Czytaj książkę: «Я, звездный рыцарь, или Выйти замуж за героя»
Галина Романова
«Я, звездный рыцарь»,
Или
Выйти замуж за героя
Вместо пролога.
Шоррен сидел в кабаке.
Обычный кабачок, каких полным-полно на окраинах и в центре любого крупного города, тем более столицы материка. Они есть почти на каждой улице, отличаясь во многом – где-то владелец арендовал полуподвал, и в зале царил полумрак, где-то, наоборот, заведение располагалось в надстройке на крыше невысокого старинного, позапрошлого века, здания, так что в окна лился солнечный свет, а с крыльца открывался неплохой вид на историческую часть города. Где-то мебель была из дешевого пластика, а где-то использовали дорогое натуральное дерево и металл. Где-то вас обслуживали киборги давным-давно списанных моделей, еще андроидного типа, где-то «настоящий» бармен смешивал напитки, а где-то предполагалось самообслуживание. Да и цены отличались разительно. Общим было одно – ассортимент и контингент. Там и тут можно было получить раз и навсегда утвержденный список коктейлей или сортов вина, пива или более крепкого пойла. «Что-то новенькое» отыскать было нереально, даже если задаться целью обойти все питейные заведения города. Ну, или, как вариант, в зале самообслуживания попробовать смешать ингредиенты для коктейля новым способом. Скажем, в пиво влить банановый ликер и добавить корицу и паприкаш. После чего подогреть, посолить и ждать, что получится.
Однако для Шоррена было абсолютно все равно, что подают и кто подает – уставшая от клиентов официантка, профессионально словоохотливый бармен, скрипящий всеми сочленениями андроид или ты сам. Главное, что это была все-таки выпивка, которая позволяла хоть ненадолго забыться. И – люди, которые не препятствовали этому.
С людьми было сложнее всего. Люди Шоррена раздражали, что, впрочем, было взаимным чувством. А ведь еще недавно все было совсем иначе…
Возвращение в большой мир ошеломило бывшего каторжника-поселенца с планеты Гудзон. Покинув цивилизацию наивным мальчишкой – хотя того, кто начал жизнь в детском доме, потом с десяти до шестнадцати лет бороздил просторы Галактики в компании «черных» звездопроходцев, а последние два года «доращивался» в колонии для несовершеннолетних преступников, сложно считать наивным! – Шоррен в неполные тридцать лет оказался в мире, к которому был совершенно не готов. Новые люди. Новые отношения. Новые права и обязанности. Новая работа. Все новое и непривычное. И времени на то, чтобы приспособиться, не было.
Пока патрульный крейсер «Стремительный» возвращался на базу, Шоррен успел немного сойтись с экипажем и почти уверился, что будет служить с этими людьми. Наслышанный о том, что жизнь патрульного состоит не столько из драк, погонь и засад, сколько из составления отчетов, заполнения различных анкет, сочинения планов работы и прочей бумажной волокиты, а также довольно нудного патрулирования пустынных секторов на случай, как бы чего не вышло, он все-таки ждал и надеялся на лучшее. Молодому человеку удалось близко познакомиться кое с кем из экипажа, он обзавелся даже друзьями, и единственным, кто его явно терпеть не мог, был Людомир Ковач, старпом и первый заместитель капитана Гурия Хватова по прозвищу Хват. Лейтенант Ковач только недавно перевелся из наземной патрульной службы в космическую, на парней типа Шоррена насмотрелся «дома» и утверждал, что бывший «черный» звездопроходец только и ждет случая, чтобы предать. Он укрепился в этом утверждении, когда Гурий Хватов пытался оформить на Шоррена документы. Оказалось, что, кроме имени, точно ничего установить нельзя. Ни дату рождения, ни национальность, ни расу и вид*, ни место рождения, ни тем более имена и фамилии родителей. Генетический анализ показал лишь, с какой планеты могли происходить его предки, но люди этого подвида обитали на сорока шести планетах, из которых тридцать четыре входили в Великую Звездную Империю, а