Czytaj książkę: «Злая. Сказка о ведьме Запада»

Грегори Магуайр

Czcionka:

Иллюстрации на переплете Полина Dr. Graf и Pychxta

Иллюстрация на форзаце peachy

* * *

Эта книга посвящается Бетти Левин и всем тем, кто научил меня в равной мере любить добро и страшиться его.

* * *

Спасибо первым читателям моей книги: Мозесу Кардоне, Рафику Кешави, Бетти Левин и Уильяму Рейссу. Их советы мне очень помогли. За все недостатки этой книги в ответе только я.

Также я благодарю Джудит Реган, Мэтта Рошкоу, Дэвида Гроффа и Памелу Годдард за то, что с самого начала оказали «Злой» такой тёплый приём.

И наконец, я должен поблагодарить своих друзей, с которыми мы вели беседы о природе зла в последние пару лет. Всех их не перечислить, но следует упомянуть Линду Кавану, Дебби Кирш, Роджера и Марту Мок, Кэти О’Брайен, Морин Вексьоне, компанию из Эдгартауна, штат Массачусетс, и моего брата Джозефа Магуайра, у которого я позаимствовал несколько идей. Пожалуйста, не подавай на меня в суд!

* * *

Весьма странно, что люди так хотят выглядеть в чужих глазах хуже, чем они есть на самом деле.

Даниэль Дефо. «Система магии»

* * *

В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименование событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием. Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.

Л. Н. Толстой. «Война и мир»

* * *

– Значит, так, – сказал Оз. – Вот тебе мой ответ. Если ты хочешь, чтобы я отослал тебя домой в Канзас, ты должна кое-что сделать для меня. В этой стране так принято. Я пущу в ход всё своё магическое искусство, но сначала и ты немножко поработай. Помоги мне, а я помогу тебе.

– Что же я должна сделать?

– Убей Злую Ведьму Запада.

Л. Ф. Баум. «Волшебник страны Оз»

Пролог
На Дороге из жёлтого кирпича

Над страной Оз, в миле над землёй, Ведьма балансировала на гребне ветра, словно маленький зелёный клочок дёрна, парящий в потоках воздуха. Вокруг неё громоздились плотные тучи, белые и фиолетовые, – приближалась гроза. Внизу ослабленной петлёй замыкалась сама на себя Дорога из жёлтого кирпича. Хотя ломы бунтовщиков и зимнее ненастье заметно повредили дорожное покрытие, она неуклонно вела в Изумрудный город. С высоты Ведьма видела, как медленно движутся по дороге путники, обходя выбитые кирпичи, огибая рытвины, ускоряя шаг на ровных отрезках пути. Казалось, они не осознают, что ждёт их впереди, – но Ведьма не собиралась просвещать их.

Она нацелила метлу вниз и стремительно заскользила с неба, точно одна из её летучих обезьян. Спуск завершился на верхней ветви чёрной ивы. На земле, в укрытии листвы, остановились на привал её будущие жертвы. Ведьма сунула метлу под мышку. Бесшумно, бочком она принялась понемногу спускаться вниз и наконец оказалась всего в двадцати футах над путниками. Висячие ветви дерева трепал ветер. Ведьма присмотрелась и прислушалась.

Их было четверо. Она увидела некое огромное существо из семейства кошачьих – Льва, надо полагать? – и сверкающего металлического лесоруба. Железный Дровосек выбирал из гривы Льва блох, а тот ворчал и ёрзал от раздражения. Рядом валялось живое пугало, сдувая пушистые головки с одуванчиков. Девочку скрывала колышущаяся завеса ивовых ветвей.

– Если так послушать, выходит, что из двух сестёр безумна та, которая выжила, – сказал Лев. – Сущая ведьма. Душевно искалеченная, одержимая демонами. Невменяемая. То ещё зрелище.

– Её кастрировали при рождении, – добавил Железный Дровосек. – Она родилась двуполой, или, может, вовсе мужчиной.

– Да ты повсюду видишь кастрацию, – фыркнул Лев.

