Czytaj książkę: «Порочные цветы»

Глава 1

Зима как всегда подобралась незаметно, со спины, как предательница, и запустила свои ледяные, покрытые инеем пальцы в сад, в дом, под одежду и в сердце, вызывая озноб и оцепенение. Неужели тот день, которого я так давно боялась, все-таки неминуемо приближается, и мне действительно придется смириться с тем, что Димка уедет в Петербург, и мы станем видеться лишь по праздникам, да и то вовсе не обязательно? На самом деле я ведь не дурочка и всегда знала, что когда-нибудь так и произойдет – мы же не можем вечно жить одной дружной семьей. Ему уже все-таки двадцать семь, и он давно имеет право самостоятельно устраивать свою жизнь, и уж, конечно, без своей глупой младшей сестры… Только вот даже не думала, что мне будет так паршиво, ведь я теряла не только лучшего друга, но и человека, к которому питала гораздо более пылкие чувства, чем должна была по кровному родству… Такая вот нелепая западня, из которой нет выхода…

Дело в том, что уже долгие годы я испытывала к нему непроходящую и ничем неутолимую тайную страсть, которой боялась и стыдилась. Мне некому было довериться, не с кем было посоветоваться, негде было искать поддержки, и единственное, что помогало мне совладать со своими душевными страданиями, был мой дневник, который я вела в величайшей тайне от всей семьи. Может, и старомодно, зато хоть какой-то способ куда-то слить избыток мыслей и чувств… Брат занял все мои помыслы, все мои грезы, отнимал все физические и моральные силы, направленные на то, чтобы я ненароком не выдала себя. Только бог ведает, как трудно мне это порой давалось. И уж точно, если ад все-таки существует, кто-то готовит мне там самое жаркое местечко…

В наш дом приходили его девушки, которые часто не стеснялись выставлять напоказ пылающие в них страсти. Они липли к брату, как пиявки, ни на шаг не отпуская его от себя, да при этом еще перед родителями кривлялись, всеми силами пытаясь произвести на них благоприятное впечатление. В некоторые моменты я с величайшим трудом удерживала себя от того, чтобы на месте не выцарапать им глаза, но иногда становилось так паршиво, что просто жить не хотелось. Тогда верх надо всем брала тоска, и я могла малодушно сбежать в свою комнату посреди вечеринки или семейного обеда, чтобы там предаться отчаянию в лучших традициях готической субкультуры.

Пару раз я чуть было не выдала себя, когда у Мити начали складываться особенно близкие и стабильные отношения с его очередной девушкой, Наташей. Я случайно услышала, как они обсуждали, на какой день назначить их свадьбу, и у меня случилась истерика, после которой я даже по-настоящему заболела на нервной почве. Тогда Димка провел у моей постели дольше всех. Я соврала ему и всем остальным, что безответно влюбилась, и от этого чуть ли не с собой готова покончить. Собственно, это было правдой, поэтому играть было не сложно. Он веселил меня, читал мне как маленькой, играл мне на гитаре и пел, мы вместе смотрели кино, и еще он обнимал меня, невинно целовал, валялся со мной на постели, дурачился и болтал без умолку. О, это были счастливейшие дни в моей жизни, если не считать того невероятного напряжения, которое я вынуждена была подавлять в себе, чтобы моя страшная тайна никому не стала известна. Впрочем, после этого он свел на нет свои отношения с Наташей, объяснив это тем, что не испытывал к ней те чувства, которые необходимы для счастливого брака.

