Czytaj książkę: «Неплохо для покойника!»
Я внимательно наблюдала за ублюдком, сидящим на скамье подсудимых, и желание задушить его собственными руками с каждой минутой становилось все сильнее.
– Вы по-прежнему отрицаете свою причастность к происшедшему? – прозвучал мой голос под сводами зала заседаний.
– Абсолютно, – мотнул головой подсудимый. – В тот момент, когда этот парень горел в своем автомобиле, я был дома… Я спал…
– Понятно… Кто может это подтвердить? – как можно спокойнее спросила я, прикрыв горящие ненавистью глаза. – Как видно из материалов следствия, подтвердить ваше алиби никто не может…
– Я спал! – упрямо повторил он. – А когда люди спят, то в свидетели редко кого приглашают.
«Сволочь! – едва не заскрипела я зубами. – Он же издевается надо мной!»
Понимая, что если произнесу хоть одно лишнее слово, то выдам себя с головой, поэтому несколько минут я молчала, напряженно размышляя, потом поднялась и произнесла сакраментальную фразу:
– Суд удаляется на совещание.
А спустя два часа после изнурительных метаний по тесному кабинетику данной мне государством властью я освободила эту сволочь из-под стражи прямо в зале суда.
Гул возмущенных голосов, поднявшийся после вынесения приговора, заставил мои уши и щеки покрыться краской стыда, но повернуть время вспять уже было невозможно.
Я его освободила!..
ГЛАВА 1
Трещина на потолке, казалось, разрасталась.
Битых сорок восемь часов я лежала на широченной кровати в нашей с Тимуром спальне и пялилась на треснувший потолок.
Сколько сил вложили мы в эту старенькую квартирку, чтобы придать ей жилой вид! С каким удовольствием мы вместе выбирали обои в местном магазинчике, дурачась и хвастаясь друг перед другом своим умением наклеивать их на стены! И как потом хохотали, проснувшись утром и обнаружив плоды трудов своих отвалившимися от стен и свернувшимися серпантином у наших ног.
– Все, малыш! Хватит! – шевельнул тогда усами Тимур. – Это не наша с тобой стезя. Пусть этим делом занимаются специалисты.
– А что будем делать мы? – выдохнула я, с обожанием таращась на мужа.
– А мы… – он нежно поцеловал меня в висок. – А мы уедем на край света!..
Краем света оказалась крохотная охотничья сторожка в глухой тайге, где любил проводить школьные каникулы мой муж.
Вековые кедры, спустившись по склонам крутого оврага, обступили ее со всех сторон, надежно спрятав под своими кронами. Маленькая речушка, берущая начало из-под огромного валуна на самом дне оврага, оглашала окрестности многоголосым серебряным перезвоном. И этот звук был, наверное, единственным, нарушающим тишину и безмолвие этого сурового на первый взгляд края.
Мне полюбилось это место, едва я его увидела. Стоя на ступеньках крыльца маленькой уютной избушки, я могла без устали наблюдать, как просыпается солнце, возвещая о рождении нового дня.
– Чего тебе не спится? – выходил на крыльцо Тимур, сонно моргая глазами. – Рано еще!
– Тимочка! – едва не задыхалась я от восторга. – Ты посмотри! Это же просто чудо! Кромка леса загорается багряным, а затем тускнеет, тускнеет и вдруг зажигается золотом!..
– Малышка моя! – с нежностью выдыхал мой супруг. – Тебе бы стихи писать, а не заниматься судебными разбирательствами…
– Это тоже нужное дело, – возражала я, безропотно подчиняясь сильным рукам Тимура. – Кто-то должен заниматься и этим!
Наши безобидные препирательства обычно заканчивались, не успев достигнуть апогея.
Вообще, по правде сказать, за нашу с ним недолгую совместную жизнь, а она насчитывала ни много ни мало – два года, я не помню ни одной мало-мальски серьезной ссоры. Единственное, что отравляло мне существование, так это то, что он до сих пор не спешил оформлять наши с ним отношения.
– Это простая формальность, малыш! – смеялся он, щекоча мне усами шею. – Ни один штамп в паспорте не заставит меня полюбить или разлюбить кого-то… Ты моя жена перед богом, а остальное все неважно.
