёл на хуй, выродок! – летит ему в ответ с конца кубрика.

Вокруг носятся бритоголовые тела, мешаясь друг другу, обмениваясь руганью.

Осматриваю обстановку.

Примерно чуть больше пятидесяти тел здесь спит и столько же во втором кубрике.

–Откидку делайте суки! – орёт кто-то.

Смотрю на соседей по спальному месту.

Те отбрасывают одеяла к краю шконарей.

Пытаюсь проделать тоже самое, но получается криво.

-У тебя что-за откидка, боец? – подходит ко мне крепкий плечистый тип с восточными чертами лица.

Жму плечами, поправляю как могу.

-Рота, строимся на центральном проходе, форма номер три!-летит визг с коридора.

Толпа вокруг медленно валит на выход из кубаря, я тоже порываюсь следом.

–Куда, боец? – останавливает меня тип.

–Откидку сделай нормальную и иди.

Пытаюсь поправить одеяло как могу, но абсолютно не понимаю, что он имеет в виду под «нормально». Появляется дежурный по роте, тот что вчера вечером меня сюда привёл.

–Э, не понял! Ты какого хуя тут стоишь? Быстро на построение! – орёт он.

Дергаюсь вперёд.

–Стой! Ты хочешь хуй положить на меня и оставить бардак на кровати? – останавливает меня узкоглазый. Растерянно смотрю на него.

–Быстро на построение! – орёт дежурный.

–Лучше не оставляй её так или тебе пиздец будет.-улыбаясь, крутит головой крепкий.

-Договоритесь уже между собой, что мне делать? – скромно улыбаюсь я, надеясь, что меня поймут.

-Чего бля?! – дежурный по роте выпячивает глаза. -Меня не ебут твои проблемы, на построение на хуй!

Бегу к выходу из кубрика.

-Пизда тебе, пацанчик. – летит вслед от узкоглазого крепыша.

Весь распаренный въябываюсь в строй, в пол уха слушаю дежурные объявления, стараясь отдышаться.

-Сейчас сразу идём на завтрак. – так же лениво выдает летёха. -Без зарядки, потом на развод. Через полчаса всем быть готовыми. Все рассосались, суки.

Строй разваливается. Ко мне подходит усатый майор.

–Ты же приехал вчера и ещё кто-то с тобой?

–Да, сейчас скажу кто…

–Короче найдешь его и пиздуйте в офицерскую.

Точилкин оказался в инженерном взводе, что на построениях стоит совсем рядом. Вдвоём заходим в комнату офицеров.

–Фамилии.

–N-ов.

–Точилкин.

–Пиздуйте сюда, распишитесь.

Подходим, видим ведомость, обёрнутую в красную папку.

–Это что? – спрашивает Точилкин.

–Боец, здесь вопросы нельзя задавать. – раздраженно смотрит на него майор, но тут же смягчается.

–Это ваша присяга. Торжественное мероприятие, всё такое. Подпишите и свободны. Озадаченно переглядываемся с Точилкиным.

–А как же кмб? У нас даже его не было.-решаюсь вставить я.

–Да там хуйня, здесь быстрее всему научитесь, так сказать в боевых условиях. – лыбится майор.

-Присяга, без кмб, строевой, стрельбы? Мы даже подшиваться не научены…

Ебануться, я себе это немного торжественнее представлял.

–Подписывайте, у меня нет времени. – снова бесится майор.

Ставим «автографы».

–Ну, поздравляю, теперь вы официально солдаты, идите на завтрак.-майор, больше не глядя на нас, достает из-под стола бутылку водки, стакан. Выходим, от удивления забыв дать «воинский респект» офицеру, но ему явно всё равно.

Собираемся на утренний развод.

На построении объявляют, что форма одежды номер пять, плюс-ватники и валенки.

Мечусь по коридору, абсолютно не зная, где их взять.

–Ты чего не в валенках?-спрашивает меня коренастый тип и я его узнаю.

