Czytaj książkę: «Монолог фармацевта. Книга 2»
Пролог
– Я не ослышался, ваше величество? – опешил господин Дзинси и посмотрел прямо перед собой.
Там на длинной скамье удобно устроился мужчина в самом расцвете сил. Его лик украшала благообразная бородка. То был сам государь, и он на вопрос неторопливо кивнул.
Оба пребывали в одном из павильонов Внутреннего дворца. Покои здесь были скромны, обстановка скудна, зато все как на ладони – и мышь не проскочит. Прислугу всю отпустили.
Не скрывая наслаждения от замешательства собеседника, государь сам подлил себе виноградного вина в стеклянную чашу и откинулся на спинку скамьи, которую украшала искусная резьба по слоновой кости.
Что до господина Дзинси, то еще минуту назад он держался в присутствии того, кто стоит превыше всех в империи, довольно непринужденно, пока его не озадачили одним делом…
Дожидаясь ответа, император поглаживал бородку. Уголки его губ приподнялись в усмешке. Господину Дзинси было тошно глядеть на него, однако он не позволял себе в присутствии государя ни тени грубости или непочтения. Несомненно, с его величеством непросто, но таким и должен быть Сын Неба. Одержать над ним верх совершенно невозможно.
– Ну? Что собираешься делать? Ты же мой садовник. Приглядываешь за моим цветником.
В ответ на откровенный вызов императора господин Дзинси едва не усмехнулся, однако сдержался и вместо этого расплылся в неизменной улыбке небесной девы, которая, как думалось, могла растопить любое сердце. Быть может, в этом решении он был самонадеян, но если господин Дзинси во что-то и верил, то в свою неотразимость. Судьба насмехалась над ним, и желаемое вечно ускользало из его рук. Сколько бы усилий господин Дзинси ни прилагал, он ни в чем не обнаруживал выдающихся способностей и лишь мог сказать себе, что умеет идти по жизненному пути с достоинством. В лучшем случае ему удавалось возвышаться над серостью.
Зато злодейка-судьба одарила его несравненной красотой, что затмевает многих. Прежде он не выносил этого дара, но со временем смирился. Раз он не может преуспеть ни в учении, ни в военном деле, значит, должен сослужить службу своему государю при помощи одной несравненной красоты. Так и появился лучезарный евнух, заведующий Внутренним дворцом. Нежный взор, сладкие речи и притягательный облик – все то, чем он был одарен более других мужчин, господин Дзинси направлял во благо.
– Будет исполнено, – подчинился он, изогнув уголки рта в вежливой, но решительной улыбке.
Усмехнувшись, государь поднес чашу к губам. Весь его вид так и подначивал: что ж, попробуй, коль кишка не тонка.
Господин Дзинси прекрасно знал свое место. Он лишь игрушка в руках императора. И потому во всем исполнял его волю, сколь бы безрассудной она ни была. Таковы обязанности, возложенные на него самим владыкой, и в то же время дерзновенная игра с ним. И Дзинси не мог проиграть. Победа в этой игре – единственный путь обрести волю и самому творить свою судьбу. Иных путей для него не существовало, ведь он, как и многие, всего-то простой смертный. Быть может, в этом он ошибся, но выбор давно уже сделан.
Подумав так, господин Дзинси поднес чашу вина ко рту и позволил виноградному привкусу разлиться на языке. Отпив немного, он вернул на уста неизменную улыбку небесной девы – ослепительную и безмятежную.
* * *
– Так-так… Это… И это… Ага, и вот это напоследок возьми!
В руки Маомао шлепнулся очередной сверток. С каждой новой вещью, что ей пытались всучить, она хмурилась все больше и больше. Снабжала ее, разумеется, не кто иная, как неугомонная барышня Мэймэй – одна из трех первых красавиц Малахитового чертога. И они как раз хозяйничали в ее личных покоях.
– Слушай, барышня Мэймэй, мне они без надобности, – попыталась отказаться Маомао.
Сказав так, она потихоньку вернула краску для губ и белила на полку. Поймав ее за этим делом, Мэймэй, досадуя всем видом, укоризненно покачала головой.
