Czytaj książkę: «Гуттаперчевый клоун»

Czcionka:

Вместо введения

Все дети верят во что-либо таинственное, необъяснимое, ужасное даже. Причём не только сопливые первоклашки или второклашки, но и учащиеся более солидных классов. До выпускных включительно…

Наверное, с верой во всё нереальное подрастающему поколению просто интереснее жить. Особенно ежели в мире реальном их окружает такая скучная, такая серая и такая обыденная действительность.

И в то же время чем взрослее становится подросток, тем всё более отчётливо он начинает понимать: сказки всё это, и ничего из этого в реальном мире нет и просто быть не может! Ничего, кроме многочисленных и затёртых буквально до дыр сюжетов из многочисленных и таких похожих друг на дружку фильмов категории ужасов.

Вот и Лёля тоже не была исключением из всеобщего этого правила.

Она тоже уже почти не верила во все эти детские «страшилки», но лучшей своей подружке Марьяне Лёля почему-то поверила. И поверила сразу же после того, как та под огромным секретом сообщила, что в её квартире имеется живая игрушка. Вернее, не то чтобы совсем уж живая, но таинственно-оживающая по ночам.

– Мама мне не верит! – со вздохом добавила Марьяна. – Она считает, что я всё это просто нафантазировала. И бабушка тоже так считает. А ты? – замолчав на мгновение, Марьяна бросила косой взгляд на подругу. – Ты тоже думаешь, что я вру?

– Да нет же, я тебе верю! – торопливым шёпотом проговорила Лёля, придвигаясь со стулом как можно ближе к подруге (дело на уроке происходило, вернее, на уроке математики). – Очень даже верю! А как она выглядит, игрушка твоя?

– Клоун, – коротко ответила Марьяна и вновь замолчала.

– Клоун? – удивилась Лёля. – Какой ещё клоун?

– Обыкновенный, игрушечный. Я его…

Но тут Анжела Митрофановна, прервав объяснение, строго взглянула, сначала на Лёлю, а затем и на Марьяну, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы Марьяна замолчала, а Лёля вновь отодвинулась от подруги на положенное расстояние.

– Потом расскажу! – дождавшись, пока математичка потеряет к ним всяческий интерес и далее займётся объяснением всевозможных тригонометрических премудростей, прошептала, вернее, прошипела Марьяна. – После уроков!

Урок математики был последним на сегодня, и Лёля, согласно кивнув, принялась терпеливо ждать его окончания. Объяснений Анжелы Митрофановны она уже не слушала, вернее, некоторое время ещё пыталась хоть что-либо из этих объяснений уловить, но, пропустив начальную их стадию, поняла, что все попытки сего уловления, увы, тщетны и совершенно даже бессмысленны. Тогда, махнув мысленно рукой на замысловатые эти формулы и теоремы, Лёля закрыла глаза и принялась считать до тысячи. Тоже в мыслях, разумеется.

Звонок прозвенел на цифре семьсот сорок четыре, и все двадцать пять девятиклассников (то есть учащихся 9 «Б» класса) дружно рванули к выходу. Все, кроме…

Лёля с Марьяной остались. Марьяна – потому, что была сегодня дежурной по классу, ну а Лёля, естественно, за компанию, такая уж сложилась у них давняя традиция.

– Ты пока стулья подними, а я сгоняю губки намочу, – скомандовала Марьяна, брезгливо сдвигая в кучу влажные и белые от мела губки. – Или, может, ты этим займёшься?

Но Лёля уже занялась стульями, и Марьяне ничего другого не оставалось, как тащиться через весь коридор к умывальникам, что она, естественно, и проделала всё с той же брезгливой гримаской на хорошеньком личике.

