Czytaj książkę: «Записки питерского бухарца. Моя трудовая деятельность»

Czcionka:

ISBN 978-5-0060-1116-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бухара, 1981 г. Фото из личного архива автора.

Я не повар, и не писатель,
Я не русский, и не узбек
Просто, я наивный мечтатель,
Раньше срока явившись на свет,.

Не усвоил суровых законов,
По которым живет большинство,
И летаю «белой вороной»,
Всех смущая вокруг давно.

Полу-грамотный, полу-учёный,
Полу-верующий атеист.
Чуть обрезанный, чуть крещённый,
Полу-мистик и полу-буддист.

И порою мне очень неловко,
От того, что я стал нелюдим
Словно, некий изгой, полукровка,
По ошибке попав вдруг к чужим.

Что, прожив столько лет на свете,
Я свободой всегда дорожил.
Что, любя всех людей на планете,
На «своих» и «чужих» не делил.

И себя, предавая Богу,
Музе высших – божественных – сфер,
Поскитаюсь еще немного,
Как отверженный Агасфер

И неслышно уйду. И молиться
Стану ночи и дни напролёт,
Чтобы вновь в этот мир возвратиться,
Когда время мое подойдёт.

Выемщик писем

Бухара, Ляби хауз /У пруда/

– Чем три месяца дурака валять, пусть поработает немного и поймет – что значит добывать деньги собственным трудом – принял мудрое решение отец, едва я закончил 8-ой класс.

– Ну что, надеюсь, сработаемся? – подмигнул мне напарник, решив, что особых проблем со школьником-сопляком у него возникнуть не должно.

Наутро предстоял мой самый первый рабочий день.

«Выемка писем производится два раза в день:

с 9 до 12 – утром, с 16 до 19 – вечером. Кроме сб. и вс.»

На весь город, условно поделённый на два района, приходилось не более ста почтовых ящиков.

– Утром пройдёмся по первому району, а после обеда – обнесём второй, понял? – коротко просветил меня мой старший и более опытный товарищ, едва я расположился в уютной кабине «ЕРАЗа», прижимая к себе мешок для выемки писем. И, заметив моё недоумение, улыбнулся: – Успокойся, поработаешь немного и всё поймёшь…

Ежедневно предприимчивый водитель выкраивал почти три часа рабочего времени для своих левых «халтур». Высадив меня возле Ляби-хауза и угостив самсой и мороженым, он исчезал в неизвестном направлении, а ближе к вечеру забирал обратно, по пути на главпочтамт. Таким образом, консенсус на некоторое время был достигнут.

Ещё через пару недель совместной работы, напарник решил совсем упростить нашу схему, останавливаясь не у каждого почтового ящика, а через раз.

– Ничего страшного, – заверил он меня, – завтра пройдёмся наоборот.

Терпение советского школьника лопнуло и я, демонстративно хлопнув дверью, пошёл пешком. Товарищ опешил от подобного демарша. Казенная машина была совершенно новенькой и неприятностей по работе ему явно не хотелось.

– Ну, хорошо, хорошо… – стиснув зубы и вымучив улыбку, капитулировал водитель, приглашая меня назад, в кабину. – Садись, чёртов «Качан Джакыпов»! Заберём твои дурацкие письма. Все!

…На следующий день, я сидел у Ляби-хауза, уплетая за обе щёки бесподобный кавурма-лагман. На десерт меня ждало шоколадное мороженое, а сквозь нагрудной карман белой «финки-безрукавки», весело просвечивал жёлтый рубль, согревая моё сердце самой первой в жизни взяткой.

Винзавод

«Истина – на дне»

Реальная жизнь, порой, жалеет детскую психику, обнажая себя постепенно и очень осторожно.

На винный завод я пришел после 9-го класса, слегка подкованный и имеющий уже представление о взятке. Теперь же, предстояло узнать немного и о воровстве.

Огромный цех розлива, с шестью конвейерными линиями, вдоль которых стройными «солдатиками» неслись бутылки с различной жидкостью, произвёл на меня должное впечатление. Мне поручен был ответственный участок, на котором выбраковывались бутылки со случайно попавшимися насекомыми, с мутным непонятным оттенком, недолив или бутылки, с плохо закрученной пробкой.