– Как это без надобности?! Тебя будут окружать госпожи и сановники в роскошных одеждах, да таких, что ты здесь и не видывала! Не позорься! Уж постарайся выглядеть прилично!
– Я же не в «дом цветов» направляюсь, и наряжаться там неуместно, – пробурчала Маомао и отвела от барышни взгляд.
Сама она мечтала поскорее заняться травками, которые нарвала еще вчера. Но только Маомао ушла в свои грезы, как в нее полетела деревянная дощечка для письма – барышня Мэймэй, хоть девушка заботливая, но чересчур вспыльчивая и терпеть пренебрежения не будет.
– Значит, так! Тебя позвали на службу! Место приличное! Не думала, что среди родовитых господ ты и сама должна выглядеть соответствующе? Тебе оказали благодеяние, и ты должна отвечать благодарностью, а не то твой завидный покровитель рано или поздно упорхнет!
– Хорошо…
Как и хозяйка Малахитового чертога, барышня Мэймэй совершенно безжалостно учила Маомао уму-разуму. И ученица не могла не признать: она умеет убеждать.
Маомао неловко подняла с пола брошенную в нее дощечку. Та уже потемнела от времени, и было видно, что ее много раз замазывали лаком и исписывали вновь и вновь. А ныне поверх всех слоев красовались стихи, выведенные умелой рукой.
Барышня Мэймэй была уже в том возрасте, в каком подумывают оставить ремесло, однако гости до сих пор шли к ней толпами, поскольку ей доставало ума развлекать своих благодетелей стихами и игрой в го и сёги. Иначе сказать, она умела угождать не телом, но искусством.
– Рада, что ты нашла хорошее место. Желаю заработать побольше деньжат, – вдруг мягко добавила Мэймэй.
Буйная красавица, способная швыряться дощечками, скользнула в тень, и на свет вышла заботливая наставница. Подойдя к Маомао, барышня Мэймэй бережно коснулась ее щеки накрашенными ноготками и убрала выбившуюся прядь за ухо.
Около десяти месяцев назад Маомао похитили работорговцы и продали во дворец императорских жен, где не хватало дворни. С тех пор минуло множество событий, и вот Маомао вернулась на «улицы цветов»… Но кто бы мог подумать, что ей вновь суждено вернуться на службу при дворе! Пожалуй, всем вокруг казалось, что Маомао несказанно повезло. Вот и барышня Мэймэй так считала, оттого и собирала ее в дорогу со всей строгостью и была придирчивее обычного.
– И я рада… – послушно откликнулась Маомао.
Барышня Мэймэй ответила ей изящной, но в то же время теплой улыбкой.
– Урви себе богатого жениха! Наверняка богачей там пруд пруди! А еще приводи к нам знатных гостей! – не преминула наставить она ученицу, и доброта сменилась легким лукавством.
Маомао между делом заметила, что Мэймэй говорит совсем как бабуля. А как иначе? Девушке для утех не выжить на «улицах цветов», не будь она умна и гибка.
В конечном счете Маомао пришлось покорно взвалить на себя огромный узел, куда барышня Мэймэй уложила наряды и краску для лица. Шатаясь на каждом шагу, Маомао медленно побрела к покосившейся лачуге своего отца.
* * *
Прошло лишь полмесяца с тех пор, как «улицы цветов» облетел слух, будто бы туда пожаловал некий прелестный знатный господин. Приняв за чистую монету небрежные слова, брошенные девушкой для утех, он поступил с поразительной щедростью и, ничуть не сомневаясь, выкупил долги девицы перед Малахитовым чертогом. Он выложил столько серебра, сколько хозяйка и не чаяла увидеть, и в придачу принес редкий гриб, который истинный знаток лекарств никогда не обойдет вниманием. На подписание договора не ушло и четверти большого часа.