– Я только повторяю то, что говорят в народе, – возразил Железный Дровосек.

– Ну, у всех есть право на мнение, – легко отступился Лев. – Я вот слышал, что в детстве ей не хватало материнской любви. С ней жестоко обращались. Она впала в зависимость от лекарств – из-за цвета кожи.

– Ей не повезло в любви, – сказал Железный Дровосек, – как и всем нам.

После этих слов он умолк и скорбным жестом положил руку на грудь.

– Она женщина и предпочитает компанию других женщин, – подал голос Страшила, приподнявшись.

– Она отвергнутая любовница женатого мужчины.

– Она и есть женатый мужчина.

В ошеломлении Ведьма чуть не выпустила из рук ветку. Последнее, что её волновало, – это сплетни. Однако она долгое время прожила вне мира, и теперь её привело в изумление, сколько разнообразных слухов о ней так запросто пересказывают эти случайные ничтожества.

– Она деспот. Опасный тиран, – убеждённо заявил Лев.

Железный Дровосек чересчур сильно дёрнул прядь его гривы.

– Тебе везде мерещится опасность, трусишка. А я слышал, она выступает за независимость горцев из этого, Диккуса.

– Кем бы она ни была, она наверняка скорбит о смерти сестры, – грустно заметила девочка, чересчур вдумчиво и горько для её юных лет. У Ведьмы мурашки побежали по коже.

– О, ну всё, начались разговоры о сочувствии. Я, как вы знаете, на такое не способен, – с лёгким цинизмом хмыкнул Железный Дровосек.

– Но Дороти права, – возразил Страшила. – Горе может постигнуть каждого.

Поток их домыслов и снисходительный тон невыносимо раздражали Ведьму. Сместившись в сторону вокруг ствола, она вытянула шею, чтобы разглядеть девочку. От нового порыва ветра Страшила поёжился и оперся на Льва, с гривой которого Дровосек продолжал возиться. Зверь аккуратно поддержал пугало.

– На горизонте буря, – сообщил Страшила.

Вдалеке прогремел гром.

– На… горизонте… Ведьма! – страшным голосом провозгласил Железный Дровосек и пощекотал Льва. Тот перепугался и, жалобно заскулив, завалился на Страшилу, а Дровосек рухнул сверху.

– Друзья мои, эта буря опасна? – спросила девочка.

Поднявшийся ветер наконец сместил зелёную завесу листвы, и Ведьма увидела девчонку. Та сидела, поджав под себя ноги и обхватив колени руками. Она не отличалась изяществом – крупная деревенская девочка в платье в сине-белую клетку с передником поверх. На коленях у неё возилась, потявкивая, мерзкая собачонка.

– После того, что ты пережила, естественно бояться бурь, – сказал Железный Дровосек. – Не беспокойся.

Пальцы Ведьмы впились в древесную кору. Лица девочки она пока не видела – только крепкие предплечья и макушку, где распадались на пробор тёмные волосы, заплетённые в косички. Стоит ли воспринимать её всерьёз – или она всего лишь семечко одуванчика, занесённое сюда случайным порывом ветра? Ведьма чувствовала: если она хоть на миг взглянет на лицо девчонки, то поймёт.

Но едва Ведьма высунулась из-за ствола, как девочка отвернула голову.

– Буря приближается, и быстро! – Ветер усиливался, и в голосе девчонки зазвенела надрывная горячность, словно она боролась с подступающими слезами. – Я же знаю, какие они, бури, и как они налетают!

– Здесь нам безопаснее, – сказал Железный Дровосек.

– Точно нет, – помотала головой девочка. – Это дерево – самая высокая точка в округе, и если молния ударит, то именно сюда. – Она крепче прижала к себе собаку. – Что там дальше по дороге, сарай? Пойдёмте, пойдёмте! Страшила, если ударит молния, ты же первый сгоришь! Идём же!

Она вскочила и неуклюже пустилась бежать, и её спутники, заразившись нарастающей паникой, кинулись следом. Когда на землю упали первые тяжёлые капли дождя, Ведьма всё же сумела разглядеть – но не лицо девочки, а башмачки. Башмачки её сестры. Они сверкали даже в тусклом предгрозовом свете, сверкали, словно жёлтые бриллианты, словно кроваво-алые догорающие уголья, словно игольчатые звёзды.

