Czytaj książkę: «Мир Трех Лун»

Czcionka:

* * *

Штиль хуже самой сильной бури.
Лойола

А он, мятежный, ищет бури…
Лермонтов

Часть первая

Глава 1

Когда теряешь работу, как бы ни хорохорился перед друзьями и знакомыми, дескать, сам бросил, все равно внутри нехороший такой мандраж и тянущая пустота. Многие работают, кто-то вообще служит, и хотя вечно стонут, что работы много, а денег мало, но никто не спешит на вольные хлеба, с этой автоматизацией рабочих мест все меньше, работать стало престижно, с ума сойти.

Раньше вечно не хватало рабочих рук, висели объявления о приеме на работу, а сейчас все занято, а кто не работает, тот, понятно, лузер, отходы, шлак.

Я пришел в одну из фирм, выбрав поближе к дому, чтобы не тратить время на дорогу, там посмотрели мой диплом, начальник по кадрам сказал одобрительно:

– О, везде отлично… Вы, судя по диплому, работник ценный…

Я с достоинством поклонился и приготовился объяснить, почему оставил предыдущую работу, там не ценят молодых и креативных, но он ткнул в дисплей пальцем, нахмурился, подвигал что-то, затем сразу тремя, но что-то не идет, нахмурился сильнее, быстро зыркнул на меня, вздохнул. Я делаю вид, что не замечаю, реликт с современными прогами не совсем, а он с мрачным лицом наклонился к клаве – старики по старинке предпочитают пользоваться этой допотопной штукой, – поискал взглядом какие-то кнопки, зажал сразу три, ну да, горячие задействовал, а вот еще, лицо сразу прояснилось, дескать, все еще орел, получилось, не уступаю всяким там молодым и никчемным.

– Так… ого… а это даже круче, – бормотал он и всматривался в экран с еще большим изумлением, – даже не знал, что можно вот так… здорово… Вы что же, в самом деле за весь год на лекциях появились только однажды?

Я взме́кнул, откуда такая информация, да еще из моего диплома, а он продолжал всматриваться с растущим удивлением и, как мне показалось, с нехорошим злорадством.

– А это вообще запредел, – проговорил он словно сам себе, – все экзамены по шпорам, диплом из выловленных в инете кусков… М-да…

Я сказал отчаянным голосом:

– Не знаю, как такое можно вычитать из моего диплома, но неужели сомневаетесь, что оценки подлинные? Не сам же я их поставил?

Он усмехнулся, откинулся на спинку кресла, даже поерзал чуть, теперь там устанавливают валики, массирующие застоявшиеся мышцы, а на меня посмотрел с неким сочувствием.

– Прожигая жизнь по ночным клубам, – проговорил он, – вы могли не знать, что в дипломы давно уже начали вносить незримые метки… Это было сделано даже не против таких, как вы, хитроумных, как вы считаете, а против платников и позвоночников, за которых либо заплатили родители, либо позвонили сверху… Знаете ли, надо спасать страну от таких. Они еще хуже, чем вы, которые просто ловчат и думают, что в самом деле обманывают профессоров, хе-хе… Неужели всерьез верите, что ваш препод не видит, кто из вас пользуется шпаргалками?.. Он просто отбирает у тех, кто наглеет слишком явно, а остальные… что ж, им же хуже. Всегда на любом курсе есть один-два, кто занимается всерьез, им и тянуть науку, править страной, развивать бизнес, менять экономику… А вы все, кто ловчил, уйдете в офисный планктон с минимальной зарплатой… да и то при стремительно растущем уровне безработицы, как вы понимаете, только при очень большой удаче.

Я спросил тупенько:

– А что за пометки в дипломе?