Так Маомао вновь оказалась на службе у высокопоставленного сановника при дворе. Уезжать и оставлять отца в одиночестве ей было тревожно. К счастью, условия ее нового договора, насколько она могла судить, стали куда мягче прежнего. И если раньше она просто пропала без вести, то теперь отец знал, где она, что с ней, кому служит. Только, когда отец прочитал договор, лицо его на миг омрачилось, но возражать он не стал и с ласковой улыбкой проронил: «Поступай как знаешь». Одна беда: у Маомао не выходило из головы его выражение лица, когда он просматривал условия…
* * *
– Ох и нагрузили же тебя… – тихо и неспешно, выговаривая каждое слово, заметил отец.
Рядом с ним в огромном котле кипел отвар из целебных трав. Вместо ответа Маомао с глухим стуком опустила на земляной пол туго набитый узел и принялась разминать плечи.
В ветхой лачуге гуляли сквозняки, хотя все щели они тщательно законопатили тряпками. Очаг едва грел, в единственной комнате было холодно, отчего Маомао с отцом приходилось кутаться в несколько слоев верхних одежд. От холода же ныли старые раны: отец то и дело потирал колено, которое давало о себе знать.
– Мне столько всего подарили, что с собой и не утащишь, – пожаловалась Маомао.
Переведя взгляд на другие собранные пожитки, она стала размышлять, постанывая от досады и морща лоб: «Ступка, измельчитель, мои записи – все это мне непременно надо! Но куда их вместить? И так уже от части исподнего избавилась…»
Пока она укладывала свои сокровища в узел, отец снял котел с огня, поставил куда следует и приблизился к дочери.
– Послушай, Маомао, тебе это все, скорее всего, и брать-то запрещено, – сказал он, вынимая из узла ступки и прочее необходимое – Маомао так и вытаращилась на него. – Тебя не придворным лекарем взяли, а ты хочешь заявиться к ним с утварью для приготовления лекарств. Тебя так подозревать начнут: мало ли что замышляешь?..
– Нет…
– А чего теперь в слезы? Сама же выбрала такую жизнь…
От его справедливого замечания у Маомао подкосились ноги – она так и рухнула коленями на земляной пол. Отец без лишних слов понимал, что она чувствует.
– Ну хватит, хватит, – принялся утешать он. – Может, спустя время и разрешат что-нибудь пронести… Завтра у тебя первый день на службе, так что, как только соберешь узелок, ступай-ка спать пораньше.
– Хорошо…
Маомао неохотно убрала ступку и измельчитель обратно на полку, после чего перебрала узелок с подарками, оставив в нем лишь то, что действительно пригодится. Некоторое время она с прищуром оценивала полезность румян и белил, уложенных в ракушки, и в итоге оставила только румяна, так как места они занимали поменьше.
Среди вещей, что ей уложили в дорогу, нашелся и дорогого полотна халат, набитый хлопком. Вероятно, его забыл в Малахитовом чертоге какой-то богатый гость. Но поскольку узоры на нем были неброскими, ни одна девушка для утех не стала бы такой носить.
Маомао украдкой глянула на отца – тот убирал котел и подкладывал в очаг дрова. Закончив, он, хромая на каждом шагу, подошел к лежанке – тонкой циновке с такой же тонкой тканью поверх. Одеялом служила еще одна такая циновка и старые верхние одежды.
– Когда закончишь, погашу, – предупредил он и поставил поближе жи́рник, наполненный рыбьим жиром.
Закончив увязывать узелок, Маомао по привычке уж было двинулась в другой угол комнаты, к своей циновке, как вдруг что-то вспомнила, подобрала лежанку и подтащила ее поближе к отцовой.
– Давненько ты рядышком не ложилась. Почему теперь решила? Не маленькая уже, – все так же тихо и неспешно, выговаривая каждое слово, заметил он.
– Холодно сегодня, – буркнула Маомао и отвела взгляд.
Отец живо припомнил, что его дочка где-то с десяти лет принялась спать отдельно, и, само собой, задумался, сколько лет уже минуло. А теперь снова кладет циновку рядом…
Пока он размышлял, Маомао развернула подаренный халат, набитый хлопком, и постелила его так, чтобы хватило накрыться ей и отцу. Проделав это, она свернулась клубочком, точно младенец, и медленно сомкнула веки.
– Уедешь – опять скучать без тебя буду, – тихо признался отец.