Со временем я свыклась с этим и иначе как супругом его не величала. Жизнь текла, стирая шероховатости в наших отношениях и наполняя великим счастьем обладания друг другом. А эти три недели, проведенные вдали от цивилизации, были, наверное, самыми счастливыми за все то время, что мы были вместе.
Просыпаясь ближе к полудню после испепеляющего любовного марафона, мы брели к ручью, набирали воды и там же готовили нехитрую трапезу. Тимур мог при этом, вооружившись удочкой, напевать во все горло какие-то песни на странном непонятном языке.
– Ты всю рыбу распугаешь! – хохотала я, склонившись к котелку с супом.
– Так пугать-то некого! – делал он дурашливую физиономию. – Ее тут и нет!
Как ни странно, но рыба ловилась. Мы ее варили, жарили, даже ухитрились засолить на таранку. Но есть ее нам не пришлось, она так и осталась подвешенной к потолку на длинном капроновом шнуре.
* * *
– Анька! – раздалось под самыми моими окнами. – Ты дома?
Так могла орать, распугивая всех дворовых кошек и кур, только моя подруга Тонька. Ей плевать было на то, что сейчас половина седьмого утра и многие люди в этот час могут еще спать. Ей нужна была я, а все остальное было неважно!
– Анька! – уже более требовательно заголосила Антонина. – Выгляни наконец!
Отвлекшись от трещины в потолке, созерцанием которой я занималась вторые сутки подряд, я поднялась с кровати и, с трудом переставляя ноги, выглянула с балкона.
– Чего орешь? – недобро уставилась я на подругу. – Времени знаешь сколько?
– Ты дома… – пропустив мимо ушей мои слова, констатировала Антонина и величаво прошествовала к подъезду.
Удивительное сочетание противоречий объединяла в себе эта женщина. Со статью и походкой герцогини, никак не меньше, она могла скандалить и голосить, словно простая базарная баба. Осанка ее при этом оставалась такой же, поэтому желание склониться перед нею в реверансе не исчезало в продолжение всей непечатной тирады. Вот и сейчас, едва она переступила порог моей квартирки, как принялась нецензурно ласкать меня, царственно вышагивая по маленькой гостиной.
– Капуста чертова! – клокотала она от праведного гнева. – Ты посмотри, в кого ты превратилась?
– В кого? – тупо переспросила я, положив всклокоченную голову на спинку дивана.
– В кого? – передразнила Тонька и грациозно опустилась рядом со мной, накрыв меня облаком дорогих духов. – Ты жить дальше собираешься или нет?
– Зачем? – не меняя интонации, спросила я. – Для чего?
– Анька! – угрожающе произнесла подруга. – Если ты не прекратишь себя казнить, то я…
– Что ты?!
– Я не знаю, что с тобой сделаю!
И тут случилось удивительное – она заплакала!
Привыкнув к тому, что Тонька является образцом хладнокровия, невозмутимости и еще бог знает каких достоинств, определяющих ее уравновешенный характер, я растерялась.
– Тонь, ты чего? – ошалело захлопала я ресницами.
– Ничего, – хлюпнула та носом и вытащила из сумочки кружевной носовой платочек. – А как бы ты, интересно, прореагировала, наблюдая за агонией своей самой любимой подруги?..
Тут и в моем носу защекотало, и мне ничего не оставалось делать, как уткнуться в ее плечо и зареветь. Я всхлипывала и причитала, не замечая, как похлопывает меня по спине Антонина, время от времени вставляя короткие фразы. Одна из них меня насторожила, и я, отстранившись, с недоумением переспросила:
– Что она сказала?
– Ничего путного, – попыталась уйти от ответа Тонька, но я была настойчива, и ей пришлось пуститься в объяснения. – Я проходила под ее окнами. Голову подняла, а она едва из окна не свешивается. «Шалава!» – орет. Я ее спрашиваю: «Кто?» Ну а она и давай верещать на всю округу. Что, ты ее не знаешь?
– Вот дура баба, – совершенно искренне изумилась я. – Сколько же времени прошло, а ей все угомону нет.
– Да, – с пониманием качнула подруга головой. – Люська еще тот экземпляр! Как я тебе говорила, привлеки ее к ответственности! Так ты – нет… Сами разберемся… Разобрались?
