Czytaj książkę: «Значит, я умерла»

Hilary Davidson

HER LAST BREATH

©2021 by Hilary Davidson. All rights reserved. This edition is made possible under a license arrangement originating with Amazon Publishing, www.apub.com, in collaboration with Synopsis Literary Agency

© Екимова Н. В., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. «ООО «Издательство Эксмо», 2023

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Обычно я отдаю свое сердце героиням, но в этой истории его завоевал Тео Трэкстон, полный неоднозначности и загадок. А учитывая, что интрига лишь нарастала, я сидела как на иголках до самой развязки. Крайне шокирующей развязки, потому что подобное нереально предугадать.

Екатерина Ковалькова, редактор

«Хилари Дэвидсон предлагает читателю сыграть в игру. С извилистым сюжетом, достойным Агаты Кристи, сложными психологическими нитями и глубокими, темными семейными тайнами, эта история – переворот в жанре!»

Венди Уокер

«Хилари Дэвидсон – мастер сюжетных поворотов!»

Тесс Герритсен

«Триллер, который необходимо прочитать».

New York Journal of Books

* * *

Для Эли, Зои и Сейдж

неизменно с любовью

Часть I

Все видят тебя таким, каким ты кажешься, и лишь немногие знают, каков ты есть.

Никколо Макиавелли

Глава 1

Дейрдре

Я не знала, что надеть на похороны. В любой другой день я позвонила бы сестре и спросила совета у нее, ведь Каро всегда знала, как правильно. Но она умерла, и я никогда уже не услышу ее мягкий, немного хрипловатый голос.

Достав из алькова, который служил мне шкафом, всю имевшуюся у меня одежду – только черную, никаких других цветов я не носила, – я выбрала из нее тунику, достаточно длинную, чтобы сойти за платье, и добавила к ней колготки и кардиган, чтобы спрятать татуировки. Сунула ноги в дорогущие и страшно неудобные лодочки на шпильках – откуда они у меня взялись, ума не приложу, не иначе как сестра подарила. Карабкаясь в них по лестнице, которая вела из моей полуподвальной квартиры на улицу, я чувствовала себя просто неуклюжей коровой. Но когда спустилась в метро, доехала от Квинса до Манхэттена и явилась в церковь, то оказалась самозванкой.

– Ваше имя и пригласительный билет? – обратился ко мне охранник в форме.

– Дейрдре Кроули. Я сестра Кэролайн Трэкстон.

Охранник что-то сказал, но я не расслышала, потому что пялилась на фасад церкви, борясь с внезапно нахлынувшим дежавю. Католических церквей с замысловатыми каменными рельефами на фасаде, изображающими Воскресение Христа или Судный день, в Америке хоть пруд пруди. Но у этой весь фасад занимала сцена распятия, причем мастер подошел к делу с такой глубокой серьезностью, что у меня от одного взгляда дух захватило.

– Сент-Винсент Феррер, – прошептала я. Именно здесь моя сестра выходила замуж четыре года назад.

– Какой номер был написан на оборотной стороне вашего пригласительного билета? – продолжал допытываться охранник, явно еще не решив, стоит ли соблюдать со мной вежливость.

Я моргнула, пытаясь вспомнить. Приглашение приволок в понедельник в шесть вечера какой-то подручный Трэкстонов. Поминовение Кэролайн Анны Трэкстон, – рельефные черные буквы на плотной шелковистой бумаге цвета слоновой кости. Приглашаем Вас на поминальную службу и ланч. Помню, как неприятно поразила меня рамка из стилизованной лозы вокруг ее имени – изысканно-острые шипы были нацелены на буквы так, словно хотели их задушить.

– Первая семерка. – Вообще-то на карточке было семь цифр, но остальные просто не желали приходить в голову. Само приглашение валялось сейчас где-то на книжном стеллаже в моей квартире – я сама зашвырнула его туда, как только получила, и до сих пор даже не вспоминала о его существовании.

– Назовите код целиком, – настаивал охранник. – Без него я не могу пропустить вас внутрь.

