Czytaj książkę: «Человек, вернувшийся издалека»

Gaston Leroux

L'HOMME QUI REVIENT DE LOIN

© Перевод. Е. Морозова, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

***

Гастон Леру (1868–1927) – автор культового готического романа «Призрак Оперы», а также знаменитого цикла психологических детективов о приключениях парижского журналиста и сыщика-любителя Жозефа Рультабийля, признанных национальной классикой жанра, не уступающей во Франции в популярности саге о Шерлоке Холмсе и вдохновившей юную Агату Кристи на создание известных весь мир произведений.

I
Жак и Фанни

В сопровождении слуги, который нес его клюшки для гольфа, Жак де Лабосьер, торжествуя, возвращался в замок. Сегодня он не участвовал в игре, а потому не мог похвастаться хорошими результатами, зато какой успех имело его новое поле для гольфа!

Конечно, обошлось оно ему не дешево: Жак не пожалел нескольких арпанов¹ леса Сенар, составлявшего часть поместья. И распоряжался он этим поместьем так, словно оно принадлежало именно ему, чувствуя себя настоящим хозяином, Жак всячески его обустраивал, и никакие расходы его не останавливали.

Жак был в самом расцвете сил. Пребывая в прекрасном настроении, он потрепал по холке двух великолепных гончих, чемпионов по курсингу², которых слуга после тренировки отводил на псарню, потом легкой походкой пересек вестибюль, взбежал по величественной лестнице на второй этаж – там располагались жилые комнаты – и постучал в дверь будуара, где «мадам» находилась со своей горничной.

– Не входить! – тотчас раздался мелодичный юный голос, в котором слышались нотки английского акцента.

– Вы же знаете, супруги Сен-Фирмен уже прибыли! – ответил Жак.

– Не может такого быть! – послышался певучий голос. – Неужели старик-нотариус собственной персоной!..

– И его молодая жена! – продолжал Жак. – Красавица Марта так изменилась! Впрочем, дорогая Фанни, сейчас вы сами увидите… Этим вечером они ужинают у нас!..

После известия о том, что среди великосветских персон, постоянных гостей в замке Ла Розрэ, будут простые люди: нотариус с супругой, дверь незамедлительно отворилась.

– Ну что ты пристал, darling?³ – спросила Фанни, привлекая к себе супруга.

Красавица Фанни, милая и обаятельная рыжеволосая жена Жака, радостно улыбалась и смотрела на него с невероятным изумлением; в эту минуту она выглядела на удивление забавно: левый глаз прикрывала огненная прядь, а личико молочно-белого цвета и лебединая шея, выглядывающая из наспех накинутого пеньюара, придавали ей неизъяснимое очарование…

– My dear! My dear!⁴

Фанни, исконной француженке, очень хотелось казаться англичанкой, что, впрочем, ее даже украшало. Опустившись на стул, она попросила Катрин, которая, судя по звукам, возилась рядом в гардеробе, на минуточку их оставить. Прелестная горничная, настоящая англичанка, в легких туфельках и коротком черном платье, строгость которого оживлял белый передник с кружевными оборками, вышла из комнаты.

Оставшись вдвоем, супруги какое-то время молчали, глядя друг на друга; похоже, им нравилось то, что они видели. Про супругов де Лабосьер говорили, что они прекрасная пара. Оба высокие, фигура Фанни как нельзя лучше подходила для танго, и когда Жак, являясь образцом истинного влюбленного, каким он никогда не переставал быть, обнимал ее за талию, они представляли собой чету, способную вдохновить скульптора, подыскивавшего сюжет для каминных часов.

Они ни от кого не скрывали, что счастливы и любят друг друга, а замок Ла Розрэ, казалось, был создан специально для них.

– Сен-Фирмен… Но каким ветром их занесло? – спросила молодая женщина.

– Как знать, – улыбнулся Жак, – может, мне следует приписать их визит моим новым препятствиям?

Он намекал на ту часть земельного участка, отданного под гольф, на котором архитектору удалось расположить всевозможные виды препятствий.