Боже, что со мной тогда творилось? Сбой в хромосомах? Психическое заболевание? Испорченность и развращенность, без конца приписываемые современному обществу в целом и моему поколению в частности? А, может быть, временное подростковое отклонение, которое скоро должно было пройти, если бы брат и вправду уехал далеко и надолго, не подпитывая мое больное воображение? Я сломала себе голову, пытаясь разгадать причину своей болезненной страсти и найти противоядие, хотя, возможно, следовало всего лишь искать яд, чтобы просто прервать свои мучения и не допустить роковых ошибок, разочарований и страданий близких мне людей. Только что я могла? Страсть никуда не девалась уже долгие годы… разве что порой удавалось запрятать ее очень далеко, в сны и бессонницы, в якобы беспричинную грусть и радость, в якобы случайный выбор книг, песен, фильмов… в неопределенные карандашные наброски и глупые стихи, написанные вовсе не о том, о чем хотелось…

А что же рассказать про него, чтобы прояснить эту клиническую картину… Мой брат математик по образованию, но работает не по профессии. Еще не окончив университет, он занялся бизнесом в сфере IT, и благодаря незаурядной эрудиции, высокому интеллекту и какому-то мистическому бизнес-чутью в очень короткие сроки сколотил себе совсем неплохое состояние. Переезжал он как раз потому, что его бизнес требовал расширения.

Думаю, немалую роль в его успехе сыграла и необычайно привлекательная внешность. Говорят, красивые люди гораздо легче устраиваются в жизни. Он был высок, спортивен, ухожен с головы до пят, разодет по последнему писку моды и вдобавок обаятелен до умопомрачения. Не знаю, когда он все успевал – работа, учеба, спорт, музыка, книги, друзья, девушки, вечеринки, семья. Он всегда был таким… разносторонним и безупречным… Наверное, он относился к тем людям, которые в совершенстве владели способностью идеально планировать свое время. К моему счастью, очень большую часть своего свободного от серьезных дел времени он проводил и со мной. Я постоянно была в его компании, а он в моей. И говорить, наверное, не надо, что все мои подружки были без ума от него и из кожи вон лезли, чтобы хоть чуть-чуть привлечь его внимание, в том числе при моем посильном участии. Только вот вряд ли мои восемнадцатилетние сверстницы-дурочки могли заинтересовать такого, как Митя… и уж тем более они едва ли могли рассчитывать на существенную помощь с моей стороны…

Надо сказать, Димка всегда был очень разборчив, и все его девушки были красивы, образованы, порядочны и хорошо воспитаны как на подбор. Краснодипломницы, умницы-аспирантки, юные карьеристки, дочки из респектабельных, благополучных и как правило зажиточных семей с хорошим приданым – в общем цвет общества, как говорится. С первого взгляда он сам казался очень правильным и надежным молодым человеком, однако, после того, как он хитро отделался от нескольких весьма положительных во всех отношениях девушек из великолепных семей, я поняла, что не совсем он тот, за кого себя выдает. Что его по-настоящему интересовало, так это учеба и бизнес, а вот девушки… девушки всегда шли потом и занимали далеко не главное место в его сердце. Иной раз мне даже казалось, что он упивался своей властью над ними и в душе посмеивался над их слабостями и их глубокими чувствами к нему. В общем, чрезмерное дамское внимание явно подпортило его нравственные качества.

Ко мне он, конечно, относился по-особенному, нежно и трепетно, иронично-критически и покровительственно-заботливо, в общем-то так, как и должен любящий брат относиться к младшей сестре. С одной стороны, это льстило, с другой, доводило до отчаяния, потому что его братской любви мне было совершенно не достаточно, и с каждым годом это неутоленное желание только росло. С ужасом я ловила себя на мысли, что краснею и в то же время не могу отвести глаз, когда вижу его натренированный голый торс в капельках воды после душа и затянутые в полотенце узкие бедра. Делая вид, что читаю книгу, смотрю телевизор или просто думаю о своем, якобы глядя в пустоту, я тайком любовалась каждым движением его красивых мускулистых плеч, блеском загара и черных непокорных локонов, ироничными усмешками его соблазнительных губ и циничным прищуром его холодных глаз, как любуются подростки своими недоступными звездными кумирами – любимыми певцами и актерами, такими идеальными и такими недостижимыми.

