Czytaj książkę: «Девичий паровозик. О странностях любви»

Григорий Жадько

Czcionka:

Иллюстратор Григорий Григорьевич Жадько

ISBN 978-5-4474-6527-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Девичий Паровозик 1912 г.

Спасибо от автора. Желаю приятного чтения.

Неожиданная находка

Конечно, это было дело случая. Кто может поверить, что в центре Москвы можно такое найти!

У художников есть выражение: «Искать натуру для картин». Зачастую это черная работа. Находишься, ноги гудят, но если повезет, то доволен и, кажется, нет тебя счастливей. В тот раз меня потянуло в центр Москвы.

Я свернул с Лубянской площади к Кремлю и прошел в маленький двор возле Николо-Греческого монастыря. Глухие стены, заборы, решетки – все было сделано, чтобы не пустить непрошенного гостя. Я уже хотел вернуться, как обратил внимание на узкую щель в сочленениях соседних стен. Если проходит голова – можно попробовать. Замарав куртку, я еле протиснулся! Обогнул старый тополь, и глазам моим, неожиданно открылся большой двор, сплошь заваленный строительным мусором. Крупные блоки кирпичей с остатками белой и желтой побелки, листы ржавого железа, старые рамы, подгнившие балки с остатками черных досок, а в центре возвышались остатки дома. Первый этаж еще не сломали. За ним торчала стрела экскаватора, с подвешенным ядром.

«Да! Опоздал запечатлеть кусочек старой Москвы!» – с сожалением подумал я, и тут мои глаза, среди груды строительного мусора, наткнулись на книгу или тетрадь. Я стряхнул с нее красную кирпичную пыль. Она была обрамлена вензельной рамкой, с голубями и ангелами по углам, а по низу, очень мелко, типографским текстом было набрано: «С-Петербургъ Главное управленiе Удъловъ, Моховая №40 1911»

В центре каллиграфическим почерком бледными чернилами было написано:

«Сетрорецкъ. 1912. Тетрадь – II»,

Обложка изобиловала желтыми и коричневыми разводами. Я попробовал открыть тетрадь, но не тут, то было. Страницы были как монолит и рвались.

«Да! Вторая часть! – с сожалением подумал я, – а где же первая?» Найдя подходящую палку, я начал исследовать строительный мусор. «А вдруг?!». И удача, улыбнулась мне во второй раз!! Я вытащил из-под кирпичей старое зеркало на деревянном основании, с точеными украшениями по периметру. Слой амальгамы взялся чешуйками и почернел. Половина зеркала, видимо при падении откололась, но из-под оставшейся половины, виднелся уголок еще одной тетради. В этом я уже не сомневался. Я сделал попытку ее вытащить – не получилось. Из-за суеверий, я не захотел разбивать зеркало и решил домашними ключами отогнуть скобки, что держали фальц стекла. Скобки из-за ветхости почти без усилий сломались. К моим ногам упали тетрадь и плотный конверт, лежавшие в потайном углублении!

Трудно описать это чувство! Наверно если кто-то бы посмотрел на меня в ту минуту – обязательно сказал бы, что я ненормальный. Не знаю, что я там хотел обнаружить, но так резко поднял мои находки!!! Эти чувства наверно знакомы кладоискателю, когда, руководствуясь рассказами или картой, после долгих поисков, его лопата неожиданно натыкается на металлический ящик с неизвестным содержимым.

Дрожащими руками я торопливо вскрыл конверт! В нем, к моему разочарованию, не было ничего особенного. Просто старые почтовые открытки, отпечатанные в Финляндии – CARTE POSTALE SUOMI FINLAND: на одной был вид Выборга, на другой изображение пляжа в Терийоках, лодки, кабинки для переодевания и павильон-кафе, на третьей Курзал Сестрорецкого Курорта. Были и другие открытки, а на обратной стороне – расплывшиеся штемпели и личная переписка между мужчиной и женщиной. Чувства столетней давности показались мне интересными.

Я был так увлечен, что не сразу услышал, что орут мне «строители с южных республик». Они стояли на остатках первого этажа, махали руками и, видимо, ругались на своем языке. Я понял, что испытывать судьбу не стоит, и поспешно, прижав найденное богатство, проделал обратный путь, используя, знакомый лаз.