Следует пояснить, что Люська была бывшей тещей моего Тимура. С женой тот расстался просто и без долгих объяснений, а вот теща… Обвинив его, меня и еще бог знает кого в развале семьи, она начала с того, что принялась меня преследовать. Стараясь не обращать внимания на ее злобные выпады, я в глубине души лелеяла надежду, что рано или поздно ей это надоест. Но, как показало время, она была неутомима.
– Что ты намерена делать? – прервала мои размышления Антонина.
– В каком плане?
– Во всех направлениях, дорогуша! Перво-наперво надо этой стерве рот закрыть, а второе…
– Что? – сразу насторожилась я.
– Тебе необходимо уехать…
– Тонь, ты в своем уме? – вытаращилась я. – Не могу сейчас уехать!
– Именно сейчас ты и должна уехать! – невозмутимо заявила она и поднялась со своего места. – После всего, что произошло, другого выхода у тебя просто нет!
Она принялась величественно гарцевать по комнате, обрушивая на мою голову тысячу разных причин, по которым я не должна оставаться в городе. Она была так красноречива и неутомима в своих рассуждениях, что к концу ее речи я была готова на любое путешествие, лишь бы она замолчала.
– Куда я, по-твоему, должна уехать? – потерла я заломившие виски. – Где меня кто ждет?
– Езжай туда, где вы отдыхали с Тимуром, – обрадованно затараторила Тонька, увидев, что я сдаюсь. – Сама говорила, что место это никому не известно, туда зверь редко забегает, не то что человек…
– Ты считаешь это самым лучшим местом для реабилитации моей души? – скептически скривила я губы. – Ничего интереснее не придумала?
Подруга сделала глубокомысленное лицо и, остановившись против того места, где я сидела, принялась меня воспитывать. Она говорила долго и пространно. Многое из ее речи мне было непонятно, единственное, что я уловила, так это то, что начать возрождаться я должна была именно в том самом месте, где когда-то была несказанно счастлива.
– Это будет больно, – прошептала я, уставив на Тоньку немигающий взор.
– Знаю, – решительно тряхнула она головой. – Но байку про хирурга и его методы ты знаешь, так что давай собирайся, а я поеду с тобой.
Вопреки ожидаемому, сборы заняли чуть больше времени. Антонина, развившая за неделю бурную деятельность, успела многое. Но даже ей было не под силу убедить Семена Алексеевича, председателя суда Левобережного района, дать мне расчет. Он был неумолим.
– Пусть берет отпуск без содержания, – как всегда, тихим голосом ответил он, разом отметая все Тонькины аргументы. – К тому же, Антонина Ивановна, я думаю, что мне лучше поговорить с глазу на глаз с ней самой.
Этого я боялась больше всего. С тех самых пор, как был выпущен на свободу Алейников, по иронии судьбы носивший то же имя, что и мой муж, я больше не показывалась на работе.
Сначала я взяла больничный у невропатолога, затем у терапевта, потом следом отправилась к окулисту. Продлевая больничные листы сколько это было возможно, я была движима единственной целью – быть подальше от людей. Когда же врачи, пряча глаза, поочередно заявляли, что здоровью моему ничто не угрожает, я просто перестала ходить на работу. Ложилась на кровать, обнимала подушку и часами пялилась на трещину в потолке.
Причудливым зигзагом пробежав от двери к люстре, та резко сворачивала и, разделившись на две одинаковой длины извилины, змейкой устремлялась в разные стороны. В результате такого замысловатого излома площадь потолка была поделена на три неравные части. Я считала это символичным, отождествляя этот раздел с моей поломанной жизнью.
Первую, самую большую часть, слабо освещаемую солнцем, я относила на жизненный участок пути до Тимура. Детство, отрочество, юность… Все было как у всех: родительский дом, институт, работа. Все это пролетело, как короткий миг, не успев оставить в памяти моей хоть какой-то значимой отметины.
Вторую, крохотную узкую полоску, все время находящуюся на свету, я представляла временем, когда была счастлива. А третья, постоянно пребывавшая в тени, должна была олицетворять мое будущее, потому что свет для меня померк именно в тот день и час, когда, вызвав меня к себе в кабинет, Семен Алексеевич сообщил мне о гибели моего мужа.
