Czytaj książkę: «Страшные рассказы 6»
Глаза смотрящего
Ужас – в глазах смотрящего.
Александр почувствовал, что за ним наблюдают, когда он сам в субботу днём наблюдал за Ксенией. Высокий черноволосый парень с курчавой шевелюрой понимал всю болезненность и безысходность своих действий, но никак не мог прекратить следить за белокурой красавицей.
Ксения жила в доме напротив и даже не подозревала о существовании Александра; между тем, парень давно приметил её, и с тех пор, как увидел, не мог забыть, выбросить из головы хотя бы на день. Вооружившись биноклем, он незаметно и неотступно следовал за её передвижениями тем, что только ему и оставалось, – глазами, алчущим взглядом. И этого способа поймать и обрести мечту Александру, естественно, было мало. Впрочем, можно ли говорить о мечте, когда речь о более низменных, однако и более древних чувствах и переживаниях?
Все мы, как говорится, вышли из пещеры, а некоторые по-прежнему там, но те, кто покинул её, вовсе не собираются самим себе в этом признаваться. Вот и Александр понимал, что с его внешними и умственными данными – а был он отнюдь не глупого десятка – найти девушку не составит труда… только что-то, будто чья-то неведомая сила, закоротила его волю и желания и заставила хотеть лишь Ксению, и никого больше. Это было наваждение, пелена тумана, ужасное и прекрасное забытье… короче говоря, болезнь.
Александр и сам всё отлично понимал, хотя бы каким-то краешком разума, мелкой частичкой осознанности, однако гнал прочь, пускай и правдивую, предательскую мысль. Выйти из пещеры намного сложнее, чем войти туда, там же, подобно любому человеку, и родившись.
Мысли о Ксении мешали учиться в институте – Александр недавно поступил на художественный, – вести быт… да просто есть и спать. Он понимал, что дальше так продолжаться не может, но страшился того, что наверняка последует за всеобъемлющей одержимостью – как закон, как наказание, как искупление. Александр ведь был умный парень; впрочем, разве это когда-либо имело хоть какое-то значение, если речь заходит о любви или о чём-то схожем? Любит ли он Ксению? Странный вопрос; конечно, нет, рассуждая с позиции здравого смысла, пусть все реакции организма и говорили об обратном. Он её не знал, да и не желал знать, по большому счёту; он просто её хотел.
А тут ещё этот взгляд… Словно чьи-то глаза наблюдают – бесстрастно и холодно, неотрывно, находясь одновременно и за пределами видимости и любого чувственного восприятия, и внутри самого Александра. Одержимость? Наверное… Тем не менее, у нормальных людей она никогда не проявляется в галлюцинациях, как бы затёрто и необъективно ни звучало понятие «нормальность».
Да и можно ли назвать происходящее с ним галлюцинациями? Он ведь почти физически ощущал эти глаза – страшные, непонятные, чуждые, а оттого ещё более пугающие. Он не представлял их, но знал об их существовании. И всё началось больно уж неожиданно, разом: когда он в очередной раз наблюдал в бинокль за раздевающейся Ксенией. Судя по тому немногому, что знал и хотел знать о ней Александр, она собиралась в душ. И ведь не задёргивает шторы! Будто не боится вуайеристов и прочих извращенцев, словно они для неё не существуют, и больше – невозможны как присутствующие и действующие в её жизни.
Александр неотрывно глядел в бинокль; на лбу выступила испарина – так происходило всякий раз, когда Ксения, точно бы дразня его, раздевалась в своей квартире. Неторопливо, чувственно, как будто напоказ… По крайней мере, такие ассоциации возникали у парня.
А что если она знает о нём? Не просто о том, что есть на белом свете Александр Востриков, юноша с горящим взглядом, но что этот человек преследует её взором и желанием и тем самым настоятельно требует от неё кое-чего определённого, боясь, однако, высказать это вслух? Даже банально познакомиться. И она играет с ним, вертит, как умная мышка, хвостом перед мордочкой глупой кошки, добиваясь… чего? Александр не знал – и не мог предположить. Но такая догадка распалила его ещё больше.