Если бы Ведьма увидела башмачки с самого начала, она бы не смогла слушать болтовню девчонки и её друзей. Но та сидела поджав под себя ноги. Теперь же Ведьме напомнили о её праве. Эти башмачки должны принадлежать ей! Разве она недостаточно терпела, разве не заслужила их? Ведьма бросилась бы на девчонку с неба и стащила с ног нахалки заветные башмачки, если бы могла.

Но гроза, от которой опрометью спасались путники, мчась по Дороге из жёлтого кирпича, сулила Ведьме куда большие неприятности, нежели девочке, бегущей под дождём, или Страшиле, которого могла воспламенить молния. Ведьма не могла рисковать выходом в эту ужасную всепроникающую сырость. Чтобы переждать бурю, ей пришлось укрыться среди торчащих голых корней чёрной ивы, куда не попадала вода.

Она выберется. Она ведь всегда выбиралась. Всё, что творилось в Стране Оз в последние годы, измотало её, иссушило и вышвырнуло прочь – её носило по ветру, словно семечко, слишком сухое, чтобы пустить корни. Но проклятие, несомненно, лежало на этой земле, а не на ней. Пусть Страна Оз изуродовала её жизнь – но это сделало её сильной.

Неважно, что путники поспешили прочь. Ведьма умела ждать. Они встретятся снова.

Часть первая
Манникин

Корень зла

Пошевелившись в смятой постели, жена сказала:

– Я думаю, всё случится сегодня. Ты только посмотри на мой живот.

– Сегодня? Весьма в твоём духе, сплошное упрямство да неудобство, – поддразнил её муж. Он стоял у двери, глядя наружу: на озеро, поля и лес на дальних холмах. За ними вились нити дыма из каминных труб – жители деревеньки Раш-Маргинс готовили завтрак. – Буквально в худший день для моего служения.

Жена зевнула:

– Тут, как понимаешь, особо выбора нет. Как живот дорастёт до предела, так и всё – приходит срок, и хочешь не хочешь, милый, ничего уже не попишешь. Тело всё делает само, и ему никак не помешать. – Она приподнялась на локтях, пытаясь посмотреть на мужа из-за громадного живота. – Я тут уже ни на что не влияю, я в этом теле пленница. Пленница ребёнка.

– Прояви немного самообладания. – Он подошёл к ней и помог сесть. – Считай это испытанием духа. Посланным тебе для смирения чувств и дисциплины телесной и душевной.

– Самообладания? – усмехнулась она и принялась медленно подвигаться к краю кровати. – Чем это я, живое вместилище для паразита, обладаю до сих пор? Где я сама, скажи на милость? Потерялась по дороге за эти девять месяцев?

– Подумай обо мне, – попросил он уже более серьёзно.

– Фрекс, – не менее серьёзно возразила она, – ни одному священнику в мире не под силу унять молитвой извержение вулкана.

– Что же скажут мои братья по вере?

– О, наверняка почтенное собрание возмутится: «Брат Фрекспар, неужели вы позволили своей жене рожать первенца, вместо того чтобы вплотную заняться проблемами собственной паствы? Как недостойно с вашей стороны, как же вы это допустили! Вы лишены сана».

Теперь уже она подшучивала над ним, поскольку лишать его сана было некому. Ближайший унионистский епископ находился слишком далеко, чтобы следить за делами священника в глубинке.

– И всё-таки, это настолько не вовремя!

– Вообще-то, ты сам виноват в этом неудобстве как минимум наполовину, – заметила женщина. – Ну правда, Фрекс, в конце-то концов.

– Так обычно и рассуждают, но всё же я сомневаюсь.

– Сомневаешься?