И тут меня переклинило. Я почти не спала ночью; точнее, я не спала уже несколько ночей с тех пор, как узнала о смерти Каро. До церкви добралась на автопилоте – люди, наверное, шарахались от меня, видя мою походку зомби – а тут этот гад со своими претензиями… Не успела я глазом моргнуть, как мое горе превратилось в ярость.

– У меня сестра умерла, а ты не пускаешь меня на похороны! – заорала я.

Охранник даже втянул голову в плечи, точно опасаясь удара, но я только оттолкнула его в сторону и ворвалась в церковь.

На темных деревянных скамьях крупными оспинами белели розы. Смеялись и сплетничали гости, одетые от кутюр. В конце каждого прохода громоздилась башня из букетов, обвитых белыми лентами и тюлем. В общем, внутри церковь выглядела точно так же, как в день бракосочетания Каро, и я, как и тогда, сразу почувствовала себя не в своей тарелке.

Я, наверное, заплакала бы, если б не охранник, который уже дышал мне в спину.

– Она без приглашения, – заявлял он всякому, кто пожелал бы его слушать. – Ее не должно здесь быть.

Я хотела уйти, но он крепко вцепился мне в запястье. Пришлось сделать глубокий вдох. «Каро, прости, что пришлось начистить этому молодчику рыло прямо на твоих похоронах».

– Она агрессивная. Отпихнула меня и ворвалась, – продолжал ныть охранник, пока я разворачивалась к нему, сжимая кулак.

– Вот как? – раздался вкрадчивый голос у меня за спиной. – Ну, значит, ты уволен.

Я разжала кулак так поспешно, словно избавлялась от улики. Передо мной стояла Джульетта Трэкстон: плечистая, ширококостная, в черном костюме в талию, на лацкане – две бриллиантовые булавки, на высокой прическе из платиновых волос – черная шляпка с перьями и вуалеткой. Интересно, уж не берет ли она свои наряды напрокат в музее какой-нибудь киностудии? Вылитая киношная вдова: подкупила банду отморозков, чтобы те отправили ее муженька на тот свет, а сама изображает безутешность…

Пухлые напомаженные губы Джульетты снова ожили.

– Разве похоже, что я шучу? – спросила она охранника. – Нисколько. Пошел вон.

Его лицо сделалось пунцовым.

– Но она…

– Отпихнула тебя в сторону. Я слышала. – И она махнула на него рукой так, словно отгоняла комара. – Трэкстоны не берут на работу неудачников. Вон.

Он пошел к выходу, злобно бормоча что-то себе под нос.

– Спасибо, – осторожно поблагодарила я. Каро часто говорила, что увольнять людей – главная цель в жизни ее невестки.

– А ты умеешь оживить похороны. – И она, окинув меня взглядом с головы до ног, вздернула бровь так, словно я опять обманула чьи-то ожидания. Джульетта была остра на язык и никого не щадила, и я уже приготовилась дать отпор, но она лишь вздохнула и сказала: – Наверное, хочешь видеть Тедди… Он там, впереди, с няней.

– Как он?

– Ему тяжело. Бедный малыш… – Джульетта повернулась, чтобы уйти, но, задержавшись, добавила: – И не ходи тут с таким видом, как будто ищешь неприятностей. Они тебя сами найдут. – Отпустив это таинственное замечание, она удалилась.

О ком это она: об охраннике, которого сама только что уволила, или о моем отце? Я внимательно осмотрела толпу, но нигде его не увидела. Прячется, наверное, где-нибудь в тени, как все чудовища… Зато я торчу посреди центрального нефа, у всех на виду. На меня оглядывались, но никто не спешил подойти и заговорить со мной – невелика персона. Гроб сестры стоял в глубине церкви, прямо перед алтарем, но я была еще не готова к прощанию и решила сначала отыскать племянника, Тедди. Он был в черном траурном костюмчике, наверное, самом крошечном в мире, но строгом, с крохотной белой бутоньеркой, как полагается. Увидев меня, Тедди залез ножками на скамью, чтобы я могла его обнять.