Он усмехнулся:

– Сейчас обходятся без этой старины. Всего два клика, и о каждом на мониторе вся инфа. Когда везде видеокамеры, когда все пишется и анализируется, кого хотите обмануть?.. Вы можете писать в своем резюме все, что хотите, но у меня на экране о вас с момента, когда оказались самым шустрым из сперматозоидов, и вплоть до того, где вчера помочились у ларька на улице… Так что, мой совет, даже не пытайтесь поступать в приличные фирмы. Время потеряете. Вы планктон, только планктон, а при нынешней автоматизации и планктон уже без надобности. Помню, в старину это называлось «А иди-ка попляши». В нашем обществе, к счастью для вас, существует социальное пособие…

И я ушел, как побитая собака, хотя что это я, собак теперь не бьют, животных вообще везде берегут, даже закон о защите есть, это к людям повышенные требования, почему-то обязаны, должны.

Вообще-то насчет прожигания в ночных клубах он загнул, не так уж часто я там и бывал, скорее наоборот, я трижды в день каторжаню себя в тренажерном зале, сейчас без мускулов хоть не выходи на улицу, и это едва ли не единственное, где я работал до седьмого пота.

Как-то смотрел старые фильмы, где Спартак героически бьется на арене и побеждает пятерых, там в главной роли такой дрыщ, смотреть гадостно, а сейчас любой актеришка, что играет даже хилого затурканного интеллигентика, то и дело словно невзначай демонстрирует бицепс от сорока пяти и выше, мощные грудные плиты, красиво подрезанные даже сверху, что невыносимо трудно, по себе знаю, широчайший размах вздутых плеч, а в поясе у таких не больше семидесяти.

Да что там актеры, даже простые дедуганы ходят по улице накачанные, как носороги, делать им нечего, а пить и курить все поголовно бросили, тут уж поневоле, глядя на таких, будешь ходить в качалку, благо времени у всех девать некуда.

Друзья сейчас начнут доставать насчет удалось ли устроиться, и хотя у меня их немного, зато френдов в Фейсбуке три сотни, хоть один да спросит, а потом начнется веселое гы-гы, хотя сами не намного лучше, а кто-то и хуже.

Автомобильчик у меня не зря припаркован в сторонке от стоянки. Там за оградкой все как один сверкают, будто драгоценные камни, а я не хочу, чтобы мой выглядел гадким утенком, которому никогда не стать лебедем.

Дверца едва снова не слетела с петель, когда я стремительно подошел, а мотор долго делал вид, что не замечает моих попыток разбудить и заставить поработать.

Надо бы домой, но это расспросы матери, эсэмэски друзей, голосовой чат, у кого что, а у меня сейчас все обрублено под предлогом того, что я на собеседовании в крупной фирме.

Потихоньку вырулил на широкую улицу, мимо пошли вжикать на огромной скорости автомобили с сенсорами и автоматикой, однако я не могу превысить скорость в девяносто километров со своим почти ручным управлением и скособоченным боковым зеркалом.

Прибавлю скорость – тут же засекут и вообще лишат прав, пока не оборудую авто всякими штуками, что следят за неровностями на дороге, соседними авто и сами тормозят, избегая столкновений.

Я долго и бесцельно колесил по городу, пока не обнаружил себя на Симферопольском шоссе, справа и слева потянулись ухоженные коттеджные поселки.

У меня тоже есть домик: при системе айн киндер все больше остается от предков квартир и загородных домов. Их либо сразу продают, либо сдают мигрантам, а мне от одного из четырех прадедов достался довольно большой и просторный сарай, иначе это не назовешь, лет двадцать не было ремонта, и он, на мой взгляд, помнит еще времена Екатерины Второй.

У соседей ухоженные участки, трава подстрижена, цветочки всякие по краям дорожек, у некоторых даже прудики в три метра в диаметре, мощно квакают лягушки, сейчас разводить их модно, только у меня трава по пояс, уже дважды приходил участковый и грозил штрафом, если не скошу.

Я пробовал вякать насчет собственности, что хочу, то и делаю на своем клочке земли, демократия у нас или че, за что боролись, где наши завоеванные в тяжкой борьбе свободы, но он пояснил свысока: все-таки власть, что таким непотребным соседством снижаю цены на соседние участки других свободолюбивых демократов и тем самым наношу материальный ущерб вообще всем живущим в поселке, а такое в нашем гуманном и демократичнейшем мире карается по всей строгости, кто бы подумал, закона.