Когда все это началось, я уже и не помню, потому что не всегда вела дневник. Все же многие девочки восхищаются своими братьями в детстве, особенно, когда их ставят в пример родители как образец мужского характера. Родители обожали Митю, так что не удивительно, что обожание передалось и мне. Вот только когда я вдруг перешла ту грань, которая пролегает между простым восхищением сестры и страстным обожанием девушки, мне точно не известно.

Помню, что еще когда мне было лет тринадцать, я засматривалась на него, как на картинку из модного журнала, эталон стиля, мужественности, красоты и силы. Как-то, мучаясь долгой бессонной ночью от круживших голову фантазий, я вдруг придумала одну совершенно сумасшедшую вещь, которая могла бы запросто навсегда испортить мне жизнь, если бы Митя не был мне по-настоящему хорошим преданным другом.

В то время в школе я очень нравилась одному парню, Артему, к которому оставалась совершенно равнодушной, хотя по нему сохли девчонки всех седьмых классов. Этот Артем был душой компании и прекрасно умел пользоваться своей популярностью у девчонок. Неиссякаемый фонтан его обаяния даже учительниц не оставлял равнодушными, что чрезвычайно положительно отражалось на его успеваемости. К тому же мальчик был из весьма обеспеченной семьи, при понтах, деньгах и всяких таких делах, умел блеснуть и шикануть, а это во все времена и в любом возрасте ценилось… Так вот мы часто бывали в одной компании, гуляли после школы, ходили куда-нибудь вместе на выходных или на крайний случай он устраивал посиделки у себя дома, что для многих было равноценно походу в Эрмитаж и в дорогой ресторан в одном флаконе. Именно у себя дома он уже который раз безрезультатно пытался уломать меня на поцелуй. Не знаю, на что он там рассчитывал, но шансов со мной у него не было никаких. В связи с этими бесконечными, порядком поднадоевшими мне детскими домогательствами, мне в голову вдруг пришел совершенно безумный план, который я после нескольких бессонных ночей все же решилась воплотить.

Ну, во-первых, я не забыла привести себя в полное соответствие с образом прелестной нимфетки, нацепив коротенькие тугие кожаные шортики с чрезвычайно заниженной талией, черные колготки крупной сеткой и облегающий черный топ, в котором я казалась почти что голой. Все это оставляло наблюдателю возможность полюбоваться всеми прелестями юной тонкой женственной фигуры – тоненькой талией, плоским животиком и мягкими округлыми бедрами. Аккуратно подведенные черным глаза дополняли картину. Во-вторых, я выпила для храбрости глоток коньяка из папиного раритетного арсенала, который, наверное, относят к разряду тех, что считают выгодным вложением капитала. Вообще-то я была из правильных домашних девочек, совершенно не привычных к алкоголю, так что глоток коньяка возымел свое действие немедленно, и я почувствовала себя несколько более разгоряченной и решительной, чем обычно. По крайней мере, я не раз слышала, что это помогает.

В таком виде и состоянии я постучала в комнату брата и робко зашла, замерев за его спиной. Он сидел за своим ноутом и резался в какую-то онлайновую игрушку. На нем был короткий банный халат, и с мокрых волос на шею стекала вода. Вообще-то это было слишком для того, что я задумала, но отступать было некуда. Во всяком случае, так мне искренне казалось под легким приятным воздействием папиного коллекционного напитка. Я обошла его справа и уселась на подлокотник дивана в зоне его видимости. Он мельком бросил на меня взгляд, но тут же снова уставился в монитор, так что я даже не поняла, произвел ли на него мой вид хоть какое-то впечатление.

– Что? – спросил он, не глядя в мою сторону.

– Я хотела поговорить вообще-то.... – робко начала я, нервно кусая губы.

– Ну давай, – он активно стучал по клавишам.

– Ты не мог бы поставить на паузу? – сорвалось у меня, и я тут же об этом пожалела, ведь гораздо проще было бы говорить, если бы он на меня не смотрел, но теперь уже было поздно. Митя слегка раздраженно стукнул по клавише и повернулся, на этот раз оглядывая меня с нескрываемым любопытством. Я покраснела до ушей, нервно подскочила с места и зашагала по комнате.