– Когда тут жил Андре, Марта никогда не пропускала партию в гольф, – произнесла своим высоким и чистым голосом Фанни.

– Да, они были добрыми друзьями, – добавил Жак, не переставая любоваться женой, казавшейся очень взволнованной.

– Она говорила о нем?

– Ни слова! Но старик, после того, как одобрил все изменения, произведенные мною в замке и окрест, хотя я его об этом и не просил, нашел случай сказать мне с известной тебе улыбкой: «Когда вернется ваш брат Андре, замок уже не узнает!»

При этих словах Фанни даже подскочила:

– Чертов нотариус! – воскликнула она в ярости, отчего похорошела еще больше, ибо возмущалась она совершенно искренне. – Да чтоб им всем сдохнуть, дорогуша!.. Точно, они все окочурятся от зависти, все, слышите, все! Indeed!..⁵ Ах!.. Как бы они обрадовались, если бы Андре вернулся завтра!.. С каким удовольствием они бы все глазели, как мы отбываем обратно в Эрон!.. Да, конечно, мы вернем ему замок, непременно вернем!.. Но было бы очень жаль, не правда ли, дорогой?.. Действительно, очень жаль… Такой прекрасный замок, такой удобный… Но вы, Джек, наверняка были бы счастливы вновь увидеть брата!

– Это правда! – серьезным голосом ответил Жак. – Я был бы счастлив, Фанни!

– И все же, дорогуша, вы должны привыкнуть к мысли, что он умер, ведь вы человек разумный!..

Она произнесла это почти злобно и с такой враждебностью, что Жак очень удивился.

– Что с вами? – спросил он, – И почему вы продолжаете настаивать на… на предположении, которое я всегда с ужасом отвергал?

– Вы просто сентиментальный good fellow!⁶ – произнесла она ласково, – и таким вы мне нравитесь… Однако, разве я виновата, darling, что на протяжении пяти лет ваш брат ни разу не дал о себе знать? А ведь он любил своих детей… Бедная маленькая Жермена, бедненький малыш Франсуа, у них теперь нет другого папочки, кроме вас, my love⁷, и нет другой маменьки, кроме меня, хотя, конечно, маменька из меня скверная!.. Ах, darling, вы любите и свою маленькую семью, и своего сыночка Жако, но вам безразлична ваша маленькая женушка, раз вы хотите, чтобы она лишилась всех прекрасных вещей, среди которых она так замечательно себя чувствует: прекрасного замка, чудесного парка, замечательных комнат, роскошной ванны и отлично оборудованной туалетной комнаты…

Скорчив рожицу обиженного baby⁸, она не спеша поднялась со стула, привычным движением присела к нему на колени и, окутав мужа ароматом своих духов, начала проводить своими пальчиками за его ухом, перебирая шелковистые густые волосы – Жак был на седьмом небе от счастья.

– Теперь мы богаты, Фанни. И вы всегда будете прекрасны и счастливы… Даже если нам придется покинуть Ла Розрэ.

– Но мне нужен Ла Розрэ! Нам завидуют только потому, что у нас есть Ла Розрэ: это же настоящее королевское поместье, darling. Так что вы, дорогуша, ответили этому старикашке Сен-Фирмену, когда он заговорил с вами о возвращении брата?

– Я ему ответил: «Уверен, когда Андре обрадует меня своим возвращением, он похвалит меня за те улучшения, которые я привнес в Ла Розрэ, и будет рад процветанию завода в Эроне».

– Превосходно, дорогуша!.. – воскликнула она. – В самом деле, Андре не на что жаловаться. После его отъезда вы сумели придать оксиду тория максимальное свечение⁹, и, если я не знаю ничего более прекрасного, чем замок Ла Розрэ, я не знаю и ничего более практичного, чем колпачки для газовых ламп¹⁰ Эрон – единственное изобретение, дамы и господа, способное посоперничать с самим солнцем!.. И луной, любовь моя!..