остальные – либо в Лигу Свободных Планет, либо сохраняли независимость. Так что биографию Шоррену пришлось сочинять на ходу. То ли знакомство с неподражаемой Бриллиантиной Перламутровой, автором многочисленных любовно-исторических романов о любви, оставило свой след, то ли в глубине души Гурий Хват сам был немного поэтом и писателем, но с его легкой руки Шоррен стал выходцем с маленькой планетки на окраине рукава Галактики, именуемого Шарфиком Невесты. Условия жизни там были тяжелыми, и родители Шоррена двадцать пять лет назад решили переселиться на другую планету и стать колонистами. Однако по пути случилась катастрофа – столкновение с метеоритом. Корабль был поврежден, началась срочная эвакуация, женщин и детей запихали в спасательные капсулы и катапультировали. На счастье, поблизости оказалась планета Гудзон, куда три из пяти капсул и приземлились. К несчастью, в необжитый район. Какое-то время уцелевшие при кораблекрушении пытались выживать, но планета оказалась настолько дикой, что почти все погибли. Спастись удалось единицам. Вернее, на них наткнулся отряд геологов, производивших разведку полезных ископаемых. Так Шоррен и оказался поселенцем Гудзона, добровольно стал членом бригады лесозаготовителей, но помнил свое раннее детство на другой планете и, накопив некую сумму, решил отправиться «навестить родные места».
(*В данный период времени вид «человек разумный», он же Homo Sapiens, разделился на два отдельных вида – Homo S. vulgaris и Homo S. cosmicus с шестью подвидами. Прим.авт.)
В историю поверили. Бывший «черный» звездопроходец исчез, как будто и не бывало. Родился «чистый» колонист Шоренн Ганн, и все было хорошо, если бы не старший помощник Ковач. Когда «Стремительный» вернулся на базу, Ковач поднял свои старые связи. Ему удалось невозможное – он сумел найти адрес той колонии, где «доращивался» Шоррен перед тем, как обвинительный приговор вступит в силу. Оказывалось, что беглеца должны были осудить на пятнадцать лет работы на урановых рудниках, и до окончания срока еще оставалось около двух лет. То есть, если бы удалось доказать, что Шоррен-колонист и Шоррен-звездопроходец – одно и то же лицо, то парню пришлось бы все-таки отсидеть эти два года.
Капитан Хват мог бы его защитить, если бы Шоррен был членом экипажа, но тут возникла еще одна проблема – у кандидата не было никакого образования. Он кое-как мог читать и писать, знал три языка и умел прекрасно разбираться в оружии, а также немного умел пилотировать малые суда, но для того, чтобы стать патрульным, этого было не достаточно. Шоррену пришлось отправиться на учебу. Мужчина тридцати лет (для сочинения биографии колониста его возраст пришлось округлить, накинув несколько месяцев) оказался за одной партой с юнцами семнадцати-восемнадцати лет, которые обгоняли его во всем, начиная от количества прочитанных книг и заканчивая умением ориентироваться в окружающем мире.
Учеба должна была продлиться около года, и за весь этот год Гурий Хватов ничем не мог помочь Шоррену. Зато Ковач развернулся вовсю. «Он предатель! – твердил старпом «Стремительного». – У него взгляд предателя. И потом – он сам сознался, что был когда-то «черным». А звездопроходцы бывшими не бывают! Вот увидите, капитан, стоит ему войти в состав экипажа, и он начнет сливать информацию пиратам! И угадайте, кто станет его первой жертвой?»
Гурий верил Шоррену, но без документа об окончании учебы и успешной сдачи экзаменов он не мог взять его под свое покровительство. Бумага оказывалась сильнее. Они с Ковачем трудились на пару, копая в противоположных направлениях и надеясь, что экзамен начнется раньше, чем придет ответ на запрос из колонии. Обоим мешало и помогало то, что «Стремительный» уже через неделю после того, как Шоррен начал учебу, отправился в долгое патрулирование. Следовательно, любые запросы должны будут ждать возвращения экипажа на Вангею.
Ответ пришел.