– Ну и? – в его голосе слышалось нетерпение.

– Дело в том… дело в том, что мне нужен твой совет.

– Ого! Какое доверие! – хмыкнул он, впрочем, не очень впечатленный, медленно встал, и, скрестив на груди руки, присел на край стола, внимательно наблюдая за мной. Его настрой несколько охладил мой пыл. Собственно, чего я ожидала?

– В общем, мне нравится в классе один парень.... – я замялась, отвернувшись к окну. – Я ему тоже нравлюсь, и, кажется, он собирается меня поцеловать…

Я повернулась к Мите, украдкой стараясь уловить его реакцию. Он приподнял брови и, кажется, едва сдерживал усмешку.

– Какие нешуточные страсти нынче у деток в седьмом классе! – снова иронично заметил он.

Я сконфуженно замолчала.

– Ну и в чем мое участие? Вроде, у тебя все хорошо.

– Не совсем… Дело в том, что.... – я собралась с духом, – дело в том, что я не умею целоваться…

Последовала напряженная пауза, которая, собственно, показалась напряженной только мне, потому что Митя стоял в каком-то скучающем раздумье, слегка вытянув губы.

– И чем же тут я могу помочь? – совершенно спокойно, явно без всякой задней мысли спросил он.

До сих пор поражаюсь, как мне тогда хватило смелости и, главное, глупости, произнести все-таки то, что было запланировано заранее.

– Я думала, что ты.... – у меня пересохло во рту, – что ты мог бы научить меня.

Он не отвечал очень долго, наверное, вечность, хотя скорее всего вечностью мне показалась всего пара секунд. Я не решалась даже посмотреть на него, но каково же было мое состояние, когда я поняла, что он медленно приближается ко мне. Сердце готово было выпрыгнуть у меня из груди, и я бы не удивилась, если бы на моем лице проступили ожоги от стыда, который беспощадно жег меня изнутри. Я стояла, потупив взгляд, крепко прижавшись спиной к подоконнику и уцепившись за его край руками, чтобы не упасть от предательской слабости в ногах. Митя подошел, немного постоял напротив, потом нежно тронул распущенные длинные волосы, погладил по щеке и приподнял мое лицо за подбородок. Я решилась поднять глаза, но встретившись с пронзительным взглядом его серых глаз, тут же глупо захлопала ресницами.

– Ты искренне считаешь, что мальчикам в седьмом классе нравятся опытные девочки? – серьезно поинтересовался он, ставя меня в тупик своим слишком уж очевидным вопросом. Почему я заранее не продумала, что на такое нужно отвечать?!

– Ну, все мои подружки уже целовались сто раз, а я нет… И я боюсь, что он догадается… Вдруг ему не понравится и он наболтает про меня всем… Ну, что я ничего не умею…

Я упорно смотрела вниз, а он все держал мое пылающее лицо за подбородок, словно раздумывал, хочет ли целовать мои губы или нет. По крайней мере, все мои мысли были только об этом. И это было просто невыносимо.

– Иди-ка сюда, – он вдруг отпустил мое лицо и тихонько потянул меня за руку к шкафу с зеркальными дверцами. Мы оба остановились прямо напротив них. Он стоял позади. – Посмотри хорошенько.

Я непонимающе подняла глаза на его отражение.

– Да не на меня, на себя, дурочка, – улыбнулся он, положив одну руку мне на плечо, а другой снова нежно поправляя мои волосы. Я неуверенно перевела взгляд на себя. – Думаешь, какому-то тринадцатилетнему козлу не понравится целоваться с такой как ты?

– Я не знаю, – в отчаянии прошептала я, глядя на свои пылающие пухлые губки, ясные ярко-зеленые глаза под лихим изгибом густых длинных ресниц, изящную шейку, на которой в ямочке посередине нервно вздрагивал пульс, на часто вздымающуюся грудь, уже принимавшую весьма округлые, но при этом упруго крепкие формы. Краем глаза я заметила насмешливые и пронзительные глаза Мити и судорожно опустила ресницы.