Это Чепчик, паренёк с моего взвода.

–Не знаю где взять их.

–В сушилке.

–А где сушилка?

–За бытовкой.

–А где бытовка?

–В конце коридора. Блять, давай уже осваивайся!

Бегу в бытовку, захожу в сушилку, откуда выгружаются стосы в валенках и ватниках, смахивающие на бомжей.

Мне остались последние две пары полуразвалившиеся, с запахом, напоминающим мертвечину.

Беру те, где хотя бы подошва с виду не грозит съебаться с ноги в любой момент. Стягиваю ватники с труб, несущих роль сушилки.

Рядом со мной переодеваются двое.

–Заяц, сьюка, тхи блять, какого хуя игноришь меня?

Второй, явно моего призыва, молча натягивает валенки, тоскливо смотря вниз.

–Тхи меня не видиш, э? Счас увидиш.

Напяливаю ватники, оказавшиеся на несколько размеров больше меня. Осматриваю ноги. С виду будто наложил в штаны.

Раздаются глухие хлопки и стон.

Оборачиваюсь.

Заяц лежит на полу в груде кирзачей. Тип пинает его молча, целясь в живот и голову.

Выхожу из сушилки, стараясь быть невидимкой.

Вываливаемся все на улицу.

–Чего ждём? – спрашиваю я Чепчика, глядя как почти вся рота идёт куда-то за пятиэтажку, а наш взвод стоит на месте.

–Контрабасов наших. Без них нельзя. Ты поаккуратнее с ними. Особенно со старшим сержантом Скворцовым. Он отморозок, любит руки ломать срочникам.

–Что значит любит? – улыбаюсь я, уверенный, что он шутит.

–То и значит! – почти визжит Чепчик.-Берёт и ломает! Ебанутый он, садист ещё тот.

–Подожди, а проверка там не доябывается?

–Какая проверка? – он смотрит на меня, как на дурака. -Здесь нет никаких проверок. Никаких телесных осмотров, ничего нет. А те, кто попадает в госпиталь молчат, иначе только хуже будет. Тебе вообще «повезло» с частью. Ты явно нагрешил где-то раз попал сюда.

Открываю рот, чтобы спросить ещё что-то, но во рту пересохло.

Подходит белобрысый толстощекий сержант.

–Чё, пидоры, уже собрались? Пошли. – он кивает, и мы идем следом за ротой на развод.

-Это и есть Скворцов. – на ходу нашёптывает мне Чепчик.

На плацу осматриваю всех собравшихся. Несколько сотен человек. Отмечаю, что много нерусских и узкоглазых.

Командир бригады что-то говорит и по голосу понятно, что он пьян.

Такое ощущение, что здесь бухают все.

Затем, торжественный марш по плацу.

Марширую в строю со своим взводом, пытаясь «поймать ногу» впереди идущего.

Неожиданно строй поворачивает влево, а я продолжаю идти прямо и смещаю в сторону узкоглазого парня.

Слышу сзади ругань.

–Что за хуйня?

–Ты чё съебался, Чернобродский?

–Куда встал?

–Это он меня подвинул!

–Сместись!

–Куда?!

Я понимаю, что упорол какой-то косяк, но «исполняю песню» до конца, идя за тем, за кем оказался. Сзади продолжают ругаться, кто-то не сильно бьет меня в спину.

–Пизда тебе, сука! – слышу я голос сержанта Скворцова.

Марш окончен. Возвращаемся туда, откуда начали.

Комбриг ещё что-то говорит, но я не слушаю, чувствуя опасность спиной почти физически.

–Разойдись. – объявляет полковник.

Сотни тел расходятся, заполняя собой плац.

Меня хватают за плечо, разворачивают.

Вижу злой взгляд Скворцова и получаю удар кулаком в нос.

В глазах вспышка, сажусь на тонкий покров раннего снега.

По губам и подбородку бежит что-то тёплое.