Моё рабочее место находилось в самой середине зала, на третьей линии, где гнали портвейн №53. Впереди меня, на первой и второй – весело бренча и мило «беседуя» меж собою, плыли неразлучные «старка» и обыкновенная «московская». Сзади, текла батарея «противотанковых», ёмкостью 0,75 литра. Далее, на пятой, шипели какие-то игристые, а на самой последней, весело скакали «мерзавчики» или, как принято, было называть их ещё по-другому, «чекушки», ёмкостью по 0,25 литра.

Внезапно, наш конвейер стал по техническим причинам. Воспользовавшись короткой передышкой, я устало опустился вниз, прислонив спину к стойке и собираясь прикрыть свои веки. В следующую секунду, мои глаза не только не закрылись, а наоборот – чуть ли не выскочили из своих орбит. Через пару конвейеров от меня, я заметил пожилую толстую женщину, которая присев и задрав свою юбку, принялась бойко рассовывать по своим необъятным розовым рейтузам советского образца, несколько «чекушек». От изумления у меня непроизвольно отвисла челюсть. Через несколько секунд наши взгляды с ней встретились. «Коллега» смущённо улыбнулась и быстро поднялась, скрыв свои прелести. «Сеанс» был окончен.

На обеденный перерыв мы, с моим непосредственным наставником – пожилым азербайджанцем – расположились прямо на широкой ленте транспортёра, по которой обычно переправляются ящики с бутылками на склад готовой продукции. Он привычным движением вытащил откуда-то сбоку поллитровку «московской» и, водрузив её между нами, принялся разворачивать домашний свёрток. В нём лежал приличный кусок отварной говядины, с чуть заметным жирком по краям.

– Запомни золотое правило: никогда не запивай! – преподал мне самый первый урок старик, поправив на переносице свои огромные как линзы очки, отчего глаза его неестественно увеличились. – Только хорошо закусывай.

Себе он наполнил на две трети гранёного стакана, а мне протянул небольшую стопочку. Я попытался было отказаться, но… вышло не совсем убедительно. Наставник как-то странно посмотрел на меня и, выждав паузу, произнёс:

– Я знаю: сам когда-то так говорил. Жизнь длинная и зарекаться не следует. Я не хочу, чтобы ты стал алкоголиком. Я только хочу научить тебя грамотно пить и закусывать.

Потом помолчал немного и добавил:

– А пить ты всё равно будешь…

Мы чокнулись с ним и опрокинули живительную влагу вовнутрь…

С тех пор прошло более тридцати лет. Я действительно, не забросил это дело. И всякий раз, когда поднимаю свою рюмку, перед моим взором всегда возникает строгое и суровое лицо учителя, с огромными глазами, которые пристально смотрят на меня и напоминают:

«Никогда не запивай! Только закусывай! Понял?»

КСМ

«шестипустотки»

Комбинат строительных материалов – так называлось моё очередное место работы.

Представить меня в качестве бетонщика столь же трудно, как вообразить себе депутата, искренне заботящегося о процветании народа.

– Запомни: на «шестипустотки» идёт цемент только марки 600 НН. – сообщит мне доверительно мой мастер, поднимая очередную стопку. После чего скомандует крановщику:

– Заливай!

– Погодите! – вскрикну я, успевший за короткое время поднатореть в строительных терминах. – Это ведь, 400-сотый!

– Х@йня. – простодушно произнёс мастер. – Это не для комиссии.

Вскоре до меня дойдёт, что реальная жизнь намного отличается от того, что я изучал в школе или вычитал в своих любимых книжках.

Следовательно – воровать, оказывается, можно везде.

ХБК

Что такое разнарядка, объяснять советскому человеку излишне. Кануло в Лету и такое понятие, как «дефицит», о котором мы больше помним по известной миниатюре А. Райкина. Современному молодому поколению такие слова ничего не говорят ни уму, ни сердцу. А тогда…

Заполучить «ходовой» товар было делом нелёгким: мало того, что за ним необходимо было хорошенько побегать, так ещё и надо было умилостивить и «подмазать» ряд чиновников, от чьей подписи зависело – куда именно двинется тот или иной дефицитный продукт.

