Czytaj książkę: «Великосветский прием. Учитель Гнус»

Heinrich Mann

Empfang Bei Der Welt. Professor Unrat, Oder Das Ende Eines Tyrannen

© Перевод. Н. Ман, наследники, 2024

© Перевод. С. Фридлянд, наследники, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Великосветский прием

I. Уик-энд для счастливцев

– Машину поставим здесь! – обратился отец к сыну. Французский ресторан именовался «А la grande vie»¹ и вдобавок «Château»² из-за башенки, выстроенной исключительно для красоты.

– Он слишком удачно расположен у дороги, – ответил сын отцу, – еще и двенадцати нет, а припарковаться негде.

– А вот это не твоя забота, – отвечал Артур, и не успел он договорить до конца, как его машина уже стояла в углу прямо под башенкой.

– Папа, ты нарочно сюда втиснулся, – заметил сын, – ведь на стоянке вовсе не так тесно.

– Ах ты мой умница, – радостно отозвался Артур. – Ты, конечно, сообразил, в чем тут дело.

– Да остаться мне без обеда, если я имею о том хоть малейшее представление, – не согласился молодой Андре.

Ответа он не получил. Они зашли с фасада и бросили взгляд сквозь большое окно. У самого окна сидели две дамы. Ближайший к входу стол был свободен, да и не только он один в том зале.

– Нас ждали, – пробормотал отец.

– Кто? – спросил сын, но ответа и тут не получил.

Они вошли и тотчас сели, не выбирая. С такой же скоростью возле них появился метрдотель, чтобы сообщить, что данный столик резервирован. Артур пожал ему руку.

– Так я и полагал, дорогой друг. Для самых лучших гостей. Это мы и есть.

Метрдотель пытался что-то возразить. Но уж до того представительно выглядел мужчина, который хлопнул его по плечу. И тон был столь же фамильярный, сколь и повелительный:

– Для начала бутылочку «Поммери»! А если ваши любители ключевой воды все же заявятся, так и быть, можете перенести наши приборы к тем двум дамам.

Человек во фраке повиновался. Он принял еще три заказа, прежде чем передать sommelier³ – или то был вовсе не sommelier, хотя и с красным носом, – заказ на шампанское. Отец и сын изучали между тем карту кушаний, поглядывая поверх нее на обеих дам. Последние со своей стороны в равной мере делили внимание между кушаньями и двумя господами, которые были откровенно заинтересованы в их соседстве.

Дочь вполголоса читала:

– Бифштекс, цыпленок, скучища. Как и люди за соседним столиком. Они пригрозили, что собираются навязать нам свое общество. Ты их знаешь?

– Представь себе, нет, – отвечала ее красивая мать.

– Артур, я тебя раскусил, – заявил сын отцу за соседним столом.

– Наконец-то, – не стал отпираться отец. – Ну, конечно, я узнал их машину. А ты разве не узнал?

– Ни машину, ни самих дам, – упорствовал сын, после чего добавил: – Да и ты их знаешь не больше, чем я. – От его взгляда не укрылось, как Артур пытался приветствовать взглядом более зрелую красавицу и как та отвернулась и посмотрела на дорогу, по которой сновали машины. – А если и знаешь, то знакомство это чисто деловое, и она в чем-то не согласна с тобой.

– Андре, не будь слишком проницательным, – одернул его отец. – Мы с Мелузиной знакомы уже много лет, но речь не о том. Давай поменяемся местами, чтобы мне видеть дочь. Кстати, ее зовут Стефани.

– Ее зовут Стефани, – повторил Андре, не спеша выполнить просьбу отца. Дамы оказались проворней, они сами поменяли стулья. Но, уже сидя на другом, дочь вдруг заспорила с матерью:

– Нет, Мелузина, свет не мог здесь бить тебе в глаза. Отсюда я вижу зеленую гору.

– И оперного импресарио, – добавила мать. – А вид на него мне не по душе.

– Уж лучше вид на двадцатилетнего. Ты не меняешься, Мелузина, – сказала дочь ласково и снисходительно.

– Молодое лицо и впрямь предпочтительней как визави, – согласилась мать. – Ты не находишь?