Я плохо помню, что произошло потом. Рваные клочья темноты замелькали перед остановившимися глазами. Рот в безмолвии открывался и закрывался, не в силах выдавить хоть что-нибудь. А сердце сжала жуткой силы тоска. Она давила непомерной тяжестью безвозвратной потери, заставляя отрешиться от всего, в чем раньше я находила радость. Я ходила, ела, пила, но это была уже не я, а моя высохшая от горя оболочка.
И тогда Антонина, единственный человек, с кем я тогда общалась, направила мои мысли и чувства в нужное русло, определив их одним коротким словом – месть!..
Жажда мщения с каждым днем становилась все острее. Я едва не на коленях умоляла Семена Алексеевича отдать мне это дело, ссылаясь на то, что наши с Тимуром отношения не были зарегистрированы официально. Когда же он скрепя сердце согласился, я принялась со всей скрупулезностью изучать материалы, вникая во все мелочи, которые следователю показались незначительными. День за днем я репетировала сцену судебного процесса, ликуя от предвкушения. Но на деле все оказалось не так…
Вопреки ожидаемому, глаза подсудимого Алейникова Тимура Альбертовича не полыхали страхом. Более того, в них плескались откровенная насмешка и, как мне казалось тогда, чувство превосходства.
Я сжимала зубы, чтобы не зарычать от ненависти, внимательно вслушивалась в показания свидетелей, но это ничего не изменило. И поступила так, как должна была поступить, – признала его невиновным.
– Хочешь, я отменю твое решение в силу мягкости приговора? – с жалостью вопрошал меня Семен Алексеевич. – Только скажи! Не надо было мне на это соглашаться! Сама же настояла, а теперь мучаешься!
– Все в порядке… Вы не хуже меня знаете, что следственных материалов оказалось недостаточно для того, чтобы упрятать его за решетку, – глухо обронила я тогда и подняла на председателя суда посеревшее от переживаний лицо. – Мне необходимо отдохнуть…
– Хорошо, – он согласно кивнул. – Отдыхай, сколько посчитаешь нужным, а затем… Затем я жду тебя в наших рядах.
Семен Алексеевич встал и, проводив меня до двери, тихо произнес напоследок:
– Надо жить, девочка моя! Надо жить!..
А вот с этим-то у меня как раз и возникли проблемы, потому как жить мне совершенно не хотелось. Последней надежде – увидеть своего заклятого врага поверженным – не суждено было сбыться, а вместе с ней пропало и желание существовать…
Когда же Антонина, охваченная жаждой деятельности в процессе моих сборов, швырнула мне в лицо мой твидовый костюм и громогласно объявила, что я просто обязана съездить на работу и переговорить со своим боссом, то я растерялась.
– Зачем мне это, если я решила увольняться? Не пойду… – залопотала я, подтянув колени к подбородку.
– Пойдешь! – убежденно заявила она и потащила меня в ванную. – Ты обязана это сделать, хотя бы из уважения к нему! Он очень сильно рисковал своим добрым именем, позволив тебе судить этого подонка. И нянчился с тобой все это время как с ребенком, а ты!..
– А что я? – едва не плача, вопрошала я, намыливая голову.
– Ведешь себя как неблагодарная свинья! – не церемонясь в выражениях, клеймила меня Тонька.
И она, как всегда, победила.
Спустя два часа я поднималась по лестнице, устланной вытертой ковровой дорожкой, прислушиваясь к отчаянному стуку своего сердца. Но вопреки предположениям, жалости в умных глазах Семена Алексеевича не обнаружила. Твердо, с прищуром посмотрев на меня, он слегка кивнул в знак приветствия и сделал мне знак присаживаться.
Я прошла к столу и, отодвинув тяжелый дубовый стул, уселась напротив председателя суда.
– Так, так, так, – пробормотал он, постукивая карандашиком по папке с документами. – Пришла, значит…
Я молча кивнула, но сочла за благо промолчать. Чувство вины перед этим седым человеком, который так много сделал для меня в моем горе, потихоньку начало глодать меня.
– И что скажешь? – сурово свел он брови, впиваясь в меня взглядом. – За расчетом пришла? Или, может… за жалостью?