Она расхохоталась, запрокинув голову. Изгиб её шеи от мочки уха до ложбинки под горлом напоминал Фрексу очертания изящного серебряного ковшика. Даже взлохмаченная после сна, с огромным животом, его жена оставалась невероятной красавицей. Волосы её ярко блестели, точно опавшая дубовая листва на солнце. Её благородное происхождение Фрекс осуждал, её усилиями преодолеть эти обстоятельства гордился, – но саму её неизменно любил.

– Ты сомневаешься в своём отцовстве, – она ухватилась для опоры за спинку кровати; Фрекс поддержал её под другую руку и помог встать, – или в причастности всего рода мужского к деторождению?

Женщина воздвиглась на ноги, громадная, точно плавучий остров, и с трудом побрела к дверям, продолжая посмеиваться. Когда Фрекс принялся одеваться на грядущую духовную битву, он по-прежнему слышал смешки жены из уборной.

Он расчесал бороду, намазал волосы маслом и собрал их на затылке заколкой из кости и сыромятной кожи – пусть лицо останется открытым. Сегодня необходимо, чтобы его выражение, до мельчайших деталей, было хорошо различимо на расстоянии. Он затемнил брови углём, нарумянил красным воском скулы, чуть выделил губы. Красивый священник скорее убедит грешников покаяться, чем неказистая деревенщина.

Через задний двор проплыла Мелена: не с обычной грузностью беременной женщины, а плавно, как громадный воздушный шар, за которым волочатся по земле верёвки. В одной руке она несла сковородку на длинной ручке, в другой – пару яиц и пучок подвядшего осеннего лука-порея. Она негромко напевала себе под нос короткие строчки какой-то песенки, но слов Фрекс не слышал.

Он убедился, что его строгое облачение наглухо застёгнуто до самого верха, завязал сандалии. Затем достал из тайника под комодом письма от брата по служению, священника из деревни Три Мёртвых Дерева, и спрятал бурые страницы за пояс. Он не желал, чтобы Мелена видела эти послания, опасаясь, что в ином случае она захочет отправиться с ним – повеселиться или пощекотать себе нервы.

Пока Фрекс глубоко дышал, готовя лёгкие к долгой проповеди, Мелена лениво помешивала яйца в сковороде деревянной ложкой. С другого берега озера доносился звон коровьих колокольчиков, но женщина его не слушала. Она внимала некому другому звуку, который как будто раздавался у неё внутри. Этот звук не складывался в мелодию – точно музыка во сне, от которой запоминаешь общее впечатление, а не гармонические переливы. Может быть, это ребёнок в животе тихонько мурлычет от счастья перед предстоящим рождением? Она нисколько не сомневалась, что у новорождённого будет музыкальный слух.

Потом она услышала, как Фрекс в доме перешёл к импровизации для разогрева: начал громко декламировать отдельные звучные обороты, выдвигать контраргументы на реплики невидимого противника, заново убеждая самого себя в своей правоте.

Как там звучала присловица, которую много лет назад в детской ей пела няня?

Тот, кто утром был рождён, – на страданья обречён;
Кто увидел в полдень свет – не избавится от бед;
Если вечером родился – горем до смерти умылся;
Ну а тот, что поздно ночью, – всех несчастней будет точно.

Однако сейчас она вспомнила эту песенку с теплотой, как шутку. Горе – естественный итог жизни, но всё равно мы продолжаем рожать детей.

«Нет же, – эхом откликнулась няня в голове Мелены, как обычно, тоном поучения. – Нет, избалованная ты дурочка. Ничего ты не понимаешь. Кто по своей воле продолжит рожать детей? Мы занимаемся этим, пока молоды и ещё не представляем себе всех тягот грядущей жизни. А едва хлебнём их, – а мы, женщины, небыстро учимся, – как наше чрево иссыхает и благоразумно перестаёт давать потомство».

«Но мужчин это не касается, – мысленно же возразила Мелена. – Они могут плодить детей хоть до самой смерти».

«О, мы, женщины, учимся небыстро, – вздохнула воображаемая няня. – Но вот этих жизнь вообще ничему не учит».

– Завтрак! – объявила Мелена и выложила яичницу на деревянную тарелку.