Шоррен знал об этом – все-таки он учился не на кого-нибудь, а на полицейского – и кое-какие знания успел получить и обзавелся знакомыми. Вернее, кое у кого из его соучеников такие знакомые нашлись, и сегодня днем, в перерыве между занятиями, когда группа шла с лекции на стрельбище, с Шорреном поравнялся один из курсантов, Флегмачек.
– Доволен? – подмигнул он.
– Чем? – Флегмачек редко снисходил до беседы с ним, и Шоррен сразу заподозрил неладное.
– Кончилась скучная писанина, можно поразмяться…
Шоррен пожал плечами, не зная, что сказать.
– Я тебя понимаю, – как ни в чем не бывало, продолжал Флегмачек. – Тебе над бумажками корпеть непривычно. А вот стрелять – это да. Десять попаданий из десяти, из любой позиции, причем сразу в «яблочко». А плазмомет никто быстрее тебя собрать-разобрать не может.
Шоррен кивнул. Что верно, то верно, на боевых занятиях он показывал лучшие результаты, далеко опережая отличников.
– Долго, небось, этому учился? – сокурсник упрямо вызывал Шоррена на разговор.
– Да как сказать, – уклончиво ответил тот, памятуя о «мальчике с окраинной планетки».
– Еще бы! Порой приходится спешить наперегонки со смертью, – усмехнулся Флегмачек. – Убивай, чтобы не убили тебя, так?
– Чего?
– Того! Где ты так научился с оружием обращаться? Прямо спецназовец какой-то!
– На Гудзоне.
– И не только? – подмигнул собеседник.
– Ну… еще тут немного… и на «Стремительном» тоже… чуть-чуть…
– Ага, чуть-чуть. Лет пять это «чуть-чуть» продолжалось? Или все шесть? – голос его дрогнул, стал холоднее.
– Ты о чем? – занервничал Шоррен. К их разговору начали прислушиваться, и Флегмачек нарочно повысил голос, работая на публику и привлекая внимание всего строя.
– Да все о том же! Ты с оружием обращаешься так, словно тебе уже приходилось воевать, флайер водить умеешь, автопилот на тренажере с закрытыми глазами программируешь, в медицине разбираешься. И при этом не знаешь элементарных вещей – в инфранет выходить не умеешь, книг не читал, даже с включенным текстовым редактором ошибки печатаешь, про физику, химию, историю и политологию только здесь узнал… Откуда ты вообще взялся, с таким странным набором знаний?
– С Гудзона, говорю же…
– Ага. А еще врешь, как дышишь. На Гудзон ты откуда попал? И сколько лет назад? Двадцать пять? Или всего тринадцать?
– Что ты ко мне привязался? – Шоррен еще сдерживался, прекрасно понимая, что мальчишка неполных девятнадцати лет нарочно пытается его достать. – Чего тебе от меня надо?
– Правду. А то вот, слышно, просочилась инфа, что кое-кого разыскивают по всей Галактике. И отнюдь не для того, чтобы вручить ценный подарок. А наоборот…И этот кто-то очень на тебя похож. Имя и возраст совпадают. И то, что вы оба с Гудзона. Сказать, кто тот, второй, дабы ничего не перепутали?
Краем глаза Шоррен давно уже заметил, что сержант Жмых, инструктор по стрельбе, внимательно прислушивается к разговору. И если раньше он только ждал момента, чтобы пресечь диалог, то сейчас просто пополнил ряды слушателей. А это значит, что останавливать Флегмачека, что бы тот ни говорил, никто не собирается. Наоборот, замолчи он сейчас, и его просто заставят выложить всю подноготную.
– Ну, – он все-таки смог усмехнуться, – скажи.
– Тот, второй, сбежавший с каторги «черный» звездопроходец, – улыбка Флегмачека стала сладкой. Шоррену понадобилась вся его выдержка, чтобы ответить тем же.
– И что?
– А то, что пираты бывшими не бывают.
– И ты считаешь пиратом… меня?
Ему показалось, что вокруг все замерло. Даже время.