– Не придется. Я теперь могу тебя навещать когда вздумается, – с прохладцей возразила дочь, чувствуя на спине тепло родной руки.
– И то верно. Навещай почаще, а я тебя всегда буду ждать.
Маомао почувствовала, как ладонь отца стала гладить ее по голове.
Чертами лица отец скорее напоминал старуху, чем старика, и весьма многие отмечали, что душа у него нежная, совсем материнская. Незнакомцам Маомао привыкла смело говорить, что у нее только отец, а матери нет, но это ничего, ведь он с ней по-матерински ласков. А еще у нее есть надоедливая бабуля и веселые сестрицы.
«Теперь-то я могу заглянуть домой когда угодно!» – засыпая, радостно подумала она.
А отцова ладонь, сухая, что ветка дерева, все гладила и гладила ее по волосам, пока Маомао незаметно для себя не уснула.
Глава 1
Служба во Внешнем дворце
– Думала, меня вернут во дворец императорских жен, – не удержавшись, сказала Маомао.
Теперь она носила не грубый лен, а добротный хлопок, что само по себе говорило о значительной перемене ее положения. Грубый лен – удел низших служанок без ранга, а на новой службе она стоит повыше них, следовательно, относились к ней куда уважительнее.
– Вас сняли со службы приказом, вернуть прежнее место будет непросто. Отныне вы будете служить во Внешнем дворце, – разъяснил ей Гаошунь, личный слуга господина Дзинси.
Он водил Маомао по угодьям Внешнего дворца и любезно показывал, где и что расположено. Внешний дворец простирался широко, и в нем было столько приказов и канцелярий, что и пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы все перечесть.
Да, теперь Маомао служила не во Внутреннем, а во Внешнем дворце, – здесь располагались различные приказы и службы, где трудились многочисленные сановники. А во Внутреннем дворце проживали сугубо императорские жены и другие родственники государя.
– Далее пролегает Восточное крыло, там размещены служилые. Прошу обходить его стороной, – предупредил господин Гаошунь.
Маомао в ответ лишь кивнула. Сама она бегала глазами по саду, выискивая и определяя, что растет в нем.
«В угодьях Внутреннего дворца целебные травы растут почаще», – спустя время не без сожаления подумала она.
Видно, стараниями ее отца, травника Ломэня: он явно пронес немало семян и саженцев, оттого и выбор был побогаче, даром что земли маловато.
Пока господин Гаошунь водил ее всюду и знакомил с новым местом службы, Маомао затылком чувствовала, что кто-то следит за ней, – так и прожигает взглядом! Скосив глаза, она заметила несколько дев, приставленных к Внешнему дворцу. Они неотрывно глядели на нее и господина Гаошуня, но посылали недобрые взгляды сугубо ей.
Как среди мужчин бывают вещи, понятные лишь им одним, так и между женщинами существует нечто особое и незримое, но ощутимое. И если мужчины склонны решать разногласия в прямом столкновении, то женщины предпочитают действовать скрытно, одними намеками, что проникают в душу и тревожат разум.
Взгляд тех дев был испытывающим. Они явно изучали пришлую.
«Что-то у меня дурное предчувствие…» – подумала Маомао, высунув кончик языка так, чтобы увидели только девицы, и поспешила за господином Гаошунем – тот направлялся к следующему ведомству.
* * *
В итоге обязанности Маомао во Внешнем дворце ничем не отличались от тех, что положены низшей служанке во Внутреннем: от нее требовалось прибирать кабинеты и комнаты да бегать по мелким поручениям, но не более того. Изначально господин Дзинси хотел устроить ее на другую должность, только ничего не вышло, поскольку Маомао не сдала экзамен.
– Скажи-ка на милость, отчего ты провалилась? – когда это стало известно, потребовал объяснений он.
«А с чего вы взяли, что я сдам?» – едва не вырвалось у Маомао.
Ее провал в одинаковой мере неприятно поразил и господина, и его верного слугу. Видимо, оба без тени сомнения решили, что она легко пройдет отбор, и оба же не учли, что Маомао выросла на «улицах цветов» и получила скудное образование. Ее обучили только чтению, письму и поэзии. С другой стороны, она сдавала не государственный экзамен, известный как кэцзюй, так что испытание было посильным, – достаточно хорошенько подготовиться.