– Тетя Ди, – выдохнул он мне в шею.

Что я могла сказать ребенку, которому едва исполнилось три с половиной года и у которого вдруг умерла мать? Все, кто знал Кэролайн, еще не пришли в себя от шока. Если уж у меня, взрослой, случившееся не укладывается в голове, то что может понять такой малыш? Наверное, о смерти матери ему рассказал отец, но как, какими словами? Ума не приложу.

– Ты ведь крепкий парнишка, да? – «Крепкий» – вот самый большой комплимент, который был в ходу у нас в семействе. «Славный» – тоже хорошо, «смышленый» – замечательно, но «крепкий» – это был идеал, к которому стремились мы все.

– Ага, – гордо ответил малыш.

Глория Ривера, его няня, тоже встала мне навстречу. Невысокая, хрупкая, круглолицая, с волосами цвета воронова крыла, она казалась то тридцати-, а то и пятидесятилетней, как поглядеть. Сочувствие буквально выплескивалось из ее глаз, когда она сказала:

– Мне так жаль, Дейрдре…

– Спасибо. – Никто в церкви так и не сказал мне этих слов.

Когда Тедди наконец отпустил меня, я побрела к гробу сестры так, словно меня тянули туда на невидимых нитях. Верхняя часть крышки была откинута, и я увидела совершенное в своей красоте и еще не тронутое смертью лицо сестры. Золотоволосая, с нежным румянцем, она больше походила на Спящую красавицу, чем на покойницу. На какое-то мгновение мне даже показалось, что сейчас она сядет, улыбнется, и окажется, что ее похороны были всего лишь постановкой, поводом, чтобы собрать вместе нашу разношерстную семейку.

– Я и не знала, что способна так скучать по кому-то, – прошептала я.

Ненадолго я даже перестала слышать болтовню приглашенных, как будто во всей громаде церкви не было никого, только гроб и я. Но чары рухнули, когда на полированную крышку гроба тяжело опустилась мужская рука, клацнув по ней золотым кольцом Кладда¹. По нему я его и узнала – это был отец. Именно этого я и боялась. Раньше, стоило нам с отцом оказаться в одном пространстве – на свадьбе Каро, на похоронах матери или крестинах Тедди, – сестра всегда брала на себя роль рефери, разводя нас по разным углам ринга.

Мгновение он и я смотрели друг на друга. Взгляд его голубых глаз был холоден и тверд. Воздух вокруг нас словно напитался отравой. Между нами ничего не изменилось. Он открыл рот, чтобы заговорить, но я не дала ему шанса: отвернулась и пошла прочь.

Минорные вздохи органных труб подчеркнули уродливость момента. Уходя, я споткнулась в проходе. Интересно, мне только казалось или на меня действительно смотрели? Помню, на свадьбе Каро я слышала, как кто-то сказал вслух: «Кто бы мог подумать, что Тео на ней женится!» Замечаниям о том, как повезло моей сестре, не было конца. Одна гостья с прической а-ля улей, сверкая драгоценностями, как рождественская елка игрушками, так прямо и ляпнула ей: «Ты, наверное, чувствуешь себя сейчас Золушкой, которая выходит замуж за принца, правда?» И даже Каро, невозможно элегантная, как всегда, – даже она не нашлась, что ответить на такую наглость, только улыбалась, как контуженная. Теперь Золушка лежала в гробу, но общее настроение осталось прежним.

Я поняла, что мне надо глотнуть свежего воздуха, иначе я задохнусь. В горле стоял ком; мысли вертелись вокруг того, что сказала бы мать, если б видела, какими убийственными взглядами обменялись ее муж и младшая дочь над гробом старшей. Когда я росла, мать всегда казалась мне очень печальной – какие бы радости ни маячили на горизонте, над ней всегда словно висела туча. И, честно говоря, так оно и было.