– Не важно, кем я считаю тебя, Шоррен Ганн, – Флегмачек все еще улыбался. – Важно, кто ты есть на самом деле и есть ли тебе что-то скрывать. И если выяснится, что ты не тот, за кого себя выдаешь… сам понимаешь, таким, как ты, в Интергалакполе делать нечего. Твое место не здесь. Твое место там, – он неопределенно махнул рукой куда-то за горизонт. – Подальше от… людей.
Шоррен замер. Они с Флегмачеком стояли друг напротив друга, нарушая строй, сверля глазами и забыв, где находятся. И – странное дело – весь строй тоже остановился, невольно смыкаясь вокруг них кольцом. Вернее, кольцом вокруг Шоррена – Флегмачек каким-то чудом оказался среди остальных.
– Значит, я – не человек? Значит, я – ксенос? А ты знаешь, какая статья предусмотрена за ксенофобию? Тем более для таких, как ты?
Судя по форме черепа и чертам лица, Флегмачек принадлежал к другому подвиду «гомо космикос», нежели Шоррен, и при этом оба они были генетически чужими большинству «коренного» населения Вангеи. Но в обязанности галактической полиции входило и улаживания этнических конфликтов между людьми и представителями других разумных видов. И ксенофобам тут места не было.
– Я этого не говорил. Я вообще не употреблял этого термина, – дипломатично ушел от конфликта Флегмачек. – Это ты у нас неровно дышишь к представителям других разумных видов. Насколько я слышал, у «черных» звездопроходцев ксенобофия тоже не в чести и есть смешанные экипажи?
– Не знаю.
– Врешь. Все ты знаешь, только скрываешь почему-то… И я, кажется, знаю, почему. Сказать? Или пусть за меня это сделает начальство?
– Скажи. Не прячься за чужими спинами, как трус. Или ты меня боишься?
– Тебя? Было бы, кого, – скривился курсант. – Ты – пират. Удравший из тюрьмы и только жду…
Кулак Шоррена так быстро врезался в скулу Флегмачека, что никто не успел среагировать. Курсант отлетел, упал на руки товарищей.
– Т-ты…
Шоррен еле успел принять боевую стойку, присел, крутанувшись на пятках и уворачиваясь от двух летящих в него кулаков, одновременно провел подсечку, сбивая с ног третьего нападавшего и скользящим движением заходя за спину четвертому. В свалке главное – вырваться из круга, иначе даже самого сильного и опытного бойца могут запросто затоптать и смять числом. И ему это удалось, правда, ценой нескольких ссадин и ушибов, а также чьих-то свернутых набок носов и переломанных кистей, но прежде, чем драка развернулась в полную силу, прогремел бас сержанта Жмыха:
– Отставить!
Еще раз или два взлетели кулаки и каблуки, а потом свалка рассыпалась, трансформируясь в неровный – не все могли стоять прямо, кое-кому пришлось сделать усилие, чтобы выпрямить спину – строй. Шоррен занял свое место, третьим справа. От Флегмачека его отделяло четыре человека.
– Щенки! – рыкнул сержант. – Сопляки! Всех отчислить! Завтра же! Самый позорный курс! Докладная сегодня же будет у начальства. Можете уже сейчас поснимать нашивки и разойтись!
– Но сержант, это Шоррен Ганн…
– Что – «Шоррен Ганн»?
– Это ему не место среди нас, – Флегмачек, чей нос напоминал лопнувшую сливу, из которой сочится сок пополам с кровью, вышел из строя. – Он – пират. Преступник и должен быть отправлен…
– У вас есть доказательства, курсант Флегмачек?
– Никак нет, но…
– Вот когда они появятся, тогда и будете предъявлять претензии… если, разумеется, у вас будет такая возможность, после сегодняшней драки. А теперь нале-во, кругом! Бегом марш!