Он жил в квартире, купленной ему родителями, один, и в жилище Ксении он пока не замечал никого, кроме неё. Неужели столь красивая девушка может быть одинока? Хотя одиночество не зависит от внешности или других качеств, и даже напротив, люди инстинктивно сторонятся того, кто в чём-то лучше их самих, во всяком случае по мнению самих людей. И всё же, всё же… такая красивая, и – одна…
Ксения сняла верхнюю одежду и осталась в одном элегантном чёрном нижнем белье. Александр вытер пот тыльной стороной ладони… и вдруг почувствовал, что не способен больше смотреть. Взгляд, который он ощущал на себе, преследовал неотступно и с каждым мгновением делался всё заметнее, реальнее.
«Да что это такое, чёрт побери?!» – пронеслась мысль.
Он нехотя опустил бинокль и вынырнул из-за шторы. Он подумал, чтО будет, если кто-нибудь прознает о его постыдном увлечении и расскажет другим, и внутренне содрогнулся. Все ведь только и ждут, когда какой-нибудь красавчик и умница, баловень судьбы, сядет в лужу, не так ли?
Остаток дня Александр провёл в мучительных попытках отделаться от воспоминаний о стройной фигурке Ксении и от чувства, что кто-то неведомый, неописуемый смотрит за ним с неясной целью – разглядывает, точно блоху под микроскопом, – каждую секунду, каждый миг.
Наутро лучше не стало; ощущение чужеродного присутствия, этого кошмарного вуайеризма, только усилилось, начав заглушать мысли о Ксении.
Александр попробовал сходить на прогулку, а потом, вернувшись домой, заняться обедом, вложив в готовку всю креативность и страсть, на которые был способен. Не помогло. Орущий телевизор, показывающий очередной футбол, и бесшумная, бессловесная увлекательная книжка тоже потеряли всякое очарование и магию. Куда бы ни шёл, что бы ни делал, о чём бы ни думал, перед взором – как внутренним, так и внешним – стояли эти непредставимые, въедливые, буравящие глаза. Почему-то они казались ему огромными, больше, чем у любого другого существа, без радужки, с гигантским зрачком и ядовито-зелёным веком.
На следующий день надо было ехать в институт. Александр честно попытался отсидеть все занятия, но незримое присутствие мешало столь сильно, буквально сводило с ума, что он ушёл уже с третьей пары. Вернулся домой и понял, что ни завтра, ни когда-либо ещё не сможет не то что слушать преподавателей и отвечать на их вопросы, а просто появляться среди людей. Он уж и думать забыл о Ксении и её фигурке, глазах и прочих прелестях; он мечтал лишь об одном – чтобы морок, который настиг его, немедленно схлынул!
Куда там: во вторник всё сделалось ещё хуже. Одногруппники забеспокоились из-за его отсутствия, но Александр отговорился простудой. Вылечусь по-быстрому и вернусь в строй, утверждал он с бодростью и уверенностью, которых совсем не чувствовал.
В среду он валялся на кровати, не в силах превозмочь внезапно навалившуюся колоссальную усталость, что взялась неизвестно откуда. Александр с трудом поднялся с постели и съел готовый завтрак, даже не взглянув по пути в сторону бинокля, лежавшего на прикроватном столике и зазывно сверкавшего окулярами.
«Вот что, наверное, чувствует человек, когда умирает, – пришла некстати мысль – незваная, чуднАя, жуткая. – Ему ничего не хочется, всё теряет смысл и очертания…»
А действительно, что если он заболел, и все ощущения, все симптомы – попросту проявления недуга?
«Надо бы сходить ко врачу, – решил Александр. – Только к какому: к психиатру или терапевту?»
Он криво усмехнулся этой натужной шутке.
И вот тогда-то в его голове раздался голос. Сначала Александр воспринял это как продолжение возможных галлюцинаций, то есть не поверил. Потом отмахнулся. Однако голос не стихал. Разобрать, что он говорил, было невозможно, будто произносивший слова вещал на каком-то незнакомом языке – не просто иностранном, а древнем, тысячелетия назад позабытом. Наконец помутнённое, подавленное сознание парня разобрало слова:
«Я могу тебе помочь».