К примеру, чтобы приобрести пару ящиков знаменитого в прошлом «Узбекского мускатного игристого», я с радостью был готов, пожертвовать в пользу завсклада целую бутылку из каждого ящика!

Однако довольно распространённым явлением было насильственное всучивание залежалого, невостребованного, либо скоропортящегося товара, от которого любой ценой необходимо было избавиться.

Одним словом, сверху, с горпромторга пришла разнарядка: следовало срочно «сплавить» несколько тонн сельди. Причём, отменной сельди. Я уже писал о парадоксах географии в байке «Тройная уха», а потому считаю излишним объяснять российскому читателю причину излишней осторожности, проявляемой местным населением по отношению к какой-то сельди, когда многочисленные коллекторы кишат живыми экземплярами таких пород рыб, как сом, усач, сазан, жерех, белый амур…

Мне, в придачу к «ходовому» товару, впихнули аж целых тринадцать (!) бочек скоропортящейся заразы. Каждая весом примерно под два пуда. И хоть стоила она дёшево («рупь с чем-то»), реализовать в течение двух-трёх дней почти полтонны рыбы, было более чем невероятно. Необходимо было срочно предпринимать какие-то действенные меры.

И тут мы вспомнили про ХБК – хлопчато-бумажный комбинат, где работал в основном женский контингент. Многим из них, уставшим после тяжёлой трудовой смены, дома предстояла готовка ненавистного ужина, от которого никуда не деться. А тут, мы как раз, со своей селедкой! Пожалуйста, будьте любезны…

Стратегия и тактика была выбрана столь удачно, что мы в первый же день избавились от семи бочек. На следующий день, нам удалось реализовать ещё три. И, наконец, в третий день, мы с превеликим трудом продали ещё одну. Осталось две бочки. Одну из них мы распределили по всем знакомым и родственникам, а последнюю – бесплатно раздали алкашам.

Самое парадоксальное заключалось в том, что вопреки здравому смыслу, после всей операции, мы не только не понесли убытков (к которым заранее были готовы), но и… оказались в неплохом наваре.

Весь секрет был в бумаге, в которую мы заворачивали селёдку. Естественно, она всякий раз присутствовала на весах, не привлекая к себе особого внимания утомленного покупателя. Казалось бы, подумаешь, какие-то незначительные граммы…

– Принимай! – вывалит товарищ мне на прилавок увесистую пачку толстой типографской бумаги, плотность которой значительно превосходила любую другую. Весила пачка никак не меньше восьми килограмм.

Потом ему ещё пару раз придётся доставлять мне эту бумагу. Пока мы окончательно не разделались с этой проклятой селедкой.

«Интурист»

Гостиница «Бухоро» от ВАО «Интурист», 70-е гг. ХХ в.

По окончанию института, я полгода промаялся между школой №35 имени Узбекистана, расположенной в сельсовете Лоша и родным домом, окончательно истрепав нервы не только себе и своим домочадцам, но и директору школы. Пользы от меня не было никакой. Уроки мои походили на диалог глухонемого с детьми: большей частью я изъяснялся с помощью жестов и мимики, поскольку по «родному языку» (читай: узбекскому) у меня была незаслуженно завышенная «тройка». Как ни странно, но школьники очень скоро освоили мой «язык» и научились меня более-менее понимать. Чего не скажешь о директоре школы. Он бы с радостью меня давно уволил, но не мог: деньги (читай: взятка) перевешивали чашу весов однозначно.

Наконец, в один из весенних солнечных дней, луч надежды благосклонно осветил мою бедную головушку, преобразив до неузнаваемости весь ход моей дальнейшей жизни.

Я сидел на лавочке во дворе дома, уныло предавшись своим горестным размышлениям, когда из-за угла неожиданно показался Саша.

– Слушай, а не хотел бы ты поработать моим помощником в баре? В день я буду платить тебе три-четыре рубля, в зависимости от оборота.