В большом нетерпении я вернулся домой, но как, ни пытался открыть записи – мне это не удалось. Что уж я только не делал: и грел паром из чайника, и засовывал вязальные спицы, и аккуратно поддевал скальпелем – бесполезно!! Отчаявшись, я вдруг вспомнил про Андрея Васильевича – моего соседа по старой квартире. Он работал экспертом в лаборатории судебной экспертизы на Старой Басманной. Если не уволился – возможно поможет! У них, наверно, бывают задачки и посложнее!

Василич встретил меня по доброму и, кажется, совсем не удивился моему приходу.

– Соскучился?! Пропустили тебя? Тут у нас все по-новому. Охранники. Кодовые замки. Проходи… Проходи.

Я рассказал о своей проблеме. Он долго вертел мой антиквариат, ругал меня, что я как медведь полез, куда мне соваться не следовало. Потом разгладил бороду и лукаво посмотрел на меня:

– Ладно. С тебя ничего не возьму – ну пару бутылок коньяка – это уж сам бог велел. Идет?

– Идет! Конечно, идет! – с радостью, запальчиво воскликнул я.

– Но хорошего: не менее 10-лет выдержки, – добавил он, улыбаясь, видя по моей реакции, что продешевил.

– Все будет Василич!!! Звони! Жду!

Прошло не менее недели, пока я дождался долгожданной весточки. Как на крыльях, я помчался к нему.

– Получилось? – с придыханием промолвил я.

– Да получилось то, получилось, но уж больно хлопотно. Неделю до полуночи пришлось задерживаться, представляешь!

– Ну-у-у да, – протянул я – понимая, куда он клонит.

– По-хорошему тут и пяти бутылок мало. Сколько стоит мой рабочий день: знаешь? Специалист-эксперт высшей квалификации! То-то! Но ты не тушуйся, не тушуйся, – сменил он тон, видя мою кислую физиономию, – это я так сказал, между прочим. Давай, что принес, и забирай свои манускрипты.

С чувством благоговения, я взял в руки две папки. В них лежали отдельные листки.

– А что ты смотришь? – нахмурился он. – Пришлось разъединять по листочку.

– Понимаю! Это ничего, – согласился я.

– Я еще не все сказал, … да, коньяк добрый. Кизляр. 12-лет выдержки, – он отставил в сторону бутылки, которые изучал. – Это ты правильно сделал, уважил старика, но у меня к тебе просьба…

– Какая?

– Ты это… так не держи. Компьютер в руках есть: по страничке, по две, настучи и опубликуй. Бог его знает, кто это написал, но человек писал для нас. Верил, что наступит время – все можно будет напечатать! Договорились?

– Хорошо, я постараюсь Андрей Васильевич.

– На тебе обратно, одну бутылку и помни наш уговор.

– Да зачем? Я и так… – смущенно запротестовал я.

– Бери, бери, – он лукаво посмотрел на меня и разгладил бороду, – дело то молодое: надо я этого добра куплю… и не куплю – сойдет.

Дома, я в полном одиночестве, распечатал коньячок. Налил на дне бокала и с вожделением попробовал волшебный напиток – и только тогда, с волнением, открыл первую папку и углубился в чтение. Какой-то неизвестный человек вошел в мою жизнь. Что с ним стало: убили на войне 1914 года или он погиб во время революции, или заболел тифом, а может, умер от голода? Кто знает?! Но почему-то, мне кажется, судьба обошлась с ним несправедливо. Неровные, косые строчки запрыгали у меня перед глазами, и я окунулся в другой мир: когда еще не было мировых войн, революций, а люди были наивней, лучше и верили в ценности, которые нам сегодня кажутся смешными.

Прелестная попутчица

Через семь лет после окончания Борисоглебской гимназии, я по служебной надобности отправился из Петербурга в Сестрорецк. Здание нового вокзала Приморской железной дороги еще не было готово. Верхнее строение пути, довели до угла Флюгова переулка и Большого Сампсониевского проспекта. Вечерело. Подачу поезда задерживали. Петербург в июле 1912 года изнывал от жары: кирпичные многоэтажные громады, каменные мостовые и тротуары были раскалены, а воздух насыщен пылью, копотью и смрадом. Мое внимание привлек тучный господин, в бесформенном одеянии, больше похожем на женский ночной капот. Он постоянно доставал из полосатых брюк часы-луковицу, смотрел на золоченые стрелки, и, не обращаясь ни к кому конкретно – тяжело вздыхал:

– Безобразие! Это просто какое-то безобразие!

