Czytaj książkę: «Тропик Козерога»
Клубились тучи, ветер выл, и мир дышал распадом
В те дни, когда мы вышли в путь с неомраченным взглядом.
Наука славила свой нуль, искусством правил бред;
Лишь мы смеялись, как могли, по молодости лет.
Уродливый пороков бал нас окружал тогда —
Распутство без веселья и трусость без стыда.
Гилберт Кийт Честертон
О том, что где-то есть окраина —
Туда, за тропик Козерога! —
Где капитана с ликом Каина,
Легла ужасная дорога.
Николай Гумилёв
Пролог
Центральная улица была полна народа, спешившего поскорее уйти из города. Унылая процессия потерявших надежду людей, тащивших на себе бесчисленные чемоданы и узлы с вещами, шла в сторону порта, где последние корабли были готовы покинуть бывшую цитадель контрреволюции. День, как назло, стоял чудесный, и весёлое весеннее солнце светило с безоблачного неба, словно сама природа издевалась над людьми, отказываясь завершать трагическую картину последних дней.
С краю людского потока шёл человек в чёрном плаще, пригнув своё лицо, словно боялся быть узнанным кем-то из толпы. В отличие от остальных, он не нёс с собой никаких вещей и, хотя шёл в одну сторону с беженцами, из города он уходить не собирался, по крайней мере, в ближайшее время. Он нырнул в узкий переулок, где наткнулся на нескольких ополченцев, детей, одетых не по росту, в старые солдатские шинели. Они были из частей, которые Совет, похоже, всерьёз рассчитывал выставить на защиту города. Те проводили его настороженными взглядами, взявшись за ремни винтовок, висевших у них за плечами.
Но человеку в плаще было не до них, у него в этом городе была своя цель, а всё остальное он почитал за декорации. Он дошёл до ничем не примечательного трёхэтажного дома с обшарпанными стенами и вошёл внутрь. Поднимаясь по лестнице, выхватил пистолет и, держа его в согнутой руке, осторожно прошёл по коридору на втором этаже. Прижался спиной к стене возле одной из дверей и громко прокричал:
– Мессеир, ещё не поздно, откликнись!
В ответ была лишь тишина. Незнакомец подождал минуту, после чего повернул ручку – дверь была открыта. Он медленно вошёл в квартиру, держа пистолет наготове, но в квартире было пусто. Не было ни пыли, ни беспорядка, всё лежало на своих местах, и только занавеска развевалась, поднимаемая ветром из открытого окна. На кухонном столе лежала записка, написанная аккуратным почерком на обрывке бумаги. Неизвестный подошёл к столу и медленно взял листок, принявшись медленно читать написанное. Лицо его во время чтения быстро мрачнело, а написано в записке было следующее:
«В тот момент, когда кто-либо будет читать эти строки, меня, если всё получится, уже не будет на этом свете. Я и без того тянул с этим, поддавшись, как и многие другие, иллюзиям относительно того, что ещё не всё потеряно и что нашу страну ещё можно вернуть. Впрочем, изначально это было вполне возможно, но теперь всё кончено, и сопротивление потеряло всякий смысл. Рано или поздно это должно было произойти, и глупцы те, кто считал иначе.
Я должен признать, что наши враги постепенно научились на своих ошибках. У этих тварей наконец-то появилось подобие организованной армии, так что теперь поздно что-либо предпринять – наш момент был упущен. Наше сопротивление превратилось в агонию, и моё участие в дальнейших событиях уже ничего не изменит. Того, что я видел, хватит с лихвой. Видел, как рухнул фронт на юге, как отступление превратилось в бегство. Через синие мосты перешла едва ли треть от имевшихся у нас на левом берегу реки войск, и повстанцы будут в городе со дня на день, положив конец этому фарсу, что теперь называют Сараткойской эпопеей. Мы проиграли и должны с гордостью принять поражение, как и подобает мужчинам.