«Каким образом?» – мысленно ответил Александр – и только потом понял, что делает. Похоже, его недуг прогрессирует: он уже начал разговаривать сам с собой, со своими собственными глюками.
«Я не галлюцинация, – продолжал вещать голос, гулкий, низкий, ни с чем не схожий, будто настроившись на волну русского языка, научившись ему, единственно чтобы общаться с несчастным, разбитым, лежащим на кровати парнем. – И я могу помочь тебе».
«В чём?» – Александр, словно против воли, включился в игру того, что счёл больным сознанием.
«В исполнении твоего самого заветного желания», – пояснил голос.
«А что у меня за желание?»
«Ксения». – Слово прозвучало как приговор, выстрел, взрыв.
Александр поморщился: надо перестать общаться с невидимыми, несуществующими собеседниками и вырваться из помрачивших разум тенет. Сказать просто, но поступить так сейчас он не мог: то ли подсознательно не хотел, то ли мешали слабость и подавленность, рождённые точно бы чужой волей, заменившей его собственную, то ли всё вместе.
«Ты не сможешь мне помочь». – Александр отмахнулся от предложения, звучавшего более чем заманчиво, но представлявшего собой, как он понимал, всего лишь фикцию, мистификацию помрачившегося бытия.
«Я могу сделать это прямо сейчас, – возразил голос – спокойно и уверенно: так могло бы говорить чудище из ледяной океанической бездны, если бы владело русской речью. – Однако потом тебе придётся мне заплатить».
Александр ухмыльнулся – и рассмеялся. В конце концов, что он теряет, кроме рассудка? Это мысль развеселила его ещё больше, и смех парня перерос в хохот.
– Ну хорошо, – сказал он вслух. – Я заплачУ.
«Это то, что я хотел услышать», – сказал голос – и пропал.
Александр валялся на кровати, недвижный, обессилевший… но неожиданно ощутил прилив энергии: жизнь, которая, казалось, покидала его тело, опять возвращалась. Он снова становился бодрым и готовым действовать.
– Эй, – уже не столь уверенный в том, что ему всё пригрезилось, позвал Александр. – Эй!
Нет ответа…
Парень не знал, сколько прошло времени – казалось, оно одновременно ускорилось и остановилось, усилив сомнения Александра в здравости собственного рассудка.
А в следующую секунду раздался стук в дверь.
Удивлённый, но отчего-то предвкушающий нечто неведомое, то, что он и сам бы не смог описать, Александр встал с кровати, оделся, вышел в коридор и отворил входную дверь. И замер с раскрытым ртом.
На пороге стояла Ксения: как всегда прекрасная, хоть и слегка растрёпанная, со взъерошенными волосами.
– Я думал, ты на занятиях, – против желания сказал Александр – и вдруг осознал, чтО ляпнул.
Девушка, с виду, ничего не заметила.
– Должна была ехать в институт – я учусь на дизайнера, – но все лекции и семинары ни с того ни с сего отменили. Кроме того… – Она не договорила. – Можно войти?
– Да-да, конечно.
Александр отступил в сторону, пропуская Ксению в квартиру. Она вошла, он закрыл дверь.
– Кроме того, – потупив чудесные карие глаза, продолжила девушка, – я сегодня утром внезапно почувствовала, что не хочу никуда ехать.
У Александр пересохло во рту, когда Ксения подняла на него взгляд.
– И? – произнёс он, так как ничего лучше не придумал.
– И ощутила настойчивую потребность прийти к тебе. – Она улыбнулась: мило, обворожительно… соблазнительно. – Ты ведь так давно этого хочешь…
Они не набросились друг на друга в коридоре лишь по какой-то необъяснимой случайности, стечению обстоятельств за гранью их, да и, пожалуй, чьего угодно понимания.