Вот он в очередной раз, с брюзгливо-печальным лицом, проделал знакомую операцию, утер платком красное потное лицо, и тут… О! Чудо! Состав, наконец, подали. Паровоз был не новый, но хорошо вымытый, блестящий, производства шведской фирмы «Motala». Истомившиеся в ожидании пассажиры, дружно кинулись по вагонам.

У меня был билет в шестой вагон. В него выстроилось около десяти человек. Я неспешно проследовал и встал в конец очереди, а мой взгляд, невольно отметил, стоящую впереди, миловидную молодую женщину. На ней было серое платье из шелкового крепа с умеренным блеском. Ткань мягко облегала ее стройную фигуру, струилась вспыхивающими складками, а плечи и верхняя половина тела, были прикрыты, короткой белой кофточкой-разлетайкой. На голове незнакомки, чуть набок, крепилась пристегнутая булавками, полупрозрачная шляпка из китайской чесучи. Хотя лицо ее, мне было видно только отчасти, я смог заметить, что тонкие губы девушки совершенно не улыбались, хотя глаза, на удивление, смотрели на мир восторженно и радостно.

Наконец подошла и моя очередь. Кондуктор придирчиво осмотрел предъявленный билет. Не успел я устроиться и разложить скромный багаж, как ко мне подсел, тот самый, тучный господин, с предложением сыграть в вист. В руках он держал полную колоду – 52 карты и ловко ее тасовал.

– В эту игру лучше играть вчетвером, – попытался урезонить я его.

– Но что делать. Надо как-то убить время, – попытался оправдаться он.

Я считал себя неплохим игроком. Чтобы им прослыть, следует научиться запоминать ходы. Главное – запомнить 26 карт своих и своего партнера. Я любил это занятие, особенно в дороге, но тут, повинуясь шестому чувству, отказался, сославшись на усталость. От его голоса и внешности исходило что-то неприятное. Он еще долго сидел напротив, сверля меня маленькими рыбьими глазками, видимо ждал, что я передумаю. Это было, в конце концов, невежливо, и я, встав, прошелся по вагону, оставив его одного.

К моему удивлению, за тонкой дощатой переборкой, в соседнем купе ехала моя незнакомка, которую я приметил при посадке. Это обстоятельство сразу прогнало мою меланхолию. Дверь была приоткрыта и, встретившись глазами, я учтиво поклонился ей как старой знакомой. Она немного отчужденно кивнула в ответ и, засмущавшись, сразу отвела взгляд; руки ее при этом, быстро и нервно стали перебирать замок небольшой сумочки, что лежала у нее на коленях. Взгляд мой скользнул и по ее ногам обутым в белые сафьяновые полусапожки. Она спрятала их под полку и отвернулась к окну. Девушка была заметно напряжена. С сожалением, скользнув в последний раз взглядом по ее фигуре, я прошествовал к себе.

К счастью, тучный господин, видимо поняв бестактность своего присутствия, покинул меня. «И отлично!» – подумал я. Незримый образ попутчицы, волновал меня гораздо больше, чем дежурная партия в Вист. И отчего-то мне сделалось так приятно. Скинув туфли, я с удовольствием вытянулся на полке, а губы мои невольно растянулись в улыбке. Сразу вспомнились давнишние встречи в поездах. Которые никогда ничем не кончались, но были сами по себе волнительны и трепетны и всегда оставляли послевкусие легкого флирта, женского обаяния, игры слов, блеска глаз и чего-то еще, чего нельзя передать словами.

Тут я вспомнил о газетах, что торчали у меня из кармана. Я неторопливо развернул «Русское слово» и «Новое время», что взял у разносчика на вокзале. В нос ударил запах свежей типографской краски. Я пробежал заголовки: Мальта – «Итало-турецкая война. С места событий»; Будапешт – «Анти-венгерская демонстрация в Праге»; общество «Русский инвалид» извещает, – новое направление в живописи, после «кубистов»; неуловимый разбойник – «Зелим-хан». Все не цепляло взгляд.