– Мне все равно, – небрежным тоном заверила ее Стефани. – Когда их знаешь, их возраст уже не играет особой роли.

– Да ты что! Знать мужчин! – воскликнула мать, но девушка стояла на своем.

– Они все одинаковые. Как, впрочем, и мы. – Она умолкла.

– Ты слишком далеко заходишь в своем человековедении. В восемнадцать-то лет!

Дочь лишь пожала плечами.

– Когда мне будет сорок пять, как тебе…

– Не кричи на весь зал! – раздался резкий ответ.

– Ах, ах, что я говорю? Тридцать пять! – Голос дочери звучал вполне невинно. – Прости меня, милая Мелузина. Это не предназначалось для ушей сына. Отцу пятьдесят, а выглядит он куда интересней. Я нравлюсь ему, а ты – молодому человеку.

– Кельнер! – вскричал Артур не то во второй, не то в третий раз.

И Мелузина одновременно потребовала:

– Кельнер!

Своими криками они для начала заставили метрдотеля наведаться в противоположную часть зала. Но, выяснив, что там его требуют еще настойчивей, он решил заняться гостями в передней части зала и начал, естественно, с мужчин. Артур заказал икру и все прочее. Андре тем временем получил возможность глазами приветствовать красавицу, которую теперь вполне мог видеть. На его приветствие Мелузина ответила. Обе стороны наслаждались соблазнительными взглядами, покуда метр, совершив свое дело, не перешел к дамам.

– Артур, как у тебя дела с малышкой? – спросил сын. – Она избавила тебя от необходимости пересаживаться. Кстати, она выше ростом, чем мать, которая кокетничает со мной. Неплохо бы узнать, кто они такие. А ты молчишь.

Информация была дана с небрежной легкостью:

– Мать – совладелица банкирского дома «Барбер и Нолус».

Но тут с непостижимой быстротой была подана икра на глыбе льда и своим появлением помешала дальнейшей информации.

– Дамы уже выбрали? – осведомился метр.

– Коктейли, – решила Мелузина.

– Мне не надо, – равнодушно сказала Стефани. – Что же взять?

Мать это знала.

– Салат, томатный сок, мороженое.

Дочь хотела найти хоть какую-то зацепку:

– А что едят за другими столиками? Им как будто нравится.

Представитель французского ресторана знал ответ:

– Le splendide appetit du prix fixe⁴.

Этого было достаточно. Молодая особа тотчас согласилась на твердую цену. Они снова остались одни.

– Слишком ты у меня неприхотлива, бедная Стефани, – сказала мать, хотя и с некоторым опозданием.

– Почему это я бедная? – ответила дочь. – Мне еще не надо заботиться о фигуре, как тебе. И банкирский дом вроде твоего я вести не стала бы или передоверила бы это дело господину Нолусу. Мы принадлежим к другому поколению.

– Кто это «мы»? – Мелузина слушала ее только краем уха. Она едва прикоснулась к салату с майонезом, взбитым сливкам и анчоусам, которые им подали. Ее аппетит дожидался возбуждения с помощью соблазнительной дегустации, которую совершали ее опытные глаза за соседним столиком. Решительны лишь двадцатилетние – таково было ее мнение, и она его не скрывала. Вслух она его, конечно, не высказала, но такие выразительные губы нетрудно понять даже некоему Андре, который сидит со спокойным видом. Он видит, что его пожелали, и в этом нет ничего необычного. Но у него есть другие заботы, а может, и вовсе никаких забот, ни этих, ни вообще каких бы то ни было.

– Ты, значит, положил глаз на младшую? – недоверчиво спросил он. – Артур, я вижу тебя насквозь. Ты нарочно подсунул мне пышнотелую красотку. Ты ищешь сближения с банкирским домом.

– Ошибаешься, сын мой.

– Нисколько, отец мой. Все говорит в пользу этого: кризис, в который угодило твое дело. Почему бы это положению не быть критическим именно сейчас? С банком дела, возможно, обстоят точно так же. Поэтому вы и могли бы сойтись. Любой другой банк, любое другое третье агентство, музыкальное или не музыкальное, точно так же подошли бы друг к другу.