Взявшись за руки, они прошли в комнату Александра. Ксения не смотрела по сторонам: её не интересовало, как и чем живёт парень. Поэтому, когда они остановились, она просто потянулась губами к губам высокого симпатичного парня, а он привлёк её за талию и поцеловал, вложив в это действие все обуревавшие его чувства, все переживания и страхи… и разом избавившись от них…
День взорвался фейерверком страсти – а потом они уснули.
Александр не представлял, сколько спал, но сновидения не приходили в его утомлённый и осиянный счастьем разум. А затем, неожиданно, он вновь ощутил чужеродное, демоническое присутствие великанских глаз – и распахнул веки.
Темнело; наступал вечер. Ксения лежала рядом, обнажённая и чудесная, и всё было прекрасно. Александру не требовалось смотреть на девушку, чтобы убедиться в этом. И всё же что-то настойчиво требовало, приказывало повернуть голову и взглянуть на ту, с кем он провёл пару незабываемых, великолепных часов.
Отчего-то Александр сопротивлялся, причём противился несознательно и всеми силами.
«Что за ерунда? – подумал он. – Ведь болезнь отступила. Или… она возвращается?»
Чей-то невыразимый, ужасающий смех достиг ушей парня; смех за гранью реальности, зла и добра. Прислушавшись, он понял, что смеются где-то совсем рядом.
«Ксения?»
Он наконец повернул голову – и замер в ужасе. В горле застрял крик, готовый сорваться с языка, вырваться в свет и разрезать до того волшебную действительность, словно острейший бесплотный нож.
Уставив в потолок пустые, ничего не выражающие глаза, Ксения заходилась безумным хохотом. Она не двигалась – просто лежала, голая, на смятых простынях и смеялась, громко, ненормально. Из уголка рта капала на подушку слюна…
Александр задохнулся от порыва налетевшего голодным упырём страха. Не понимая, что происходит и почему, протянул руки к девушке и потряс её за плечи.
– Ксюша… Ксюша… – исступлённо повторял он. – Ксюша…
А девушка уже стала захлёбываться неистовым хохотом, становившимся посекундно громче и громче – пока вдруг не оборвался. Тогда тело Ксении затряслось в сильнейшем припадке.
– Что с тобой, Ксюша? Что случилось?.. – причитал Александр; из глаз его полились слёзы. – Что произошло?..
«Произошло только то, что она наконец увидела», – раздался в голове Александра знакомый гулкий голос, правда, на сей раз он точно бы объял собой всё окружающее пространство, всю душу, весь мир.
Взгляд Александра заметался; он пытался найти говорившего, но сделать этого не мог.
– Что она увидела?! – бешено, неистово заорал парень. – Что?!..
«Не что, а кого. Меня», – со смертоносным спокойствием отозвался голос.
– Кто ты?! Отвечай, урод! Кто ты, и что с ней сделал?!..
«Сейчас ты получишь ответы на вопросы, что так тебя мучают. К тому же пришло время платить».
Александр не понимал; он силился вникнуть в слова незримого «помощника» – и не мог.
А затем, внезапно, для него всё стало кристально ясно. Но лишь на миг. Как и для Ксении – несколькими минутами ранее. Потому что действительно настало время платить по счетам и обладатель жуткого, могучего голоса явился перед Александром во всей своей неземной красе.
Вначале парень даже не понял, чтО видит перед собой. А когда невыразимость, невозможность картины наконец пробила защитные стенки восприятия, оглушительно заорал. Он кричал и кричал, безостановочно, бесконечно, срывая голос. Рассудок, не в силах совладать с увиденным, дал трещину, разломился и, взорвавшись градом осколков, разлетелся ко всем чертям.
Впрочем, это было неважно, ведь тот, кто предстал перед Александром, уже удалился туда, откуда пришёл, – в необозримые дали и бездны неисследованной Вселенной, которые невозможно описать. Жадный и голодный, он безвозвратно унёс с собой двойную плату – обещанную и заслуженную… Очередную. И никто и ничто не в состоянии отобрать у него законную добычу, чтобы вернуть её обратно…
Ритуалы забытых столетий
Смерть – та граница,
которую Вселенная
постоянно переступает.