Когда я вышла из церкви, охранники уставились на меня с любопытством, но того, кто пытался меня задержать, среди них уже не было. Я зацокала каблуками по ступенькам. День был солнечный – для апреля. Внизу, обойдя с наветренной стороны группу безутешных курильщиков, я остановилась. На тротуаре какой-то придурок навел на меня объектив фотоаппарата. Я отвернулась и вытащила телефон. Необходимо было срочно отвлечься, пока меня не взорвало.

Тут-то я и увидела имейл. «Вам приватное сообщение от Кэролайн Кроули».

Со дня своей свадьбы сестра носила имя Кэролайн Трэкстон. Вот почему, когда я увидела на экране ее девичью фамилию, мне показалось, что это время расступилось и выдало своеобразный реликт, заблудившийся цифровой след человека, который перестал существовать еще четыре года назад.

Я нажала на сообщение, и экран вдруг пожелтел, словно пергамент. «В «Склепах Озириса» ваша информация в полной сохранности, – появилась надпись наверху экрана, и ниже: – Кэролайн Кроули хочет, чтобы вы прочли это письмо».

К этому прилагалось изображение Озириса, зеленоликого египетского бога, которого родной брат разрубил на куски, а родная сестра собрала эти куски и воскресила. В детстве я увлекалась мифологией и теперь еще не прочь почитать что-нибудь на эту тему время от времени. Каро часто дразнила меня по поводу моего анкха – татуировки с египетским крестом жизни у меня на плече. Может, она и тут решила пошутить? Я мотанула сообщение дальше.

Над окошком с письмом было написано: «Сообщение для вас от Кэролайн». У меня перехватило дыхание.

Дейрдре,

Я часто думаю о маме и о том, как не хочется верить, что и тебя постигнет судьба одного из родителей, пока это не случится.

Если ты читаешь это, значит, я умерла. Как бы ни выглядела моя смерть, она не случайна. Тео уже убил одну жену, и это сошло ему с рук. Заставь его ответить за мою смерть, чего бы это тебе ни стоило.

Я люблю тебя, Додо. Всегда.

Каро

Глава 2

Дейрдре

Слова на экране закружились и слились вместе. Я зажмурилась, не зная, что думать: может, это розыгрыш? Но когда я открыла глаза, письмо Каро было на месте. Кружились не буквы, а моя голова.

– Вы ведь сестра Кэролайн, верно?

Со мной заговорила женщина в дорогом розовом костюме. Он придавал ей вид зрелой дамы, хотя вообще она, кажется, была моей ровесницей. При этом была худа, как велосипед, причесана, как девушка из прогноза погоды, и так густо накрашена, что когда солнце в очередной раз выглянуло из-за облака, ее лицо засверкало, словно зеркальный шар в дискотеке.

– Дейрдре, да? Смерть Кэролайн – такой удар для вашей семьи… – Розовые губы женщины двигались стремительно.

– Да.

– Я – Эбби Морел, из «Глоуб». Я знала вашу сестру.

Из-за тошнотворно-сладкого аромата гардении, исходившего от нее, у меня еще сильнее закружилась голова. Мне хотелось отойти от нее, но, услышав последние слова, я застыла на месте.

– Откуда?

– Мы, случалось, писали для одних и тех же изданий как фрилансеры.

Я взвесила вероятность услышанного. Каро была журналисткой, до того как перейти на темную сторону, как она называла свой брак с представителем известного семейства.

– Я знаю, что Кэролайн скончалась скоропостижно, но что все-таки случилось с вашей сестрой, как вы считаете?

– Она скончалась в результате невыявленной патологии сердца, – машинально повторила я то, что услышала в полиции.

– То есть она никогда на сердце не жаловалась? В том числе в детстве?

– Нет, конечно, иначе патология была бы выявленной.

– Может, наркотики?

Я еще не оправилась от потрясения, вызванного письмом Каро, чтобы бодаться с назойливой дамой, поэтому просто повернулась к ней спиной, взбежала по ступенькам и укрылась в церкви, на задней скамье. Температура внутри за считаные минуты как будто упала градусов на десять, и я обхватила себя руками, чтобы согреться.