«Выгоняя дурную кровь», как пояснил сержант Жмых, он заставил курсантов пробежать три лишних круга, после чего прогнал через полосу препятствий туда и обратно, затем отослал на стрельбище и, не успели парни перевести дух, снова отправил на пробежку и тренажеры. В общежитие они приползли, еле держась на ногах – обед из-за этой «силовой разрядки» парни пропустили, опоздали и на ужин, так что пришлось довольствоваться сухомяткой. Измотанные сверх меры – обычно полицейских натаскивали по облегченной программе, в отличие от звездного десанта – курсанты буквально падали на койки, слишком усталые, чтобы ругаться. Шоррен был крепче всех – сказывался возраст и далеко не тепличные условия, в которых он жил последние тринадцать лет. Утомившись меньше других, он замечал бросаемые в его сторону ненавидящие взгляды и, когда комната в общежитии погрузилась в сон, долго лежал с открытыми глазами, не в силах расслабиться и ожидая нападения. Будущее, в которое он почти уже начал верить, вдруг оказалось зыбким и ненадежным. Намеки Флегмачека сделали свое дело. Теперь он под подозрением. А если слова парня правдивы? Если по его поводу действительно пришел запрос? Если все узнают, кто он на самом деле?
Утешением – и то слабым – служило то, что завтра был выходной день. Занятий в школе не было, большинство наставников покидали школу, разъезжаясь по домам. Оставались только дежурные, а также те немногочисленные одиночки, которые не имели своей семьи и обитали на территории школы, проживая в том же общежитии, разве что на первом этаже. Многим курсантам в эти дни разрешалось отлучаться в увольнительные, но Шоррен сильно сомневался, что после вчерашней драки его и остальных выпустят за КПП.
Правда, существовала еще и самоволка, но этот выход Шоррен оставил на самый крайний случай. Когда – и если – подозрения подтвердятся, и все узнают, что он бывший «черный» звездопроходец…
Но звездопроходцы, что, не люди? У них нет никаких прав перед законом? Их никто не защищает от произвола? Все знают, что есть государственная служба звездопроходцев, которые открывают новые миры, первыми вступают в контакт с новыми цивилизациями и занимаются научными исследованиями. Есть и вольные звездопроходцы, которые занимаются тем же самым, но на свой страх и риск, их экспедиции финансируются не государством, а из собственного кармана звездопроходцев, и они перебиваются торговлей, скупкой краденого, контрабандой и мелким разбоем. Польза от подобных торговцев намного перевешивает вред, причиняемый контрабандистами. А есть и «черные» звездопроходцы, и проходящая между ними и вольными грань настолько тонка, что даже сами звездопроходцы, случалось, не отличали тех от других, и один и тот же человек мог именовать себя вольным, а мог и «черным» – порой в зависимости от настроения и количества выпитого накануне. Но в случае с Шорреном никто не скажет, что он законопослушный вольный. Он – «черный», хотя бы потому, что действительно был арестован, действительно отсидел на «доращивании» несколько месяцев в тюрьме для несовершеннолетних и действительно пять лет был каторжником на Гудзоне. А это значит, что дорога ему обратно – в тюрьму. Только теперь уже сразу на урановые рудники, как беглому. Лишь в самом крайнем случае невероятного, нечеловеческого, сказочного везения ему придется стать «государственным» рабом и повторить свою гудзонскую одиссею. Только на другой планете.
Но неужели для бывшего «черного» в обществе нет места? Неужели ему до старости жить с клеймом пирата? Неужели зря он рвался с Гудзона в глубокий космос и не судьба ему снова оказаться в небе?
Проворочавшись на койке полночи, Шоррен уже перед рассветом забылся беспокойным сном, решив про себя, что утро вечера мудренее.
Утро подтвердило его худшие опасения. Прошел слушок, что по поводу одного из курсантов действительно делался запрос в высшие инстанции, и вот пришел ответ. Файл с документами завис на почте школы, открыть его мог только сам комендант, который должен вернуться к вечерней поверке, и уже завтра будет известно имя «счастливчика», а также все подробности его биографии.
Упоминая этот момент – дескать, ему под большим секретом доверил тайну секретарь коменданта – Флегмачек в столовой так многозначительно косился в сторону Шоррена, что к обеду уже вся школа, все шесть групп курсантов, знали не только имя, но и те самые подробности.