Артур не стал спорить:

– Со мной всегда можно договориться. По природе я исполнен великодушия. Ты же – инертности, чтобы не сказать робости. Пойми, наконец, что нынешние времена требуют от человека большего, нежели просто талант. Свой талант ты сдаешь в аренду консервной фабрике и малюешь для нее плакаты. А можешь ли ты оплатить из твоих доходов этот завтрак? Нет. А через три года сможешь?

– Будем надеяться, что к тому времени люди перестанут завтракать, – выдохнул в ответ сын.

Артур тоже говорил, понизив голос, но тем не менее очень решительно:

– Положись на мою энергию. Ее ничто не укротит.

– Мы принадлежим к другому поколению. – И с этими словами Андре впервые перехватил взгляд юной Стефани. При такой расстановке стульев им пришлось бы оборачиваться, чтобы увидеть друг друга, между тем взгляды их встретились в зеркале между столиками. У двоих молодых людей с легкими, светлыми лицами был на редкость серьезный вид, они это заметили и отдались созерцанию. Молодая дама забыла покраснеть по этому поводу, да вдобавок она, конечно же, была нарумянена.

Она обернулась к матери. Мелузина курила вместо того, чтобы есть.

– Мама, а как получилось, что вы не знакомы?

– Я и импресарио? Крупный, крупнейший в нашем окружении. Зато мы самый крупный частный банк.

– Что ты так стараешься? Когда я печатаю, в комнате дирекции говорят очень громко. И мне прекрасно слышно, кто и как зашатался.

– Барбер и Нолус вне подозрений, – твердо сказала совладелица. Ее дочь тронуло, как Мелузина, защищаясь, надела маску деловой женщины. Она переменила тему.

– Я никого не называю по имени.

Она погладила руку матери.

– Он тебе неприятен. Значит, ты хорошо его знала. Тогда ты пела на сцене. Слава твоя жива до сих пор, и театрам тебя недостает.

Красивая женщина была умиротворена.

– Хорошо знала? Совсем не так, как ты думаешь, моя добродетельная девочка. До того, как я вышла за твоего отца, импресарио устраивал мне контракты. Для меня это были первые. Он об этом забыл. Я тоже.

– Или вы оба притворяетесь. – Стефани продолжала гладить руку матери. – Тогда вы были бедные, а сейчас называете себя богатыми.

Мелузина оперлась щекой о ладонь, но осторожно, чтобы ничего не смазать. На запястье сверкнул роскошный браслет. И в соответствии с принятой позой она начала высказывать свои мечтания:

– На сколько человек выглядит, столько ему и лет, да и денег столько же. Единственное, что нельзя подделать, – это голос, а вот голоса больше нет.

– Бедная Мелузина! Голос у тебя был божественный. – Из искреннего участия дочь сказала матери все, что о ней думает: – Спиртное, ночная жизнь, сплошь потребности и никакой дисциплины. Все вы таковы.

– Каждому свое, – отвечала бывшая певица. Она отнюдь не собиралась возражать, все еще мечтательно предалась она впечатлениям былых лет, которые были завершены, а потому не могли измениться. Их разве что сравнивают с итогом другой жизни, которая некогда была близка нашей собственной. Это Алиса, подруга юных лет и по сей день звезда оперы. Ее взлет совершился именно тогда, когда Мелузина начала сдавать и сошла со сцены.

От дочери Мелузина скрыла глубокое суеверное убеждение, будто потеря голоса не есть следствие неправильного образа жизни; скорее уж удачливая соперница похитила у нее голос; сила и долговечность ровесницы вскормлена Мелузиной, ее пропавшим дарованием. Но такие мысли принято держать про себя. В глубине случай остается непроясненным. Окружающим дают кое-что почувствовать, мол, каждому свое, и кто долгие годы наделен большим голосом, не обязательно имеет более твердую почву под ногами.

– Сохрани я голос, – продолжала Мелузина, – я бы никогда не изучила банковское дело, не имела бы, по всей вероятности, ни капитала, ни устойчивого положения в обществе, не говоря уже о том, что при односторонней тренировке развиваются широкие плечи и могучая шея.

– Как у знаменитой Алисы, – завершила догадливая дочь. – Ей уже поздно думать о любви.