«Уж простите великодушно…» – мысленно покаялась она, пока намывала скрипучую раму в коридоре канцелярии господина Дзинси.
Павильоны Внешнего дворца казались куда скромнее иных покоев Внутреннего, но отличались высокими потолками. Стены так и алели киноварью – похоже, краску исправно обновляли раз в год.
Маомао потерпела неудачу еще и потому, что не любила постигать науки. Все, что не касается лекарств и снадобий, она запоминала хуже, и ничто другое не пробуждало в ней любопытство. История? Какой прок изучать? Законы? К чему запоминать, если их завтра же перепишут? Иначе сказать, в постижении наук она уступала всякому и экзамен не сдала оттого, что имела скудные знания. Нет, она пыталась осилить книгу, которую дал ей господин. Просто та была до того мудреной, что Маомао, пусть и засиживалась до самого утра, все равно ничего в ней не понимала.
«Все закономерно», – мысленно подытожила она со вздохом и принялась вновь натирать раму.
Спустя время Маомао с неудовольствием заметила: «Грязи тут многовато». Хотя грязь-то не удивляла: потолки в канцелярии были высокие, не до каждого места достанешь. Да и кто захочет прибираться тут?
Дворцовые девы занимают свои должности не просто так. Их служба едва ли походит на службу дев-чиновников Внутреннего дворца. Каждая дева, трудящаяся во Внешнем, вышла из знатной семьи и получила соответствующий чин. Все они славятся ученостью и держатся с достоинством.
«Конечно, не в их положении браться за тряпки…» – справедливо рассудила Маомао.
Дворцовые девы скорее писцы, обыкновенно занимающиеся канцелярскими делами. В их обязанности не входит черная работа, как у низших служанок. Но это ведь не значит, что надо жить в грязи!
Еще при почившем императоре во дворец перестали брать рабынь, и всю грязную работу выполняли низшие служанки без ранга, нанятые высокопоставленными лицами на службу. Так что теперь Маомао служила, будучи в непосредственном подчинении у господина Дзинси. Она не знала, правильно ли делит служанок, и все же считала, что во Внутреннем дворце служат девы-чиновники, а во Внешнем – дворцовые девы. По крайней мере, господин Дзинси и господин Гаошунь говорили об этом так, и Маомао просто повторила за ними.
«Что ж, а теперь…» – и она стала размышлять, куда бы пойти дальше.
Наконец Маомао направилась в просторный и строго обставленный кабинет господина Дзинси. Она знала, что ее хозяин – человек занятой и редко бывает в канцелярии, так что наводить у него чистоту вовсе не трудно.
Вдруг в спину Маомао прилетел чей-то оклик и вспорол звенящую тишину канцелярии:
– Кем ты себя возомнила?!
Думая о своем, Маомао не заметила, как ее окружили какие-то дворцовые девы. Все были крупнее нее, а одна из них – и вовсе на целую голову выше.
«Вижу, чем лучше питание, тем крупнее „дыньки“», – оценила чужие прелести Маомао, перейдя с роста на кое-что пониже.
Что ж, дворцовая дева, заступившая ей путь и вздумавшая кричать, и впрямь ладно сложена.
– Слышишь, что тебе говорят?!
Кажется, Маомао, забывшись, предалась не вполне приличным мыслям, и ее равнодушие разозлило дворцовую деву не на шутку. А ведь она и без того гневалась на пришлую!
Суть недовольства дворцовых дев, окруживших Маомао, сводилась к одному: они, хоть убей, не могли взять в толк, как так вышло, что безродная девка теперь ходит в служанках у сиятельного господина Дзинси. И что Маомао могла на это ответить? Господин ее нанял, вот и все. Будь у Маомао броская внешность, как у наложницы Гёкуё, или пышные формы наложницы Лихуа, или соблазнительная прелесть барышни Пайрин, никто бы и слова ей не сказал, да и не посмел бы. Но Маомао была убогой и страшно худой – точь-в-точь общипанная тощая курица, одна кожа да кости, – к тому же ее лицо пятнали крупные веснушки. Как раз такая незавидная наружность невообразимо взбесила дворцовых дев. Им не давала покоя мысль, как можно, чтобы такая уродина была вхожа к прелестному господину Дзинси! Любая бы с радостью заняла ее место.