А Лёля, покончив со стульями, принялась подметать пол. Вообще-то, в её личные дежурства Марьяна всегда ограничивалась простым поднятием стульев, но Лёле просто не хотелось сидеть без дела в ожидании подруги. Да так оно и быстрее будет…

В их небольшой компании всегда верховодила Марьяна, весёлая и заводная, но в последнее время она вдруг изменилась, резко и неожиданно. Была болтушка из болтушек, а теперь всё больше молчала. И вообще, сделалась замкнутой, раздражительной без причины… Домашние задания у Лёли на перерывах торопливо скатывала (а раньше всё наоборот было!). Лёля, теряясь в догадках, по поводу столь неожиданного изменения характера подруги, пришла, наконец, к выводу, что на Марьяну могло угнетающе подействовать лишь одно. А именно, что третья общая их подружка, Иришка, укатила на целых два месяца в какой-то лечебный то ли санаторий, то ли профилакторий, и теперь Лёля с Марьяной могли общаться с подругой лишь посредством мобильной связи, да и то не в любое время суток. А это, как вы сами понимаете, совершенно не тот эффект…

Оказывается, дело было вовсе не в Иришке!

Не в Иришке, а в странной игрушке, таинственно оживающей по ночам…

В каком-то игрушечном клоуне… Так, кажется, охарактеризовала эту игрушку сама Марьяна.

Пока Лёля над всем этим усиленно размышляла, вернулась Марьяна и принялась небрежно елозить мокрой губкой по исписанной мелом доске. Не удержавшись, Леля принялась и в этом ей помогать, а потом подружки вместе вышли из школы и направились в сторону дома.

Всё это время Лёля с нетерпением ожидала продолжения истории об оживающем клоуне, но Марьяна упорно молчала, а Лёля, не желая обнаруживать своего нетерпения, тоже шагала молча. И так, в полном и обоюдном молчании, они и дошли до старой обшарпанной пятиэтажки, в которой и проживала Марьяна вместе со своей мамой и бабушкой.

– Хочешь, покажу? – неожиданно проговорила Марьяна, уже сворачивая к подъезду. – Клоуна посмотреть хочешь?

– Хочу! – обрадовано отозвалась Лёля, сворачивая вслед за подругой. – А то я уж было решила, что ты мне просто лапшу на уши вешала с клоуном этим…

– Было бы кому!

Последняя фраза прозвучала почти оскорбительно, но Лёля на Марьяну обижаться не умела. Иначе давно рассорилась бы с ней до конца дней своих.

Марьяна жила на самом последнем, пятом этаже, и Лёля немного запыхалась, стараясь не отстать от подруги. А вот Марьяна преодолела все эти лестничные пролёты на одном, как говорится, дыхании. Остановившись у входной двери, она чуть помедлила, поджидая Лёлю, потом нажала на кнопку звонка. Немного повременив, нажала повторно…

– Ну где же она? – досадливо пробормотала Марьяна, торопливо шаря в рюкзаке в поисках ключа. – Уснула, что ли?

Наконец-таки ключ был обнаружен и дверь отворена.

– Бабуля! – крикнула Марьяна, первой входя в прихожую. – Ты где?

И вдруг, испуганно вскрикнув, вновь выскочила на лестничную площадку.

– Ты чего? – не менее испуганно прошептала Лёля. – Случилось что?

– Сама посмотри! – тоже шёпотом отозвалась Марьяна.

Глаза у неё были почти круглые и какие-то стеклянные, что ли…

– Иди, ну! – повторила Марьяна уже чуть громче. – Только не наступи!

Но Лёля даже с места не сдвинулась.

– На кого не наступить? – проговорила она осипшим от волнения голосом. – На бабушку?

– На бабушку… – машинально повторила Марьяна и, осекшись, с ужасом уставилась на Лёлю. – На какую бабушку?

Ничего на это не отвечая, Лёля лишь молча смотрела на Марьяну.

– Ты что, дура?! – с каким-то даже облегчением заорала на подругу Марьяна. – Бабушка тут причём?! На клоуна не наступи… до самой почти входной двери успел доползти, гадёныш!

– Господи, а я уж было подумала…

Решительно отстранив Марьяну, Лёля первой вошла внутрь так хорошо знакомой ей квартиры.