Ах! Мелузине никак не хотелось, чтобы ее старая приятельница во всей своей непривлекательности именно сейчас вошла в зал. Ей пришлось убедиться, что очаровательный юноша куда более заинтересован сверканием браслета на руке, чем самой рукой и уж тем паче – самой женщиной. Как глупо было нацепить эту штуку именно сегодня! Статная матрона вздохнула и окуталась дымом.

Вот чем кончаются неуместные сравнения и неосторожные воспоминания! Ну и довольно. Она снова подобралась.

– А у тебя, дорогое дитя, голос был бы еще прекраснее моего. Но ты не желаешь развивать его.

– К чему?

– И это спрашиваешь меня ты? А сама слушаешь разговоры о том, что Барбер и Нолус зашатались. Допустим, это правда. Тогда твой голос очень бы нам понадобился.

– Вот тут-то я бы его и потеряла. У себя в конторе я печатаю под диктовку и перевожу письма не очень точно, я бы и на сцене фальшивила.

– Секретарша в дирекции консервной фабрики! – Бывшая знаменитость вложила в эти слова все свое презрение. – Но ты так хотела. Твое поколение начисто, прямо в оскорбительной мере, лишено нашей веры в себя.

После чего она попросила счет. Проходивший мимо кельнер со скрупулезной точностью откликнулся на призыв, исходивший из противоположного конца зала.

Дочь послушно повторила:

– Ваша вера в себя. Мы ею восхищаемся. Мы имеем перед глазами наглядный пример того, к чему она приводит.

Мелузина поцеловала дочь, вернее, ее накрашенные губы изобразили поцелуй.

– Я просто обожаю всех вас, – призналась она с очаровательной кротостью. Только на донышке проступала едва заметная ирония. – Ну как, доела ты свой комплексный обед?

– С большим удовольствием, сравнительно дешево, но я была бы не прочь питаться так всю жизнь.

– На редкость неприхотлива, – пробормотала банкирша себе под нос.

Ибо как раз в ту минуту, когда его меньше всего ждали, явился метрдотель. На языке, предположительно недоступном метру, Стефани успела скороговоркой добавить:

– Барберу и Нолусу не нужно «Поммери», чтобы поднять свое реноме.

– Вiеn entedu⁵, – тем не менее подтвердил метр. – Надеюсь, дамы не посетуют, что здесь обедают и так называемые выгодные гости.

Обе в упор взглянули на него.

Но метр, оказывается, подразумевал отнюдь не их соседей. Он указал глазами на очень шумный столик двумя рядами дальше.

– Господа требуют отбивные двойного размера и полупрожаренные. Коктейли надо присчитать позднее. Покамест там еще пьют виски, – пояснил метр, не дрогнув ни единым мускулом лица.

Стефани полюбопытствовала:

– Вы презираете людей вообще или только своих клиентов?

– Слишком строго я не сужу. Я перечитываю Монтеня. Всякие случаются обстоятельства. Истинно светские дамы, они бы даже его исцелили от скепсиса. Подобие поклона, и светский мужчина уносит деньги на тарелке.

Мелузина признала его правоту.

– Сзади сидят ужасные люди. Давай уйдем, покуда дело у них не дошло до драки. – Говоря так, она успела навести красоту.

– Счет! И поскорей! – вскричал Артур, но добился лишь того, что пьяным подали еще спиртного. – Пулайе внушает страх, – добавил Артур без малейших признаков досады на то, что им пренебрегли.

– Пулайе? – переспросил Андре и услышал в ответ:

– Мой друг. Завтра вечером он будет у меня на приеме, если до тех пор не угодит в тюрьму.

Тут Андре наконец-то повернул голову на крики:

– Он бьется об заклад, что перепрыгнет через дом. Явный любитель.

– Можно назвать его и так, – радостно согласился Артур. Андре тоже порадовался, созерцая Пулайе.

– У меня идея. Твой друг есть именно тот тип авантюриста, которого я хочу нарисовать. Он врывается в штабеля наших консервов. Надпись: «Преступный мир знает, что вкусно».

– Превосходная реклама, – сказал Артур, – кстати, у него лицо нормального обывателя, разве что малость утрированное.