Пришлось смиренно пообещать, что приведу в порядок, хотя, как подумаю о таком, настроение портится, будто живу в гнусном тоталитарном обществе, о котором каждый день по жвачнику крутят пропагандистские ужастики.

Ворота рассмотрели меня издали и распахнулись как раз к моменту, когда машина подкатила на большой скорости, что вообще-то запрещено на территории поселка. Еще ни разу не удалось их застать врасплох, хотя не раз снижал скорость, а потом несся на форсаже, умный дом все рассчитывает точно, а он ведь, гад, в таких вопросах умнее меня, начиная от санузла и заканчивая оградкой.

Конечно, контраст с ветхостью дома, но умность входит в пакет минимальных социальных услуг, предоставляемых бесплатно всему населению: это оказалось экономически выгоднее, чем держать армии сантехников, электриков, помощников по хозяйству, санитарок и сиделок за престарелыми.

В комнате жарко, кондишен еще не вырублен за неуплату, но работает в минимальном режиме: совсем отключать нельзя, социальные службы не позволяют повредить здоровью члена общества.

Я с порога сбросил кроссовки, на середине комнаты стянул через голову рубашку и отшвырнул на спинку стула. Хотел избавиться еще и от джинсов, но одна рука уже потянулась к дверце холодильника, другая поспешно цапнула запотевшую бутылку пива.

Плюхнувшись на диван, поспешно откупорил и припал к горлышку, а холодный эликсир жизни мигом охладил раскаленную пасть и понесся бурной струей горного водопада спасать разжаренную летним зноем глотку.

Телестена напротив дивана вспыхнула всеми красками, заканчивается второй тайм, пылесос пискнул и поспешил убраться с дороги, прячась под стульями, а холодильник сказал наглым голосом:

– Заканчиваются яблочный и персиковый соки. Какой заказать?

– Оба, – ответил я.

– В какой фирме?

– Ты умный, – огрызнулся я, – ты и решай.

Холодильник недовольно хрюкнул, отрубился, сейчас, знаю, сыплет заказами. Кроме соков, которые можно выбирать, распоряжается и насчет того, что положено по дефолту: хлеб, молоко, творог, сыр, рыба, оливковое масло…

Оливковое масло, кстати, есть в бутылях под старину в сарайчике, который дед гордо называл хозблоком. Там все настолько допотопно, что закрывается на простой замок с простыми ключами: в те дикие времена еще не существовало видеокамер и услужливого программного обеспечения.

Я отыскал в дальнем ящике колечко с двумя ключиками, все из сверхпрочного пластика, потому почти невесомы, сунул в задний карман джинсов и тут же забыл, что собирался делать, потому что на экране Власко Песко вдул Хауните с разбега в левый угол ворот, и это за три минуты до финального свиста…

– Блин, – вырвалось у меня, – да что же делается…

На большом табло прямо над телеэкраном торжественно и зловеще мигают цифры: 27 часов, 14 минут, 27 секунд… 27 часов, 14 минут, 26 секунд… 27 часов, 14 минут, 25 секунд… 27 часов, 14 минут, 24 секунды…

Я потер ладони. Завтра вечером начинается чемпионат мира по футболу, самое долгожданное событие для всего прогрессивного человечества, а остальное пусть идет в задницу…

За спиной раздался странный звук, словно пискнула стиральная машина. Я успел увидеть в отражении монитора радужные пятна на стене за моей спиной, скорее удивился, чем испугался в нашем опасно безопасном мире.

На голой стене из ярко-красной, почти пурпурной точки медленно расходятся кругами цветные волны, начиная с оранжевой, затем желтой, зеленой и так до фиолетовой, а та уже едва различима и пропадает без следа, не добравшись до других стен, потолка или пола, а вот в центре камень просто горит…

Запах странный, словно я в школьном кабинете химии. Осторожно пощупал стену, цветные волны пробежали и по тыльной стороне ладони. Вроде бы все цело, дом еще не разваливается…

Кончики пальцев вошли в монолит стены с такой же легкостью, словно это поверхность озера, вставшего дыбом.