Но на третьей странице я задержался больше:

КРИМИНАЛЬНЫЕ НОВОСТИ

«ПЕТЕРБУРГЪ (По телефону отъ нашихъ корреспондентовъ).

Сегодня, в склад изданий Острогорского, по Моховой улице, в д. №28, вошли два подростка 13—15 лет и спросили книгу. Управляющая складом г-жа Берникова выдала им книгу и открыла кассу, чтобы разменять деньги. Мальчишки, с криком: «Руки вверх!», бросились на Берникову, повалили ее на пол и стали душить полотенцем. Г-жа Берникова взмолилась и просила оставить ее в живых, взять все, что имеется в кассе. Они забрали около 70-ти рублей, – всю наличность и сбежали».

«Да! В какое страшное время мы живем! – подумал я, поглядывая на однообразный пейзаж за стеклом. – Совсем дети. То ли дело было раньше. Страшно становится. Куда катится мир?!».

Хотя убить время было нечем, я без сожаления перелистнул мир криминала. На последней странице мой взгляд привлекли два сообщения:

КНУТ

«Он снова сделался злобой дня для городовых. Дело в том, что некоторые извозчики и биндюжники, испытанные противники „кнутовой реформы“, – почувствовав ослабление надзора в этом направлении, вновь обзавелись кнутами. По их убеждению, лошадь без кнута, это все равно, что лошадь – без хвоста. Между тем, городовые, отметив такое непослушание, установили бдительный надзор за ослушниками. Напрасно извозчик, заметив городового, старается скрыть пребывание в санях кнута. Городовой – старый волк – его не проведешь. По слухам, старое помещение для склада извозчичьих кнутов заполнено. Того и гляди, что городской управе придется ассигновать сумму на постройку специального дома для склада новых кнутов».

ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ «ВОДКА»

«Николай Тесла – тот самый чешско-американский изобретатель, который намерен передавать электрическую энергию без проводов – изобрел электрическую водку. Приготовляется она очень просто – пропусканием тока от батареи через особый подкисленный состав.

На последнем собрании докторов, в лондонском Меншьон-Гаузе, трезвенник Томас Барлоу, выступил против обыкновенного алкоголя, в пользу электрической «водки»».

«Забавно!» – подумал я и сел. Не лежалось! Газеты больше не прельщали меня. Солнце уже почти скрылось. В легком сумраке: редкие строения, дощатые сараи, разгрузочные площадки, пакгаузы – сменились пригородами Петербурга. Но глаза мои ни на чем не задерживались. Они были обращены внутрь и я весь ушел в слух. Неясные шорохи из соседнего купе тревожили мне душу. Я невольно представлял себе, что буквально в нескольких сантиметрах, за этой тонкой перегородкой, находится девушка, молодая женщина очень приятной наружности и возможно так же скучает, как и я. Это было нелепо, неправильно и эта мысль не давала мне расслабиться. Отчаявшись, я встал, прошелся несколько раз по купе ломая пальцы и вновь сел к окну. Проехав семафор и чересполосицу путей, поезд перешел на приморскую С. Петербург-Сестрорецкую железную дорогу. Это была частная железная дорога и по слухам убыточная. Она соединяла Санкт-Петербург с курортами, расположенными на северном побережье Финского залива. Видимо барышня следовала в один из них. Неожиданно, мой слух уловил, как недалеко, возможно даже в соседнем купе, хлопнула дверь. Я подумал, не встать ли, посмотреть, но это было бы бестактным поведением и остался недвижим. И вдруг я услышал легкие шаги, едва слышный стук в дверь, шорох юбок и боковым зрением уловил белое одеяние моей изящной незнакомки.

– Прошу прощения! К вам можно?!

На лице девушки играл румянец, глаза окаймленные длинными ресницами трепетали и вся она была закрыта и открыта одновременно.

– К-к-конечно! – подскочил я как на пружинах, чуть не стукнувшись головой о полку.