Смеясь, она обняла Жака и совсем не спеша повела его к окну. Из этого окна, расположенного в эркере правого крыла, открывался превосходный вид на стройный и величественный силуэт замка в стиле Людовика XIV, на стены с множеством окон со средниками, украшенными мраморными, с отпечатком времени, скульптурами мифологических существ, львиными головами и барельефами человеческих лиц. На четырех углах устремлялись ввысь высокие башни, придававшие всему архитектурному ансамблю несравненное величие.

Через рвы у подножия замка перекинулись каменные мостики, что вели к ухоженным лужайкам, великолепному розарию, в парк и рощу, в бескрайний лес, тронутый осенними красками и золотом закатного солнца.

– Мне кажется, дорогуша, что все это уже принадлежит нам! И я никогда не смогу покинуть это место!..

Жак обнял жену.

– Какой вы еще ребенок!

– Я больше не представляю себя в нашей квартире в Эроне, – встряхнула она рыжими кудрями.

– Однако там мы были счастливы, – промолвил Жак, – бесконечно счастливы. Мы вернулись из Сайгона, и Андре предложил нам в ней пожить!

– И как только можно быть счастливым, принимая подачку! – заявила она, возвращаясь к туалетному столику и нервно перебирая побрякушки, подчеркивающие ее красоту.

Он пожурил ее и напомнил об их прежней нужде. Они познакомились в Тонкине, там же и поженились. Она, дочь плантатора, чьи дела шли из рук вон плохо, воспитывалась весьма вольно и каждодневно посещала юных и очень состоятельных misses¹¹, что обострило ее горячее стремление к роскоши; он считался сказочно богатым, как и его брат, но на самом деле Жак промотал свое наследство, вложившись в каучуковое дело, и его буквально обобрали до нитки пираты Берега Слоновой Кости, поддерживаемые парижскими дельцами. Для поправления своих финансовых дел Жак, вооружившись кучей полезных рекомендаций, отправился в Тонкин, где немедленно влюбился в хорошенькую Фанни, и та отдала ему руку и сердце, полагая, что заключает отличную сделку.

Он так любил ее и так боялся потерять, что без колебаний решился на обман и солгал ей. Когда она узнала правду, разразился грандиозный скандал; но она уже принадлежала ему; у них только что родился ребенок, малыш Жако, и оба были еще очень молоды! В конце концов, они привязались друг к другу, а потому с надеждой смотрели в будущее.

Пока же следовало жить и добывать средства к существованию. Андре, оставшись вдовцом с двумя детьми, написал: «Приезжай вместе с женой, в Эроне найдется место и для вас, а ты наверняка будешь мне полезен». И они приехали.

Семья де Лабосьер издавна дарила Франции честных судей и отважных воинов. Однако в нынешний век жизнь столь дорога, что, не имея дохода в несколько миллионов, ты считаешься бедным. Так что члены семьи без колебаний занялись торговлей и стали вкладываться в промышленность, что, в сущности, не менее почетно и более надежно, чем отправляться торговать своим честным именем в Америку, особенно если ты родился в почетном, но малоизвестном семействе Беарна.

Андре был старше Жака на десять лет, он успешно окончил Политехническую школу и тотчас попытался стать промышленником. Ему повезло встретить на своем пути бедного изобретателя, и он, честь по чести, лишил несчастного умельца авторства знаменитого колпачка Эрон, сетчатого колпачка газовой горелки, благодаря чему маленький семейный капиталец изрядно преумножился, а изобретатель и его семья в это время едва не умерли с голоду.

По сути, Андре не был плохим человеком, просто дела для него были превыше всего.

Он точно не был плохим: дети его обожали, он без колебания протянул руку помощи брату.

Так что раскаиваться ему не в чем. Желая приносить брату пользу, Жак с головой ушел в работу по производству сетчатых колпачков и достиг таких успехов, что его жалованье, составлявшее в первый год шесть тысяч франков, на второй год возросло до двенадцати тысяч. Но на третий год цифра осталась прежней, и похоже, молодой паре предстояло еще долго жить, довольствуясь жалкими пятьюдесятью луидорами в месяц, не случись удивительные события, затронувшие каждого как на заводе, так и в замке.