«М-м, даже не знаю, что им сказать…» – растерялась Маомао.
С ранних лет она не отличалась красноречием, умела размышлять, но не говорить. Бывало, что в голове Маомао вертелись дельные мысли, но слова отчаянно не шли на язык. Теперь же молчать тем более не к месту, ведь это бы разгневало дворцовых дев еще пуще.
– А-а… Вы что… завидуете? – ни с того ни с сего брякнула Маомао.
Ее слова, уподобившись камню, брошенному в пруд, подняли рябь на водной глади. Ответом была звонкая пощечина. Но только после удара Маомао догадалась, что, пожалуй, сказала что-то лишнее.
Пять дворцовых дев сомкнули кольцо плотнее и стали теснить чужачку все дальше и дальше. Несомненно, в какой-нибудь ближайший безлюдный уголок, так сказать, подальше от любопытных глаз. Маомао не хотелось, чтобы они устроили над ней самосуд и разорвали в клочья. Опасаясь расправы, она попыталась объясниться как умела:
– Глупо считать, что господин ко мне особо расположен.
На этих словах лица дворцовых дев перекосило от гнева, и Маомао торопливо продолжила:
– Такого просто не может быть, он ведь прекрасен, словно небесная дева. На такую уродину, как я, он даже не взглянет.
Все это она пробормотала, смиренно склонив голову. Но у дворцовых дев от ее скромных речей лишь ярче разгорался гнев – аж щеки подрагивали.
«Получится ли?» – гадала Маомао, пока спешила изложить завистницам, окружившим ее, суть происходящего:
– Стал бы господин довольствоваться тощей курицей, когда его взор услаждают изысканные яства? Вы как морские ушки или сочное мясо вепря, и я вам не чета. Влечение к обратному во всех отношениях нездорово!
Последнее слово она выделила особо, и от ее тона и намека соперниц заметно передернуло.
– Как можно, чтобы господин с его улыбкой и красотой небесной девы испытывал столь нездоровое влечение!
– Конечно! Невозможно! – выкрикнула одна из стайки.
– Очевидно! – поддакнула другая, и злопыхательницы разом пришли в смятение.
Поначалу Маомао показалось, что ее затея удалась, возражения приняты, однако она жестоко ошиблась. Одна из дворцовых дев не спешила ей верить.
– Почему же господин нанял тебя? – спокойно потребовала объяснений та.
Она единственная оставалась невозмутимой. Выше всех прочих, сия дворцовая дева также отличалась ясным лицом с несколько сухими чертами. Взгляд внимателен, тон сдержан. Еще в начале нападок Маомао обратила на нее внимание и увидела, что высокая дева не спешит присоединяться к другим, а как будто держится чуть в стороне, предпочитая наблюдать, но не действовать. Быть может, она вынужденно примкнула к стайке злопыхательниц, а теперь видит, что от ее согласия одни заботы да хлопоты.
«Что ж, если словам больше не верят…»
Маомао рассудила, что гораздо действеннее привести существенное доказательство.
– Вот почему! – выпалила она.
И выставила напоказ левую руку. Закатав на ней рукав, Маомао стала разматывать тугую повязку, и с каждым витком глаза дворцовых дев округлялись все больше и больше. Показались многочисленные глубокие шрамы. Завидев их, злопыхательницы так и застыли, будто громом пораженные. Одна из них не удержалась и вскрикнула.
«Недавно я, испытывая мазь для заживления, получила ожог, так что рука и впрямь выглядит скверно», – мысленно согласилась с ужасом и отвращением своих соперниц Маомао. Безусловно, утонченные барышни из хороших семей сочтут подобное тошнотворным.