Охнув, я сунул туда руку, чувствую ее на той стороне, там кухня, ничего не поймал, хотя помню, на крючках висят половники, ножи и большие ножницы.

Чувствуя себя ошалело, я сунулся всем телом. На миг перед глазами стало молочно-бело, стена вообще-то не каменная, а с какими-то наполнителями для сохранения тепла, но через мгновение дико яркий свет, немыслимый для моей кухни…

Подошва опустилась не на кафельную плитку, а на мягкое, вроде толстого ковра, что накрывает упавшее на пол пальто. Нога подвернулась, я упал, скатился по зеленой траве, откуда она взялась, меня распластало в выемке между двумя невысокими пригорками.

Ошалелый, я так и остался, страшась сдвинуться и не понимая, что стряслось и где я. Трава ярко-зеленая, сочная, прямо перед глазами по травинке ползет наверх ярко раскрашенная букашка, то ли в самом деле ядовитая, то ли хитро пугает, на верхушке потопталась, но дальше ползти некуда, и, приподняв жесткие надкрылья, выпустила тончайшие ажурные крылышки, сорвалась с места таким стремительным рывком, как ее только не разорвало ускорение…

А под травинкой пробежал муравей, огненно-красный, только крупная голова похожа на капельку солнца, такая же ярко-оранжевая, даже светится, остановился и деловито пощупал сяжками медленно ползущую навстречу тлю.

Тля отказалась общаться, тогда он ухватил ее нежно и быстро занес наверх на листок, где уже пасется с десяток таких же полупрозрачных пузырей, посадил рядом и умчался, быстрый и стремительный, какими могут быть существа только в их мире ничтожной гравитации.

В черепе все еще звон, в виски остро стреляет боль, но все медленнее и тише, я перевел дыхание, медленно поднялся на колени, затем во весь рост.

Глава 2

Зеленая равнина с одной стороны, с другой – могучий и почти картинный лес. Такие мощные дубы с наплывами на стволах и толстыми покрученными ветвями, что могут укрыть от дождя или солнца туристов в тысячу лбов, видел только на полотнах ископаемых художников, ну там Веласкеса, Репина, Грибоедова… хотя Грибоедов вроде не художник, а какой-то химик…

Рядом пригорок, до холма не дотягивает, но с него обзор шире, меня продолжает встряхивать, но теперь уже от дикого непонимания того, что стряслось.

За спиной первобытный лес, впереди необъятная долина, только вдали на грани видимости белеет высокое здание, похожее на средневековый замок, но откуда замок, наверняка церковь, в последнее время их возводят всюду, и не потому, что кому-то нужны, а чтобы поспеть за строительством мечетей…

Сверкающую зелень долины пересекает прямая, как стрела, дорога, я не успел всмотреться в нее, что-то там не так, как показались скачущие всадники.

И хотя коней разводить сейчас модно, но эти скачущие – не модные тусовщики, все в добротных доспехах из кожи, тускло поблескивающей желтизной, почти у всех головы укрыты шлемами, у передних в руках по знамени, у остальных копья с блестящими наконечниками.

У того, что вырвался малость вперед, шлем вообще сплошной, только для глаз узкая щель, это в такую-то жару, сколько же на свете этих идиотов, задолбали своими косплеями…

Сейчас, когда из-за успехов хай-тека все больше народа остается без работы, но на нехилом пособии, многие от дури начали увлекаться этими, так называемыми историческими, реконструкциями. Судя по ним, мы выиграли абсолютно все битвы, в которых участвовали, а также и те, в которых теоретически могли участвовать наши далекие и, конечно же, величайшие предки.