– А мне больше ничего и не надо, – сказал Артур. – Как ты думаешь, прыгнет он через дом?

– Никто не посмеет возражать, если он потом скажет, что перепрыгнул.

Артур сделал вид, что уходит, и тут ему молниеносно подали счет.

На улице он, как и надеялся, застал обеих дам за тщетными попытками вывести машину из западни.

– Ничего не выходит, – сказала дочь. – Интересно, какие негодяи протиснулись в угол?

Мелузина увидела идущих в их сторону негодяев и продолжила безмолвную борьбу с рулем.

– Одну минуточку, милые дамы, – попросил Артур. – Я отгоню свою машину, и вы сможете развернуться.

Его не удостоили ни единым взглядом.

– Мама, стукни ее! Я говорю про другую машину. Они нарочно нас заперли, – сказала Стефани.

Андре вежливо попросил:

– Не надо сразу так плохо о нас думать.

Беглой репликой Артур призвал его держаться истины.

– Я всецело полагался на общеизвестное искусство этой дамы. Пусть управляется сама.

– Но не слишком долго, – предложил сын.

Мелузина явно устала и отказалась от дальнейших попыток. Стефани в ярости заявила, что сбегает за подмогой.

Чтобы проникнуть в собственную машину через едва приоткрытую дверцу, Артуру надлежало остаться стройным, как в молодости. В свое время врач сказал ему: «Теперь вам надлежит сделать выбор, каким вы будете стариком, тощим или тучным». Артур не пожелал ни того ни другого. Как бы то ни было, он задел бампером легковесное здание ресторана, именуемого «А la grande vie», и тот содрогнулся в смертельном ужасе, потому что башенка чуть не упала, и что бы тогда стало со всем château?

Впрочем, ладно, первая машина уже выехала на дорогу, да и для второй было самое время: пьяные высыпали из ресторана с явным намерением понаблюдать за выполнением условий пари.

Мелузина совершенно потеряла голову и сидела с беспомощным видом, но по-юношески резвый прыжок Артура, твердая мужская рука на баранке – и вторая машина тоже покинула надежное место.

– Вылезайте! – скомандовала Стефани вместо матери, которая не пожелала выразить свою признательность даже таким образом. Артур тотчас повиновался. Отец и сын отступили в сторону, готовые пропустить дам первыми. Но тогда они непременно сели бы им на хвост. В этом отец и сын были вполне согласны, дамы, надо полагать, тоже. Но дамы остановились на границе участка, наблюдая, как Пулайе скачет через дом. Главное, что в нем было, – профиль опасного человека и движения хищного кота, так что любой наблюдатель мог бы счесть себя вполне удовлетворенным без конкретных действий. Любой – но не Пулайе.

Двумя прыжками он взлетел сперва на балкончик, тоже устроенный для красоты на глухой стене, оттуда на крышу, где, обхватив руками башенку, надломил ее. После чего оба – и башенка, и акробат – быстрей, чем задумано, покинули крышу французского ресторана с другой стороны. Пьяные тотчас заявили, что их дружок сломал себе шею, и провозгласили здравицу в его честь. Но тут вдруг Мелузина заговорила с импресарио как со старым знакомым:

– Ты непременно хотел мне это показать? Возись теперь с полицией.

– Не беспокойтесь за Пулайе, – заверил их Артур и оказался прав, ибо из-за угла вышел якобы разбившийся насмерть прыгун, размахивая острием башенки, которое осталось у него в руке вместе с национальным флажком. Флажок весело трепыхался. Собутыльники загалдели и пустились в пляс, но он пренебрег их восторгами. Он поприветствовал флажком своего друга Артура, затем вручил его дамам на память, и хотя дамы немедля выбросили подарок из окна машины, твердо обещал обеим оказать честь своим сопровождением.

– Стой! – приказал голос, который обычно звучал учтиво. Метрдотель пригрозил своим выгодным гостям полицией и судом, если они не пожелают немедля возместить причиненный ущерб. Пулайе было все равно, следовать куда-то или сбить кого-то с ног. Другие, вероятно, смекнули, что пари проиграно и теперь надо платить. Станет ли благоразумный человек дожидаться дальнейших осложнений?