Он отпустил меня, безмятежно потянулся, подошел к своему столу с ноутом и вальяжно развалился в кресле, уже не глядя на меня.

– Слушай, Марин. Ты не притворяйся наивной святошей, потому что ты прекрасно знаешь себе цену. Твой приятель будет в восторге от твоих поцелуев, так что на твоем месте я бы скорее парился о том, как не позволить ему слишком многого, – его пальцы снова застучали по клавиатуре, хотя он уже не играл, а, кажется, занялся чем-то по учебе.

– Но как же… как же я буду его целовать… – ухватилась я за соломинку, в душе понося себя самыми страшными словами за такую откровенную тупость.

– Пусть лучше он парится, как произвести впечатление на тебя своими поцелуями. Слушай! – он резко обернулся, и я заметила, что халат у него распахнулся, обнажая мощную натренированную и загорелую грудь. – Ты просто пришла не по адресу. Я твой брат, а не сутенер, и не все братья, кстати, так терпимы в отношении целомудрия своих сестер.

Я хотела было еще что-то возразить, но он не дал сказать.

– Давай иди уже. Мне надо тут кое-что подготовить. И, если у вас все будет хорошо с тем парнем, уволь меня от подробностей, ладно? И не одевайся так при посторонних. Это вульгарно.

Черт возьми! Я была сломлена! Да что там говорить – просто раздавлена! На что я надеялась тогда, глупая наивная девчонка с глупыми, наивными и детскими, до идиотизма детскими, фантазиями! Сейчас мне кажется, что это случилось нереально давно, будто в другой жизни, хотя я до сих пор помню каждый удар своего сердца, каждый вздох, каждое его слово, интонацию и, конечно, каждое его прикосновение. Это был мой полный провал, после которого я стала скрывать свои аномальные пристрастия еще тщательнее, только усложнив себе жизнь.

Прошло несколько лет, и мне уже исполнилось шестнадцать, когда я снова решилась на опасный шаг, хотя вышло все совершенно случайно. В тот раз мне показалось, что я навсегда перешла черту и назад дороги уже не будет. Мы с Митей ночевали дома одни, потому что родители на пару дней уехали в гости к друзьям. И вот бессонной ночью, в которую я прослушала столько любимых песен, что уши ломило от наушников, я отправилась в кабинет отца за какой-нибудь книжкой, чтобы скоротать с ней остаток ночи. В кабинете на диване я вдруг обнаружила брата. Он невинно спал, свесив вниз одну руку и закинув другую под голову. На нем из одежды были только джинсы, расстегнутые на поясе, видимо, чтобы не давила застежка, на шее – толстая золотая цепочка, которая красиво мерцала в приглушенном свете торшера на фоне его золотистой загорелой кожи.

Не знаю, как долго я простояла там, любуясь красотой его лица и полуобнаженной фигуры, но в итоге, завороженная его магической притягательностью, я подошла и тронула непослушный черный локон на его лбу. Локон никак не хотел слушаться и откидываться со лба. Оставив это бесполезное занятие, мои дрожащие от волнения пальцы скользнули по его щеке вниз и коснулись его горячих чувственных губ, которые так часто и так чертовски бесстрастно меня целовали каждый день. Он не просыпался, продолжая ровно дышать. Его грудь мерно вздымалась, веки и ресницы были спокойны, все тело расслаблено. Я опустилась рядом на колени и приблизила свое лицо к его, почти осязая его губы своими губами. Моя рука сползла вниз по волевому подбородку, шее, мощному плечу. Я обвела пальчиком изящную цветную татуировку в форме дракона на его рельефно накачанном предплечье, потом коснулась мускулистой груди, наклонилась и, на секунду затаив дыхание, прислушиваясь к его мерному сну, лизнула его темно-коричневый немного шершавый сосок. Его грудная мышца рефлекторно сократилась, но он продолжал невинно спать.