Нет, её сын ни за что не будет тупицей, как большинство мужчин! Она вырастит его таким, чтобы он восстал против бесконечной череды бедствий и горестей.

– Для нас настают трудные времена! – возвестил Фрекс.

Для ярого противника мирских удовольствий ел он весьма изящно. Мелена любила наблюдать за тем, как ловко его пальцы орудуют двумя вилками. Хоть и подозревала, что под всей его праведной аскезой скрывается затаённая тоска по лёгкой жизни.

– Да у нас каждый день времена трудные, – съязвила она в той же манере, в какой отвечали ему прихожане. Но бедный тугодум-супруг даже не услышал иронии в её голосе.

– Мы оказались на распутье. Нам грозит идолопоклонство! Извечные ценности попраны! Истина в опасности, добродетель забыта!

Он не столько обращался к ней, сколько репетировал обличительную тираду против жестокого магического представления, которое намеревался разгромить этим вечером. В его характере всегда была некая отчаянная, драматическая жилка, но в отличие от большинства мужчин он умел использовать эту черту на благо дела своей жизни.

Мелена осторожно опустилась на лавку. В голове у неё распевал без слов целый хор. Может, у всех так бывает перед родами? Стоило бы порасспрашивать любопытных местных кумушек, которые наверняка придут к ней днём тихонько побрюзжать, что ей живот уже на нос лезет. Но она не решалась. Даже её правильное городское произношение они считали наигранным, неестественным, – и потому ещё более стыдно было демонстрировать им своё невежество в таком простом деле.

Фрекс заметил, что она больше ему не отвечает.

– Ты не злишься, что я сегодня оставляю тебя одну?

– Злюсь? – Она приподняла брови, как будто само это понятие было ей незнакомо.

– Историю крошечным шагом влекут вперёд ничтожные силы отдельных мелких жизней, – глубокомысленно заявил Фрекс, – но вместе с тем на ином уровне происходит столкновение глобальных извечных сил. Одновременно уследить за обеими сферами невозможно.

– Это ты про жизнь нашего ребёнка говоришь, что она мелкая?

– Сейчас не время спорить. Это мой священный долг, я не могу от него уклоняться. Раш-Маргинс угрожает истинное зло. Я лишусь покоя, если не помешаю ему.

Он говорил серьёзно и горячо. За этот внутренний пыл Мелена когда-то и полюбила его, но теперь порой начинала ненавидеть.

– Зла будет ещё немало, – высказалась она напоследок. – А твой сын появится на свет лишь однажды. И учитывая, что у меня вот-вот отойдут воды, я думаю, это произойдёт сегодня.

– Будут и другие дети.

Она отвернулась, чтобы муж не увидел на её лице гримасу ярости.

Но долго злиться на него Мелена не могла. Возможно, это было признаком моральной слабости. Хотя вообще-то, о моральных слабостях она особо не задумывалась; одного служителя религии в семье вполне хватало.

Женщина мрачно замкнулась в себе. Фрекс неторопливо заканчивал завтракать.

– Это дьявол, – со вздохом проговорил он. – Дьявол уже близко.

– Не смей говорить такие вещи в день, когда должен родиться наш ребёнок!

– Я говорю об искушении в Раш-Маргинс! Как будто непонятно!

– Однако слово – не воробей, а сказанного не воротишь! – возмутилась Мелена в ответ. – Я не претендую на всё твоё внимание, Фрекс, но хоть немного мог бы обо мне подумать!

Она с грохотом уронила сковородку на лавку у стены.

– Могу того же попросить у тебя, – подхватил муж. – Что, по-твоему, мне сегодня предстоит? Как мне убедить свою паству отвернуться от пёстрого представления идолопоклонников? Скорее всего, я вернусь домой разбитым в пух и прах, проиграв более яркому впечатлению. Ты получишь долгожданного ребёнка, а меня ждёт лишь неудача.

Тем не менее даже эти горькие слова он произносил с гордым видом, словно потерпеть поражение в борьбе за высокую моральную цель было для него чем-то сродни добродетели. И разве можно сравнить этот возвышенный труд с грязью, кровью, болью и криками, сопровождающими рождение ребёнка?