– Извините! Не могу открыть сельтерскую воду. Вы не поможете? – сказала она, сильно смущаясь, и краска бросилась ей в лицо.

Очевидно и выражение моего лица, было ничем не лучше. От неожиданности я растерялся, был тороплив и пытался быть излишне галантен. Тем не менее я ловко справился с бутылкой, подцепив крышку краем серебряного перстня. Это был подарок матери на совершеннолетие. «Бедная мама! Знала бы она, для чего я его использую!»

– Пожалуйста, сударыня! – промолвил я чопорно и одновременно тревожно, пытаясь всеми силами, оттянуть момент расставания и сверля ее глазами.

Только теперь мне удалось рассмотреть свою попутчицу вблизи. Молодая женщина, без всяких натяжек, была хороша. Как бывают хороши образованные воспитанные девушки не избалованные светом, интрижками и расположением многочисленных кавалеров. Небольшой доход и ранний брак, не позволяет им всецело насладится прелестями жизни и они так и остаются, не полностью оцененными, не раскрытыми в тени мужа. Обычно они робки, застенчивы и ценят себя невысоко, пребывая в уверенности, что это и есть удел.

– Здорово у вас получилось! – отметила моя попутчица, все еще смущаясь.

Я, пользуясь предоставленным случаем, со сдавленным от волнения голосом, представился:

– Михаил. Михаил Громадин. Инженер. Еду на Сестрорецкий оружейный завод по делам.

– Маша, – барышня потупила глаза, – Мария Александровна. Следую на отдых, – ответила она, в том же ритме, вполголоса.

Мы помолчали немного. Я, передавая сельтерскую, задержал бутылку, не отпуская совсем. Она уловила этот жест, подняла глаза и, взглянув строго, еще тише добавила. – Замужем!

Я отпустил бутылку, но она не уходила, … пребывая некоторое время в нерешительности.

– Ах! Да! Еще пробочка! – спохватился я, поняв, чего она ждет.

– Благодарю! Вы очень любезны.

– Вам не скучно одной? – поинтересовался я, напуская равнодушный вид и как бы говоря это из вежливости.

– Что вы! Конечно, нет, – воскликнула барышня. – Я люблю скучать. Это же дорога. Она предполагает.

– Плохо мы не попали с вами в одно купе. Пообщались бы – и путь показался короче.

– Возможно! Не спорю! Но пусть будет как есть!

– А что если нам исправить эту ошибку – скрасить наше одиночество? – бросил я пробный шар, ловя ее ускользающий взгляд.

– Ну что вы! Ни в коем случае! – сказала он сухо и даже жестко.

– Это ни меня, ни вас, ни к чему не обязывает! Я выйду, спустя несколько часов, на станции в Сестрорецке, а вы проследуйте дальше…

– Разве вы находите, что это удобно? – чуть смягчила она интонацию.

– А вы как считаете? – вопросом на вопрос, ответил я.

– Еще час назад меня провожал муж! Вы видели, … такой высокий важный господин, с цилиндром на голове?

– Кажется, припоминаю, – соврал я, и внимательно посмотрел ей в глаза, – он, по-моему, не молод? – наудачу ляпнул я, почти не сомневаясь что мои предположения верные.

– Да! Да, это есть. Но он очень хороший. Мне бы не хотелось так… – она замялась, не зная как продолжить начатую фразу.

– Я вас прекрасно понимаю. Не продолжайте. Дело ваше Мария Александровна. Хотя жаль… очень жаль, ваше общество непременно украсило бы мой путь.

Мы обменялись взглядами. Она была слегка расстроена и почти не скрывала этого, но приличия были превыше всего. Другого – от замужней женщины, я и не ожидал.

– Может дать вам прессу: свежая, я почти прочитал ее, только объявления остались? – добавил я, оставляя надежду на перемены в ее настроении.

– Что ж! Как закончите – приносите, я не откажусь, – выпалила она скороговоркой и, покраснев, быстро, как ветер, удалилась к себе. Только шуршание юбок и легкий аромат молодого женского тела остался витать в воздухе, а скорее в моем сознании.