Как прошла служба, я помню смутно. В мозгу то и дело прокручивались отрывки наших последних разговоров с сестрой. Я давно догадалась, что Каро была несчастлива в браке, – по тому, как она старательно избегала этой темы, как всякий раз уходила от моих прямых вопросов о Тео, словно эта тема была ей особенно неприятна. Но я и подумать не могла, что муж задумал убить Каро, что он уже убивал раньше – эта мысль казалась мне совершенно безумной. На мгновение я даже допустила, что эта темная журналистка, которая подошла ко мне только что, права, и Каро действительно пропускала время от времени таблетку-другую чего-нибудь галлюциногенного, но тут же устыдилась своих сомнений в сестре. Чувство вины встряхнуло меня, как хорошая пощечина.

«Тео не убивал, – твердила я себе. – Просто у Каро оказалась невыявленная патология сердца».

Она умерла рано утром, во время пробежки по парку – сердце остановилось, она упала и умерла. С кем угодно может случиться, сказал мне коп. Многие люди живут с патологиями и ничего не знают о них.

«Как бы ни выглядела моя смерть, она не случайна…»

Фраза из письма сестры вспомнилась мне так внезапно, что я даже вскрикнула, чем заслужила недовольный взгляд священника. Он и так всю службу сохранял выражение лица раннего христианского мученика, проповедующего язычникам. Прикусив язык, я сидела молча, пока Джуд Лазаре, подруга Каро, читала отрывок из Библии: «А души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелью, и отшествие от нас – уничтожением, но они пребывают /в мире»².

Зацепившись мыслью за эти слова, я старалась не отпускать их от себя, пока Джуд читала дальше. «Каро пребывает в мире», – думала я. Тот коп сказал мне, что она не мучилась, что смерть была мгновенной и легкой.

«Заставь его ответить за мою смерть, чего бы это тебе ни стоило…»

Я обвела церковь глазами, ища Тео, и уперлась взглядом в его затылок. Он сидел на передней скамье, с родственниками. Я тоже должна была быть там – и была бы, если б не мой отец. Тео даже отсутствовал в Нью-Йорке, когда умерла Каро, напомнила я себе. Копы не сразу смогли с ним связаться, он был в самолете. Как он может быть виновен в смерти Каро?

Когда настала очередь Тео говорить и он поднялся, мне вдруг показалось, что во всей громадной церкви нас осталось лишь двое – я и он. Мне-то мой зять всегда нравился. Я познакомилась с Тео вскоре после того, как мы с Каро восстановили отношения после нескольких лет молчания – она как раз только-только начала с ним встречаться. Признаюсь, что я буквально возненавидела его еще до того, как увидела, – дело в том, что сестра сразу сказала мне, что он кто-то вроде Хитклиффа, а я всегда терпеть не могла «Грозовой перевал». Но, когда мы все же встретились, я поняла, что мне импонирует его серьезность, его неумение поддерживать пустой светский разговор и даже его сардонический юмор. Люди обычно стараются произвести наилучшее впечатление на других и прячут свое истинное «я» под маской условностей, так что на их фоне прямота Тео бодрит, как холодный душ. Мы с ним едва успели познакомиться, а он уже выдал мне: «Каро рассказывала, что ты еще в юности ушла из дома и жила с подругой до конца школы. Ты смелая. Мой отец сплавил меня в частную школу, которую я терпеть не мог, а я, вместо того чтобы сбежать оттуда, накачивал себя наркотиками как дурак».

Сидя на похоронах сестры, я спрашивала себя, не приняла ли тогда бессердечность за искренность.

– Спасибо вам всем за то, что пришли, – звучал между тем поставленный голос Тео. Его акцент Каро называла «среднеатлантическим», что всегда наводило меня на мысль о плавучем рыбзаводе посреди океана. Безупречная интонация выдавала богатство и хорошее воспитание, но из-за нее каждое слово у него выходило будто залитым тонкой корочкой льда, словно кусок рыбного филе, и мне всякий раз становилось холодно. – Не могу выразить, как много это для меня значит. Знаю, что Кэролайн удивилась бы, если б узнала, скольким людям она была дорога.