Боже, что я творю! Играю с огнем! Я прекрасно понимала сейчас, что я сумасшедшая шестнадцатилетняя озабоченная дурочка, которая непристойно ласкает в темноте своего спящего старшего брата, рискуя в любой момент быть пойманной с поличным! Но я ничего не могла с собой поделать… Его кожа была такой гладкой и нежной, такой холеной и соблазнительной! Я хотела прижаться к нему всем телом, прильнуть к его страстным губам, которые так жадно целовали десятки губ чужих девушек!

Я сотни раз видела, как он нахально, уверенно, без тени сомнения влюблял их в себя одним лишь взглядом, одним прикосновением или дерзкой улыбочкой… Они смотрели на него взволнованно и восторженно, нервно глотали, краснели, хлопали ресничками и по сто раз поправляли волосы… А он, конечно, умело всем этим пользовался, сводя их с ума поцелуями, дразнящими ласками и бессовестными объятьями на грани… у нас дома, на вечеринках, в клубах, у подъездов их домов, в ресторанах, да где угодно! Везде, где желал! Безусловно, он знал меру, и самые страстные сцены разыгрывались не на моих глазах. Даже мой слух бережно оберегался, и ни разу, включая те дни, когда родителей не было дома, я не слышала, чтобы из его комнаты доносились непристойные обличающие стоны или скрипы. В худшем случае это были звонкие хихиканья девчонок, хотя и они доводили меня до отчаяния и бешенства. В общем, в этом смысле он был хорошо воспитан и сдержан, да и девушек подбирал соответствующего контингента. В конце концов, у него была своя квартира в центре, где он мог творить, что хотел, а родительский дом он уважал.

Совсем недавно он доделал новую татуировку на животе. Это тоже был дракон, такой же как на руке, но изогнувшийся в другой позе. Его морда начиналась пониже пупка сантиметров на десять и ближе к левому бедру, а извивающееся тело и хвост уходили вниз, к паху, скрываясь за поясом брюк и белья. Я нежно погладила этого дракона и повела по нему пальцами вниз, нервно дрожа всем телом, кусая и беспрестанно облизывая губы от волнения. Как раз в тот момент, когда мои пальцы слегка сдвигали вниз пояс его брюк, рука Мити, которая секунду назад безвольно свисала с дивана, вдруг метнулась и железной хваткой впилась в мое запястье. Я вскрикнула и чуть не подпрыгнула от неожиданности, а Митя медленно приподнялся над подушкой. У него было лицо человека, который реально только что проснулся и толком не может понять, что происходит, но мои ощущения могли быть обманчивы. Все-таки мое положение было слишком компрометирующим. Я стояла перед диваном на коленях, склонившись над его животом и практически снимая с него брюки… К тому же я понятия не имела, когда он проснулся, ведь он мог притворяться спящим…

Мои щеки и губы пылали, я судорожно хватала воздух ртом, как рыбка, выброшенная на берег. Все-таки что-то было такое непонятное в этот момент в выражении его лица, что дало мне основание думать, будто он смотрит на меня сейчас не как на сестру, но как на красивую девушку, к тому же застигнутую в весьма неловкой ситуации и потому находящуюся в его власти. Такое положение дел он любил, насколько я могла об этом судить со своей скромной позиции младшей сестры. Было ощущение, что глядя прямо мне в лицо, в мои расширившиеся от ужаса глаза, он ищет в них ответы на весьма неловкие для меня вопросы. В то же время эта близость его губ, эта притягательная нагота его теплого, расслабленного ото сна тела, мутила мой разум, давая повод верить в нереальное. В голове у меня крутились безумные мысли о том, что в следующую секунду он мог как впиться в мои губы страстным поцелуем, так и оттолкнуть меня с отвращением и полным недоумением. Я была напряжена до предела, сердце готово было выпрыгнуть из груди, длинные черные волосы разметались по плечам, лезли в глаза и мучительно щекотали щеки, но я не могла их поправить, окаменев, обезумев от страха и страсти. Черт, что же я натворила…