После обеда многие курсанты отправились в отпуск в город. Выпускали и кое-кого из их группы – тех, у кого уже сошли синяки и рассосались ушибы и ссадины. Не годится пугать обывателей видом помятых и потрепанных курсантов. Из зачинщиков драки остался на месте только Флегмачек – его свернутый набок нос, конечно, вправили, но он распух и все еще напоминал сливу. Врач обещал, что отек полностью спадет уже к утру, но это не улучшило настроения курсанта.
– Из-за тебя у меня сорвалось свидание с подружкой, – прошипел Флегмачек, возвращаясь в комнату. – Еще неделю не увидимся!.. Но ничего, тебе девчонок не скоро доведется потискать! Уже завтра тебя тут не будет!
Усмехнулся своим мыслям, упал на койку, вытащил планшет и вышел в инфранет, чтобы пообщаться с подружкой виртуально.
В комнате, где обычно спали восемь человек, их оставалось только двое – прочие ушли в город. Другого шанса, чтобы расправиться с неприятелем, не было, но Шоррен вместо того, чтобы врезать парню, вышел, хлопнув дверью.
Этаж как вымер – многие комнаты были пусты, лишь в соседней на койках скучали еще трое «ушибленных». Шоррен вышел из казармы, покрутился вокруг здания. В учебку идти не хотелось, на тренировочный плац тоже, к административному корпусу не лежала душа, столовая закрыта, а куда еще податься? Ноги сами принесли его к КПП. Дежурный вовсю развлекался просмотром телевикторины. Шоррен остановился в двух шагах от ворот. Там, за ними, лежал внешний мир, которого он практически не знал.
– Чего застыл? – дежурный отвлекся от викторины. – Ты или туда, или оттуда!
– А что, можно?
– На прогулку? Жетон покажи!
Шоррен полез в нагрудный карман.
Как ни странно, едва он приложил его к считывающему устройству, загорелась желтая лампочка. Путь был свободен.
– Я могу выйти?
– Если хочешь. Вот чудак-человек…
Это было странно. Он ожидал, что вспыхнет красный запрещающий сигнал. Что случилось? Сбой программы? Или просто в отсутствие начальства никто из низших чинов не озаботился тем, как бы изолировать преступника? Ведь он дрался! И последствия драки еще виднелись на его лице – одна скула была чуть припухлой. Не так, как у Флегмачека его шнобель, но все-таки… и ссадины на костяшках пальцев… и залитая коллоидом бровь… И все-таки его выпускали?
Он сделал шаг.
И теперь сидел в кабаке и пил.
Этот кабак находился не только довольно далеко от того района города, где находилась курсантская школа и где чаще всего обретались будущие полицейские. Он был совсем рядом с одним из трех столичных космопортов, и время от времени издалека доносился гул и рокот – это взлетали или садились челноки крупных пассажирских лайнеров или мелкие суда. Разнообразием здешнее меню не отличалось – четыре сорта пива, шесть вариантов коктейля, джин, виски, водка и еще несколько адских смесей специально для ксеносов, рискнувших попробовать человеческие напитки. Закуска была выпивке под стать – сухарики, чипсы, жареные колбаски, сыр и орешки. Но для Шоррена это не играло большой роли. Он пришел сюда, проплутав по городу больше трех часов, просто для того, чтобы напиться и забыться.
Время увольнительной подходило к концу. Еще два часа, и он будет считаться опоздавшим. Если вернется до утренней пересменки, всего-навсего попадет на гауптвахту на столько дней, сколько лишних часов прогулял. А если не появится до побудки, то есть, до шести утра, то его официально объявят в розыск как беглого. И в сочетании с пришедшей по его душу официальной корреспонденцией это можно считать вынесенным приговором.
«Я обречен, – думал Шоррен, глядя на кружку. – Это конец! Но неужели все?»