Его слова были подобраны безупречно, подача – выше всяких похвал. Тео говорил сам, не заглядывая в бумажку, так что слушать его было одно удовольствие, да и смотреть на него тоже: черные волнистые волосы, синие глаза, шесть фунтов и один дюйм чистой мускулатуры упакованы в дорогой костюм, пошитый на заказ. Правда, глаза у него были абсолютно сухи, но меня, урожденную Кроули, это не смущало: в нашей семье тоже ни из кого слезинки не выжмешь. Холодная сдержанность мне как раз понятна. Речь Тео текла размеренно, без долгих пауз и без эмоций. Каждое слово сверкало, словно отполированная монетка, брошенная в фонтан.

Поминальная служба закончилась в рекордно короткие сроки – почти все гости брали пример с Трэкстонов и сидели, словно деревянные; лишь немногие смельчаки отважились подойти к священнику под благословение, а причастие никому даже не предложили. Тео еще до похорон спрашивал меня, не хочу ли я сказать пару слов над гробом сестры, и я порадовалась, что сказала «нет». Пока он прощался с Каро, а потом отходил от гроба, я следила за ним глазами, не в силах двинуться с места, будто в трансе. Я понимала, что надо поговорить с ним, но не знала, с чего начать.

Но не успела я на что-нибудь решиться, как под сводами церкви раздался пронзительный голосок:

– Не трогай меня!

Я сразу узнала голос Тедди. Тео на полушаге развернулся и побежал к сыну. Когда я вскочила, он уже был возле Тедди, загораживая его от фотоаппарата, который держал высокий крепкий мужик.

– Я его пальцем не тронул!

– Тронул! – выпалил Тедди.

Одной рукой Тео схватил мужика за воротник, другой выбил у него из рук фотоаппарат; тот хряпнулся о каменный пол и тут же затрещал под ногой Тео.

– Отстань от моего сына! – Он сказал это не громко, но слова прокатились по всей церкви. Оттолкнув незадачливого фотографа, схватил малыша на руки и повернулся, чтобы уйти.

Фотограф бросился за ним, явно собираясь продолжить дискуссию не мирным путем, однако тяжелые шаги выдали его намерения, Тео развернулся и встретил его ударом кулака в лицо. Мужик рухнул как подкошенный, а Тео, не выпуская Тедди, вышел из церкви через боковую дверь.

С трудом сохраняя равновесие на дурацких каблуках, которые подарила мне Каро, я кое-как добралась до выхода, спустилась по ступенькам, но на тротуаре все же зацепилась за что-то и чуть не грохнулась на четвереньки. Тихо матерясь, выпрямилась под пулеметным огнем фотовспышек: газетные стервятники щелкали затворами, и я поняла – сейчас они сольют все это в онлайн, и поползут сплетни, что на похоронах сестры я была пьяна в стельку, хотя я вообще не пью.

Но меня беспокоило другое: я еще никогда не видела, чтобы мой зять поднял на кого-то руку. Омерзительная сцена в церкви открыла мне глаза на другого Тео. Пока Каро была жива, мы пару раз в месяц ходили куда-нибудь вместе, и каждую неделю созванивались или списывались. Это создавало у меня иллюзию близости с сестрой, главным образом потому, что она была в курсе всех моих проблем. А своих у нее как будто не было – во всяком случае, так мне казалось. Я даже не представляла, что одной из них может быть ее муж.

Глава 3

Дейрдре

На поминальный ланч я не собиралась и до сообщения Каро, а потом тем более. Перечитав сообщение, я обратила внимание на ссылку с надписью «Кликнуть доступ к файлу». Я кликнула, открылась веб-страница с надписью «Файлов нет». Похоже, я попала в западню. Не зная, как быть, поплелась к метро. До Элмхёрста, моего района в Квинсе, от Манхэттена езды пятнадцать минут, если сесть на экспресс Е. Мне нужно было побыть одной и подумать.