Его сверкающие холодным стальным блеском серые глаза, такие выразительно светлые в контрасте черных бровей, густых ресниц и лоснящихся восхитительным блеском волос, были совершенно непроницаемы. Прошли мучительнейшие несколько секунд, прежде чем он ласково улыбнулся, словно сообразив, кто перед ним, и стараясь отмести в глубины подсознания ощущения из недавнего то ли сомнительного сна, то ли явного бреда наяву. Судя по его доброжелательной улыбке, он больше склонялся к версии, что это был сон и что ему именно из-за сна померещилось что-то странное и противоестественное.

– Ты что тут делаешь? – спросил он рассеянно, уже отпустив мою руку и откидываясь назад на подушку.

– Да я.... – залепетала я предательски срывающимся голосом, – я просто хотела посмотреть твою новую татуировку.

В общем я тогда решила идти ва-банк, понимая, что, если начну отпираться, мое положение будет смотреться гораздо непригляднее.

– Извини, что разбудила…

– Господи, Маринка, в другое время что ли нельзя было посмотреть…

Убедившись в том, что он ничего страшного не подозревает, я обнаглела и со всей уверенностью стала косить под дурочку.

– Ну, знаешь… у тебя на таком месте эта татуировка… Я как-то не решилась, – хихикнула я невинно.

– Какая скромница! Который час вообще? – он потянулся, красиво заиграв всеми своими мышцами и сладко зевнул.

– Кажется, три. Мне не спалось… Вообще-то я за книжкой пришла, а тут смотрю – ты лежишь. Вот я и решила посмотреть.

Он усмехнулся, блеснув белоснежными зубами, небрежно приспустил брюки и показал дракона, хвост которого уходил еще ниже в недоступную моему взору зону паха.

– Довольна? Надеюсь, хвост демонстрировать не обязательно? – снова насмешливо скривил губы брат.

– О, нет! Избавь от такого счастья! – нервно хихикнула я, с деланным безразличием разглядывая роскошную картинку на упругом смуглом животе. – Классный! Я тоже хочу татуировку!

– Я тебя умоляю… – Митя одарил меня тяжелым, не обещающим ничего хорошего взглядом. – Только попробуй…

– Почему это тебе можно, а мне нет?

– Потому.

– Сделаю там, где ты никогда не увидишь! – игриво заявила я и состроила мину.

В ту ночь все закончилось для меня хорошо. Тем не менее, уже после того, как мы попили вдвоем чай на кухне, а я подобрала себе книгу по рекомендации Мити, я вернулась к себе в комнату в очень расстроенных чувствах, с полным ощущением какого-то необратимого провала. Что-то такое было в выражении его глаз, чего я никогда не видела раньше. Он смотрел на меня как-то по-особенному. Я долго с волнением рассматривала себя в зеркале, ища то ли аргументы «за», то ли «против», но все равно мысли все снова и снова возвращались в одно и то же русло: нет никаких «за» и «против», я его сестра, и у моих грез нет будущего, как бы красива я ни была. И все-таки, ради справедливости замечу, что во мне было, чем полюбоваться. Во всяком случае, рейтинги моих фоток в интернете могли служить этому вещественным доказательством, как и внимание со стороны весьма привлекательных молодых людей. Белокожая, зеленоглазая, черноволосая, с локонами до пояса, с мягкими женственными очертаниями фигуры, длинными стройными ногами, соблазнительно-наливным третьим размером груди и вполне себе модельным ростом, я могла составить конкуренцию современным светским нимфам и юным звездочкам. Нахмурившись, я с пристрастием проинспектировала со всех сторон свой слишком уж беспечный и провокационный видок в отражении. Может, не стоило мне, как порядочной сестре, щеголять перед ним в такой короткой шелковой сорочке с полупрозрачным кружевным лифом? Кажется, он рассматривал меня более пристально, чем обычно, сонно подперев рукой подбородок и делая вид, что со скуки изучает коллекцию маминого фарфора в серванте, пока я заваривала чай. Господи, проблема в том, что я слишком много думаю о нем как о мужчине, поэтому уже не в состоянии адекватно оценивать обстановку! Кажется, все это давно стало опасным…