– Не-ет, – почти прошептала я, внезапно оробев. – Я… не знаю.
– Не знаю!.. – он в раздражении швырнул карандаш об стол и откинулся на спинку кресла. – Послушайте, уважаемая Анна Михайловна, что я вам скажу!.. Расчета я вам не дам – смолоду не привык кадрами разбрасываться. Жалости от меня тоже больше не дождешься, надоело мне с тобой нянчиться. А по поводу твоих прогулов вот что скажу: отработаешь потом вдвойне! Поняла?
Я молча кивнула. Серьезность его тона не оставляла сомнений – мои выкрутасы ему порядком надоели. Как и подобает в данной ситуации, я понуро опустила плечи и лишь виновато время от времени кивала. Сказать, что мне было стыдно, значило бы ничего не сказать. Уши мои полыхали, норовя подпалить бумажного журавлика, которого подвесил на люстру внук Семена Алексеевича.
– А сейчас ты напишешь заявление на отпуск, – не меняя интонации, продолжал он между тем. – И через месяц примешь дело о хищениях на мукомольной фабрике. Все! Иди!..
Я встала, поправила юбку и, тихонько лопоча слова прощания, двинулась к выходу.
– Аннушка, – окликнул он меня, когда я уже была у самой двери. – Не слишком круто старик с тобой?
– Все нормально, Семен Алексеевич, – попыталась я улыбнуться. – Простите меня…
Он встал и, прихрамывая на левую ногу, пошел по направлению к выходу.
– Ты отдыхай, девочка… – взял он в руку мою ладонь и легонько сжал ее. – Время все лечит… И возвращайся такой, как была. Хорошо?
– Постараюсь, – с трудом проглотила я комок, вставший в горле.
– Идем, я тебя провожу.
Мы вышли с ним из кабинета и медленно двинулись по длинному коридору, изрезанному выемками дверей. Шеф взял меня под руку и тихонько, почти ласково, начал наставлять на путь истинный. Не скажу, что слова его достигали своей цели, но мне отчего-то стало полегче дышать. Был ли то причиной его мягкий голос, уговаривающий меня с легкой долей укоризны, или лица сотрудников, приветливо улыбающиеся мне, но из здания суда я вышла почти спокойной.
– Встреча с шефом пошла тебе на пользу, – удовлетворенно кивнула Антонина, перекидывая через мое плечо ремень безопасности. – Пристегнись, а то опять на штраф нарвемся.
– Куда сейчас? – оборвала я ее брюзжание. – Поесть бы чего-нибудь…
– А вот это совсем хорошо! – Подруга завела машину, и вскоре мы уже выезжали на проспект. – Отвезу тебя сейчас в одно местечко… Ты там ни разу не была… Жрачка отменная, ну и обслуживание на уровне.
Все было именно так, как пообещала Антонина. Заяц на вертеле был просто изумительным, а официантки, словно Белоснежки, порхали между столиками, едва возникала в них необходимость.
Поставив локти на стол, я положила подбородок на сцепленные пальцы и с благодарностью взглянула на подругу.
– Хорошая ты баба, Тонька, – выдохнула я какое-то время спустя.
– Еще бы! – самодовольно заявила та, доедая мороженое.
– Да, тебе бы еще скромности немного, – пустила я шпильку. – Цены бы тебе не было.
– А она мне ни к чему, – не обиделась Тонька. – Ну вот скажи, что я с ней стала бы делать? Добилась бы содержания от мерзавца мужа, который погнался за первыми встречными ногами, забыв о любезной сердцу супруге? Нет! Принимала бы я от него подарки в дни рождения, учитывая его вероломство? Нет! И уж, конечно же, не потребовала бы новую машину в годовщину нашей с ним свадьбы!
– Ну ты даешь! – качнула я головой. – Я бы так не смогла.
– Ты у нас другая, – согласилась подруга, доставая сигареты. – Вроде и не святоша, но идеалистка, каких свет не видывал.
– А это плохо?