На войлочном коврике прямо возле её ног действительно лежал клоун, ярко и довольно искусно раскрашенная игрушка, сделанная, скорее всего, из резины.

Но когда Лёля, наклонившись, подняла клоуна, она поняла, что ошиблась. Никакая это не резина – другое что-то, но вот что, этого Лёля так и не смогла разобрать.

– Гуттаперча это! – буркнула из-за спины Лёли Марьяна, – она чем-то резину напоминает, но в чём-то от неё и отличается сильно. В общем, когда-то гуттаперча эта очень широко распространена была, много из неё тогда разных вещей делали.

– А сейчас? – спросила Лёля, вертя этого гуттаперчевого клоуна в руках.

Почему-то её неприятно поразил вес этой небольшой на вид игрушки. Ощущение было таковым, будто под упругой и податливой гуттаперчевой оболочкой залит свинец. Или какой-то другой, не менее тяжёлый металл…

– А сейчас – не очень. В стоматологии только… ну, и ещё кое-где… – пояснила Марьяна, отодвигая чуть в сторону Лёлю и тоже входя в прихожую. Потом она помолчала немного и добавила: – Это мне бабушка объяснила про гуттаперчу, думаешь, я раньше про неё слышала. А ты?

– Я слышала, – сказала Лёля. – Рассказ такой есть – «Гуттаперчевый мальчик». Читала как-то, ещё в позапрошлом году… автора вот только не могу припомнить…

– А о чём рассказ? – с каким-то даже напряжением в голосе поинтересовалась Марьяна. – Не о клоунах, часом?

– И этого не помню! – чистосердечно призналась Лёля. – Но кажется, о каких-то цирковых артистах речь шла… так что, может, и о клоунах…

Разговаривая так, подружки по-прежнему стояли рядышком в прихожей. Лёля всё продолжала вертеть в руках странную эту игрушку, Марьяна же избегала даже смотреть в сторону клоуна. Потом она вздохнула как-то совсем по-взрослому, провела Лёлю в свою комнату и, усадив на диван, принялась рассказывать ей всё по порядку. Начиная с того самого момента, когда она впервые…

Глава 1

Впервые Марьяна увидела игрушечного клоуна две недели назад, когда спускалась по лестнице, направляясь в булочную. Игрушка лежала на ступеньках между вторым и третьим этажом, вернее, не лежала даже, а стояла, уткнувшись размалёванным лицом в одну из ступенек.

Первым стремлением Марьяны было поднять оброненную кем-то игрушку. Не для того, разумеется, чтобы потом себе её присвоить, просто положить на подоконник, там игрушку эту потерянную скорее заметят. Она даже наклонилась, протягивая руку, но потом почему-то передумала. Выпрямилась, пожала плечами и двинулась себе дальше.

Поход в булочную и обратно занял у Марьяны полчаса, а может, и больше. Так что когда она вновь зашла в подъезд и стала подниматься по лестнице, то и думать забыла об этой обронённой кем-то игрушке. И вспомнила лишь, когда вновь её увидела.

Что-то странное почудилось вдруг девушке в этой игрушке, но Марьяна долго не могла сообразить, что именно было тут не так. А потом вдруг сообразила: игрушку кто-то передвинул. Ну, то есть находилась она теперь не на середине лестничного пролёта, как было вначале, а в самой верхней его части.

И вновь игрушечный клоун не лежал, а всё так же стоял, прислонившись лицом к последней в этом пролёте ступеньке.

Впрочем, тогда ещё Марьяне и в голову не могло прийти, что это довольно приличное для небольшой игрушки расстояние клоун преодолел самостоятельно. Кто-то его, конечно же, переставил, вот только зачем, с какой целью? Или это соседские ребятишки непонятную игру затеяли?