Что бы впоследствии не говорили, но я сражался до конца, как и был должен, покинув армию лишь в самый последний момент, когда поражение стало свершившимся фактом. Я ухожу из этого мира без сожаления, ибо едва ли здесь осталось то, о чём я могу сожалеть, и что мне будет трудно оставить. Я надеюсь, что мой поступок не будет воспринят как проявление трусости или малодушия, благо ранее мною не раз было доказано отсутствие у меня хотя бы этих пороков.
Так что теперь мне осталось только сказать: «Прощайте, я сделал всё, что был должен сделать, и куда больше, чем мог сделать человек».
Верный своему долгу и отчизне Мессеир Крейтон».
Человек в плаще отложил записку и положил пистолет рядом с ней, опершись о край стола руками, он посмотрел куда-то вдаль. Его лицо уже перекашивала злоба, чтобы успокоиться, он три раза глубоко вздохнул и, опустив взгляд, произнёс одними губами: «Поздно».
Вдруг он разразился страшным кашлем, согнулся в три погибели, едва не падая на пол, перенеся свой вес на одну руку, которой он опёрся о край стола, вторую он держал около рта. Выпрямившись, он увидел своё отражение в трюмо, стоявшем в дальнем углу комнаты, перевёл взгляд на руку, испачканную в липкой кровяной жижице, и, вновь посмотрев в зеркало, улыбнулся сам себе измождённой озлобленной улыбкой, одной рукой взяв пистолет. Времени у него оставалось мало, но этого должно было хватить, чтобы исправить самую страшную ошибку в его жизни.
Часть первая. Странник
Камень, который отвергли строители, соделался главою угла.
Псалом 117:22
Глава 1. Встреча на ночных улицах
Он быстрым шагом шёл в полумраке по маленькой улочке, недалеко от городского центра, вдыхая холодный ночной воздух. Идя через весь город, он не отважился появляться на центральных улицах, опасаясь милицейских патрулей. Он не был ни вором, ни убийцей и едва ли где за ним числилось мелкое хулиганство, обычный юноша, ученик старших классов Василий Кистенёв, чьё единственное преступление было в том, что он вышел на улицу после одиннадцати часов.
Постепенно, по мере того как хмельной туман рассеивался в голове, юношу всё настойчивее и настойчивее преследовала простая мысль: какого чёрта он пошёл пешком. Теперь уже Василий понимал, что заплатить какую-то сотню таксисту было бы куда лучше, чем пробираться по улицам, шарахаясь от каждой тени, при этом немало рискуя попасть в руки к полиции, и это сейчас, когда он находится не в самом трезвом состоянии. Последствия этого он не хотел себе даже представлять.
Он уже подходил к своему дому и нырнул в проход между двумя высокими красными девятиэтажными зданиями, оказавшись во дворе. По краям заасфальтированной дороги, проходившей вдоль дома, как всегда было полно припаркованных машин. По другую сторону от здания располагался пустой двор, с несколькими недавно поставленными детскими каруселями, смотревшимися как-то угрюмо в ночном полумраке. А дальше темнели кусты и густые заросли высокой травы, обозначая ближний край оврага.
И когда до двери подъезда оставалось каких-то полсотни шагов, он услышал из-за спины резкий окрик, тот самый, который так боится услышать каждый, идя по ночному городу:
– Эй пацан, слышь, притормози-ка.
Василий остановился, медленно повернул голову. Тело тут же сковал страх, сердце начинало стучать всё быстрее, а туман в голове развеялся моментально. Со стороны двора к нему быстро приближалась группа из четверых парней не самой интеллигентной внешности, троим было лет по семнадцать, четвёртому возможно чуть побольше, он-то похоже и был их вожаком. Они один за другим лихо перемахнули через ограду детской площадки и веером разошлись по заасфальтированной дорожке, словно хотели окружить свою жертву.