– Едем! – скомандовал Артур и вместо Андре затолкал в свою машину Стефани. Она повиновалась, очевидно, по рассеянности. И Андре тоже повиновался, когда его поманила Мелузина. Все удалось как нельзя лучше, очаровательный юноша сидел рядом, она включила зажигание, машина сразу завелась и отъехала.

– Где я? – спросила Стефани, осознав, что не испытала, собственно, ни малейшего испуга и просто согласилась на предложенную замену. Артур бросил взгляд на белокурую притворщицу. Хватило и одного. Он лишь пожал плечами, но вот Стефани стала румянее своих румян.

А Мелузина сказала Андре:

– Наконец-то мне вас представили.

II. Несхожие поколения

Он не стал опровергать ее заявление.

– В спорте вы прославились, вы всегда ездите с такой скоростью? И о ваших деловых успехах тоже доводится слышать.

– А мою красоту ты видишь и сам, – договорила вместо юноши дама. Отчего Андре залился краской и отблагодарил даму изысканными словами.

– Мне для рекламного плаката нужна статная женщина на фоне целой горы аппетитнейших консервов. Женщина и майонез, все матовое, цвета бело-розовый и телесный – ну, как у тебя, – сказал он сорокалетней даме.

Вместо ответа Мелузина прибавила скорости.

В другой машине молодая девушка поквиталась за свой румянец.

– К господам, которые делают меньше сорока миль, я сажусь без опаски. Они не отличаются предприимчивостью. А ну уберите руку! – потребовала она без всякой паузы. – Такой пожилой господин – и ведет машину одной рукой! Этого нам только не хватало, чтобы попасть в аварию!

– А я левша! – пояснил водитель.

– А я вас урезоню правой! – И это были не пустые слова. Артур поблагодарил за удар. И почти одновременно заметил:

– Ваша матушка хватила через край! Она похитит моего мальчика.

– И поделом! Вы положили глаз на банкиршу, вот она и сбежала от вас с Андре.

– Не беда, это мы уладим, – отвечал Артур и погнал машину. Она знает, как зовут мальчика, подумал он, продолжая гнать, покуда она не схватилась за его плечо.

Мелузина на первой машине, не сбрасывая скорости, огибала крутые повороты дороги почти по краю обрыва, сулившего серьезное падение.

– Ну, какой из меня водитель?

Андре ответил на этот вопрос уклончиво:

– Сам я человек поверхностный, и мне не нужны бездны, чтобы признать вас очаровательной, если именно такова цель вашей рекордной гонки. – С этими словами он отвернулся в другую сторону, предоставив даме удобную возможность коснуться губами его щеки.

Рука ее ослабила хватку, и машину сразу занесло.

– Ну и глупо, – наставительно заметил Андре. – Надо либо водить машину, либо целоваться. Но от первого я отказываюсь из духа противоречия, я по натуре пешеход.

– Тогда пусть второе. – И она подставила ему полураскрытые губы.

Артур тем временем убеждал Стефани, что она наверняка не менее моложава, чем ее матушка, и вела бы машину еще более рискованно. Она сообщила ему, что вообще не умеет водить. Он не поверил. Она так же избегает ходить пешком, как и его сын. Но сегодня она так решила, сегодня за рулем предыдущее поколение.

– А вы намерены перетянуть меня в него.

– Чтоб вы не говорили, будто я старше, чем мой сын, – признался он. Первое слово, которое у него вырвалось непроизвольно, она струхнула, за первым могли последовать другие, с ее стороны – тоже. И она поспешно воскликнула:

– А где остальные? Мы проигрываем гонку, Артур! Вы отстаете.

По крайней мере, она произнесла его имя, хотя, может быть, и в самом деле с перепугу.

– Не беспокойтесь, – промолвил он, – вам незачем прощаться с Мелузиной. Она выдержит, я-то ее знаю. Уж скорее мой сын свернет себе шею.

– И я тоже скорее, чем его папенька, который изображает безумца. Вам только и надо извести под корень молодое поколение. Вот они! Машина опять видна! Ее заносит! Господи! Мама!