Впрочем, на следующее утро моя подозрительность полностью улетучилась. Утром вернулись родители, мы вместе позавтракали в час дня, так как оба заспались, а потом он ушел и не заходил к нам несколько дней. Видимо, торчал у себя на квартире или у девушки. В общем, все пошло как прежде… На некоторое время…

Однако, все эти воспоминания были ценны разве что для моего больного рассудка… особенно сейчас, когда Митя должен был уехать в Петербург. По сути вот он – мой шанс вырваться из грез и попытаться жить нормальной жизнью успешной и беззаботной первокурсницы, уже вступившей во взрослую жизнь со своим восемнадцатым днем рождения. И все же я тогда находилась в полном смятении и отчаянии, хотя давно готовила себя к этому событию. Митя с утра пришел к нам, но все утро был занят телефонными разговорами – то с девушкой своей объяснялся, которая его, конечно же, не хотела отпускать, то по работе о чем-то ругался с подчиненными. Претензии девушки, конечно, были обоснованными. Они были вместе уже года полтора, все было хорошо, и она вполне имела право претендовать на развитие и узаконивание отношений. Все официальные церемонии типа знакомства и одобрения родителей с обеих сторон, а также формальной помолвки были пройдены, но Митя как всегда дал неожиданный задний ход.

Насколько я поняла из их разборок и из ее сбивчивых объяснений, он совсем недавно поставил ее перед фактом своего отъезда и фактически полностью разрывал отношения, давая только какие-то смутные сомнительные надежды. Катя, конечно, была в полном отчаянии и гневе, и если бы я сама не сходила с ума по своему брату, я, безусловно, заняла бы ее сторону и назвала бы его полной скотиной, но проблема была в том, что меня постоянно мучила ревность. И эта ревность только усиливалась, когда он начинал подтрунивать надо мной на тему моих поклонников, которых, как я уже говорила, было немало. Понятное дело, что меня никто, кроме брата, не интересовал, но вот он, похоже, был готов сплавить меня первому встречному, и это доводило меня до бешенства и исступленного чувства безнадежности. Самое интересное, что Митю расставание с Катей, казалось, совершенно не трогало. Словно она была какой-нибудь сломавшейся и теперь ненужной ему вещью! Ее сцены его только раздражали, и, хотя он был очень терпелив с ней и ни разу ей не нагрубил в ответ на ее многочисленные, вполне заслуженные выпады в его адрес, все же в итоге стал цинично сбрасывать ее звонки, а потом отключил звук у телефона, бросил его в ящик стола и ушел болтать с мамой на кухню.

Я сидела у себя в комнате, стараясь изо всех сил учить английский и не заплакать, когда он постучал в дверь и зашел ко мне. Я обернулась и в напряжении наблюдала, как он по-хозяйски расхаживает по комнате, перебирая разные безделушки на трюмо. Внутри росло мучительное чувство обиды и боли – за то, что он такой бесчувственный мерзавец, за то, что он мой брат, за то, что он уезжает, оставляя меня наедине с моим безумием.

– Ну и что ты здесь делаешь? – не слишком приветливо выпалила я наконец.

– Похоже, и ты мне не рада… – не слишком удивился он.

– Была бы очень рада, если бы ты снова не вел себя как эгоистичный подлец. Это уже даже не смешно, Дим… – наконец выпалила я, все же не в силах сдержать свою обиду на него за Катю, за себя и заодно за весь женский род. – Катя, между прочим, и мне звонила… Пыталась выяснить, что с тобой случилось. Не может поверить, что ты бросаешь ее без причин.