Решив, что так оно и есть, Марьяна, конечно же, не стала вмешиваться в детские эти шалости. Просто осторожно обошла клоуна и пошла себе дальше, ибо бабушка уже заждалась своего любимого «бородинского»…

А ночью ей приснился сон. Странный и страшный. Будто сидит она глубокой ночью в своей комнате и смотрит по телику какой-то фильм. Какой именно, этого Марьяна не помнила, триллер какой-то мистический. И вдруг с ужасом осознаёт, что экран телевизора, это и не экран вовсе, а реальное четырёхугольное отверстие… И просто чудо, что разные потусторонние твари из фильма ещё не обнаружили, что запросто могут перебраться из киношного своего пространства прямо сюда, в комнату!

Похолодев от охватившего её ужаса, Марьяна попыталась вскочить с кресла и выключить телевизор, но почему-то не смогла даже пошевелиться. И закричать она тоже не смогла, хоть и пыталась, а потом из телевизора вдруг высунулось ярко-раскрашенное улыбающееся лицо клоуна и внимательно на неё посмотрело…

Вот тут-то Марьяну, что называется, прорвало, и она заорала. Да ещё как громко! Так, что в комнату мигом примчались и мама, и бабушка. И был потом у них с Марьяной долгий и довольно-таки неприятный разговор. А выходя из комнаты, мама пообещала завтра же выбросить на помойку все диски со столь любимыми Марьяной «ужастиками».

Впрочем, что же конкретно приснилось ей, этого Марьяна маме с бабушкой так и не рассказала. Пробормотала лишь, что страшный сон, а какой именно – уже и не помнит…

Но она-то помнила! Помнила весь тот ужас, который вызвало у неё внезапное появление в телевизоре размалёванного лица клоуна с мёртвой и ничего не значащей ухмылкой.

Кто сказал, что дети любят клоунов? Это глубокое заблуждение, если речь идёт не о подростках, а о совсем маленьких детях. Маленькие дети клоунов всё же немножко побаиваются как что-то не совсем естественное.

Это раскрашенное неподвижное лицо с широкой застывшей улыбкой, этот неизменный шутовской наряд, так нелепо, с точки зрения ребёнка, смотрящийся на фигуре вполне взрослого человека. Впрочем, с возрастом эта детская клоунофобия исчезает без остатка, и у большинства подростков (в возрасте Марьяны) вид пёстро разукрашенного клоуна ничего, кроме весёлого смеха не вызывает.

У большинства, но не у всех.

У Марьяны страх перед клоунами остался. Потому, может, что в возрасте шести лет её сильно перепугал (сам того не желая) один цирковой клоун.

Марьяна мало что запомнила с того циркового представления, на которое её повели мама и папа (тогда ещё папа жил вместе с ними). Но смешно ей не было совершенно, и она искренне недоумевала, почему сидящие вокруг люди весело смеются и хлопают в ладоши. А когда на арене появились верблюды, Марьяну вдруг охватил такой ужас, что она, крепко зажмурившись, прижалась к папе как к наиболее надёжному своему защитнику. Девочке вдруг показалось, что эти огромные и такие злые на вид животные вдруг бросятся сюда, в зал, и примутся топтать и хватать зубами ничего не подозревающих зрителей первых рядов. А у Марьяны с родителями, как назло, самый первый ряд!

Впрочем, верблюдов вскоре увели, и Марьяна немного успокоилась. Правда, очень переживала за воздушных гимнастов, но всё у них закончилось благополучно.

А потом на арену выбежали зловеще раскрашенные взрослые дяди. Целых три…

Этих странных дядей Марьяна сразу же испугалась. Не как верблюдов, по-другому, но тем не менее ей стало вдруг очень и очень страшно. И она шёпотом стала просить маму (папу просить было бесполезно, он всецело находился тогда под маминым влиянием) поскорее увести её отсюда.

– Не выдумывай! – тоже шёпотом ответила ей мама. – Смотри лучше на клоунов!