– Не знаю… – она задумчиво уставилась на сизый дым, тонкой струйкой поднимающийся к потолку. – Не знаю… Но жить тебе тяжелее, это бесспорно. Тут ведь вот еще какое дело, Ань…
Она на мгновение умолкла и принялась тяжело вздыхать, покусывая нижнюю губу. Последнее меня насторожило. Зная изначальную природу этой ее привычки, я приготовилась к неприятностям. Моя интуиция не обманула меня, новостей было две: плохая и очень плохая.
Усердно избегая смотреть мне в глаза, перво-наперво Тонька выпалила, что поехать со мной не сможет.
– Ты с ума сошла?! – опешила я от неожиданности. – Посмотри на меня! Ты убеждала меня, торопила с отъездом, а теперь заявляешь, что у тебя дела?!
– Прости, – пробормотала она и уставилась на меня глазами побитой собаки. – Я все равно не смогла бы с тобой надолго уехать. Так, на недельку, не больше. У меня скоро сдача объекта. А тебе нужно как следует отдохнуть. Но я провожу тебя на вокзал, я даже билет тебе уже купила!
– Спасибо! – фыркнула я раздраженно и взялась за сумочку.
– Ань, ну подожди! – со слезой в голосе взмолилась Тонька. – Ты просто еще ничего не знаешь!
– Что-то уж больно плаксивой ты стала в последнее время, – с подозрением уставилась я на нее. – А ну давай, выкладывай! Опять благоверного своего решила простить?
Тонька обреченно качнула головой и полезла за новой сигаретой.
– Ты конченая дура! – вынесла я свой вердикт. – Это который раз? В прошлый раз он променял тебя на сиськи! В позапрошлый – на ноги от ушей! Что будет следующим этапом? Тонь, сколько можно?!
– Я его люблю… – сдавленно прошептала она и заревела.
Ну это уже перебор! Тяжело вздохнув, я вытащила из сумочки бумажный носовой платок и протянула ей со словами:
– Перестань кукситься, я поеду одна.
– Правда? – Тонька подняла на меня зареванные глаза и попыталась улыбнуться. – Анюта, милая, как я тебя…
– Ой, да ну ладно уже, – я недовольно сморщилась. – Просто я решила на время уехать для того, чтобы там, вдали, все взвесить и сопоставить.
– Переоценка ценностей, – с пониманием кивнула подруга. – А не страшно в лесу одной ночью?
– Тимур погиб средь бела дня в самом центре города с населением в двести пятьдесят тысяч. Кругом было полно народу, и никто, повторяю, никто не кинулся ему на помощь. Все стояли и смотрели, как догорают обломки его машины.
Удивительно, но, произнося все это, я оставалась спокойной! Голос мой не дрогнул, сердце по привычке не сжалось от тоски. Я озадаченно свела брови и попыталась затронуть чувственные струны собственной души, но, вопреки обыкновению, они почему-то молчали. Это могло означать одно из двух: либо я наконец смирилась со своей утратой, либо я очерствела настолько, что произношу имя моего покойного мужа без внутреннего содрогания.
Видно, Антонина тоже что-то почувствовала, потому как прекратила свое бесполезное занятие – лить слезу – и с подозрительным прищуром уставилась на меня.
– Ань, ты в порядке? – не выдержала она и пятиминутной паузы.
– Абсолютно, – бесстрастно прозвучал мой ответ. – Более того, я настолько в порядке, что готова выслушать твою «очень плохую новость». Ее, я полагаю, ты приберегла напоследок?
Антонина отчаянно заерзала под моим пристальным взглядом и принялась выскребать почти чистую салатницу. Признаться, взгляд мой выдержать было трудновато. Как любили шутить коллеги, под взглядом моих иссиня-черных глаз даже ни в чем не виноватый человек мог сознаться в любых злодеяниях. Подруге о рентгеноскопических его свойствах было доподлинно известно, поэтому она сейчас и не поднимала головы.
– Оставь в покое салатницу, – потребовала я. – Ничего не изменится, когда ты сообщишь мне это – через пять, десять, двадцать минут или сейчас. Давай, выкладывай!
– Тебе Семен Алексеевич ничего не говорил, когда ты была у него? – начала она осторожно.
– Нет. О чем?
– Даже не знаю, говорить тебе или нет. Ты вроде немного начала успокаиваться, а тут вдруг опять…
– Хм, – уголки моих губ приподнялись в скептической ухмылке. – Подобное вступление, по-твоему, должно меня успокоить? Давай же, выкладывай, не тяни!