На умирающей планете, где горизонт утопал в фиолетовом сиянии, начался ритуал. Минули века, тысячелетия, с тех пор как здесь появилась жизнь, и ещё больше – миллионы лет – с момента, когда планета образовалась в космическом пространстве. Этот ритуал был далеко не первым, напротив – одним из бессчётного множества. Но, кто знает, он мог стать последним. Те, кто славил древних богов, воздавал хвалы солнцу и звёздам, призывал и молил всевышние силы, стремился сделать так, чтобы жизнь продолжилась. Ведь, в конечном счёте, смысл жизни – просто в существовании, и любое существо, всякий организм всего лишь не хочет умирать. Он живёт как можно дольше, прежде чем приходит его срок. Срок планете назначили давным-давно; и пусть на ней не случалось войн и масштабных катаклизмов, уничтожающих всё на своём пути катастроф, именно эта стабильность постепенно привела к загниванию, разложению и вымиранию. И даже многочисленные, поначалу, ритуалы не исправили этой ситуации. Теперь же они были едва ли не пережитком прошлого, однако пережитком необходимым; лучом надежды во мраке бесконечной космической ночи.
Конечности взмывали к тёмно-серому, депрессивных оттенков небу и отбивали по мрачной земле с пожухлой травой замысловатый ритм. Голоса, не похожие ни на что – только на самих себя, – рождали странный, пронзительный, гипнотический вой, обращённый к единственной луне на небе. А потом зазвучала музыка – насколько для них прекрасная, настолько и для кого-то чужеродная, отвратительная, непереносимая, – и над погружающейся в смерть планете пролетела песнь. У песни этой не было ни конца, ни начала, и истоки она брала не тут и не в прежнем мире, а где-то очень и очень далеко, так далеко, что не описать обычными словами; возможно, даже не в этой действительности. Изобретатели, прародители песни либо канули эоны назад в бессловесную, безгласную тьму безвременья, либо жили по-прежнему, неподвластные обыкновенному зрению и прочим, банальным чувствам.
Как бы то ни было, музыка звучала, а песнь летела. И вот лежащее на подобии алтаря нечто, более всего похоже на яйцо из плоти и крови, овеяло призрачное фиолетовое свечение. Постепенно свечение это превратилось в сияние. «Яйцо» запульсировало, забилось, как сердце. Выводимые существами ноты поднялись до недостижимых высот и упали до бездонных глубин. «Яйцо» завибрировало, затряслось, будто в припадке, закачалось, завертелось… и исчезло. Исчезло из этого мира. Из этой реальности.
Раздался восхищённый, радостный, ожидающий вой, не имеющий ничего общего с музыкальностью, пускай и никем ранее не слышанной. Никем, кроме них. Тишина напала, набросилась на умирающий мир, как убийца, и объяла всё вокруг. Планета замерла в ожидании.
Всеволод обходил лес с дозором. Привычный для него ритуал, каждодневный, непримечательный. На спине егеря висело ружьё – на всякий случай: всё-таки отправляться в лес без оружия крайне опасно, хотя ни разу Всеволод не попадал в ситуацию, когда бы оно могло пригодиться.
Жизнь егеря скучна и однообразна, но Всеволод привык к размеренному, бесшумному существованию; более того, склонялся к нему. Он получал удовольствие от одиночества и общения с природой. В мире, где сплошные катаклизмы и катастрофы, так приятно находиться вдали от проблем, зная, что с тобой ничего не случится – по крайней мере, ничего необычного и противоестественного. Всеволод знал и любил природу, и та отвечала ему взаимностью.
Стояла ранняя осень. Солнце неторопливо опускалось к краю мира. Холодало. Всеволод заканчивал обход; он уже повернул к своему домику, мысленно отмечая, что ещё один день прошёл, а в лесу или по соседству ничего не приключилось – в том числе благодаря ему, егерю… когда вдруг в поле его зрения попало что-то необычное. Это привлекло внимание мужчины, как привлекает внимание живой человек в мёртвом городе или, например, разумное существо где-нибудь на Марсе. Совершенно неуместное, ОНО лежало чуть в стороне от тропинки, по которой шёл Всеволод, и светилось.