– За шмот поясни, – произнёс главный, надменно-ироничным голосом и среди его товарищей пронёсся смешок.
Вместо того, чтобы ответить, Вася быстро прикрыл правой рукой патч на рукаве, хотя прекрасно понимал, что они просто издеваются над ним, якобы найдя повод. Он пустым взглядом посмотрел на главаря противников, словно ни черта не понимал, кто перед ним и чего они добиваются. Затем он осуществил единственный из приемлемых, как ему казалось, вариантов поведения в подобной ситуации: он бросился наутёк.
Кистенёва нельзя было назвать хорошим бегуном, но при желании и хорошей мотивации он мог показывать весьма неплохие результаты, и это был как раз тот случай. Дверь его подъезда быстро осталась позади, а вскоре и весь дом, однако Василий не обратил на это внимания, впереди он уже видел мощное жилое здание, стоящее углом, и тёмный силуэт трансформаторной будки, около которой дорожка сворачивала в сторону оврага и проходила чуть в стороне под аркой.
Он не знал, догоняет ли его погоня или наоборот отстаёт, оборачиваться было слишком рискованно, но по какому-то почти физическому чувству на спине точно понимал, что так просто его не оставили. Дыхание уже начинало сбиваться, в правом боку появилась сильная режущая боль, он чувствовал, что слишком резко начал и долго в таком темпе бежать не сможет.
Внезапно юноша увидел перед собой идущего навстречу мужчину в чёрном плаще. Кистенёв резко сдвинулся в сторону, едва не столкнувшись с ним, но скорости не замедлил. Лишь, когда он добежал до того места, где дорожка сворачивала вправо, то, развернувшись, при этом чуть не врезавшись в ограду и не перелетев туда, где по идее должна была находиться клумба, вдруг заметил краем глаза, что погоня отстала.
Действуя машинально, он спрятался за трансформаторной будкой, прямоугольным строением с обшарпанными кирпичными стенами, ржавыми дверцами с надписью «Не влезай – убьёт», оставшимся в этом районе ещё от старой советской застройки.
Василий встал с краю и аккуратно взглянул из-за угла. Сердце всё также бешено колотилось, горло сжимало, будто стальным обручем, и холодный ночной воздух наждаком проходил по нему изнутри, а в правом боку нестерпимой резкой болью отдавала печень, а ведь он пробежал всего пару сотен метров, зато как пробежал. Благо его преследователи неожиданно остановились на полпути и по неизвестным причинам переключились на новую жертву – того самого мужчину в чёрном плаще, которого Кистенёв чуть не сбил, убегая от них. Неизвестно, что так привлекло ночных хозяев двора в этом человеке, но они явно были разозлены, и для незнакомца дело принимало крайне скверный оборот. Но тот, несмотря ни на что, был абсолютно спокоен и невозмутим.
Василий, по правде говоря, был одновременно и неописуемо рад своему совершенно неожиданному спасению от столь же внезапно возникшей опасности, но с другой стороны ему было откровенно жаль того несчастного, который, судя по всему, должен был сейчас очень неплохо отхватить. «Господи, что же ты творишь, идиот, – думал Василий, продолжая смотреть из-за угла, – хоть не напрашивался бы, кретин…»
Далее всё произошло стремительно, парень, заходивший за спину человеку в плаще, вдруг согнулся, издав жуткий возглас и схватившись обеими руками за живот. В следующее мгновение двое парней, стоявших по бокам, упали, ещё один бросился бежать и, перепрыгивая через ограду, споткнулся и рухнул лицом вниз. Их главарь, похоже, пытался ударить незнакомца, но тот как-то хитро извернулся, ушёл в бок и в следующую секунду отлетел в сторону прямо на ступеньке крыльца подъезда. Вскрикнув от боли, он тем не менее встал и бросился на того, кто, казалось, был у них в руках всего минуту назад. Но, спустя мгновение, главарь дворовой шайки рухнул на землю у ног человека в плаще, издавая жалкие, не то стоны, не то подвывания.