Так Марьяна узнала, как называются эти зловеще раскрашенные дяди. А потом один из них, оказавшись вдруг в непосредственной близости от их кресел, повернулся в сторону Марьяны и, широко улыбаясь ей неподвижно раскрашенным ртом, протянул к девочке руки…

Что было дальше, этого Марьяна не помнила совершенно. По словам матери, она истошно завопила тогда и потеряла сознание, перепугав клоунов и сорвав им всё последующее представление. Впрочем, родители девочку не ругали за это, ибо и сами сильно перепугались (не клоунов, разумеется, а странной реакции на них дочери). Была вызвана «скорая», которая и доставила Марьяну вместе с перепуганными родителями в больницу. А уж оттуда домой они добирались самостоятельно, на такси…

После этого в цирк Марьяну уже не водили (да она и сама туда не особо рвалась). А вскоре и папа навсегда исчез из их жизни, и на все расспросы Марьяны о том, куда всё же девался папа, мама неизменно отвечала, что папа их бросил. И так же неизменно прибавляла в конце:

– Подрастёшь – сама всё поймёшь!

И Марьяне после этих странных маминых слов очень хотелось поскорее подрасти. Почему-то ей казалось, что после этого папа обязательно к ним вернётся.

Теперь, учась в девятом классе, Марьяна хорошо понимала, что папа никогда уже не вернётся. Ибо у него теперь другая семья, в другом даже городе, и другая дочь, которая, разумеется, намного младше Марьяны. Но эту свою почти родную сестру Марьяна никогда не видела, потому как её мать, вторая жена папы, категорически была против любого его общения со старшей дочерью. Впрочем, алименты отец Марьяны всегда выплачивал регулярно и в полном объёме, а больше им от него (по словам бабушки) ничего и не нужно было!

Марьяна была с бабушкой полностью согласна. Им хорошо жилось втроём, и когда мама однажды осторожно поинтересовалась у Марьяны, как бы она отнеслась к тому, чтобы дядя Витя (был такой мамин знакомый, захаживал к ним иногда) переехал сюда жить, Марьяна закатила такой грандиозный скандал, что мама больше об этом даже не заикалась.

Только печально вздохнула.

А бабушка тоже вздохнула и неожиданно объявила Марьяне, что она растёт эгоисткой. И, повернувшись к маме, добавила, что нечего ей обращать внимания на дурацкие (так и сказала!) капризы дочери, а пора уже и о собственной личной жизни подумать!

Это было в позапрошлом году, когда Марьяна ещё училась в седьмом классе. Теперь она уже заканчивала девятый, а мамина личная жизнь нисколечко не изменилась.

Как не изменилось и недоверчивое отношение самой Марьяны ко всем ярко раскрашенным клоунам.

Нет, она ничего не имела к клоунаде того же Никулина или, скажем, Карандаша. Такими, на взгляд Марьяны, и должны быть настоящие клоуны.

Клоун, который ей приснился ночью, был ненастоящим. И очень страшным, к тому же…

А ещё он почему-то неприятно напомнил Марьяне того игрушечного клоуна, которого она обнаружила вечером на лестнице.

А утром, выходя из квартиры, Марьяна вдруг с изумлением (и даже с ужасом) обнаружила, что за ночь клоун этот успел уже преодолеть все четыре этажа и теперь находился на самой середине лестничного пролёта, ведущего на их площадку. Впрочем, возможно, кто-либо из соседских детей всё же перенёс сюда клоуна вечером или даже сегодня утром…

Но как бы там ни было, Марьяна решила раз и навсегда избавиться от пугающей этой игрушки. Наклонилась, взяла в руки (как и Лёля удивившись при этом её непонятной тяжести) и, выйдя на улицу, выбросила игрушечного клоуна в первый же попавшийся мусорный бак.

В школе в этот день была контрольная по английскому, потом долгожданная экскурсия в музей, так что, увлёкшись всем этим, Марьяна напрочь забыла о судьбе выброшенной ею игрушки. И только войдя в подъезд собственного дома, и уже поднимаясь по лестнице, она вновь вспомнила о клоуне. И даже остановилась на площадке второго этажа, осознав вдруг, что боится. Боится этой странной игрушки, боится того, что она, игрушка эта, вновь повстречается ей на одном из лестничных пролётов.