Косплеями меня забодал мой друг Макс Аянлай, он участвует во всех реконструкциях исторических битв, от скифских до наполеоновских, только о них и говорит, уже и я запомнил все конские масти, всю упряжь, которую эти сумасшедшие косплеисты шьют сами на свои деньги, знают все способы подковывания коней, все виды седел и стремян и прочую-прочую хрень, о которой эти чокнутые могут говорить без умолку хоть целый вечер, хоть год.

Трое всадников, заметив меня, круто развернули коней и ринулись в мою сторону во весь опор, бахвалясь умением управляться с этими нервными животными.

Один обернулся на скаку и прокричал своему старшому:

– Господин!.. Еще один бегляк из каменоломни!

Всадник, на морде которого сплошной, или как там они называются, шлем, крикнул издали:

– Багля! Ты что, совсем дурак? Заковать и вернуть! Там разберутся.

Через минуту меня окружили храпящие конские морды, над моим плечом нависла длинная массивная морда с красиво вырезанными ноздрями, на длинном узком лбу тонкими ремешками закреплен налобник из медной пластины.

Всадники рассматривали кто с веселым любопытством, кто равнодушно, больше переговаривались между собой. Страх все глубже влезает мне под кожу, эти люди… не те, которых я вижу каждый день. Дело не в костюмах, лица грубые, дикие, будто в самом деле всю жизнь видят только коней и друг друга.

Один предположил с неуверенностью:

– Этот не из каменоломни.

– Почему, – возразил второй, – смотри, как солнышко поджарило! Багля, ты чего?

– Кожа чистая, – возразил первый, который Багля. – Ты видел рабов без следа от плети?

Второй пожал плечами. Я настороженно помалкивал: что-то здесь не то, как это меня так далеко и чем именно зашвырнуло, вроде бы косплей, но и не косплей, чересчур морды простые, пахнет чистыми от культуры и загрязнения Средними веками…

Один соскочил на землю, умело связал мне руки заранее приготовленным ремнем, словно и рассчитывал меня здесь найти. Или не меня, им без разницы.

– Ладно, – сказал он бодро, – пусть не из каменоломни. Не наше дело.

– Почему не наше? – возразил Багля. – Нам велели ловить…

– Это не из беглых, – сказал его сосед, – хотя… какая нам разница? Пусть там на месте и разбираются.

– Ребята, – сказал я подрагивающим голосом, – не переигрывайте. Вы, конечно, молодцы, но я посторонний, в ваших играх не участвую.

Один сказал весело:

– Молодец, не паникует.

– А как здесь оказался? – спросил второй.

Я ответил сдавленным голосом:

– Сам не знаю. Голова еще гудит, будто дубиной получил… Думаю, это штучки того НИИ, что в прошлую неделю вырубил свет во всем районе… Кваркоген получат, а заодно черную дыру сотворят…

Уже не слушали, толкнули в спину. Я сделал несколько шагов, чтобы не упасть. Связанные руки с силой потянуло вперед, и я обнаружил, что к ним привязана еще и длинная веревка, другой конец закреплен на крюке седла первого всадника.

Остальные помчались вперед. Я бежал сзади, покрываясь потом и пылью от конских копыт, и клялся себе, что накатаю такую жалобу, что этих косплеистов вообще уберут из нашего района.

Конь идет рысью, как я понимаю, будь это галоп, меня бы тащило мордой по земле. Широкие копыта бросают комья земли в мою сторону, я стиснул челюсти и терпел, только добраться до их старшего, все разнесу…

Небо синее, ни одного облачка, чистое солнышко, да куда же меня забросил этот чертов коллайдер, в далекой выси неспешно плывут, медленно взмахивая крыльями, огромные птицы.

Пока что ничего крупнее орлов не видел, но эти впятеро крупнее, лапы поджаты к белесому пузу, шеи вытянуты, головы обтекаемо устремлены вперед. Клювы длинные и острые, а я знаю, что, когда журавли дерутся с орлами, побеждают журавли, а сейчас в небе еще те журавли, всем журавлям журавли, такие и льва проткнут насквозь.