–Ты сука, какого хуя делаешь? Ты на кмб что делал, хуй сосал?

Хочу сказать, что у меня не было кмб, но боюсь, что кровью залью весь подбородок и молчу.

Скворцов продолжает орать, пинает один раз меня по ребрам.

–Эй, хватит.-раздается рядом.

Вижу молодого лейтенанта.

–Тут кто вчера прибыл в роту?

–Я.-встаю, держась за горящий от боли нос.

За ним уже вижу Точилкина и остальных ребят, с которыми вчера приехали сюда из распределителя.

–Идите за мной.

–Сука, я ещё поговорю с тобой! – рычит Скворцов.

Иду за лейтенантом, вместе с Точилкиным, по пути стараясь высморкать остатки крови. Оборачиваюсь на ходу назад. У многих ребят, с которыми я приехал, видок тоже не весёлый. Они попали в другие роты, но судя по их лицам – там не лучше.

У Валька, идущего в конце колонны, вижу разбитую губу. Он идёт, понурив голову вниз и мне странно это видеть: ещё недавно он был крепкий спортивный парень, вечно всех подъябывающий, дающий клички.

Летёха заводит нас в соседнюю «хрущёвку», заводит в кабинет, заполненный школьными партами.

–Садитесь ждите. – уходит.

Сидим молча.

Почему-то нам не хочется говорить и до того, как открылась дверь, никто из нас так и не проронил ни слова.

Заходит полковник.

Кто-то из нас вскакивает, вслед за ним поднимаемся и все мы.

–Садитесь. – машет рукой он.

Присаживаемся, ждем.

Он, шаткой походкой доползает до «учительского» стола, стоящего перед нами, падает на стул.

–Короче. Поздравляю, вас, с прибытием на службу. – монотонно-устало выдаёт он.-Надеюсь, служба в нашей части, доставит вам массу впечатлений.

Он поднимает глаза на нас, смотрит на меня.

«Уверен, так и будет» – едва не выдаю я.

Полковник смотрит на мой бушлат с засыхающими пятнами крови.

–Да, и в общем. Если кто-то будет вас заставлять что-то делать-сообщайте мне. Со всеми случаями неуставных взаимоотношений будем решать вопрос конкретно. Ясно?

Кто-то кивает.

«Ясно», «понятно», «Так точно».

Полковник не обратил внимания.

–Ещё у нас есть здесь военный психолог. Светлана Яниновна. Если будут какие-то проблемы психологического характера-обращайтесь к ней. Вопросы?

–Товарищ полковник, разрешите спросить.

Полковник смотрит на задние парты мне за спину.

–Что хотел?

–Что значит проблемы психологического характера?

Полковник устало закрывает глаза, снова открывает.

–Я не знаю, поплакаться захочется, сисю мамину, сбежать, что угодно. Это к ней. Не делайте всякой хуйни, лучше поговорите с ней. А то у нас что-то в последнее время много в дурку уезжают солдат. Ещё вопросы?

Молчим.

Смотрю на стенд с брошюрами о правилах гражданской обороны в случае ядерной или химической атаки. Рядом стенгазета. «Лучший военный психолог нашего округа, Молчанова Светлана Яниновна» – читаю я, смотрю на фото.

Симпатичная молодая женщина. Даже красивая. Что она делает здесь, среди алкашей и в этом упадническом посёлке?

–Всё, свободны.

Возвращайтесь в свои подразделения.-полковник облегченно вздыхает, выходит. Я, порываясь непонятному позыву под шумок срываю фотку со стенной газеты.

Возвращаемся с Точилкиным в роту, в сопровождении летёхи.

Может стоило дать сдачи Скворцову? Сомневаюсь, что он хорошо машется, с учётом, что он привык бить только тех, кто не лупит в ответ, но всё же…

Я вроде не пай мальчик: за спиной борьба, каратэ, драки с ребятами с других школ.

