Утки летят на юг

Эта пьеса является этакой грандиозной обманкой на нескольких уровнях. Во-первых, здесь не будет ничего про уток, они появятся только в последней реплике главной героини, да и то речь в ней будет не о настоящих утках, а о газетных. Во-вторых, всё действие будет крутиться вокруг не то убийства, не то самоубийства, но ни того, ни другого на самом деле не произойдет. В-третьих, один из героев, как раз тот самый, кого убили, или он убился сам, носит фамилию Вагнер, но к знаменитому композитору он не имеет никакого отношения. И, наконец, в четвертых, самое главное - автор пьесы тоже фикция, на самом деле нет никакого Грега Гамильтона.

Зато есть... Валерий Григорьевич Мигицко! Вот ведь неожиданность! И что самое интересное, сей автор состоит в гильдии драматургов США, это с одной стороны, а с другой - Грег Гамильтон пишет свои пьесы на родном ему русском языке. Что поделать, наследие великой культуры не отпускает, и пусть человек живет в англоязычной среде, но выразить наиболее полно и ясно свои мысли в состоянии только на языке великого Чехова.

Однако, язык Чехова - это не только русский язык, но и язык подавляющей части современной драматургии, ведь большинство нынешних "творцов пьес" работают в векторе, заданном нашим великим драматургом. И среди них немало англоязычных авторов. Вот, даже среди тех, с кем я познакомился совсем недавно - Пристли и Уильямс - влияние Чехова очень ощущается, а еще мне говорили то же самое про Олби и Беккетта...

Так что Мигицко-Гамильтон - русский американец или американский русак, как будет угодно, по определению не мог избежать помянутого выше влияния. Представляемая пьеса абсурдна, определяющее сюжет событие нелогично и неочевидно, но оно и не должно быть таким, потому что главное здесь не события, а отношения между действующими лицами.

Современные западные исследователи творчества Чехова считают его родоначальником театра абсурда, поскольку главная цель автора - выражение абсурдности бытия, а достигает её он за счёт новаторского технического приёма - замена действия разговорами, конфликт из реальности изображаемого мира переселяется в монологи и диалоги героев, создавая экзистенциональное звучание иллюзорности бытия. Объективного нет ничего в этом мире, есть только воображаемая действительность и самообман.

Последнее слово кажется мне ключевым, потому что, может мне так повезло, но практически все западные пьесы, которые мне попадались, именно об этом - о поисках истины, о конфликтах с всеобщей лживостью, о преодолении, или наоборот, о всепоглощении самообманом. Об этом же и западно-родная пьеса поддельного Гамильтона.

История рождения газетной утки и её "взлёта" затрагивает более глубокую тему - диктат социума, навязывание индивиду определенной социальной роли, беспощадное давление со всех возможных направлений, загоняющее человека в предписанную ему роль. И в этом контексте абсурдность происходящего только ярче и контрастнее выделяет суть проблемы.

Абсурдное начало, по сути - единственное событие в пьесе - господин Вагнер без явных видимых причин умудряется застрелиться, не застрелившись как следует, зарождает цепочку диалогов, в которых расцветает предлагаемая автором проблема. Смерть Вагнера оказалась для многих желанной, начиная от мужа главной героини и заканчивая женой жертвы, включая также соседей, представителей прессы и бомонда. И тогда виновницей произошедшего была объявлена Регина Беркли, любовница Вагнера, которая даже не помышляла о чем-то подобном. Но социум был неумолим...

Вся пьеса - диалоги Регины с заинтересованными в смерти Вагнера лицами. Это совершенно чеховские диалоги, в которых стороны только делают вид, что общаются, на самом деле никто никого не слышит, все пребывают в своей версии происходящего. Не забывайте, что мы имеем дело с абсурдистским произведением, поэтому Регина объявляется не преступницей, а героиней, но это тоже штрих к лживости социума, в котором любой поступок может быть истолкован двояко в зависимости от выгоды заинтересованных лиц, те самые двойные стандарты, о которых сейчас так много говорят.

Главная проблема вырисовывается во втором действии - в пьесе их всего два - когда выясняется. что Вагнер жив. Позвольте, говорит общественное мнение, - "умерла, так умерла!" И вот здесь начинается жуткое давление на Регину, которая ставится перед необходимостью совершить в реальности то, что раньше ей только предписывали. В этом деле снова участвуют все слои социума, в том числе и родная мама Регины, которая видит дочь в ореоле романтической героини - даже мама хочет этого! Чего этого? Чтобы Регина застрелила всем ненавистного Вагнера!

Регина боролась сколько могла, но её никто не слышал, и она поняла, что совершенно выпадает из этого общества, что единственный способ как-то зацепиться за реальность и остаться в ней, это пойти на поводу у выдумки и воплотить её в жизнь. Утка обрела контур, обросла перьями и взмыла наконец-то ввысь...

«Значит так… Снять с предохранителя… Передернуть затвор… Затем прицелиться… Эй, Питер, ты всегда так трогательно заботился обо мне – я хочу отблагодарить тебя. Научите меня стрелять, полковник? Входите, начнем урок! Вы указали мне Путь, князь. Не хотите взглянуть, как я по нему следую? Дорогая подруга Мери, будьте где-нибудь поблизости. Вероятно, нам понадобится ваш лучший адвокат. Ты хотел сенсации, Джек? Давай, собирай своих парней. Будет вам сенсация – по всем телевизионным каналам! Самая натуральная – не какая-нибудь дешевая газетная «утка». Утки нынче летят на юг!»

Да, довели женщину. Теперь она готова на страшный и решительный шаг. То ли со злости, то ли на зло всем. Сначала любовник, потом муж, следом жена любовника, странный сосед-полковник, а затем и вовсе посторонний репортёр. А ведь Регина была самая адекватная.

В общем, вышла радость по обману для всех, кроме Регины. Но именно ей теперь предстоит стать палачом. Всё дело в том, что ей это надо меньше всего.

Поначалу эта пьеса показалась мне проходной и какой-то… не глубокой, что ли. Но когда принялась писать отзыв на неё, поняла, что чем-то она всё-таки цепляет. Ведь основной её смысл показать, как мы слушаем других людей, но не слышим их. Не всегда, конечно, но часто, когда это нужно, или очень важно, для какой-то цели или дела.