Чертовы генетики, мелькнула злая мысль, так вот еще и динозавров навосстанавливают, как грозятся, вообще хоть не живи, динозавры точно будут под защитой, а мы – как получится…

Непонятная дрожь прошла по телу, я заспотыкался и едва не упал: впереди чуть слева из-за горизонта поднимается… солнце! Странно маленькое и с непонятным бирюзовым оттенком, что-то в атмосфере наши умники распылили, что с погодой экспериментируют…

Яркие лучи ударили пронзительно ярко, от всадника впереди и его коня возникла вторая тень, длинная и полупрозрачная, быстро укорачивается…

Я страшился оглянуться, первое солнце продолжает жечь голую спину, а это, что вылезло… ну никак не может быть солнцем, это какой-то эксперимент, о котором то ли не сообщили, то ли я пропустил новость.

Впереди появилась и начала приближаться башенка из бревен, с виду старых, это ж какие деньги надо затратить, чтобы состарить даже бревна для правдоподобия, лучше бы мне заборчик вокруг участка заменили, а то в прошлую ночь лось бродил у дома и насрал перед дверью…

За башней наметился край обрыва, а другая сторона этого ущелья или что это такое, за километр, если не дальше.

По мере того как приближаемся, стены ущелья опускались все ниже, а когда оказались у башни, я охнул и невольно сделал шажок назад, натягивая веревку.

От ног уходит вниз огромный котлован, похожий на кратер, выбитый огромным метеоритом в каменной горе. По стенам идут вниз сужающиеся кольца дороги, и на всех уровнях сотни полуголых мужчин мерно орудуют кирками.

– Размах… – прошептал я.

Всадник, отвязывая веревку от седла, оглянулся.

– Раньше такого не зрел? Значит, я прав, ты не отсюда… Из армии мятежного принца?

Я буркнул:

– Что мне принцы, я сам принц.

Он хохотнул, из сторожки вышел воин в настоящей медной кирасе, хотя остальные доспехи из простой кожи, зыркнул в нашу сторону, но пошел к краю котлована и заглянул вниз.

– Эй, Мегард! – донесся до нас его злой крик. – Мегард!.. Да, тебе говорю. Давай быстро наверх!

Ждать пришлось недолго, из котлована поднялся потный и покрытый пылью и мраморной крошкой могучий мужик. Голый до пояса, как и я, но с отвисающим брюхом. На поясе позвякивают огромные амбарные ключи, в лапище зажата рукоять витой плети из сыромятного ремня.

Воин в кирасе сказал властно:

– Принимай!

Мужик оглядел меня хмуро и со злобным разочарованием.

– Это не наш…

Всадник, который приволок меня, посоветовал с высоты седла:

– Присмотрись лучше.

– Да ты и сам видишь, – возразил мужик.

– Мало ли что вижу, – сказал всадник покровительственно. – Не тащить же его на суд?

Мегард пробурчал:

– Ну да, там просто повесят. Ладно, беру.

Всадник сказал бодро:

– Вот и прекрасно. Лови!

Он бросил ему конец веревки, развернул коня и унесся, а мужик посмотрел на меня уже как хозяин на свое животное.

– Меня зовут Мегард, – сказал он без приязни. – Я старший надсмотрщик на мраморе. Тебе повезло, парень. Кормят два раза в сутки, а убивают только дураков, что пытаются сбежать. Пойдем!

За деревянной башней небольшая вышка, от нее над краем котлована нависает пролет моста из свежеоструганного дерева. Навстречу вышли двое рослых воинов, оба в легких кожаных доспехах, ноги от бедер и до башмаков голые, в сторонке блещут на солнце в пыльной траве их шлемы, длинные волосы треплет ветер.

– Еще один? – спросил страж. – Э-э, да этот не отсюда?

Мегард буркнул:

– Считай, его сюда направили.

– Да нам все равно, – ответил страж.