Я мгновенно перевёл эту сумму в зарплату: выходило 100—120 рублей в месяц. В школе я получал 90. Отказаться от такого предложения, конечно же, было глупо и поэтому только спросил:

– А в чем будет заключаться моя работа?

– Да ничего сложного, – пояснил мне Саша, – понимаешь, скоро начнется туристический сезон, а работников катастрофически не хватает. По ходу дела я тебе всё покажу и объясню. Только бар находится не в самой гостинице, а в старом городе, внутри медресе Абдулазиз-хана.

– Ого! – оживился я, вспоминая – где расположен этот памятник архитектуры семнадцатого века.

– Да, – словно прочитав мои мысли, согласился Саша, – там от туристов отбоя не будет: настоящий «Клондайк»! Вот, только как быть с твоей работой в школе?

– Ничего, разберусь – ответил я, приободряясь и представляя себя уже за стойкой бара, в бабочке, весело подмигивающим очаровательной Бриджит Бардо или Софи Лорен. – Главное, чтобы шеф ваш меня одобрил.

– Ну, об этом уж, я постараюсь позаботиться… – заверил на прощание меня старший товарищ и предупредил на прощание – Ты только не забудь одеться по приличнее: завтра с утра пойдём.

Помещение, наспех переоборудованное под бар, некогда служило лекционным залом (дарсхона). Здесь, с середины семнадцатого века читались лекции для слушателей медресе. Это было квадратное помещение, с общей площадью примерно в 30 квадратных метров, с огромным и высоким куполом, подпираемым искусно выполненными сталактитами. Толстые стены многометровой толщины надёжно защищали «бар» от уличной жары. Они были расписаны затейливым растительным орнаментом, отражающим большей частью индийские мотивы. Единственное окно с мощной кованой решёткой, выходящее на север, являлось своего рода естественным кондиционером, а потому летом здесь всегда было прохладно, а зимою стены служили надежной защитой от холода.

«Да-а… – подумал я про себя, впервые переступив порог своего будущего заведения и с восхищением разглядывая сложные конструкции потолка, – умели ведь, строить наши предки…»

Странно, столько лет живу, и никогда мне не приходило в голову осмотреть памятники города. Впрочем, наверное, не я один задавался этой мыслью: много ли коренных питерцев посещают Петропавловскую крепость, Кунсткамеру или Эрмитаж?

К моему изумлению, никакой барной стойки я не обнаружил: вместо неё, вдоль стены, расположенной напротив единственного входа (служившего также и выходом), были поставлены в ряд обыкновенные столы, накрытые белой скатертью, на которых покоились блестящие подносы из нержавеющей стали, уставленные с графинами сока и стаканами из тонкого стекла. Сверху каждый поднос был аккуратно прикрыт белоснежными льняными салфетками. Зайдя за импровизированную стойку, я обратил внимание на обыкновенную шторку, за которой находилось ещё одно небольшое подсобное помещение. Там располагался огромных размеров двухдверный холодильник, в котором на полках лежало несколько бутылок сухого вина. На дне холодильного шкафа покоились деревянные ящики. Из них весело поблескивали фольгой горлышки бутылок от шампанского. В стороне, прямо на полу я также обратил внимание на несколько ящиков со «Столичной» и коньяком «Белый аист». Это уже вселяло оптимизм.

Вскоре меня представили шефу, который коротко побеседовав со мной, одобрил мою кандидатуру.

– Не бойтесь, всё будет хорошо: вот увидите – приободрил нас шеф на прощание. – Барная стойка уже заказана. Необходимое оборудование тоже доставят вам в ближайшие день-два. Полки уже готовы, завтра привезут. А пока займитесь товаром и уборкой подсобного помещения. Сроки поджимают, ребята. Ждать некогда: скоро ручеёк польётся и превратится в большую реку…

Боже! как он, оказывается, был прав!

Нескончаемые группы туристов, пройдя в сопровождении гидов по невыносимой 45-градусной жаре, неожиданно попадали к нам, словно в настоящий рай, оазис жизни среди раскалённых памятников древней старины. Они с жадностью набрасывались на холодные соки и прохладительные напитки, совершенно не подозревая, что последние лишь на короткое время утоляют жажду, через некоторое время вновь заставляя испить вожделенного напитка.