Вагон был почти пуст, и я сразу плюхнулась на свободное место. Сердце стучало как бешеное, мысли метались так, словно с цепи сорвались. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Забавно – люди стараются как можно меньше ездить в метро, чтобы не вдыхать вирус, а я сижу тут и дышу полной грудью, втягиваю в себя все подряд, и вирусы, и бактерии, лишь бы победить приступ паники… Старая дама напротив метала в мою сторону убийственные взгляды из-под пластикового экрана, которым было закрыто ее лицо. Я устыдилась и надела бумажную маску. Вообще-то это было уже не обязательно, но некоторые люди готовы были в драку лезть, стоило им увидеть кого-то в помещении и без маски.

Выйдя на «Рузвельт», я пересела на местную линию до остановки «Гранд-авеню – Ньютаун». В обычный день я прошла бы это расстояние пешком, но в обычный день мои ноги не сжимали бы тиски туфель. Прихватив в «Кунг-фу ти» чай с личи, я поковыляла домой.

Каро не воротила нос от района, в котором я живу – в конце концов, наше детство прошло неподалеку, – но всегда возражала против того, что я живу в подвале. Она даже предлагала оплачивать мне квартиру, чтобы я, как выражалась сестра, жила в «нормальном доме», а не ютилась вшестером в жилье, рассчитанном на одну семью. Но в моей подвальной каморке на Пятьдесят пятой авеню были электрочайник и мини-холодильник вместо кухни, унитаз и раковина прямо в комнате, так что это было еще вполне терпимое жилье – случалось мне обитать в местах и похуже. Я терпеть не могу просить, и предложения Каро насчет квартиры, которые она делала не один раз, всегда вызывали у меня неловкость. Она говорила: «У меня есть деньги, а что толку, если я все равно не могу потратить их ни на что доброе?» Подходя к дому, я вдруг поняла, что моя сестра была единственным человеком на свете, который хотел сделать мою жизнь легче. А теперь ее не стало…

Поворачивая ключ в замке, я даже дыхание затаила: Господи, сделай так, чтобы моей квартирной хозяйки не было дома. Сэйра Мукерджи – неплохая, в сущности, женщина – почему-то считала своим долгом следить за тем, когда я ухожу и прихожу, как будто она была моя родная мать. Проблему выхода я решила просто: из подвала на задний двор вела лестница, по которой я незаметно выскальзывала из дома. Но во дворе была калитка, которая не открывалась с улицы, и возвращаться приходилось через обычную дверь. В тот раз мне повезло: квартирная хозяйка была у себя, наверху, – я слышала над головой ее шаги, – но вниз она не спускалась. Скинув туфли, я подхватила их и шмыгнула в подвал, где открыла свою дверь и тут же заперла ее за собой.

Мой застенок, как я про себя называла свое жилье, был крохотным и начисто лишенным естественного света. Стены были покрыты такой мрачной темно-зеленой краской, как будто предыдущий обитатель поставил себе целью понять, каково это – жить внутри незрелого авокадо. Перекрасить их мне не позволили, хотя не очень-то и хотелось. Вещей у меня было немного: матрас для сна, складной столик, стеллаж для книг и единственный стул для гостя, хотя я никого к себе не приглашаю. Вообще, я терпеть не могу интерьеры, забитые вещами, но мой книжный шкаф – это мой позор: его полки прогибаются под тяжестью книг, фотографий и резных поделок. Раньше у меня была привычка забрасывать почту на верхнюю полку. Вот и теперь, порывшись там, я обнаружила том с гравюрами Гюстава Доре к «Божественной комедии» Данте, а на нем – то, что я искала: большой конверт из плотной желтоватой бумаги, на котором четким завитым почерком Каро были выписаны мое имя и адрес.

«Я собиралась отправить его по почте, если мы не встретимся», – сказала тогда она, вручая мне конверт.

«Что здесь?»

«Помнишь, ты как-то сказала, что хотела бы иметь семейные фото? Ну вот, я наконец собралась и распечатала для тебя кое-что… Там еще карта памяти, на ней тоже снимки».