II
Неожиданный отъезд

Подкрашивая губы, Фанни вновь переживала тот памятный вечер, когда после ужина в столовой их маленькой квартирки в Эроне, в разгар досадных препирательств, во время которых супруги наговорили друг другу много горьких слов, внезапно появился Андре, и его приход отвлек разгоряченных собеседников от собственных несчастий.

Андре был смертельно бледен.

Она помнила все подробности, все сказанные тогда слова, абсолютно все!

Андре, как и Жак, отличался высоким ростом и казался для многих силачом. Но в тот вечер он весь дрожал, а на его лице отражалось столь непомерное отчаяние, что без жалости на него было не взглянуть.

Увидев его в таком состоянии, и Жак, и Фанни в ужасе вскочили с места:

– Что случилось?

– Дело в том… в том…

Поначалу он не мог вымолвить ни слова и, рухнув на стул, сорвал с сорочки накладной воротничок, и тяжело задышал. Видя, что брат сильно взволнован, Андре похлопал его по плечу. Нет, он не болен…

– Ты откуда? Что случилось?..

– Ничего не случилось! Ничего… Я всего лишь вынужден уехать!

– Уехать? Надеюсь, ненадолго?

– Кто знает… В путешествие отправляюсь!

– В путешествие… И куда?..

– Мне в Америку надо ехать… по делам… это связано с заводом…

– Так чему ты удивляешься! Рано или поздно пришлось бы ехать.

– Мне даже страшно представить, что я уеду из замка, оставлю тут малышей… Ты должен меня понять! Не хочу расставаться с Жерменой и Франсуа…

– Давай я поеду вместо тебя? Если, конечно, это возможно, – предложил Жак.

– Нет, нет! Невозможно, – вздохнул Андре, – мне самому придется ехать…

– Тогда почему бы тебе не взять с собой детей?

– Я об этом думал… но сейчас не могу… не могу!.. Нет!.. Потом!.. Потом я тебе напишу, и ты привезешь их мне… через несколько месяцев…

– Через несколько месяцев?

– Не спрашивай меня больше ни о чем! Хватит! Позаботься о них, ладно?.. Люби их!

Он распахнул руки, и братья долго сжимали друг друга в объятиях.

– Я больше ничего не могу вам сказать, – нарушил Андре тишину, – только то, что сегодня вечером я еду в Париж, откуда утренним поездом отправлюсь в Бордо. А тебя, Жак, я оставляю управляющим всеми моими делами. Ты будешь исполнять обязанности патрона. Вы переберетесь жить в Ла Розрэ, и во всем меня замените!.. Вот бумаги, предоставляющие Жаку всю полноту власти и определяющие его долю в доходах. Все законно. Только что был у нотариуса!..

– Так ты вернулся из Жювизи?

– Да.

Ответ прозвучал сухо, словно Андре давал понять: никаких больше обсуждений, никаких объяснений. Фанни и Жак переглянулись и больше не вымолвили ни слова.

– Проверь эти бумаги, – снова сказал брат, – а я вернусь в замок. В четыре утра буду у вас. Подпишем наше соглашение, потом я возьму машину и поеду в Париж. Предупреди шофера.

Тяжело вздохнув, он встал и направился к двери. Только Андре скрылся за дверью, как Фанни бросилась на шею мужу, не в силах скрыть охватившие ее радость и веселье, переходившие в исступленный восторг. В глубине души она ненавидела Андре и считала, что он специально не предоставил им места, равного своему собственному, хотя, по ее мнению, они это заслужили.

Он уезжает – как же им неожиданно повезло, наконец-то!

– Ах, дорогуша, дорогуша!

В ее речи снова появился британский акцент, который некоторое время назад пришлось забыть, поскольку они занимали весьма скромное место в обществе, а англомания была в чести исключительно среди высшего света.

Жак с трудом сумел успокоить жену:

– Подожди, дай ему хотя бы уехать!