По идее шансы есть, не смотря на то, что я дрищ, а он крупнее. Но нет, тут проигрышная ситуация. Если выиграю-в дисбат уеду, проиграю-в больницу. Засада. Что делать?

Ладно с контрактниками, а как быть со срочниками? Бить в ответку? Можно попробовать, но вспоминая лицо Валька, который с детства на спорте и единоборствах, меня немного деморализует.

Может пойти к военному психологу, и она подскажет как быть? Ладно, осмотримся, что да как здесь.

Может, не всё так плохо.

–Видел я эту психологичку. – хмыкает Чернобродский. -Ахуенная баба, я потом четыре раза подряд дрочил на неё.

Мы в наряде на камбуз. Впятером чистим картошку. Я, Чепчик, Чернобродский, Тимоха, Филатов. – Интересно, что она делает в этой жопе? – спрашивает Тимоха, смотрит на очищенную картофелину и откусывает её край.

-Мне другое интересно, кто её ебёт? – скалится Чернобродский.

-Да по-любому полкан наш, кто ещё?-почти возмущенно поднимает брови, Чепчик.

-Ты чё? Ты видел, полкана нашего? Алкаш, на утренних разводах уже в хлам ходит. У него уже хуй не стоит стопудов, ему всё насрать, лишь бы бутылка была.

-Вкусно? – спрашиваю у Тимохи, задумчиво жующего сырую картошку.

-Неплохо. – жмет плечами тот. – Только пить ещё больше хочется.

-Да питья тут не хватает. – влезает Чепчик. -Три раза в день, треть кружки! Пиздец, человеку норма два литра, а нам едва пол литра накопится и то если округлить! Суки повара, сами тут жрут, пьют, а нам с хуй собачий льют.

Мимо цеха проходит высокий крепкий тип со злыми глазами.

-Это кто тут суки? – бешено смотрит он на нас.

Молчим.

Он влетает, ногой ебашит Чепчику в голову. Тот слетает со стула на кафель.

-Ещё раз вякните что-нибудь, вообще нассым вам в кружки и вашим скажем, чтоб вылакать вас заставили, ясно? – он дико смотрит на нас, стоя над лежащим Чепчиком.

Не отвечаем.

Не дождавшись ответа тип уходит.

Чепчик садится на стул, на щеке у него след от сапога.

-Это кто? – спрашиваю я.

-Повар. Из срочников. Старший призыв.-поясняет Чернобродский. – Никитос его зовут вроде. Жёсткий тип.

-Походу поварам тут тоже не сладко?

-Ну лучше так, чем в роте с чёрными или «китайцами». Слышал, здесь свои движухи, свой мир, но просто так сюда не попадёшь. Как и к психологичке.

-А к психологу почему не попасть?

-А ты попробуй часто просись куда-то. – подаёт голос Чепчик, потирающий ушиб на скуле.-Сразу подумают, что тебе не нравится в них что-то или комиссоваться через дурку хочешь, или вообще стучишь на них. И тогда пиздец тебе будет. Так бы, конечно, все к ней ходили, хотя бы чтоб на бабу посмотреть, а не на рожи эти узкоглазые.

Смотрю на Чернобродского, у которого явно восточные черты лица. Но ему похуй.

-Щас, скоро 23-е февраля, тогда и узнаем, что такое настоящий пиздец. – мрачно говорит Филатов. Удивлённо смотрим на него, вспомнив о его существовании.

-А чего? – спрашиваю я.

-Как обычно. – Чепчик недовольно хмурит брови. -Офицеры накануне съебутся бухать и на выходные и рота будет предоставлена сама себе. Тебе, N-ов повезло, ты на Новый год ещё не был здесь, тут жопа была. На 23-е будет хуйня такая-же. Будут все бухать и делать с нами, что захотят. Чёрные, узкоглазые, «деды». Блять… Может в госпиталь как-то свалить, пока не поздно…

Чепчик бросает нож в чан с водой и задумчиво смотрит куда-то вдаль.