Он плотно стиснул губы. Ни звука бедной девочке о смертельном повороте, куда мчится другая машина. Ничего! Такова Мелузина, его многоопытная ровесница. Еще минута, а то и меньше. Положение отчаянное, но следует ли из этого, что оно серьезно? Меньше половины.

– Бух! – произнесла Стефани. Что тут еще было говорить, раз все уже случилось. Она хотела заслонить глаза, но вместо того вскрикнула: – Спасите маму!

Первая машина перед самым падением налетела на дерево. Мелузина и Андре выскочили из нее довольно ловко, никак при этом не пострадав. Мелузина тотчас встала на ноги, а ее избранник поднялся с земли и был встречен словами:

– Вот видишь, так было суждено.

Их машина стояла поперек дороги. Когда вторая на полной скорости взяла поворот, ей оставалось только ударить в бок первую, чтобы не перевернуться. Оба пассажира успели вовремя выпрыгнуть. Неверные ноги занесли Стефани в куст на краю лесистого обрыва, где она и застряла. Артур вызволил ее оттуда и вынес на дорогу.

– Ну конечно, вы, – сказала спасенная. – Ваш сын успел сюда раньше.

Опоздавший Андре хоть додумался спросить:

– Вы очень испугались?

– Вы делаете психологический репортаж? – спросила она в ответ. – Помогите лучше маме.

– А ей я, к сожалению, нужен и того меньше. Вас же с полным правом спас мой отец.

Она отвернулась от него. Тогда он обратился к Мелузине, которая сидела в сторонке на траве:

– Вы встать не хотите? Позвольте ваш локоток…

– Тогда уж просите сразу моей руки. – Она была недовольна и объяснила почему. – Проверьте, в каком состоянии моя машина. Возможно, ваш милый папенька сплющил ее в гармошку.

– Чтобы женщина, подобная вам, праздно сидела на травке! Впору заподозрить, что у вас дрожат коленки.

Подошедший Артур возвестил:

– Моя в полном порядке.

– Еще бы. И мою дочь вы спасли.

Андре подтвердил ее слова:

– Артур – сама энергия. – Вообще же ему показалось, что от матери исходит гнетущая чувственность, и он решил предпринять еще одну попытку у дочери.

Артур успокоил Мелузину:

– Не стоит благодарности.

Она вскочила на ноги без его помощи.

– А разве я вас уже поблагодарила? Вы все такой же, как в пору наших контрактов, которые были выгодны только для вас. И машина ваша не пострадала, и дочь мою вы хотите соблазнить.

– И от благодарности отказался, – учтиво напомнил он. Мелузина, приятно задетая, засмеялась. Она подошла к своему невредимому ровеснику, так что коснулась его грудью.

– Ваша энергия, – мягко предостерегла она. – Я и сама норовлю сломать шею. Вас мне только не хватало.

– Вы сожалеете о нашей гонке? – спросил он доверительно.

И она столь же интимно отвечала:

– Поездка была приятная.

– И моя, – объяснил он, после чего спросил: – Одну машину нам придется оставить здесь. Сядем все четверо в другую.

– Жаль, – сказала она медоточивым голосом.

– А я за шофера, Мелузина, и рядом с вами.

– Вы еще требуете награды за то, что загнали меня на край пропасти.

Он, тем же тоном нежного укора, что и она:

– Мы оба там как у себя дома.

– В пропастях или всего лишь на краю? – спросила она.

Он в ответ:

– Ваш голос!

– Мой голос?

– Вам никогда не приходило в голову, что, едва вы влюбитесь, хрипота исчезает?

Певица бросилась импресарио на шею, поцеловала его, обратилась на «ты», все как в те времена, когда она умела петь.

Стефани безучастно глядела поверх обеих машин.

– Чего мы ждем? Вы, молодой человек, никуда не годитесь.

Он не спорил:

– Знаю.

– Я тоже не гожусь, – признала она. – Куст как последняя опора – а мама доказывает свое несокрушимое равновесие. Убеждена, вы каждое утро опаздываете на работу.

– Верно. – Он протянул ей свои сигареты. – Впрочем, консервная фабрика может и подождать, пока я приеду. Их банки вместе с содержимым способны храниться годами. Единственно свежее у них – это мои плакаты.

– Консервная фабрика! – Ах, она догадалась. – Значит, художник Линди – это вы.