«Н-да! Неожиданный поворот!» – подумал я, и, достав из портфеля, бросил в рот кусочек мускатного ореха для освежения дыхания. Так я и стоял, не присев больше ни на секунду, держась за хромированный поручень и глядя нетерпеливо в синеющее окно. Ожидание томило меня, заставляло неровно биться сердце. Предчувствие нового, неоткрытого, и одновременно несбыточного и прекрасного туманило мое сознание и выражалось в неясных образах в голове. Когда ты молод, тебе не нужны сухие дрова, щепа и даже спички, тебе достаточно искры и пламя уже полыхает, сжигает тебя изнутри. Выждав минут десять, я собрал газеты, аккуратно свернул их в трубочку и, напустив нарочито небрежный вид, отправился в соседнее купе.

– Здравствуйте еще раз! Разрешите? – учтиво поклонился я. – Я принес вам обещанное.

– Merci. Vous êtes très bons mon monsieur, – поблагодарила она, стараясь не улыбнуться при этом.

У нее был превосходный французский, четкое произношение и особый прононс, что достигалось долгими упражнениями.

– Это для меня Мария Александровна ничего не стоит. Прочитанные газеты? О чем вы говорите?

– Pouvez m’appeler Masha.

– Замечательно, договорились, буду называть вас Маша. Но я не так хорошо знаю французский как вы. Мы технари. Наше дело чертежи, железки и еще много скучных вещей, о которых неудобно говорить в обществе милой дамы.

– Это я понимаю. Оружейный завод! Наверно это страшно и опасно порой?!

Мне ее слова показались приятными. Мужчины все одинаковы. Внутри поднялась волна своей исключительности и величия.

– Не стоит преувеличивать. Хотя все бывает, конечно, – сказал я немного вальяжно и снисходительно.

– Как вы думаете, война будет? Все об этом говорят! Вот давеча читала: «Ангел мира в опасности?!»

– Помилуйте! Это выдумки газетных писак, – заключил я убежденно. – Сейчас общество достигло такой стадии развития, что все прекрасно понимают, к чему это может привести. Страшное оружие в изобилии наделано во всех странах. Нам грозит массовое уничтожение: победителей по большому счету не будет. Ну не самоубийцы же мы?! Цивилизованная Европа на это никогда не решится!

– Значит, вся эта шумиха, чтобы поднять тиражи газет? – усомнилась моя юная попутчица, почти расставшись со своей прежней застенчивостью.

– Ну не совсем. Иначе бы мне не пришлось ехать на оружейный завод, – многозначительно заключил я.

– Срочное дело?

– Командировка. Надо помочь. Секретное производство.

– Это наверно тайна? – осведомилась барышня.

– Государственная. Российской империи, – заверил я ее, – но об этом лучше не распространяться.

– Вот видите! – она посмотрела на меня чуть восторженно. – Значит, на вас можно положиться, вам доверяют. А мне ничего нельзя сообщать. Я болтушка! Все выложу.

Моя милая спутница встала, подошла к окну и замолчала. В синеве позднего вечера показались низкие черные строения.

– Какая-то станция? – поинтересовалась она, показывая кивком головы.

– Это Раздельная! Ох! Помилуйте! …, это Лахта, – поправился я. – Обычно поезд стоит здесь минут пять.

– Давайте закажем чай! – вдруг, предложила барышня, не оборачиваясь. – У меня есть прекрасное варенье. Наша бабушка, Агафья, в вишневое добавляет, абрикосовые косточки и липовый цвет. Она его не кипятит, а только долго томит в русской печке и оно получается как настоящий английский джем.

– Замечательно. Будем пить чай. … Будем пить и разговаривать.

– Нет! Просто пить, – немного растерянно возразила моя милая собеседница.

– Как скажете, – пряча улыбку, согласился я и пошел сделать заказ.

Проводник, лукавый дядька, разглаживая, мягкие рыжие усы, занес нам, спустя минуту, два кованых вороненых подстаканника. В них были простые стаканы из зеленоватого стекла и жидкий чай. Отдельно он держал посеребренный поднос со сдобой.

– Пышка, слойка, сдобные калачи, крендель, плетенка – все из Филипповской булочной, господа! На выбор! Если желаете! – протараторил он монотонно заученную фразу.