-Это чёртовы шакалы всё. – говорит Филатов, поправляя ремень на толстом животе.

-А что они?

-Заметил, как нас расселили? Большинство чёрных вперемешку с русскими во второй кубарь, нас вперемешку с узкоглазыми в первый. Это чтобы они не сильно друг с другом враждовали. А мы страдаем и от тех, и от других.

-Вот суки! – вскрикивает Чепчик, но тут же воровато смотрит на выход в цех, и уже обращаясь ко мне.

-Типа мы – русские стерпим, а они пусть не ночуют близко друг к другу! Вот суки!

-Харош пиздеть! – орёт из коридора старший сержант. -Дочищайте быстрее и на бочки пиздуйте!

Выходим ротой из камбуза.

Толпимся, толкаемся, наступаем друг другу на ноги. Слышу звуки ударов.

На выходе из здания вижу, как Алиев вколачивает удары в голову рядового Семёнова.

Тот быстро обмяк вдоль стены, прикрыв голову руками.

К ним подбегает Джамбеков и окунает пинки в тело парня.

Отворачиваюсь, выхожу с остальными. Встаю в строй.

Дежурный офицер не удосуживается нас пересчитать.

–Все здесь?

–Ага.

–Угу.

–Такточн.

–Шагом марш.

Идём к нашей «хрущёвке».

Из камбуза выбегают два тела и присоединяются к колонне. Доходим до места.

–Разойтись.

Строй разваливается, кто-то идёт к курилке. Я не курю и собираюсь идти в роту, но вижу одиноко идущую шатающуюся фигуру Семёнова вдалеке.

Поднимаюсь на этаж, вглядываюсь в лица ребят моего прызыва, вспоминая, кому на вчера отдавал напрокат иголку.

–N-ов, выручай! – подлетает ко мне Точилкин. -Денег надо.

–У меня нет, сколько надо?

–Чем больше, тем лучше. – морщит подбородок он так, будто собирается зарыдать. -Мне сказали платить им или меня узкоглазые выебут.

–Да не выебут. Пугают просто. – пытаюсь я подбодрить товарища.

–Могут. В соседней роте уже опускали пацана так. Он в дурку съехал в итоге. Эти тоже могут…

У меня идёт мороз по коже.

–Правда нету? – смотрит Точилкин на меня глазами, полными мольбы.

–Правда. Я с таких ебеней приехал сюда, что мне письма даже не доходят, а про деньги вообще можно не мечтать.

Точилкин оглядывается по сторонам, перестав меня слушать, затем, увидев, Сорокина, несётся к нему.

Смотрю ему вслед и думаю, – как хорошо, что у меня пока получается оставаться здесь незаметным.

Надолго ли?

Ночью чёрные подрались с «восточными».

Я лишь видел в темноте, как Фахылов – мощный башкир-боксер, лихо влетел в потасовку и молниеносным ударом отправил Исламова в нокаут.

Отвернулся на другой бок, стараясь подавить себе ужас от мысли-куда я попал?

После этой драки давление на нас обострилось. Бить стали чаще и все подряд.

–Пацаны, есть пятьсот рублей? – с полными отчаянья глазами спрашивает Дайнеко нас, когда мы сидим в кубрике после утренней уборки.

–Ну ты даёшь Дайнек. – лыбится Сорока. -Конечно, есть.

–Бля, пацаны, я серьезно! – почти плачет он. -Они поклялись меня опустить, если денег не найду.

–Кто? – спрашивает Тимоха, что держал свежую подшиву для воротника в руках.

–Какая разница кто его ебать будет, подумаешь наложницей в гареме больше. -криво ржёт Сорока и Чернобродский его поддерживает.

Дайнеко-высокий и самый старший из нас, ему двадцать пять лет. За плечами у него институт, год работы, жена и сын. Парень, почти мужчина, смотрит на нас девятнадцатилетних щенков глазами, полными отчаянья и безысходности.