– Если полностью – L'indiffirent⁶. Но писать все имя целиком было бы слишком претенциозно. А вы? Чем занимаетесь вы в своем заведении?

Как выяснилось, оба принадлежали к одной фирме. Они ни разу не встречались, потому что Стефани отправляла свои конторские обязанности с десяти до четырех, Андре же выходил в вечернюю смену.

– Я поздно встаю, день мне не нужен.

– Так и слышу речь Равнодушного в нежно-голубом, чьи два первых слога вы размещаете среди своих прелестных картинок.

Он поинтересовался:

– Как бы нам встретиться, чтобы я мог наконец перенести на бумагу вашу растительную прелесть как символ наших овощей?

– Неудачный комплимент, – констатировала она.

Его это сбило с толку.

– Вы знаете историю про рабочего и девицу легкого поведения?

– Час от часу не легче, – сказала она сочувственно. – Да, я знаю эту историю. Рабочий каждый день в семь утра уходил из дому. Девица, которая тоже там жила, именно в это время возвращалась домой. И они встречались на лестнице, покуда не поженились. Каждый сохранил свой распорядок дня, и у них народилось много детей.

– Я в отчаянии, – пробормотал Андре. – Ну что после этого можно сделать?

– Плакат за подписью Линди, с пышными прелестями Мелузины. Не сомневаюсь, вы уже сделали мама такое предложение.

– Не стану оспаривать.

– Очень мило. Не люблю, когда оспаривают. Или вообще спорят.

– Или пытаться, как наши бедные родители, – продолжил он.

Она бегло кивнула.

– Не исключено, что мы сейчас поедем дальше, – сказала она, уже садясь в машину. В неповрежденной машине она заняла одно из задних мест и попутно указала на место подле себя, куда он и скользнул.

Артура осенила идея по форме представить всех друг другу:

– Артур, импресарио; Мелузина, активная совладелица банка «Барбер и Нолус». Мой сын Андре, у которого были все основания подняться благодаря моей энергии. И наконец – одаренная дочурка выдающейся женщины.

– Одаренная! Выдающаяся! Вот уж чего нет, того нет, – донесся сзади голос Стефани. – Плакаты, будь у меня этот злосчастный талант, я не стала бы выписывать на них дурацкое Линди. – Последние слова она договорила, обратясь лицом в спинку, так что слышать ее мог только Андре.

После чего каждая из двух пар осталась при себе и при своих заботах. Артур вел машину с умеренной скоростью. На сей раз он не задавался целью с бою покорить сердце восемнадцатилетней девушки, нет, теперь ему предстояло завоевать ум холодный и зрелый. Для начала он принялся поносить господина Нолуса. Да что ж это с ним творится? Взял себе за правило ежедневно занимать свое место на бирже в новых башмаках. Как будто башмаки с иголочки единственно оправдывают существование Нолуса на этой земле. А в делах его не видно и не слышно. Артур указывал на недобрые приметы, не раз и не два за ними следовало самоубийство. Но когда Мелузине пришлось скрывать испуг, он несколько смягчил сказанное ранее.

– Собственно, Нолус с незапамятных времен был лишь тенью, скажем так, весьма упитанной тенью финансиста, как они выглядели раньше. Во времена Барбера этот гений указывал ему, какими акциями следует интересоваться. Теперь то же самое делаете вы. Именно теперь, – наудачу добавил он, словно зная, что до послезавтра, до понедельника, в голове у его старой приятельницы должен оформиться необычный план.

Она подумала: «Если он добавит хоть слово, я плюну на все. Никто не скупает акций, когда они идут по двести. Это и будет самоубийство, которое он пророчит моему компаньону. Итак, что он собирается мне сообщить?»

А ничего. Просто если содержатель и владелец антрепризы противопоставляет банкиршу как более удачливую финансистку пассивному Нолусу, значит, он чего-то от нее хочет; это можно выразить коротко и ясно. Так он и сделал, опираясь в глубине души на свой, как и на ее, решительный характер. Никаких обиняков, не считая тех, к которым он уже прибег, коротко и ясно: основание еще одной большой оперы перешло в решительную фазу, начало принимать зримые черты.