Он наконец встал из-за стола и собрался уходить. Над озером поднялся ветер, размывая верхушки столбов кухонного дыма на горизонте. «Как будто спирали, – подумала Мелена, – как вихри воды, уходящие в водосток».

– Береги себя, любовь моя, – сказал на прощание Фрекс, хотя к этому моменту уже принял суровый вид, который обычно напускал на себя перед прихожанами.

– Постараюсь, – вздохнула Мелена. Ребёнок сильно толкнулся внутри, и она почувствовала, что ей снова пора спешить в уборную. – Исполни свой долг, моя надежда и опора, мысленно я с тобой. Постарайся, чтобы тебя там не убили.

– На всё воля Безымянного Бога, – сказал Фрекс.

– Лучше бы вышло по моей воле, – ответила она кощунственно.

– Свою волю обрати на то, что в твоей власти, – ответил он. Теперь он в полной мере обращался к ней, как священник к грешнице, и этот расклад ей привычно не нравился.

– Прощай! – откликнулась Мелена и, вместо того чтобы помахать вслед мужу, скрылась в вонючей уборной. А Фрекс двинулся по дороге в Раш-Маргинс.

Часы Дракона Времени

На деле Фрекс беспокоился за Мелену гораздо сильнее, чем показывал. Он остановился у первой попавшейся рыбацкой хижины и поговорил в дверях с хозяином. Может быть, кто-то из деревенских женщин сможет остаться с Меленой на день, а если понадобится, и на ночь? Это было бы добрым делом. Рыбак согласился, и Фрекс кивнул, принимая эту услугу с мучительной благодарностью, – он и без напоминаний знал, что в этих краях его жену недолюбливали.

Затем, прежде чем продолжить путь вокруг Гиблого озера и направиться в Раш-Маргинс, он остановился у поваленного дерева и вытащил из-за пояса два письма.

Их прислал его дальний родственник, также священник. Парой недель ранее кузен не пожалел времени и драгоценных чернил, чтобы подробно описать нечто под названием Часы Дракона Времени. Фрекс, готовясь к сегодняшней праведной битве, перечитал имеющиеся сведения об этом часовом истукане.

Пишу в спешке, брат Фрекспар, чтобы успеть передать впечатления по свежим следам.

Часы Дракона Времени установлены на фургоне, целиком это конструкция высотой с жирафа. По сути, это шаткий передвижной балаган, со всех сторон утыканный нишами и арками просцениума. На плоской крыше возвышается заводной механический дракон. Сам он зелёного цвета, когти у него серебряные, а глаза рубиновые. Чешуя у него из множества наборных металлических дисков: медных, бронзовых и железных. Под верхним, подвижным слоем чешуи спрятан железный каркас, который управляется часовым механизмом. Дракон Времени вращается по кругу на постаменте, хлопает кожистыми крыльями (со звуком, похожим на шум кузнечных мехов) и изрыгает из пасти зловонные сернистые клубы оранжевого пламени.

На всех сценах под ним, в дверях, окошках, на крылечках красуются марионетки и игрушечные фигурки: там есть герои народных сказок, карикатурные крестьяне и дворяне, животные, феи и святые – статуэтки наших унионистских святых, брат Фрекспар, как будто выкраденные из церкви, у нас из-под носа! Не могу описать своё возмущение. Фигурки приводятся в движение шестерёнками: выкатываются из дверей и возвращаются обратно, сгибаются в поклонах, танцуют и всячески дурачатся.

Кто явил миру этого Дракона Времени, этого лжепророка, зловещее искушение, что открыто бросало вызов унионистской церкви и самому Безымянному Богу? Управлял часами, по сведениям кузена, какой-то гном и несколько его тонких-звонких подручных, но тем как будто бы едва хватало мозгов собирать пожертвования в шляпу. Кому ещё это было нужно, помимо гнома и его напомаженных мальчиков?