Почти все сотрудники ресторана имели высшее образование.

Как и в любом коллективе, не обходилось и без «паршивых овец» или откровенных жлобов, но, должен признаться, что и они обладали исключительными качествами, позволяющим им из любой ситуации «выходить сухими из воды». А это свидетельствовало о многом. И прежде всего, о поразительной изворотливости ума и удивительной интуиции.

Именно от таких вот людишек, пытались меня предостеречь мои первые наставники, когда я только-только начинал делать робкие шаги, осваивая эту довольно специфическую профессию. И я по сей день, благодарен старшим товарищам.

Амон являлся уникальной личностью во всех отношениях. Одного его цепкого взгляда бывало, порой, достаточно, чтобы точно и безошибочно определить характер человека. Ироничность была неотъемлемой чертой его характера. От него исходила уверенность, чувствовалось, что он знает себе цену. Недостатком, пожалуй, было то, что он неохотно признавал свои ошибки, что, впрочем, свойственно почти любому человеку, и он не всегда мог принять иную (отличную от его) точку зрения по тем или иным вопросам.

Ему претило всякое тщеславие, но больше всего он не терпел в людях дилетантства и некомпетентности. Тут уж у него, что называется, появлялся охотничий азарт: глаза слегка сощуривались, уголки губ постепенно опускались в презрительной усмешке и только внешне невозмутимое спокойствие, позволяющее ничего не подозревающей жертве докончить свою фразу, красноречиво свидетельствовало о том, что он как тигр перед прыжком, весь напрягшись, находится в состоянии крайнего напряжения с тем, чтобы в следующую минуту наброситься и разорвать своего оппонента в клочья. Подобные моменты доставляли мне исключительное эстетическое удовольствие, а потому я бросал любую работу, с интересом предвкушая захватывающий поединок, результат которого был заранее ясен и предопределен.

Однако он никогда не кичился своими познаниями.

Достаточно трезво смотрел на жизнь и слишком рано понял, что интеллектуальный багаж – это совершенно не та вещь, которая может быть по достоинству оценена и оплачена в стране, где его угораздило родиться. Он не желал быть нищим ученым, довольствуясь исключительно духовной пищей. Аромат, исходящий от жареного шашлычка из молодого ягненка, да под хорошее сухое мозельское вино привлекал его гораздо больше. Он прекрасно усвоил, что жизнь даётся ему один только раз, а потому хотел жить полноценной жизнью, дышать полной грудью и распоряжаться своей собственной судьбой по своему усмотрению. Так, как жили его предки. А потому, проанализировав существующее положение дел и тщательно взвесив все «за» и «против», он бросил вызов этой системе, приняв правила игры. И… встал за стойку бара.

Нет, историю, философию и языкознание он не забросил. Просто, все это превратилось всего лишь хобби и приятное времяпровождение.

Итак, на некоторое время я стал помощником бармена. Забегая несколько вперёд, скажу лишь, что ученичество моё продлится ровно две недели, после чего мой статус уравняется с моими наставниками, и я останусь единоличным хозяином данного заведения.

Принимая во внимание рекомендации нашего непосредственного шефа, мои старшие товарищи безошибочно определяли – когда и кому можно предложить сухое вино или шампанское, а кому и покрепче, не опасаясь за последствия. Что и говорить: «школа шефа» была не чета сегодняшним дилетантам, умеющим подсчитывать только прибыли и «снимать бабки». Тут сказывалось глубокое знание психологии и безошибочная интуиция.

Иногда, ради прикола, мои наставники меня экзаменовали.

– Вот, видишь: эти двое сейчас обязательно сунут нос сюда. Можешь ли ты угадать – что они сейчас закажут? – испытывал меня Амон.

– По бокалу вина или шампанского – пытался угадать я, судя по тому, что это была молодая парочка.

– Нет, – уверенно опровергал мои предположения товарищ, – в лучшем случае они возьмут по чашечке кофе.