Василий не заметил как, сделав всего шаг, вышел из-за своего укрытия. Мимо, согнувшись, петляя из стороны в сторону, что-то бормоча под нос, ковылял тот парень, что принял удар первым. Его кепка слетела, обнажив голову с коротко остриженными волосами, он всё ещё держался обеими руками за живот, а за ним по асфальту тянулся тёмный след, лишь на площадке под фонарём показывая свой истинный красный цвет.
Василий, ничего не понимая, продолжал смотреть на теперь одинокий силуэт человека в плаще, и на миг показалось, будто он видит хитрую улыбку на лице незнакомца. Тот в свою очередь заметил беглеца, и, сделав шаг ему навстречу, произнёс слова, от которых по спине Кистенёва забегали мурашки:
– Я извиняюсь, но…
Дальше Василий уже ничего не слышал, ноги уже несли его в сторону, мимо трансформатора к оврагу, а в голове только повторялись одни слова: «Нечестно. Нет. Так не бывает. Нет. Нечестно!»
Курцевский овраг пользовался в городе дурной славой, то ли там кто-то пропал, то ли наоборот был кто-то, кого быть не должно, но он был частым предметом разного рода городских легенд, что иногда вспоминают в компании ради красного словца, дабы было о чём поговорить. В истории эти, разумеется, никто не верил, но от оврага всё же старались держаться подальше. Однако сейчас это не беспокоило нашего героя, он знал лишь одно: там можно спрятаться. Человек в плаще, не теряя времени, бросился параллельно с ним в сторону оврага.
Василий быстро миновал заросли кустов и травы, не разбирая дороги перед собой, понесся вниз по склону. Случайно выбежал на какую-то тропинку и машинально двинулся по ней, не понимая, что она направлена как раз в сторону, где идёт дорога его преследователя. Он с ужасом заметил, как наверху, среди тонких стволов деревьев, в лунном свете мелькнула зловещая тень.
И то ли его нога поскользнулась в грязи, то ли он врезался в один из растущих на склоне стволов, но так или иначе он почувствовал сначала удар в бок, а потом кубарем покатился вниз. К счастью, катиться пришлось недолго, и Кистенёв отделался лишь ушибами, ссадинами и вымазанной в грязи одеждой. Последнее, как ни странно, расстроило его больше всего из произошедшего.
Василий обнаружил себя лежащим близ зловонного замусоренного ручья, протекавшего по дну оврага. Юноша попытался подняться, но тут же понял: поздно. Чуть в стороне мелькнул тёмный силуэт, и человек в плаще, зацепившись одной рукой за тонкий, косо стоящий ствол, как за перекладину, лихо приземлился на дно оврага, встав перед испуганным беглецом в полный рост как раз в том месте, где землю освещал шедший сверху лунный свет. Незнакомец медленно сделал шаг вперёд, случайно наступив на валявшуюся на земле пластиковую бутылку, и та сжалась, издав характерный звук, прозвучавший особенно неприятно в наступившей ненадолго тишине.
Только тут Вася понял, что никакой это не мужчина, а обыкновенный подросток, ровесник ему самому, в лучшем случае на год- другой старше. Это обстоятельство в какой-то степени одновременно пугало, и, с другой стороны, вселяло уверенность, заставляло смотреть на незнакомца как на равного противника, несмотря на то, что произошло несколькими минутами ранее.
И это воодушевление всё-таки взяло верх. Рука юноши уже потянулась к карману, где должен был лежать свинцовый кастет, а в голове тут же начал прокручиваться сценарий, где он, Кистенёв, быстро вскакивает и одним ударом в челюсть вырубает противника, благо на этот раз он всего один. Но тут возникла проблема: кастета на месте не оказалось.
Парень в плаще, тем временем, стоял всё на том же месте и, сделав успокаивающий жест рукой, произнёс по-русски, но с каким-то странным едва заметным акцентом: «Сударь, успокойтесь, я не желаю причинять вам зла.»