Во втором письме кузен предупреждал, что часы вскоре будут проезжать через Раш-Маргинс, и излагал одну историю из своей деревни:

В начале представления за сценой задребезжали струны и забренчали кости. Толпа зашумела и сгрудилась вокруг фургона. В освещённом окошке показалась супружеская постель с кукольными женой и мужем. Муж спал, жена вздыхала над ним. Своими крохотными резными ручками она изобразила, что достоинство её супруга разочаровывающе малых размеров. Зрители покатились со смеху. Наконец кукольная жена сама заснула, и, как только она захрапела, кукольный муж ускользнул из постели.

В этот момент Дракон наверху развернулся на постаменте и простёр когти к толпе, однозначно указывая на некоего копателя колодцев по имени Грайн; а тот всегда был верным, хотя и невнимательным мужем. Затем дракон встал на дыбы и манящим жестом лапы выделил из публики вдову Летту и её дочь, незамужнюю девицу с кривыми зубами. Толпа настороженно притихла и отступила от Грайна, Летты и покрасневшей девицы, как от прокажённых.

Дракон снова уселся на крышу, но расправил крыло над следующей аркой. В ней зажёгся свет, показался бродящий в ночи по улице кукольный муж. Вскоре появилась кукольная вдова с пышной причёской и ярким румянцем, она волокла за собой протестующую зубастую дочь. Вдова поцеловала кукольного мужа и стянула с него кожаные штаны. Под ними оказалось целых два мужских достоинства: один орган спереди, а другой – пониже копчика. Вдова поместила свою дочь на передний орган покороче, а себе оставила более угрожающий причиндал сзади. Все три куклы задёргались и закачались в такт, ликующе повизгивая. Закончив своё дело, вдова и дочь слезли с неверного мужа и обе поцеловали его, но тут же, каждая со своей стороны, одновременно двинули ему коленом ниже пояса. Человечек зашатался во всю мощь своих шарниров, хватаясь за пострадавшие места.

Публика взревела. У настоящего Грайна, копателя колодцев, выступили капли пота размером с виноградину. Вдова Летта притворилась, будто хохочет со всеми, но её дочь от стыда мигом сбежала. Тем же вечером взбудораженные соседи напали на Грайна, чтобы осмотреть его на предмет гротескного изъяна. Летту стали сторониться. Её дочь, похоже, пропала бесследно. Мы подозреваем худшее.

Хорошо хоть Грайна не убили. Но кто знает, как отразилась эта жестокая драма на наших душах? Душа заключена в тюрьму человеческой плоти, но ведь такие мерзость и унижение могут оказать на неё разлагающее влияние, как ты считаешь?

Порой у Фрекса создавалось впечатление, будто всякая бродячая ведьма, всякий беззубый шарлатан-провидец – словом, все колдуны в стране Оз, способные творить хотя бы простенькие заклинания, – вдруг решили отправиться в глушь Венд-Хардингс ради нескольких жалких грошей. Он осознавал, что жители Раш-Маргинс – простые люди. Жизнь у них тяжёлая, их надежды скудны. Из-за затяжной засухи их вера в бога слабеет. Фрекс понимал, что Часы Дракона Времени манили их и мастерством механики, и магией – и ему придётся призвать всю свою стойкость и незыблемую веру, чтобы одолеть их. Если его прихожане окажутся уязвимыми перед так называемым культом наслаждения, поддавшись зрелищности и виду насилия, – что тогда?

Он победит. Он их пастырь. Столько лет он вырывал им гнилые зубы, отпевал их младенцев и благословлял их дома. Он жил в бедности ради них. Он скитался, как бродяга, с растрёпанной бородой и миской для подаяния от деревни к деревне, на целые недели оставляя бедную Мелену одну в их домике. Он стольким пожертвовал ради них. Прихожане не поддадутся влиянию этого существа, именуемого Драконом Времени. Ведь они перед ним в неоплатном долгу.

Расправив плечи и стиснув челюсти, священник двинулся дальше, хотя в животе у него горько урчало. В тёмном небе клубились вихри пыли и песка. Ветер над холмами жалобно, пронзительно стенал, словно пробивался сквозь узкую трещину в скале где-то за пределами видимости.