– Прямо оттуда? Неужели?! – усомнился я.

– Обижаете милостивый господин! Настоящие парижские рецепты от придворного пекаря Филиппова. Не «сумневайтесь» сударь!

Я отложил всех наименований, по одной штуке, и сразу расплатился за все. Старик ушел очень довольный, подкручивая вверх кавалерийские прокуренные усы и что-то напевая под нос.

– Вы совершенно зря потратились, – сказала моя прелестная спутница, – мне есть на ночь совсем ни к чему.

– Все нормально Мария Александровна, только возможно придется чай повторить. А как вы сударыня посмотрите на бутылочку Белого Сурожа из Массандры?

– Ой! Нет! Что вы! – возмутилась она. – Это уж точно зря! Не выдумывайте!

– Я принесу, а там решим – раз уж заикнулся – а то неудобно получится.

Маша зажгла лампу. Я сходил за бутылкой и дополнительно взял стаканы у проводника. Она смотрела за моими приготовлениями и неодобрительно качала головой.

– Оставьте себе! Вы такой молодой. Будет у вас еще повод и друзья с кем ее распечатать.

– Вы про оружейный завод? Это смешно Мария Александровна! Не говорите пустое! Я часто там бываю. Поверьте – скукота там полная. «И скучно и грустно и некому руку подать» … Если вы мне составите компанию, я был бы вам превелико благодарен!

– Все-таки вы напрасно это затеяли и чай стынет! – опять покачала она головой и с укором взглянула на меня.

– А мы и то, и другое будем. По очереди.

– Какой вы право! Так меня и уговорите, – продолжая пребывать в сомнении сказала она и улыбнулась хорошей доброй улыбкой.

– Конечно. Мне побольше, а вы пригубите маленько. Вам понравится.

– Ну, хорошо, – согласилась она. – Чуть-чуть! Вот прямо на донышке! За знакомство!

– А вы знаете, Маша, откуда вино получило это название? Что означает слово «Сурож»? – оживился я, придвигаясь к ней ближе и чувствуя легкий запах женских духов.

– Нет! Конечно нет.

Моя прелестная собеседница заинтересованно оживилась, приготовившись слушать и я окунулся в воспоминания осени позапрошлого года.

– Это древнерусское название города Судак. Видите, какое оно золотистое? А аромат? Ничего не напоминает?

– Что-то знакомое… Медовое или яблочное, – предположила она, слегка сморщив носик.

– Токайское! Не напоминает?

– Точно! Вы сказали, и я сразу вспомнила, – всплеснула она руками и засмеялась.

– А вообще его делают из винограда сорта – Кокур белый.

Я рассказал ей, как мне недавно довелось побывать в Судаке. Про развалины Генуэзской крепости, глиняные водопроводы в горах, обычаи крымских татар. Она была очень хорошим слушателем. Кивала в такт моим словам, ресницы ее дрожали, на лице ясно читалась заинтересованность и неподдельный интерес.

– Вы это все сами видели?

– Конечно! Вот как вас. Перед глазами стоят: Консульская башня, Дозорная, Девичья, Портовая, стены метра два толщиной, но, правда, не все сохранилось.

– Я бы тоже хотела когда-нибудь съездить, но только что я могу. Это фантазии! Всем распоряжается мой муж, а у него все дела и ему не до меня. Я сюда-то выпросилась, через какие мучения. Он со мной очень строг. Но я понимаю и не осуждаю его за это. Так судьба распорядилась. Что я могу?

Незаметно пролетели несколько часов, но казалось, все длилось один миг.

– Слушайте! Мы так и допьем ваш Кокур Михаил! – сказала она весело и удивленно, и в глазах ее блеснули озорные огоньки.

– Это будет чудесно! – заверил я.

– Я же совсем не хотела, но вино правда, отменное, – призналась моя милая спутница, благодарно посматривая на меня.

– Спасибо!

– Это вам спасибо! Вы такой рассказчик. Прямо убаюкали меня! Вы говорите, а я пью! И будто в Крыму, на волнах, покачиваюсь. И море. Я никогда не видела Черного моря, но будто видела вашими глазами. Почему мне так хорошо?

– Наверно от вина! – улыбнулся я.