Но как только они увидели в окне столовой, что Андре садится в свою двуколку, тут же бросились к бумагам и, пожирая их глазами, принялись читать и перечитывать… Треть всех доходов! Треть! Это же целое состояние! И все было верно… Все продумано, подготовлено и образцово составлено. Осталось только подписать… И Жак, торжествуя, поставил свой росчерк, в то время как Фанни нервно смеялась за его спиной…

– Надеюсь, дорогуша, – промолвила она, – что все в нашем распоряжении не на пару дней?

– Он сказал: «…На несколько месяцев…»

– А не кажется ли вам, дорогуша, что это больше напоминает завещание?

– В чем-то вы правы, – ответил Жак.

– Но что могло случиться?..

– Что-то произошло совсем недавно, потому что в шесть часов мы виделись на заводе, и он мне тогда ничего не сказал; похоже, на тот момент он еще не получил никаких новостей и опасаться было нечего. Странно, очень странно… Быстро же он съездил к нотариусу в Жювизи и все уладил со стариком Сен-Фирменом…

– Это связано с женщиной? – предположила Фанни.

Жак покачал головой. Он так не думал. Откуда могла взяться женщина?.. Андре, образцовый отец, оставался верен памяти матери Жермены и Франсуа, которую он боготворил при жизни.

Разумеется, среди гостей в Ла Розрэ часто встречались элегантные и очень кокетливые дамы, но Андре, похоже, никому из них не оказывал особого внимания, со всеми был любезен и ко всем относился ровно.

Правда, в последнее время прошел слушок, что он учит молодую жену старика Сен-Фирмена, нотариуса из Жювизи, играть в гольф, однако его безупречно корректное поведение в любых ситуациях быстро заставило умолкнуть злые языки.

В конечном счете Сен-Фирмен сам стал играть в гольф, но ревнивца подняли на смех – никто не верил в любовную интрижку, которая вряд ли добавила бы блеска мужчине из рода де Лабосьер. Ведь бывшая воспитанница старого Сен-Фирмена, ставшая его супругой сразу после окончания пансиона, сохранила прелестную наивность, присущую всем молоденьким девушкам, и, похоже, еще не умела по-женски кокетничать.

Но как бы там ни было, после отъезда Андре супруги Сен-Фирмен больше не приезжали в Ла Розрэ, хотя не раз получали приглашения, и это заставляло задуматься Жака и Фанни.

В то памятное утро Андре появился в названный им час; Жак и Фанни ожидали его. Они даже не ложились. Им показалось, что Андре немного пришел в себя. Исчезла столь напугавшая их смертельная бледность. Он определенно успокоился: вероятно, принял решение относительно таинственного события, из-за которого ему приходилось покидать Ла Розрэ. Андре был любезен даже с Фанни и еще раз поручил ей своих детей, взяв с нее обещание, что во время его отсутствия – насколько он уезжал, пока неизвестно – она заменит им мать. И настоял, чтобы на следующий день она перебралась в замок и чувствовала там себя как дома.

Собираясь уезжать, Андре принял предложение Жака проводить его хотя бы до Парижа.

– Ты прав! Едем!.. Нам еще надо обсудить кое-что относительно завода… к тому же я должен дать тебе несколько напутствий. Чтобы все осталось между нами, поедем без шофера.

Братья сели в автомобиль и уехали. Фанни долго смотрела им вслед: во мраке мелькал свет задних фар, виднелся темный силуэт огромного сундука Андре, на который накинули от накрапывающего дождя брезент… Затем она прилегла на диван и, закрыв глаза, попыталась уснуть; но отдохнуть не удалось – она была слишком взволнована. Охваченная каким-то странным смятением, Фанни внезапно вскочила на ноги и побежала в комнату, где мирно спал ее сын.

Ей хотелось, чтобы он проснулся. Хотелось не чувствовать себя в одиночестве. Хотелось не думать ни о чем, ибо ее обуял страх.

И она не знала отчего!..

Шли часы, казавшиеся ей бесконечными. Что сейчас делает Жак?.. Почему он до сих пор не вернулся?.. Она принялась высчитывать время. Он вполне мог быть дома уже полчаса назад!..