– Господин не только красив, но и милосерден, словно небесная дева, – загундосила Маомао, попутно заматывая искалеченную руку. – Даже безродную простушку вроде меня готов кормить со своего стола… – Под конец она не забыла отвернуться и задрожать всем телом, словно едва сдерживает рвущиеся рыдания.
– Пойдемте… – утомившись этим зрелищем, позвала подруг одна из дворцовых дев.
Потеряв к Маомао всякий интерес, те начали расходиться, и только одна, самая высокая, на миг обернулась и поглядела на нее неотрывно, но затем, так ничего и не сказав, поспешила удалиться по своим делам.
«Фу-ух, еле отделалась…» – с облегчением выдохнула Маомао.
Похрустев шеей и так размяв ее, она крепче сжала тряпку для уборки и уж было засобиралась в вверенный ей кабинет, как вдруг, подняв глаза, обнаружила самого хозяина комнат. Тот стоял, навалившись на стену головой и плечом.
– Что вы здесь делаете, господин Дзинси?
– Ничего… И часто к тебе цепляются? Как пристали эти дворцовые девы? Скажи на милость, зачем ты руку задрала?
– Дев на службе здесь гораздо меньше, чем во Внутреннем дворце, так что не пропаду. Лучше скажите, отчего же, скрестив руки, прислонились к стене?
Разумеется, вопрос касательно левой руки Маомао предпочла обойти стороной, тем более господин Дзинси не стал допытываться, откуда у нее многочисленные шрамы. Похоже, с того угла, где он наблюдал за безобразной сценой, их было не разглядеть.
– Пожалуй, найду другое место для уборки, чтобы не мешать вам, господин, – не дождавшись ответа, поторопилась удалиться Маомао.
Поскольку хозяин вернулся в свой кабинет, мыть и убирать там она уже не могла – подхватив тряпку и ведро, Маомао направилась в другое место. Стремительно отдаляясь, она краем уха подслушала, что именно бубнит господин Дзинси своим прелестным голоском:
– Нездоровое влечение?..
«Я же ничего дурного не сказала?» – забеспокоилась Маомао, но тут же сочла, что ничем перед своим благодетелем не провинилась. И нет беды в том, что он видел и слышал перепалку с дворцовыми девами от начала и до конца.
Избежав новых хлопот и забот, она с усердием взялась за работу.
* * *
«Зима у нас не задерживается», – подумала Маомао.
Она сидела в своей комнате, сложив руки на груди и скрестив ноги, и недовольно мычала. Днем, в одну из редких передышек во время уборки, ей удалось наскрести лишь жалкий пук трав. Конечно, из такого ни одно снадобье не сготовишь, но что поделать? Даже этот пук она тщательно промыла, бережно обсушила и развесила вдоль стены.
С тех пор как она перебралась во Внешний дворец, каждый день стал похож на предыдущий, и Маомао только и делала, что придавала своей комнатушке весьма сомнительный вид, развешивая всюду собранные травы.
Будет нелишним сказать, что выделили ей комнатушку ничуть не хуже той, что была у нее в Нефритовом дворце, – такую же тесноватую, зато свою, – а для низшей служанки такая малость уже дорогого стоит. Только в Нефритовом дворце ей разрешали готовить что-нибудь прямо на кухонной печи. Да и трав во дворе росло побольше… Но их пучки не забивали комнату Маомао, поскольку она сразу делала из них что-нибудь полезное.
«Так, чем бы заняться…» – вновь задумалась она и поглядела на лакированный короб из тунгового дерева, бережно водруженный поверх ее дорожного сундука. Короб был перевязан шелковой лентой, а в нем лежал гриб, растущий из тела гусеницы.
Господин Дзинси пришел на «улицы цветов» с сундуком серебра и диковинкой под названием «кордицепс». Завидев такое сокровище, Маомао поддалась искушению и тут же подписала договор, а торговаться насчет условий не стала. Но теперь она не могла отделаться от мысли, что уж слишком продешевила. Вот только загадочный кордицепс пробуждал в ней странное и жутковатое влечение, и не было ни сил, ни желания противиться ему.
Маомао сняла крышку короба и заглянула внутрь. Лицо ее жутко исказилось, да так, что аж мышцы свело, – то была широкая ухмылка полнейшего удовольствия.