Егерь не знал, что это, но одного взгляда хватило, чтобы понять: чем бы оно ни было, его здесь находиться не должно. Более того, ничего подобного в жизни своей Всеволод в глаза не видел.
Когда он, немного пугливо, сам не понимая отчего, подошёл ближе, то уверился в своей догадке. Нечто чужое, нездешнее светилось в осенней траве – каким-то потусторонним фиолетовым светом. Всеволод нагнулся, чтобы лучше рассмотреть находку. Оказалось, что неведомая штука не просто светится, а ещё и пульсирует, словно дышит.
Всеволод остановился, почесал макушку и задумался: что это может быть? Никогда прежде он не встречал вещи, хотя бы отдалённо похожей на это. На что-то вроде… яйца, но будто бы из плоти. Речи о скорлупе не шло, а потому версию, что это действительно чьё-то яйцо, Всеволод отбросил сразу. Вряд ли под плотью расположен желток, размышлял он; на Земле полным-полно чудес, однако не столь несуразных, нелепых.
«Возможно, новый вид гриба? – предположил егерь. – Или кусок от тела какого-нибудь животного? Но почему тогда он пульсирует? И светится?.. А может, это животное-мутант?»
Погружённый в сомнения и рассуждения, Всеволод не заметил, как солнце скрылось за горизонтом и наступила тьма, а с ней пришёл и холод. Наконец, когда отвлёкся от созерцания непонятного предмета, егерь обратил на это внимание. Густо-сиреневого света, ореолом окружавшего лежащую на земле вещь, не хватало, чтобы разобрать, что эта вещь собой представляет, и егерь полез в карман за фонариком. Достал, включил и посветил на находку в форме яйца. Под жёлтым электрическим лучом «яйцо», казалось, запульсировало ещё быстрее и засияло ярче, и фиолетовый цвет вроде бы приобрёл в насыщенности. Но, наверное, только почудилось.
Всеволод поискал глазами палку и нашёл подходящую в паре метров от себя. Взяв её в руки, потыкал свободным концом в светящееся «яйцо». По палке будто прошла дрожь, а свечение… усилилось ещё больше?
Егерь помотал головой. Не может быть! Что за глупые фантазии!
Ну хорошо, фантазии – но всё-таки что же тогда он видит перед собой?
Всеволод отбросил палку и ещё на шаг подошёл к пульсирующему «яйцу». Хотел было коснуться его рукой, но передумал: а вдруг ядовитое? Что если оно пропитано токсинами? Или укусит его? Ужалит?
Всеволод натужно усмехнулся, убеждая себя изо всех сил, что ничего похожего не может существовать в природе, во всяком случае, в его лесу, а значит, нет никакой опасности.
В конце концов, преодолев нерешительность, он нагнулся и притронулся пальцами к «яйцу». На ощупь оно оказалось… гладким. Гладким и приятным. И каким-то знакомым, что ли. Будто бы когда-то, возможно очень-очень давно, Всеволод уже касался чего-то подобного. На ум пришло сравнение с безволосым, новорожденным щенком. Да, вот что напоминала на ощупь поверхность «яйца»: шкуру животного, пока ещё не покрывшуюся шерстью.
Всеволод подсунул ладонь под загадочную находку и, подняв её с земли, аккуратно зажал под мышкой. Вибрация, исходящая от «яйца», тотчас распространилась по всему телу человека… но вот что поразительно: это не доставляло неудобства и не вызывало неуютных, не то что страшных мыслей. На душе, наоборот, сделалось теплее, будто он, Всеволод, совершает нечто хорошее и полезное.