Прижавшись лбом к оконному стеклу, прислушиваясь, вглядываясь, она, содрогаясь всем телом, встречала бледную зарю, облаченную в утренний туман дождливого осеннего дня.

Внезапно она вздрогнула, увидев, как из влажной туманной дымки выступила искривленная фигура глухонемого Проспера, несчастного бедолаги, живущего отшельником в чаще леса, в пещере, что стала ему домом; в здешних краях все точно знали, что он умеет наводить порчу. Колченогий, он передвигался на костылях и нередко проделывал не один километр, чтобы повстречать кого-нибудь, кто, завидев его, не убежит словно от чумы, а подаст немного милостыни. Иногда он даже доходил до Эрона, до поместья Ла Розрэ, где Андре и Жак милостиво позволяли ему пройти на кухню и попросить еды.

Хоть Фанни и не считала себя суеверной, но тем утром она пребывала в таком состоянии, что ей показалось, как Проспер, размахивая костылями словно одержимый, насылал на нее проклятье.

Молодой женщине стало бы еще тревожнее, если бы не появился автомобиль, за рулем которого сидел Жак; заметив в окне жену, он тотчас послал ей воздушный поцелуй.

Он сам поставил автомобиль в гараж, располагавшийся на первом этаже, непосредственно под их квартирой.

Выскочив из машины, Жак с юношеской ловкостью открыл гаражные ворота; в его движениях чувствовалась уверенность, и весь он словно светился от обуявшей его радости жизни; глядя на него сверху вниз, Фанни принялась хохотать. Она все хохотала и хохотала, но вдруг, не зная почему, начала трястись от страха… Возможно, дело было в том, что она снова заметила в машине брезент, под которым, должно быть, лежал сундук Андре – а это значит, что он не уехал. С таким богатым воображением нервы уж точно будут расшатаны…

«Какая же я глупая! – подумала она, – какая глупая… Наверняка Жак что-то привез из Парижа…»

Через пять минут Жак уже был в ее объятиях.

– Ну наконец-то! Он уехал?.. Надолго? Давай же, бесценный мой, не таи!

Но Жак рассказал лишь, что Андре сел на поезд, идущий в Бордо, и за их короткую поездку он обмолвился парой слов. Все, что он услышал, позволяло предположить: отсутствие его продлится по меньшей мере год, а может, и два. Братья обещали часто друг другу писать.

– Сразу после прибытия в Америку он пообещал отправить мне длинное письмо, где объяснит свое поведение.

После чего Жак сказал, что умирает с голоду, что от горечи расставания у него урчит в животе, и он с удовольствием съел бы половину холодной курицы, запив ее бутылкой хорошего бургундского вина.

За вином он решил сходить сам. Взял ключи и спустился в подвал.

Фанни помнила, с какой скоростью Жак в то утро позавтракал и с какой легкостью осушил бутылку, хотя обычно он никогда за столом не спешил и пил немного… Жена задала ему вопрос, который не давал ей покоя: а что под брезентом?.. И он ответил, что там корзина с колпачками; из-за производственного брака одна крупная фирма в Париже отказалась их покупать, поэтому он сам решил все забрать из магазина на улице Риволи…

Потом он встал из-за стола, долго обнимал жену и следом воскликнул: «За работу!» и тут же отправился на завод.

Никогда еще Жак не производил впечатления столь здорового и сильного мужчины.

Внезапный отъезд Андре удивил всех в округе и на заводе; изумление достигло своего апогея, когда по прошествии трех месяцев уехавший так и не дал о себе знать. По совету нотариуса, чью контору в Жювизи Жак за это время неоднократно посещал, он, наконец, обратился в прокуратуру. Он рассказал заместителю прокурора Республики обо всех странностях, сопряженных с бегством брата. Немедленно назначили расследование, в процессе которого передвижения Андре и Жака проследили до самого поезда, отходившего в Бордо.

Служащие вокзала в тот день увидели Жака и Андре и их узнали (так как те довольно часто ездили на поезде в Жювизи), а потому могли подтвердить, что Андре уехал рано утром. Братьев также видели у окошечка кассы и на перроне. Более того, носильщик заметил, как Жак один ушел с перрона, вышел из здания вокзала, сел в свой автомобиль и уехал.