– Ты знаешь, что на прошлой неделе произошла трагедия на окраине города? Хотя откуда тебе знать? Ты же все это время в постели валялась и потолок разглядывала, – вернула мне подруга мою саркастическую усмешку. – Так вот, в четверг вечером была взорвана машина одного предпринимателя. Характер преступления и взрывное устройство, заложенное в машине, идентичны…
– Поняла, – прервала я ее на полуслове. – Все то же самое, как и в случае с Тимуром… Но ведь не это главное?
– Да, – кивнула Антонина, вновь обретая величественную осанку. – Это была машина Алейникова Тимура Альбертовича…
– Ну и что? – как можно равнодушнее спросила я. – Ты ждала, что эта новость повергнет меня в шок? Напрасно! Я даже рада, что его дружки решили поквитаться с ним его же оружием… Ну и как он? Надеюсь, издох?
– Да нет, – кисло улыбнулась Антонина, вглядываясь во что-то за моей спиной. – Он жив и, по-моему, вполне здоров.
Заинтригованная многозначительностью ее последней фразы, я обернулась и едва не вскрикнула от неожиданности. За соседним столиком, который располагался чуть в стороне от нашего, сидел только что упомянутый Алейников в компании двух бритоголовых парней.
– Какая неожиданная встреча, – едва не зарычала я от бешенства. – Ты наверняка видела его тут и раньше?
– Нет, что ты! – испуганно вытаращилась на меня Тонька. – Впервые вижу его здесь, уверяю тебя! Во всяком случае, за два года, что бываю в этом заведении, ни разу его не заметила.
– Понятно…
Я все еще сидела вполоборота к соседнему столику, когда Алейников соизволил поднять глаза от меню. Улыбке, тронувшей его тонкие губы, могла позавидовать и Джоконда. Что выражала эта самая улыбка и загадочное мерцание глаз из-под полуопущенных век, так и осталось загадкой. Едва не скрипнув зубами, я резко развернулась и схватила со стола не тронутый доселе бокал с вином.
Следуя моему примеру, Антонина тоже подняла свой, где плескалось безалкогольное пиво, и осторожно высунулась из-за моего плеча.
– Анька, – зашептала она. – Смотрит на тебя, глаз не спускает! И улыбается, мерзко так, ехидно…
– Ты прекрасно знаешь, что смеется тот, кто смеется последним, – парировала я, восстанавливая утраченное душевное равновесие. – Ему удалось избежать правосудия…
На этом месте Антонина многозначительно кашлянула, а я густо покраснела, вспомнив, что в роли Фемиды в данном конкретном случае выступала сама.
– Ему удалось не взорваться вместе со своим автомобилем, – упрямо продолжала я, отстукивая дробь ноготками по белоснежной скатерти. – Но за все в этой жизни приходится платить. И, я уверена, он заплатит очень дорогую цену…
– Анька! – зашептала подруга, внезапно побледнев. – Он идет сюда!
И не успела я слова молвить, как стул по правую мою руку был отставлен в сторону и предмет нашего разговора без приглашения уселся за столик. От такой неожиданной наглости мы разом опешили, в недоумении уставясь друг на друга.
– Добрый день, милые дамы, – совершенно спокойно поприветствовал нас пришелец. – Скучаем?
– Отнюдь! – обрела, наконец, Тонька дар речи. – Мы вас разве звали?
– Нет, но я решил так вот запросто, без приглашения, – осклабился он в подобии улыбки. – Вы не против?
– С этого и надо было начинать! – едва не зазвенел от напряжения мой голос. – Мы против! И даже очень! Соблаговолите нас оставить!
– А если не соблаговолю? Что будет? – явно наслаждался он ситуацией. – Вы меня арестуете? Ай-ай-ай! Что мне делать? Как я посмел?
– Слушай, ты! – Резко развернувшись в его сторону так, что хрупкий стул подо мной жалобно заскрипел, я схватила Алейникова за лацкан белоснежного пиджака и с ненавистью в голосе прошипела: – Я ненавижу тебя! Ненавижу настолько, что желала бы твоей смерти! То, что ты имел наглость сесть к нам за столик, лишний раз доказывает, что ты ничтожество и мразь!