Но Кистенёв плевать хотел на всех его сударей, и что он там желает, в голове крутилось только одно: «Где кастет? Где, чёрт возьми, кастет?». Он отчаянно просматривал землю вокруг, он должен был быть где-то здесь, скорее всего, выпал при падении по склону.
И, наконец, он увидел спасительный блеск белого металла посреди грязи, в паре метров от противника. Мысленно поблагодарив самого себя за то, что взял именно свинцовый, белый кастет, Василий, резко сорвавшись с места и быстро подняв своё оружие из грязи, тут же отскочил в сторону, надевая его на руку.
«Ну всё, сучара, теперь играем по моим правилам,» – произнёс он, дёргая рукой, имитируя короткий удар, голосом, конечно, не столь жёстким как хотелось бы, но это было не главное.
Человек в плаще, несмотря ни на что, являл собой просто образец невозмутимости, на лице его отобразилось разве что какое-то странное разочарование и раздражение.
– Друг мой, – сказал он спокойным голосом, которым дают обычно дружеский совет, – никогда не стоит доставать оружие, даже столь безобидное как это, в противном случае это может быть чревато…
– Закрой пасть, иначе щас всеку, – спокойствие противника окончательно вывело Кистенёва из себя, и он почувствовал, как сам вдруг временно превратился в представителя того рода людей, от которых только убегал по двору, но едва ли это казалось ему минусом в сложившейся ситуации.
– Ещё раз повторяю…
– Ну, всё!
И в этот раз он ударил, ударил правда не в полную силу, рассчитывая нанести что-то вроде предупреждающего удара, но в то же время рука двигалась достаточно быстро, чтобы оставить противнику маленький шанс увернуться.
Всё прошло совершенно не так как планировалось. Рука ушла в пустоту, а ноги в тот же момент подкосил слабый, но чёткий удар и Василий поймал себя на том, что повис в воздухе совершенно без точек опоры. Однако, едва только он это осознал, как рухнул лицом в ручей недалеко от того места, где недавно лежал. Самое страшное при этом, что правая рука продолжала идти впереди туловища, и он всё же нанёс удар кастетом, очень хороший удар, в который был вложен почти весь его вес, но вот удар этот пришёлся по лежащему в воде камню. Мягкий металл сжался, больно прищемив пальцы. Василий перевернулся на спину, схватившись за руку.
Человек в плаще недвижимо возвышался над ним чёрным силуэтом. Вдруг он выхватил что-то обеими руками из-под плаща, и в лунном свете блеснули два длинных ножа, хотя скорее их следовало назвать маленькими мечами, сантиметров по пятьдесят длиной.
Кистенёв понял, что его разум отказывается выдвигать какие-либо идеи по поводу происходящего, слишком уж резко переменилось положение вещей, слишком уж бредово это всё было, да и, судя по всему, сейчас существованию разума придёт конец.
Два лезвия вошли в дно ручья по бокам от Васиной шеи, так что клинки образовали над ней букву «Х», лишая лежащего под ним человека возможности подняться. И хотя были на лицо театральность и бутафорство подобного метода обездвижить противника, вставать Кистенёв уже не собирался.
«А теперь, друг мой, – подчёркнуто флегматично произнёс парень в плаще, властно и одновременно презрительно смотря на разлёгшегося у его ног Василия, – думаю, теперь мы можем поговорить как взрослые, цивилизованные люди. Видите ли, всё, что мне от Вас нужно, это немного общей информации о том мире, в котором мы сейчас с вами находимся, и прежде всего, ответ на один вопрос: что же всё-таки обозначает Ваша одежда!»
Глава 2. Что-то страшное грядёт
На следующее утро Василий проснулся достаточно рано. Обычно после шести учебных дней, в которые он был вынужден не свет не заря насильно выдёргивать себя из кровати и полусонным идти в школу, воскресенье было единственным днём недели, когда он мог, наконец, выспаться. И он этой возможностью пользовался вдоволь.