Опыт далекого прошлого подсказывал, что из любого положения есть выход. Его не может не быть, и чаще всего их два или три. Просто не все выходы подходят. И Шоррен умом понимал, что отчаиваться рано, что жизнь не кончилась, что даже по имперским законам его жизни ничего не угрожает. За то, что он оказался бывшим пиратом, не расстреливают. Урановые рудники? Это в самом худшем случае и «всего-навсего» на два года. За это время он не успеет словить смертельную дозу радиации – ведь на урановые рудники чаще всего отправляют на срок от трех до пяти лет. Следовательно, есть шанс снова оказаться на свободе – теперь уже с наичистейшей совестью.
Но что потом?
Шоррена бесило именно это – мысль о том, что после вторичного освобождения ему придется начинать все с начала. Только тогда рядом не будет капитана Гурия Хватова, который поверил ему, позаботился и поддержал. Шоррену придется рассчитывать только на себя – значит, придется забыть мечту о космосе и сосредоточиться на том, чтобы выжить. Но разве ради этого ли он удрал с Гудзона? Там, в глухом лесу неосвоенной планеты, у него было все – дом, друзья, женщина, дочка, работа, охота и немудреные развлечения. Многие люди не имеют и половины этого и счастливы. Чего ему дома не сиделось? Может быть, правильно утверждает общественное мнение, что звездопроходцы бывшими не бывают? И что если ты один раз почувствовал на губах поцелуй звездного ветра, забыть его уже невозможно?
«Я не могу, – сказал себе Шоррен. – Не могу все так оставить! Я…»
Над дверью вспыхнул индикатор, после чего раздался мелодичный трезвон – в кабачок вошли новые посетители.
Близость космопорта наложила отпечаток на местную публику – большинство носило форму космических пилотов всех мастей и рангов. От торговцев до служащих летной компании «Спейс-тайм». Эти люди не знали друг друга, сидели кучками – свои со своими – не спешили лезть с расспросами к соседям, разве что те начнут обсуждать что-то крайне интересное. На одиночку Шоррена тут никто не обращал внимания – ну, курсант и курсант. Ну, сидит и сидит. Молчит, в разговоры не вступает, пьет себе потихоньку, так что обращать внимание? Тот тоже особенно не рассматривал посетителей, и на вошедших сперва обратил внимания не больше, чем остальные.
Четверо новичков были одеты одинаково – в допотопные кожанки явно кустарного производства, как можно было судить по покрою и неровной строчке. На широких поясах висели кобуры лазерников, у двоих за плечами покачивались плазменные винтовки, еще у одного рядом с кобурой болтался в ножных резак устрашающего вида. Все четверо были немолоды, на вид им было хорошо за пятьдесят, но, судя по подтянутым фигурам и легкой походке, это был «космический» возраст, а на самом деле они были моложе. Вольных звездопроходцев в них изобличала не только внешность, но и взгляд, и походка, и то, как они на миг замерли на пороге плечом к плечу, оценивая остальных посетителей.
На несколько секунд в кабачке повисла тишина, такая, что от рева очередного заходящего на посадку челнока все вздрогнули. Потом вольные прошли к стойке, заказали четыре разных коктейля по четыре порции каждого…
Шоррен успел отвести взгляд, опять уткнувшись носом в свою кружку, и даже сделал пару глотков, когда услышал негромкий шепот:
– Ты смотри…
– А? Чего?
– Да не туда. Левее. У стены, за дальним столиком…
– Звездная мать! Не может быть!
– Ну…
Шоррен не смотрел на собеседников, потягивая пиво, но чувствовал, как четыре пары глаз буквально ощупывают его взглядами. Ему было слегка не по себе. Выход. Один из тех, который он не мог предугадать, но который мог бы спасти. Если бы не…
Четверо зашептались тише, пытаясь решить, мерещится им это или нет. Шоррен не шевелился, отсчитывая секунды. У него оставалось не так уж много времени. Увольнительное заканчивалось всего через два часа. Если идти скорым шагом, он успеет пройти КПП минут за пять-семь до отбоя. В два глотка допил пиво, бросил на стол жетон оплаты – у курсантов не было своих кредитных карточек, они за все расплачивались жетонами, которые выдавались им раз в месяц. И только собрался встать, как на его столик упала тень.