И тут я сделала то, что мне давно хотелось. Хотелось с тех самых пор, как я переступила порог зала заседаний, – я плюнула ему в лицо.
Тонька тихонько ахнула и закрыла рот рукой. Краем глаза я заметила, как сорвались со своих мест два бритоголовых парня и ринулись к нашему столику.
– Все нормально, – небрежно махнул в их сторону Алейников и полез во внутренний карман пиджака за платком. – Пока все нормально. Может быть, вы отпустите мой пиджак, леди?
С трудом поняв, что вопрос задан мне, я отцепила пальцы и, чтобы хоть как-то унять дрожь в них, схватила со стола салфетку.
– Только что в присутствии свидетелей вы нанесли мне публичное оскорбление, – пробормотал этот наглец, аккуратно вытирая лицо. – И не мне вам объяснять, чем это грозит.
– Вы меня спровоцировали, – клокочущим от гнева голосом выдавила я из себя. – Идите к черту! Дайте нам спокойно пообедать!..
Совершенно не обращая внимания на мои слова, он сложил платок вчетверо, убрал его в карман и продолжил:
– Женщина с таким темпераментом и такой жаждой мщения способна на многое.
– Что вы хотите этим сказать? – подала голос Антонина, незаметно делая знак официантке.
– Я просто хотел предупредить! – Алейников встал и, склонившись ко мне, тихо выдохнул: – Если еще раз надумаете взорвать мой автомобиль, выберите время, когда рядом никого нет. Двое детишек, гулявших неподалеку, получили серьезные травмы…
– Ах ты!.. Да… ты знаешь, кто ты?!
– Я бизнесмен, – он хмуро ухмыльнулся и слегка потрепал меня за подбородок. – Я бизнесмен, а не убийца!..
Похоронив свой возмущенный возглас глубоко внутри, я сидела и ошалело моргала ему вслед. Он между тем поравнялся со своими охранниками, с напряжением следившими за развитием событий, и, сделав им знак, пошел к выходу.
– Сволочь! – едва не плача, пробормотала я. – Какая сволочь! Он считает, что покушение на него – дело моих рук?!
– Да ничего он не считает! Что ты, право, как ребенок. – Антонина заплатила по счету и, поднимаясь со своего места, скомандовала: – Идем отсюда, все равно настроение испорчено.
Старательно избегая темы недавнего инцидента, мы сели в машину и поехали на Центральный рынок. Потолкавшись среди прилавков, деятельная Тонька накупила массу тряпок, которые, по ее разумению, мне были просто необходимы в моем путешествии.
– Прекрати! Что ты запала на этот свитер? – досадливо морщилась я, когда она попыталась натянуть мне через голову мохнатый канадский джемпер. – Лето на дворе! Я же не на Северный полюс еду!
– Тайга, милочка, она и в Африке тайга, – безапелляционно заявила Тонька, доставая кошелек. – Будем считать это моим подарком.
– Или компенсацией за твое вероломство, – съехидничала я, запихивая свитер в большой пакет, к тому времени уже достаточно набитый, на мой взгляд, совершенно ненужными вещами.
Антонина не обиделась. Она притворно вздохнула и, завидев продавца парфюмерии, взяла курс в направлении его прилавка. Вышагивая на тонких шпильках походкой герцогини, она принялась мне втолковывать, будто я этого не знала, что гнус в тайге – штука страшная и что от него нужна защита.
Результатом нашего похода была дюжина булькающих пузырьков и стольких же тюбиков с различными гелями, аэрозолями, мазями против комаров, клещей и еще бог знает против какой живности. Разумеется, все это я оставила дома, засунув в самый дальний угол туалетной тумбочки в ванной комнате. С собой же взяла лишь жутко пахнущее, сработанное неизвестно каким мастером снадобье. Его купил в аптеке Тимур перед тем, как нам отправиться в путешествие. Я долго фыркала и морщила нос, называя эту смесь отравой. Но когда надоедливое комарье, сгустившись над нашими головами, разлеталось прочь, словно натолкнувшись на невидимую преграду, я мысленно говорила безвестному аптекарю огромное спасибо.