Он взял меня крепко за плечо, Мегард с другой стороны, молча проволокли по мостику почти до конца, второй страж начал деловито тащить на себя снизу толстую веревку.

В поле зрения появилась небольшая платформа с плетенными из толстых прутьев стенками. Мегард грубо ухватил меня и впихнул вовнутрь, сам встал следом, крепко ухватившись за веревки над головой.

Платформа закачалась в воздухе, пришлось тоже ухватиться связанными руками, пальцы все-таки свободны. Стена котлована опасно быстро заскользила вверх. Мегард заворчал, но падение замедлилось, а ударилась корзина о дно почти нежно.

Мегард вытащил из ножен короткий широкий кинжал, я уже все понял, протянул ему связанные руки.

Разрезал веревку он ловко, умело, сказал почти благодушно:

– Я покажу, где рубить, а лежбище покажут другие.

– Чего рубить? – спросил я.

Он оглядел меня с удивлением:

– Чего тебя трясет, как лист на ветру? Такой здоровый лось, вон какие мышцы, а побелел аж… Камень рубить, понятно же.

Пока он вел меня по каменоломне, я чувствовал, что в самом деле всего трясет. Непохоже на косплей, они ж там все выпендрены, каждый норовит играть принца или хотя бы герцога, подавай красивые доспехи и такие мечи, каких в реале не было, а чтоб несколько сот человек загнать в брошенную каменоломню древних времен и чтоб те энтузиасты согласились лупить под палящим солнцем кирками по камню, глотая пыль…

Копошится совсем дикая мысль: горе-эспериментаторы пробили дыру во времени, и меня зашвырнуло в древность. Хотя непонятно, почему понимаю их язык и сам говорю без всяких усилий.

Мегард толкнул в спину в направлении неглубокой ниши, где разлеглась увесистая с виду кирка с отполированной десятками мозолистых ладоней длинной рукоятью.

– Твое место. Работай. Будешь лениться – останешься без ужина. Лучше и не пробуй.

Он смотрел, как я взял кирку, вдали раздался крик боли, он развернулся и, заранее начиная гневно взрыкивать, пошел в ту сторону.

Вместо него приблизился крепкий, бородатый до самых глаз мужик, спросил негромко:

– Камень ломал?

– Нет, – ответил я.

– Давай покажу, – сказал он деловито, – а то либо завалит, либо сам себе ногу отобьешь. Меня зовут Мэтью, я здесь старший.

– Спасибо, – сказал я. – Я вообще-то никогда камень не ломал.

Он хмыкнул:

– Думаешь, мы здесь родились? Смотри, кирку держишь вот так, а то по ноге долбанешь. Это если промахнешься или рука дрогнет, а бьешь вот так, по линии.

Я ударил, как он показал, еще и еще, он поглядывал сбоку, наконец проговорил с удовлетворением:

– Учишься быстро. А то присылают таких олухов! Учи не учи, а они только кирками по ногам. Хорошо бы только по своим…

– Это мрамор? – спросил я.

Он сказал с великолепным презрением:

– Теперь мрамором что только не называют! Тот же известняк, к примеру. А что, известняк тоже прекрасно полируется… Для дураков и серпентинит тот же мрамор, дураки… Настоящий белый мрамор, он не просто белый, понимаешь?

– Нет, – сказал я честно.

– Если смотреть на свет, – пояснил он, – плита даже в пятнадцать дюймов будет просвечивать насквозь!

– Ого, – сказал я озадаченно, – а я видел только пестрый, с разводами.

– Это примеси, – пояснил он. – Это они создают внутри камня жилки и разбрасывают всякие пятнышки…

– Красивые, – сказал я.

– Красивые, – согласился он. – А какие узоры получаются! Просто чудо. Ты молодец, замечаешь красоту. А все видят только камень. Это не простой камень! Это – мрамор.

– Тогда здесь настоящий, – сказал я. – Портить его жалко.

– Вот и не порти, – ответил он и, повернувшись, пошел вдоль цепочки работающих тяжелыми кирками.