Освещая фонариком дорогу, Всеволод направился домой. Свет, исходящий от удивительного «яйца», которое он держал под мышкой, окрашивал обстановку в то ли сказочные, то ли мистические фиолетовые тона. Но выключать фонарик егерь опасался: чем бы ни была его неожиданная и, возможно, счастливая находка, следовало проявлять осторожность. Да и привычнее продвигаться по лесу с таким знакомым, банальным фонариком в руке. С неба светила Луна – такая же жёлтая, как электрический луч, пронзающий надвинувшуюся лесную тьму. Единственный спутник планеты, на которой вот уже пятьдесят с лишним лет жил и работал Всеволод, словно бы с интересом следил за происходящим и понимающее щерился всеми своими кратерами и морями.
Первым делом, придя домой, Всеволод щёлкнул выключателем и положил таинственное «яйцо» на кухонный стол, прямо под свет свисающей с потолка лампочки. На миг егерю показалось, что находка выросла в размерах, но он списал это на оптический обман и шок.
Достав смартфон, Всеволод со всех сторон сфотографировал «яйцо», дабы запечатлеть на память невероятный предмет, что бы там с ним ни случилось в дальнейшем. Убрав телефон, Всеволод сел на стул и принялся рассматривать «яйцо» со всех сторон. Вертеть его, щупать, поднимать и опускать, не прекращая анализировать.
Откуда это взялось? И что оно такое? Что с ним теперь делать?..
Так и не придя ни к каким выводам, Всеволод отправился спать, позабыв выключить свет на кухне, где «яйцо» лежало.
Наутро, когда он проснулся и пришёл проведать необычайную находку и, возможно, разгадать-таки её тайну, Всеволода ждал сюрприз.
Нет, «яйцо» как и прежде лежало на столе, однако его размеры увеличились в несколько раз. Оно уже с трудом умещалось на столешнице. Потрясённый, Всеволод даже не сразу заметил, что вечером забыл выключить освещение. Он щёлкнул выключателем, не отводя взгляда от гигантского «яйца», – и внезапно заметил необъяснимое явление. При электрическом свете это было не так заметно. Кроме того, Всеволод не обратил на это внимания, когда только принёс «яйцо» домой, потому что оно было ещё маленькое. Сейчас же он чётко и ясно видел, что солнечные лучи, проникая в комнату, тянутся к «яйцу», привлечённые им, точно металлическая стружка – магнитом.
Не веря глазам своим, Всеволод, чтобы проверить невероятную догадку, снова щёлкнул выключателем и вгляделся. Действительно! Поток льющегося с потолка света уплотнился, ускорился и накренился, падая на бок лежащему на столе великанскому «яйцу». А оно знай себе поглощало фиолетовым свечением электрические и солнечные лучи и будто – а может, и в самом деле – напитывалось от них жизни. И пульсировало всё сильнее; и – росло!..
Всеволод раскрыл рот от изумления.
Первым порывом было позвонить кому-нибудь, показать необыкновенную находку, рассказать, расспросить о ней: вдруг кто-нибудь что-нибудь знает, встречал подобное, поможет ему… Хотя вряд ли, вряд ли. Да и возникли опасения, что «яйцо», это необъяснимое, ни на что не похожее нечто, могут отнять – разумеется, себе во благо, чтобы обогатиться. А что останется ему?..
Или почитать о находке в Интернете? Вот, уже более разумная мысль. Ладно, с этим он разберётся позже.
Сначала Всеволод бросился за смартфоном и сделал ещё несколько фотографий лежащего на столе предмета. Фотографии получились поспешными, смазанными, но не это уже волновало егеря; сейчас его ум занимала другая проблема: что будет с «яйцом» дальше, и как с ним поступить?
«Продать, – заговорила во Всеволоде свойственная почти каждому коммерческая жилка. – Ну конечно, продать! В какой-нибудь зоопарк. Или частному владельцу. Да у меня с руками отхватят этакое чудо!»
Пока он был занят мыслями об обогащении, раздался страшный грохот. Всеволод посмотрел туда, где минуту назад лежало «яйцо», и увидел, что оно выросло ещё раза в два – и под его весом рухнул кухонный стол! А «яйцо» продолжало раздаваться вширь и ввысь, прямо на глазах!..
Поэтому предыдущие планы оказались погребены под гнётом насущной необходимости, и Всеволод набрал номер МЧС.