– Не-еее-ет, не только от него, – глаза Маши наполнились таинственным блеском.

– Я просто боюсь предложить другое! – сказал я, понизив голос, и поднял глаза к потолку

– А ничего и не нужно предполагать. Разве не может быть, просто хорошо, – укоризненно промолвила Маша. – Встретились два человека и им прекрасно! Разве этого мало?

– Да, с этим не поспоришь, – согласился я, пытаясь уловить таинственный блеск, что струился у нее из-под ресниц.

– Мы здесь в уюте, разговариваем, но колеса стучат, паровоз не отдыхает, а наши часы сочтены. Поезд все равно домчит нас до станции прибытия и мы расстанемся. Расстанемся добрыми друзьями. Вы выйдете, а я буду вспоминать вас, ваши слова. Меня наверно опять будут баюкать волны Черного моря.

– А меня ваши глаза, – вдруг выпалил я и осекся от своей смелости.

– Что?

– Нет ничего, – поспешно отказался я от своей неуместной фразы.

– Не говорите так Миша, если не хотите все испортить. Пожалуйста.

– Договорились. Тогда расскажите о себе немножко, – решив что, настал нужный момент, попросил я, стараясь говорить как можно естественней.

– Вы считаете это удобно? – стушевалась она, не ожидая такой смены разговора.

– Ну, не знаю – вам решать, – уклончиво промолвил я, с надеждой глядя ей в лицо.

– Да! Да, конечно, – улыбнулась она. – А что рассказать?

– Правду! Вот все как на духу! Вы можете… быть откровенной?

– С близкими, родными – наверно.

– А мне казалось, людям, которые больше не встретятся в вашей жизни – можно поведать гораздо больше. Они не опасные. Ваши откровения не используют против вас, никому больше ни о чем не расскажут, во всяком случае, знакомым – точно.

– Хм! Конечно. В этом есть резон, – задумалась она, протирая платочком губы.

– Вы мне – я вам. Такая откровенность за откровенность и все на доверии! Вроде игры! – не унимался я, ища подходящие слова.

– Странный вы! Все так неожиданно. Умом понимаю, но этого мало…

– Не торопитесь с ответом, – сказал я, поднимаясь и приближаясь к окну.

Перестук колес стал слышней. За стеклами однообразно мелькали: клочки полей, одинокие деревья, петляющие деревенские дороги, прошлогодние скирды почерневшей соломы.

– Даже не знаю, что вам сказать. Но давайте попробуем. Спрашивайте, – сказала она немного глухо.

Я вернулся на место. Мы встретились глазами.

– Начнем с главного. Вы когда-нибудь любили? – выпалил я, и сам понял в ту же секунду, что это перебор. Начинать нужно было не с этого.

– Mon dieu!!! Миша! Как вы прямо в лоб, – промолвила она, немало смутившись.

– Извините. Вырвалось.

Моя попутчица испытывающе и недоверчиво посмотрела на меня, боясь включиться в игру, но все же чудесный напиток из Сурожа не позволил ей закрыться.

– Говорить об этом? – она помолчала. – Конечно, нет! Ну, как можно?! Об этом я не буду с вами беседовать. Все-таки вы мужчина.

– В том-то и прелесть! Мы поглядим на себя с позиции противоположного пола.

– Миша! Миша! Вы настойчивый молодой человек, а я слабая женщина. И это все так заманчиво!

– Решайтесь!

– Господи! Я работаю учительницей в церковно приходской школе для девушек Новодевичьего Монастыря. У меня малолетняя дочка, недавно отняла ее от груди, сейчас сидит с няней. Кто бы знал, на что вы меня толкаете!

– Вы считаете, поговорить о любви – это недостойное занятие? – не отступал я, пытаясь найти аргументы в поддержку своего предложения.

– Par le chemin de Micha. Тут речь не об этом.

– Ваши ученицы из церковноприходской школы не увидят и не узнают, … что с того?

– А муж? – задумчиво произнесла она.

– А муж и тем более, – безапелляционно заверил я.

– Знаете, создается впечатление – что мы с вами беседуем как заговорщики.

– Давайте тогда шепотом, – предложил я, шутливо понижая голос.

Darmowy fragment się skończył.