Но сейчас всё было иначе. К похмелью, хоть и слабому, но вызывающему вполне определённые неприятные чувства, добавилась боль по всему телу, как напоминание о произошедшем вчера вечером во дворе. Особенно досаждали ссадины на локтях и коленях, и сильный ушиб на спине, возле правой лопатки, так что даже лежать можно было, повернувшись на левый бок.
Он встал не сразу и как обычно около получаса провалялся в кровати. Когда он всё-таки вышел на кухню, отец его уже собирался уходить, и, сидя за столом, прямо в деловой рубашке, допивал чашку чая, при этом, как обычно, не вынимая ложки. Василия, конечно, обрадовало, что отец уходит, и теперь не придётся выслушивать его нравоучения сколь-нибудь продолжительное время, хотя и понимал, что избавиться от них совсем не удастся: ему никогда не удавалось от них избавиться, ни в одно из воскресений за последние несколько месяцев.
– Доброе утро, – произнёс отец с назидательной издёвкой в голосе.
– Доброе утро.
Василий пододвинул стул и присел за стол сбоку, чтобы не смотреть на отца. Тот тоже не смотрел на сына и, лишь допив чай, безразлично произнёс:
– И где тебя угораздило так вчера извозиться?
– Говорю же, упал.
– Упал? Куда, в Курцевский овраг?
– И как ты догадался.
Отец недовольно посмотрел на Василия, встал из-за стола, громко прошептав: «Когда же ты повзрослеешь». Он обмыл чашку в раковине и, быстро надев висевший на спинке стула пиджак, бросил на ходу:
– Мясо с картошкой в сковородке, сам разогреешь. Да, и уточни насчёт дня открытых дверей… хотя конечно можешь и здесь всю жизнь оставаться, тебе, я так вижу, наплевать.
Василий остался сидеть на кухне. Приглушённо хлопнула входная дверь, оповещая о том, что он остался один в квартире.
Последние слова про «день открытых дверей», по какой-то неведомой ему самому причине окончательно нагнали на него странную грусть. Василию было знакомо это чувство, оно преследовало его постоянно, отступая только тогда, когда он напивался с друзьями и забывал обо всём. Словно впереди был туман, и за этим туманом не было ничего, кроме могильного креста в конце пути, но путь этот нужно было пройти, зачем – неясно, но выбора не было. И всё сильнее его мучил в последнее время вопрос: «Зачем?» Он задавал его себе каждый раз, когда просыпался утром в школу, где все уроки сидел в интернете, или просто убивал время при помощи телефона, дожидаясь звонка, чтобы потом прийти домой и делать то же самое дома. А теперь ещё он вспомнил, что и этому скоро придёт конец.
В этом свете мысли о вчерашней встрече приобрели какой-то странный оттенок, хотя сам юноша не придавал случившемуся большого значения, пребывая в странной уверенности, будто он больше никогда не встретится с этим человеком. Попытки найти объяснение способностям таинственного человека в чёрном плаще ни к чему не привели. На миг Василию показалась привлекательной теория о том, что это был так называемый ролевик, один из тех, что бегают по лесам, разыгрывая средневековые сражения, но потом отмёл эту версию, как не имеющую доказательств, ибо клинки у незнакомца никак не походили на бутафорские. Варианты о спецназовце и бойце спецслужб явно не выдерживали никакой критики, так как хоть тот человек и был постарше, чем показалось сначала, вряд ли он подходил по возрасту, да и опять же эти клинки.
А потому, решив, что единственное подходящее название для этого странного типа будет разве что странный тип, Кистенёв просто выкинул этот случай из головы, проводив его глубокомысленной усмешкой.