Я виновато пожимаю плечами.

–Правда нет, дал бы, была бы хоть копейка. – говорю я.

–Они же это сделают…-тихо сказал Дайнеко Сорокину и Чернобродскому, что продолжали злобно глумиться, отпуская шутки на тему сексуального рабства.

–Суки вы… – шипит он. -Вас они тоже рано или поздно нагнут!

–Вот и полезло говно.-прокомментировал Тимоха. -Вот потому я не впрягаюсь никогда.

–Тебя разъебать?!! – выходит из себя Дайнеко и напирает на сидящего Тимоху с безумными глазами.

–Стой, тормози! – влезаю я у него на пути. -Ты лучше свой пыл оставь на чертей этих. Надо нам не ржать друг над другом, а объединиться. Попробовать отмахаться как-то…

–Ага. Сколько их тут, а сколько нас, да и никто не согласится. – подает из-за шконок голос Точилкин.

–Да похуй на количество. – выдыхаю я, чувствуя, как в душе поднимаются силы жить.

–Если сообща действовать, то все получится!

–Сам-то, решишься или только пиздеть можешь? – бурчит с соседней табуретки Сорока.

Дайнеко уходит, не дослушав.

Не успеваю ответить, в кубрик заходит Отец-гориллоподобный огромный чел старшего призыва с глазами животного, руками примата и повадками уголовника. Он волосатый как ёбаный йети (пока учёные ищут снежного человека в горах, он успел отслужить в армии) и, судя по его не изуродованному интеллектом чучелу, он помесь цыгана и шимпанзе.

Мы все притихли, я сажусь на табурет, но внутри всё трясет от адреналина.

Надо показать. Что я могу. Не Сороке. Себе.

Огромный Отец, тяжело ступая по полу, проходит мимо нас… и я, не до конца понимая, что делаю, выставляю ногу.

Он спотыкается, смотрит на меня звериными глазами, и огромная нога в кирзаче врезается мне в голову…

Прихожу в себя на полу, возле лежащей табуретки. Ребята по-прежнему сидят, подшиваются, будто ничего не произошло.

–Ну что, не передумал? – улыбнулся Сорока так, будто радуется проёбанному шансу попытаться что-то исправить.

Держусь за гудящую голову, шатаясь, иду в туалет.

Каждую ночь нас поднимают.

Старший призыв устраивают ночные качи, сопровождающиеся тумаками.

Во время этого «восточные» по одному вылавливают некоторых из строя и уводят в темноту, в конец кубрика…

Позже, нам говорят: «Быстро, уебались спать!».

Мы падаем по шконкам, засыпаем и нас будят через полчаса и всё по новой.

Кач, избиения…

Днём нас так же пиздят.

Причём везде: в тесной раздевалке камбуза, в сушилке, туалете, на «взлётке», не особо озадачиваясь поиском повода.

Стараясь быть как все, я погружаюсь в странное состояние. Всё чаще замечаю, что похуизм проникает всё глубже в мою голову. Меня больше не задевает вид избитого человека и стон боли сослуживца. Одна мысль – хорошо, что там, у ног отморозков, лежу не я.

Я больше не думаю о доме, не строю планы, не скучаю, только тускло забочусь, как бы дожить до конца дня, но затем тут же вспоминаю, что отбой – только начало… От чего прихожу к выводу – в аду нет ни дня, ни ночи.

В какой-то момент уже перестаю следить за собой. Моя одежда хронически грязная: в остатках еды после наряда на камбуз, пропахшая потом, с пятнами крови. Страшное состояние на самом деле…

До сих пор с содроганием вспоминаю эту апатию и понимаю, что это прямой путь в пропасть.

Но всё изменилось 23-го февраля.

День, который мы все – простые русские срочники младшего призыва, ждали с ужасом…

И, как всегда, в таких случаях бывает, этот день наступил быстрее, чем того хотелось.