– Свободен?
– Да. Я ухожу…
– Да не торопись. Тут достаточно места на всех. Мы не стесним, – четверо подошли, встали с четырех сторон. Каждый держал по два коктейля.
– И все-таки я уйду. Не хочу мешать компании, – он попытался встать.
– А мне кажется, что ты прекрасно в нашу компанию впишешься!
Тот, кто произнес эти слова, протянул парню один из коктейлей:
– Выпьешь?
– Нет, спасибо. У меня жетоны кончились.
– Я угощаю, – высокий бокал, в котором переливалась сине-желтая жидкость, на поверхности которой плавали хлопья чего-то, напоминающего взбитый яичный белок, оказался у самого носа. – За встречу!
– Вы уверены, что…
– Хотелось бы нам быть уверенными в том, что мы не ошибаемся, но…
– Мы могли встречаться раньше? – подал голос тип, стоявший справа. Он закрывал собой выход, и единственный не просто казался старше, но и был старше остальных лет на двадцать.
– Не знаю, – Шоррен бросил в его сторону быстрый взгляд и тут же отвернулся.
– И я не знаю. А хотелось бы знать. Присядь.
– Не могу. Я тороплюсь. У меня увольнительная через два часа заканчивается. Я…
– Сядь.
Две жесткие ладони надавили на плечи, вынуждая вернуться на стул.
– Мы тебя ненадолго задержим, – тот, кто предлагал коктейль, настойчиво придвинул к нему выпивку. – Если обознались, доставим с ветерком, куда скажешь. А если нет…Но ты, звездный ветер мне поперек глотки, здорово похож на одного типа…
– Сомневаюсь, – процедил он, сцепив руки на столе.
– А я вот не совсем, – произнес старший. – Хотя, вроде, много лет прошло… Четырнадцать, кажется… Или тринадцать? Позорную Звезду помнишь?
Шоррен не хотел, но вздрогнул. Именно на Позорной Звезде его и взяли… Вспоминать обстоятельства того последнего боя, капитуляции и ареста не хотелось. Тогда он просто испугался – что его предали, бросили, забыли в горячке боя, оставив один на один против солдат.
– Помнишь, – старший испустил вздох. – А вот я не был уверен, что смогу тебя вспомнить… сколько лет прошло…Шоррен… Тебя ведь Шорреном зовут?
Можно было поспорить, прикинуться дурачком и сыграть в возмущенное недоумение: «Вы меня с кем-то путаете!» И, скорее всего, если он будет достаточно убедителен, все встанут на его сторону – камеры наверняка зафиксировали, что вошли они вместе, что эта четверка подсела позже, что он не искал встречи и вообще – это еще надо доказать, вольные перед ними звездопроходцы или «черные», которые на любой развитой планете объявлены вне закона! Мог бы и сначала так и хотел, но… Это проклятое «но», заключавшееся в том, что накануне в курсантскую школу пришел касающийся его документ о том, что никакой он не сирота, сын мирных колонистов, а бывший пират.
– Я не мог ошибиться, – продолжал старший, наваливаясь на стол и так сжимая в багровых от космического загара руках стакан с коктейлем, что ударопрочное стекло грозило вот-вот треснуть. – Ты уже не тот мальчишка, который на лету срезал волоски с брюшка алиерийской моли… Но твои глаза остались те же, и вот эта рыжая шевелюра… не так много найдется людей с таким цветом волос при наличии прочих примет.
Вторым «но» было то, что не только этот звездопроходец узнал знакомое лицо, но и сам он тоже. Время меняет людей, но глубокий космос обладает странным свойством – он как бы консервирует тех, кто много времени проводит среди звезд. И любой звездопроходец знает о существовании так называемого Я-эффекта, когда время на борту корабля и вне его начинает течь в разные стороны и с разной скоростью. Единственной планетой, где Я-эффект не ограничен в пространстве, является Старая Земля, существующая, благодаря частым посещениям ее пришельцами, в своеобразном временном лабиринте.