Василий включил на всю квартиру музыку, зашёл в интернет, как обычно проводя свои дни беззаботно и бессмысленно, ненадолго взял книгу, которую ему дал Семелесов, но, прочитав несколько страниц, отложил в сторону, хотя роман был на самом деле неплохой. По телевизору тоже не было ничего интересного, разве что сообщение региональных новостей о нападении на полицейских в его районе прошлой ночью удивило Кистенёва. Где-то в четвёртом часу написали друзья и выдернули его на улицу. Зайдя поесть в одно из дешёвых кафе на центральной улице, они долго слонялись по городу, в основном вспоминая подробности вчерашней «вписки».
Домой он возвращался уже под вечер. Сидя в автобусе у окна, понуро склонив голову, он смотрел на клонящееся к закату солнце, то и дело закрываемое росшими вдоль дороги деревьями. Когда он вошёл в квартиру, то не прошло и пяти минут, прежде чем он поссорился с отцом. Причина была столь пустяковая, что стыдно рассказывать, хотя сам Василий сомневался, что она была, да и по большому счёту ему было без разницы.
Василий тихо выскользнул из квартиры и быстро поднялся по лестнице на последний этаж, где находился выход на крышу. Тяжёлая металлическая дверь с внушительным массивным замком никогда не запиралась, да и будь иначе, всё равно ключи от неё имелись у всех жильцов, их с отцом ключ всегда находился при юноше.
Когда Кистенёв поднялся на крышу, начинало темнеть. Внизу на улице уже загорались цепочки фонарей, а по другую сторону от дома Курцевский овраг проваливался во мрак. Василий подошёл к краю, достал пачку сигарет и закурил. Он всегда приходил сюда, когда на душе становилось особенно паршиво. Открывающийся здесь вид города и ощущение простора, которое давало высота, если не успокаивали, то хотя бы отвлекали от дурных мыслей.
Вечерняя прохлада проникала насквозь, и в воздухе был заметен пар от дыхания. Ветер заставлял вздрагивать при каждом своём порыве. Вдруг знакомый голос со спины окликнул юношу:
– А отсюда и вправду открывается неплохой вид.
Василий резко обернулся. Перед ним стоял тот самый человек, встреченный вчера на улице. Он был одет во всё тот же чёрный плащ, но на этот раз Кистенёв смог разглядеть его внимательно. Под плащом на незнакомце был тёмный свитер и брюки, заправленные в сапоги, наподобие солдатских. Василий обомлел, сигарета выпала из рук и свалилась за край, медленно полетев вниз на землю. Незнакомец, тем временем с флегматичным выражением лица подошёл к ограждению и присел на него, заложив ногу за ногу так, что выстроил ими некое подобие четвёрки. Не меняя выражения лица, он взглянул вниз, чуть откинувшись назад, так что у Василия, глядя на это, перехватило дух. Тут незнакомец посмотрел на него, его лицо вдруг приняло серьёзное выражение.
– Кто вы такой? – сбивчивым голосом проговорил Кистенёв.
– Вы уже задавали этот вопрос. К сожалению, пока я не могу подробно ответить на него.
– Пока? – Василий медленно опустился на край ограждения, с внутренней стороны, продолжая вздрагивать при каждом порыве ветра.
– Здесь всё зависит от вас, друг мой. А пока считайте меня всего лишь одиноким странником, или… хотя нет, думаю, сейчас странник лучшее имя для меня, да, Странник.
Кистенёв тут же нахмурился, он никак не мог понять, кто такой этот человек. А его манера говорить? В любой другой ситуации Василий принял бы говорящего за придурка, но этот придурком не был, и его слова только придавали ему таинственности. А разве может что-то пугать больше?
– На кой чёрт я вам понадобился, я уже рассказал всё, о чём вы просили.
– Будем говорить так: вы мне интересны. Мой вопрос относительно положения дел в этом мире имел двоякую цель, ибо характеристика мира человеком характеризует не только мир, но и человека её дающего. Вы ведь его ненавидите…
– Кого?