Парочка робко переступала порог нашего бара и, постепенно освоившись, парень осторожно осведомлялся:

– А можно пару чашечек кофе?

– Можно – удовлетворенно ответствовал довольный Амон, коротко бросив торжествующий взгляд в мою сторону.

Естественно, я был ошеломлен результатом. И таких «уроков» было множество.

– Послушай, Амон, – не выдержал я однажды, – а как определить – кто перед тобой стоит: обехеэссешник или нормальный человек? Ведь на лбу у него не написано?

– Эт-точно. – подражая Сухову, ответил друг, – и, тем не менее, есть один существенный признак.

– Какой? – раскрыв рот от удивления, с надеждой взгляну я на него.

– Сердце – коротко бросит мне Амон.

– Не понял? – сознаюсь я откровенно.

– Сердце! – повторит мой учитель и пояснит: – у тебя обязательно защемит что-то здесь (ткнув меня в грудь), если это окажется мент или обехеэссешник. Обязательно что-то кольнет внутри, вроде иглы. Понимаешь?

Тогда, конечно же, я ничего не пойму. Однако подтверждение получу вскоре, когда оставшись совершенно один, вынужден буду признать правоту моего наставника. Кольнет!

Порою экзамены затрагивали несколько иные аспекты.

– Ты себя считаешь образцовым торговым работником? – озадачивал меня вдруг Амон.

– Ну-у, не знаю, – робко тушевался я, – наверное, стараюсь быть таким.

– Хорошо, а давай предположим, что сюда зашёл твой отец: сможешь ли ты взять деньги с родного отца?

– Что ты? – искренне возмущался я, – за кого ты меня принимаешь?

– За кого угодно, – спокойно отвечал Амон, усмехаясь, – но только не за торгового работника.

Я так и не понял для себя: что скрывалось за этими словами – осуждение или восхищение…

Вскоре к нам заедет шеф и объявит:

– Так, ребята: поток туристов в гостинице возрос, а потому срочно необходима помощь: с завтрашнего дня, ты Амон переходишь в центральный буфет, а ты Саша – в валютный бар.

– А кто же останется здесь?! – чуть ли не хором спросим мы.

– Голиб. – решительно огласит свой вердикт шеф и, весело подмигнув мне, заключит: – Ничего, справишься.

Я был в откровенном замешательстве.

– Как же я справлюсь, – растерянно обратился я к Саше, когда Амон вышел проводить директора до машины, – я ведь совсем не знаю – как делать отчет?

– Ничего, – подбодрит меня товарищ, – если что, я помогу тебе снять остатки.

– Какие еще остатки?

– Потом объясню.

Через час зазвонил телефон, после чего Саша заторопился в главный корпус гостиницы.

Мы с Амоном остались одни.

Я заволновался. Мне было страшно.

– Не переживай, – заверит меня Амон и, наклонившись к самому уху, прошепчет – я помогу тебе снять остатки…

Пройдет меньше двух недель, когда наконец-то до меня дойдёт это загадочное «снять остатки». К тому времени, наш проницательный директор зазовет моих старших товарищей к себе в кабинет и строго-настрого накажет, не пытаться оказывать мне помощь.

– Пусть сам во всё вникает – коротко бросит он, – иначе, не добьётся самостоятельности.

К концу недели я с волнением стану подсчитывать наличность товара и сверять её результаты с цифрами в отчёте. И… боже мой! У меня не сходилось порядка триста рублей. То есть, получалось, что они «лишние». А это по тем временам, как-никак, составляло почти четыре моих месячных зарплаты.

«Здесь явно скрывается какая-то ошибка» – думал я про себя, вновь и вновь пересчитывая и перепроверяя. Всюду выходила эта сумма.

Тут на моё счастье появится Амон, которому я с волнением всё выложу.

– Что мне делать? – взгляну я на него с надеждой.

– Суй в чулок, дурак! – коротко ответит товарищ и, улыбнувшись, добавит: – теперь ты понял, что такое советская торговля?

Для меня это и в самом деле было одним из значительных открытий. Позже, по ходу жизни, будут возникать иные, новые нюансы и «открытия», но это было одним из первых, а потому и самым впечатляющим.