Дальше она поднималась по ступенькам медленно, настороженно осматриваясь по сторонам. И лишь достигнув пятого этажа, вздохнула с облегчением.

Гуттаперчевый клоун нигде не обнаружился, а значит, это была просто чья-то выброшенная (или потерянная) игрушка. И ничего кроме…

Или же чья-то дурацкая шутка!

А ночью Марьяне вновь приснился кошмар, почти аналогичный предыдущему. С той лишь разницей, что на этот раз клоун заглядывал в окно и так же мёртво ей улыбался неизменной своей улыбкой. И елозил по стеклу толстыми белыми пальцами-сосисками, и вот-вот должен был это окно отворить…

И вновь Марьяна проснулась от собственного истошного вопля. И завопила ещё громче, когда, лихорадочно шаря рукой, наткнулась наконец-таки на выключатель и включила свет.

Маленький игрушечный клоун стоял в углу комнаты и, казалось, глаз не спускал с насмерть перепуганной Марьяны.

И вновь в комнату почти одновременно вбежали мама и бабушка. И мама, подбежав к Марьяне, принялась трясти её за плечи, а бабушка тотчас же бросилась на кухню за водой.

Потом Марьяну поили водой (вернее, пытались напоить) и брызгали этой же водой ей в лицо. А она, дрожа как в лихорадке, всё тыкала трясущейся рукой в сторону зловещей игрушки.

– Уберите её отсюда! Пожалуйста, уберите!

Бабушка наконец-таки обернулась и тоже заметила клоуна.

– Откуда это? – недоуменно проговорила она, подходя к игрушке и поднимая её. – Тяжёлая какая!

– Это я! – виновато сказала мама. – Понимаешь, я эту игрушку сегодня вечером возле нашей входной двери обнаружила. Ну и… подняла…

– Как маленькая, ей-богу! – досадливо буркнула бабушка. – Будто не знаешь, как наша Марьяшка к клоунам относится!

– Да знаю я, знаю! – всё так же виновато отозвалась мама. – Не подумала просто! Вернее, решила, что это Марьяна обронила её возле двери…

– Так это ты её сюда принесла? – уже с явным облегчением вздохнула Марьяна. – И в этот угол поставила. А я, дура, и не заметила с вечера…

– Это потому, что я на полку её поставила! – пояснила мама, подходя к настенной полке. – Вот сюда. А как она на полу оказалась – ума не приложу!

– Упала, наверное… – сказала бабушка. – И Марьяшку при этом разбудила…

Марьяна хотела было возразить, что игрушечный клоун, если бы даже и свалился ночью с полки, никоим образом не смог бы самостоятельно докатиться до этого, самого дальнего угла комнаты. Да ещё и стоять там навытяжку, повернувшись раскрашенным ухмыляющимся лицом точнёхонько в сторону спящей Марьяны.

Но, взглянув в напряжённое, встревоженное лицо матери, Марьяна так ничего и не сказала. А бабушка, сунув игрушечного клоуна в карман халата, вышла из комнаты.

– Я его у себя поставлю, – сказала она напоследок. – На телевизор…

Вообще-то, телевизор был в зале, большой настенный, но бабушка у себя в комнате держала ещё и маленький, чёрно-белый, которым весьма дорожила. Наверное, он напоминал ей о собственной молодости…

Бабушка вышла, а Марьяна осталась в комнате вдвоём с матерью, и некоторое время они обе молчали: мать – стоя возле книжной полки, Марьяна – сидя на кровати.

– А это точно не ты его у входа обронила? – спросила вдруг мать, внимательно глядя на Марьяну. – Не ты?

– Не я! – сказала Марьяна, мотнув для вящей убедительности головой. – Я эту игрушку, вообще, в первый раз вижу!

«Вернее, в третий, – мысленно добавила она, – но тебе, мама, об этом знать вовсе не обязательно!»

– Ладно! – сказала мать, подходя вплотную к Марьяне и привычно целуя её в висок. – Пойду тогда спать.

– Иди! – произнесла Марьяна безжизненным каким-то голосом. – Спокойной ночи!