Вернувшись к себе после той встречи, я сразу взялась за фотографии. Но, едва увидев снимок с отцом, снова сгребла их в конверт, а конверт закинула на шкаф. С глаз долой, из сердца вон.

Теперь я достала конверт, взяла протеиновый батончик и села на матрас. В конверте лежали свежие перепечатки старых семейных фото. Вот мы с Каро обнимаемся на фоне рождественской елки: ей десять лет, мне – пять, обе в красных бархатных платьицах с пышными юбками, которые сшила нам мать. Следующий снимок сделан двумя годами позже, на нем мы с родителями. Его-то я и увидела пару недель назад, после чего забросила весь конверт на шкаф. Я возненавидела это фото сразу, с первого взгляда, потому что на нем была ложь: глядя на него, можно было подумать, что мы – счастливая семья, которой на самом деле никогда не были. Но теперь, когда Каро не стало, я смотрела на эту фотографию, и мое сердце ныло от тоски по сестре.

Я отхлебнула чаю с личи и собралась с духом. Каро, наверное, взяла снимки у отца. Всего около двух дюжин, в основном небольшие, четыре на шесть или пять на семь³, и два портрета побольше. Пара снимков Тедди – на одном он играет сам по себе, а на другом снят с Каро на золотом песчаном пляже. Остальные фото были совсем старые. Каро даже раскопала где-то свадебную карточку отца с матерью, где они стоят на фоне церкви в Белфасте, не помню, как она называется. Мать там такая красивая, с безмятежным породистым лицом, а отец прямо раздулся от гордости – рад, поди, что сумел завлечь эту восхитительную женщину в сети брака. У меня и раньше был один старый снимок, так я буквально выкромсала из него отца, но после похорон у меня рука не поднялась сделать то же самое.

«Я часто думаю о маме и о том, как не хочется верить, что и тебя постигнет судьба одного из родителей, пока это не случится».

Вот снова мама, здесь она подросток, а вот я, в возрасте семи лет, в моем первом кимоно в школе карате Хигаси. Ну и разные семейные праздники: дни рождения, Рождества, вплоть до моего пятнадцатилетия. После ни на одном фото меня нет, и неудивительно. С пятнадцати до девятнадцати лет наступило молчание в эфире: я не общалась ни с кем из родных, кроме матери, – точнее, мать была единственной, кто еще общался со мной. Один снимок из тех лет меня удивил: на нем Каро в розовом кружевном мини-платье стояла на лестнице, обняв одной рукой мужчину, явно не мужа. Высокий блондин, лицо грубоватое, но по-своему привлекательное. Судя по тому, как повисла на нем моя сестра, я бы предположила, что это ее парень, с которым она встречалась в старших классах. Вот только на вид ему было лет тридцать. На обороте элегантным почерком Каро было написано: «С Беном, дом Кларксонов/Норткаттов в Хай-Фоллз, Нью-Йорк». Это ничего мне не объясняло, и я даже подумала, что Каро, наверное, положила это фото в конверт по ошибке.

Разложив снимки на матрасе, я поняла – среди них нет снимков Тео. Как будто Каро уже давно вычеркнула мужа из своей жизни. Он часто уезжал в командировки, но сестру это никогда особенно не волновало. А вот мне такое полное его отсутствие вдруг показалось неправильным.

«Если ты читаешь это, значит, я умерла…»

Смысл письма Каро ворвался в мой мозг, как торнадо. Со стороны ее жизнь выглядела сказкой. Вышла замуж за богача, вошла в семейный бизнес, родила чудесного карапуза. Конечно, у всего в жизни есть своя оборотная сторона – Каро терпеть не могла невестку, та платила ей тем же, зато у нее были прекрасные отношения со свекром и свекровью – мачехой ее мужа; те прямо-таки баловали ее. Я никогда не мечтала жить на Верхней Ист-Сайд, но не смогла удержаться от зависти, когда увидела дом, который Каро и Тео получили как подарок к свадьбе. Часовые-гаргульи на крышах, окна-витражи – дом прямо как из готической сказки, сразу и захватывающей, и страшной.