И все, и больше ничего! В этом крылась какая-то тайна.

Следов Андре не было ни в поезде, ни на корабле.

Просмотрев все бумаги, оставленные владельцем завода, и допросив почтенного Сен-Фирмена, пользовавшегося, судя по последним распоряжениям исчезнувшего, его полным доверием, полиция пришла к выводу, что Андре, сделав все необходимое, по неизвестным причинам пожелал исчезнуть на неопределенный срок. В вечер отъезда он даже написал записку гувернантке детей, мадемуазель Эльер, в которой подтвердил, что полностью ей доверяет и поручает руководить обучением Жермены и малыша Франсуа во время его отсутствия, каким бы долгим оно ни оказалось.

Полиция решила, что, сообщив об отъезде в Бордо, а потом в Америку, Андре всех обманул. На самом же деле путешественник наверняка сошел с поезда, не доезжая нескольких станций до Бордо. Словом, правосудие пришло к выводу, что хозяин завода пропал добровольно, и потеряло к делу интерес.

Фанни погрузилась в воспоминания, и молчаливый Жак, сидящий рядом, казалось, тоже пребывал в глубоких размышлениях, как вдруг, услышав крики ссорящихся детей из игровой комнаты – там раньше располагалась детская, – они вскинули головы. Фанни и Жак отчетливо услышали голос малыша Франсуа.

– Это не твой замок! – кричал мальчик. – Замок мой!.. Ты здесь никто!.. Твой папа никто! Твоя мама никто!.. Вы все здесь папины слуги!

Охваченный безумной яростью, ребенок крушил мебель, сопровождая буйство обидными выкриками. Другие дети, крича, отвечали ему.

Фанни вскочила; она так разволновалась, что Жак счел необходимым ее успокоить.

– Прошу! Держи себя в руках! Оставайся тут!..

Он крепко сжал ее руку, и она его послушалась и не пошла за ним. Но когда Жак вышел, на ее прекрасном лице появился отпечаток жуткой детской ярости, и, уподобившись ссорящимся детям, принялась швырять вещи и рыдать.

Именно в этот момент вошел Жак, он был потрясен.

– Фанни, милая моя, тебе нехорошо?

Он обнял ее и стал баюкать, словно маленькое нежное дитя.

– Это все пустяки, дорогая Фанни, просто пустяки!..

Наконец она успокоилась и с трудом произнесла:

– Это ужасно… Его могли услышать… наши гости…

– Да нет же, нет, успокойся…

– Вы хотя бы отлупили этого гадкого Франсуа?

– Конечно, нет!.. Я просто сказал: «Ты прав, Франсуа, твой папа непременно вернется в свой прекрасный замок, но нам придется сказать ему, что ты очень плохо себя вел». Эти слова заставили его замолчать. Мне ведь нужно было его заткнуть. Вы ведь этого хотели?

– Вы всегда правы, Жак, – произнесла Фанни голосом, внезапно ставшим необычайно сладким, и смахнула с глаз – ее веки невероятной красоты отливали голубизной – слезы.

– В этой выходке Франсуа виновата глупая фройляйн, – продолжал он, – она забавы ради ссорит малышей между собой. Говорила мне мадемуазель Эльер: «Вы скоро поймете, что с Лидией придется распрощаться».

– Никогда! – запротестовала Фанни. – Я сама выбрала Лидию, и она очень любит нашего Жако. А ваша мадемуазель Эльер думает только о Жермене и о своем любимом Франсуа. Неужели вы считаете, что я такая дура, darling?

– Мне очень хочется, чтобы дети не ругались.

– Не стоит желать невозможного, дорогуша. Господи! Как я постарела из-за всех этих переживаний! Позвольте, я вернусь к своему туалету, а вы отправляйтесь одеваться.

Она выставила мужа за дверь, а когда он ушел, с ней снова случился нервный приступ. Затем Фанни позвала горничную и потратила целый час, наводя порядок.