«Так, держи себя в руках!» – мысленно одернула себя она.
На днях, открыв короб точно так же, Маомао взвизгнула от счастья, и этот пронзительный визг хорошо разобрала ее соседка через две комнаты. Возмущенная дикими звуками посреди ночи, мешающими спать, она не поленилась встать и явиться к Маомао, чтобы гневно попинать ее дверь.
Успокоившись, Маомао разлеглась на кровати и стала разминать одеревеневшие щеки кончиками пальцев – лицо ее перекосило от ухмылки.
Работа низших служанок начиналась рано, требовалось вставать еще до первых петухов, и Маомао не собиралась разлеживаться и тем самым гневить своего благодетеля. Да, господин лишился самого дорогого, но человек он прекрасный и благородный, не стоит пренебрегать службой при нем.
Рассудив так, Маомао накинула на себя тонкое покрывало и несколько слоев одежды, закрыла глаза и постаралась заснуть.
* * *
– Не тесно тебе жить в новой комнате? – спросил прелестный евнух за утренней кашей.
Моргнув, Маомао крепко задумалась, а после заметила:
– Думаю, мне выделили ровно такую, какая и положена низшей служанке.
Честно признаться и сказать «Да, там тесновато» и «Я бы с удовольствием переселилась куда-нибудь, где есть печь, и чтобы колодец рядом» она, разумеется, не могла.
– Неужели?
Маомао промолчала.
Лучезарный евнух проснулся совсем недавно и тут же с беззаботностью ребенка принялся за завтрак, а потому не был одет и причесан со всей тщательностью. Волосы на затылке убрали кое-как, прядки на плечах лежали небрежно. Несмотря на растрепанный и заспанный вид, господин источал обаяние небожителя, сулящее одну беду. Ныне Маомао вполне понимала, почему в его покои допускаются лишь Гаошунь и немолодая прислужница. Любая другая женщина не устояла бы перед чарами господина Дзинси, и любой другой мужчина не удержался бы от того, чтобы схватить такую драгоценность и продать кому-нибудь в качестве раба. Что тут сказать? Господин воистину наделен демонической красотой.
«Словно насекомое в пору спаривания, не иначе», – подумала об этой греховной красоте Маомао.
Ей было известно, что самки некоторых насекомых источают особые запахи, чтобы привлечь самцов. Почувствовав его, самцы роем, десятками и сотнями особей, слетаются на одну-единственную самку. Некогда Маомао потребовались насекомые для приготовления одного лекарства, и, чтобы наловить самцов в достатке, она воспользовалась этим знанием. Сама она находила существование подобных природных явлений весьма любопытным.
«Если извлечь этот запах из господина, не получится ли приготовить особое душистое масло? Я бы тогда озолотилась…» – неожиданно осенило Маомао.
Размышляя об этом, она глядела на господина Дзинси не иначе как на сырье для любовного снадобья. Она прекрасно знала за собой дурную привычку от случайной догадки или мысли уноситься в заоблачные дали. Нередко бывало и так, что она пропускала разговор мимо ушей и только кивала как болванчик, будто все понимает, отчего возникала еще большая путаница.
– Если хочешь, я могу приказать выделить тебе другую комнату, – между тем предложил господин Дзинси.
Маомао страшно удивилась его щедрости, тогда как ему, кажется, было ничуть не трудно исполнить ее пожелание. Спросив о комнате, он с довольным видом потребовал добавки у госпожи Суйрэн, женщины уже немолодой, на вид разменявшей шестой десяток, которая была одной из немногих в личном услужении у лучезарного евнуха. Забрав у господина чашу, она спокойно вновь наполнила ее кашей, полила черным уксусом и с почтением подала.
Хотя Маомао не слишком следила за господской беседой, но вполне сообразила, что ей предложили комнату получше. Вместе с тем она почувствовала на себе взгляд господина Гаошуня, который стоял тут же с видом утомленным и крайне озабоченным. Казалось, брошенный на нее взгляд должен о чем-то сказать, но Маомао совершенно не понимала, что именно. В ответ она лишь озадаченно приподняла брови.