– Как кого? Мир, особенно мне понравилась фраза про дешёвое изобилие.
Кистенёв и сам не понимал, почему вчера он произнёс фразу, которую постоянно повторял дурак Семелесов, но этому типу она, похоже, пришлась по душе.
– У вас всё-таки есть некий потенциал, и я намерен его использовать, если вы, конечно, согласитесь пойти со мной, – продолжал незнакомец.
– С чего мне идти с вами, о чём вы вообще говорите.
– Потому что я дам вам то, чего вы хотите больше всего, – произнёс незнакомец заговорщическим тоном, наклонившись чуть вперёд. – Весёлую жизнь, свободу.
– Свободу, я и так…
– О нет, – незнакомец довольно ухмыльнулся и, привстав немного, прошёлся перед Василием. О какой свободе вы говорите? Школа, дом, пьянки с друзьями, школа, дом, пьянки с друзьями, школа, дом… вы даже не можете сами решить, во сколько вставать поутру, когда ложиться спать, вы даже выйти в сортир не можете без разрешения, и ещё что-то говорите о свободе. О нет, друг мой, – тут он развернулся, посмотрел на Василия, разведя руки в стороны и хлопнув ими по бокам. Возможность раз в четыре года поставить галочку напротив имени одного из двух болтунов в дорогих пиджаках это не свобода, и уж тем более не власть. Что вы вообще знаете о мире, где вы были кроме своего дома, столицы и пары курортов в южных странах, что вы видели собственными глазами, и чему можете доверять из того, что рассказывают другие. Посмотрите на небо, что вы видите? Ничего, всё эти проклятые городские огни. Кстати, это достаточно символично в свете того, что я собираюсь сказать, но не буду останавливаться. Там вы видите не звёзды, разбросанные по космосу, не бесконечный простор, вы видите сферу, огромную небесную сферу, на которой рассыпано шесть тысяч мерцающих огней. Для вас они все лежат в одной плоскости, и вы не знаете, какая дальше, какая ближе и которая из них ярче. Так не задумывались ли вы о мире, смотря всё время из одной точки, что это была лишь иллюзия, оптический обман, и нужно было посмотреть под другим углом, чтобы понять, что всё это представляет собой на самом деле. Вот что я вам предлагаю, друг мой, посмотреть на звёздную сферу извне.
Василий пристально посмотрел на незнакомца, а потом произнёс, поднимаясь.
– Вот сейчас прямо разбежался.
И лишь пройдя мимо него, обернулся, спросив:
– Сколько тебе всё-таки лет?
– Вам это действительно интересно? – он вновь присел на край, его лицо погрустнело, и он опустил голову и сказал тяжело вздохнув. – Будем говорить так: я не столь молод, чтобы не видеть впереди смерти, и не настолько стар, чтобы видеть там только её.
Василий молча развернулся и уже направился к двери, но, как только он подошёл к ней, странник опять окликнул его. Он встал и медленно шёл навстречу:
– Я понимаю, сейчас вы не приняли мои слова всерьёз, – его голос вдруг сделался необычайно жёстким, и в нём даже появилась хрипотца. – Но прежде попробуйте ответить себе на вопрос: ради чего вы живёте и ради чего готовы умереть? Если что, завтра в три я буду обедать в кафе «За углом». Это недалеко отсюда, там вы меня и найдёте.
Василий быстро спустился по лестнице, вошёл в квартиру и проскочил в свою комнату, благо отец уже задремал, сидя на диване в гостиной. Перед тем как лечь спать поставил на телефоне будильник. В кровати в его мыслях вдруг стали отчётливо повторяться слова того типа: почему вы живёте и ради чего готовы пойти на смерть? Если бы он знал, что вскоре будет спрашивать себя о том, зачем повторил этот вопрос, а не выкинул просто из головы. Но нет же, ему вдруг самому стало интересно и непременно захотелось найти ответ.