Ему ответили почти сразу же. Сбиваясь и волнуясь, егерь назвался и как мог обрисовал сложившуюся ситуацию. Судя по интонации отвечающего, ему не поверили. Но Всеволод продолжал настаивать, перейдя чуть ли не на крик. Он убеждал сотрудника МЧС, что не пьян и готов предоставить собственноручно сделанные фотографии или показать найденную вещь по видеосвязи. В речи эмчээсовца по-прежнему слышался скепсис.
А потом со стороны «яйца» раздался некий… звук. Вполне вероятно, что человек на том конце линии тоже его слышал. Однако взбудоражило и заставило его передумать вовсе не это, а истошный крик звонившего. Тот, кто представился как егерь и обладатель небывалой находки, завопил не своим голосом и, судя по последовавшим за этим звукам, выронил трубку. Эмчээсовец пытался докричаться до Всеволода, однако безрезультатно. А далее началось нечто совсем уж кошмарное – какое-то звуковое безумие и ужас…
Именно крик и подозрительные шумы, а не странный и страшный рассказ егеря заставили эмчээсовца сообщить о происшествии куда следует. На место вылетели сотрудники спасения, полиция и врачи, потому что в происшедшем заподозрили преступление, не исключено, что убийство или покушение.
Спустя несколько часов оперативники ворвались в одинокий, погрязший в тишине и безвестности дом. Сперва они ничего не нашли: прихожая пустовала. Но затем прилетевшие начали обыскивать комнаты, и в одном из помещений, точнее говоря, в кухне, где валялись на полу деревянные остатки сломанного стола – только на них вошедшие и успели обратить внимание, – обнаружили такое, от чего у всех волосы встали дыбом.
Невиданное существо двухметрового роста – а может, ещё выше – глядело на них несколькими светящимися даже при дневном свете глазами. Оно простёрло к ним множество конечностей, которые за неимением лучшего слова оперативники назвали руками. Всё несуразное, несоразмерное и голое, если не считать короткой жёсткой серой шерсти, они приводило в ужас одним своим видом. А когда создание – тварь, чудовище – зарычало, кое-кто из оперативников подумал, что потеряет сознание от страха.
Но самый опытный из полицейских, майор Петров, ветеран войны и заслуженный опер, не растерялся и выстрелил в монструозное нечто. Существо отбросило в сторону, оно повалилось на стену и сползло по ней.
Несколько секунд никто не двигался, в том числе несуразное чудовище; кажется, оно потеряло сознание. Рассчитывая на это, майор Петров, дав знак коллегам не отставать, не спеша приблизился к нему. Существо дышало ровно и было живо, судя по вздымающейся деформированной груди, но опасности как будто не представляло. Рядом с ним растеклась лужица флуоресцирующей фиолетовой жидкости – вероятно, крови существа. Использовав несколько комплектов наручников, позаимствованных у явившихся с ним оперативников, Петров заковал чудище и, довольный работой, отошёл в сторону, чтобы поглядеть на результат своих трудов.
Он не знал, с чем скрестил шпаги; он вообще был человеком без воображения, что очень помогало ему в работе, где надо выслеживать и ловить, а не предаваться фантазиям. Петрова многие считали прирождённым опером, но даже он, человек без фантазии, повидавший за годы службы немало зверств, оказался не готов к тому, что ему готовило будущее.
Не само нелепое и жуткое существо так впечатлило майора и даже не фотографии на найденном рядом с ним смартфоне с разбитым экраном – а кровь вокруг рта, пасти этого существа. И кровавые следы на полу возле того места, где оно стояло, когда ворвались оперативники.
– Егеря нигде нет, – сказал ему один из молодых полицейских.
Петров не сдержался и сплюнул.
– Кажется, теперь мы знаем, где он.
И указал на следы крови на половицах.
Петрову не пришло в голову, что Всеволода могли не сожрать. Что существо, которое он и остальные нашли в оставленном домике, и есть сам егерь. Однако значимые должности не всегда занимают люди без воображения, и кое у кого закрались соответствующие подозрения.
