Czytaj książkę: «Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства»

© «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2025

От издательства

Книга Георгия Константиновича Гинса «Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918–1920 гг.: Впечатления и мысли члена Омского правительства» – настоящий подарок для любителей истории.

Часто даже в подробных изданиях по истории Гражданской войны основной упор делается на события в Европейской России и на Украине. Про дела батьки Махно или гетмана Скоропадского хорошо осведомлен каждый знаток истории. А вот о Сибири, Урале и Дальнем Востоке и происходившем там в послереволюционный период говорилось не так подробно, и с деталями знакомы в основном специалисты. Что сразу вспоминается – белые создали Директорию, но ненадолго, ей на смену пришел адмирал А.В. Колчак со своим правительством, а красные отряды разгромили войска Колчака и «на Тихом океане свой закончили поход»…

Но Белое движение в Сибири – это огромный пласт исторических фактов, личностей, событий, ныне почти забытых, но при этом тесно связанных с историей России. Например, можно упомянуть несколько правительств, действовавших в Сибири почти одновременно; роль Комуча (Комитета членов Учредительного собрания, разогнанного большевиками) – они создали Временное Всероссийское правительство в Самаре, а потом эвакуировались от большевиков в Уфу и Сибирь; мощное сепаратистское движение, названное областничеством (Сибирская область), выступавшее за отделение Сибири от России или, по крайней мере, полную автономию; Чехословацкий корпус – откуда он взялся и почему играл в Сибири такую большую роль; кабинет генерала Хорвата, начальника КВЖД, объявившего себя Верховным правителем Дальнего Востока… А интервенция иностранных держав, к примеру Японии (союзницы России по Первой мировой войне), а не только западной Антанты, и их политические декларации… А маньчжурское и уссурийское казачество и дела атаманов казачьих войск… Кроме более-менее известного атамана Семенова был еще атаман Калмыков, подъесаул, которого казачий круг выбрал атаманом уссурийского казачества и произвел в генералы… Они с Семеновым в какой-то момент объединились, Калмыков согласился на вторую роль. И казачьим частям, державшимся вполне автономно по отношению к Верховному правителю адмиралу А.В. Колчаку, удавалось, порой путем жестоких репрессий, какое-то время не сдавать свои территории при наступлении красных.

Книга Гинса отвечает на многие вопросы. Почему правительство Колчака перебралось из Омска в Иркутск? Почему движение на железных дорогах контролировал в конце концов именно Чехословацкий корпус и какие трагические последствия это имело для Белой армии? Что такое Совет трех (Троектория)? Как решался денежный вопрос в Сибири при одновременном хождении «романовских» купюр, «керенок» и «сибирских денег»? Кто настаивал на созыве Земского собора для решения проблем послереволюционного устройства России? Как Сибирь Колчака поддерживала связь с белым Югом России Деникина? Те факты, что остаются за рамками учебников истории, щедро рассыпаны на страницах воспоминаний Г.К. Гинса.

Особый интерес представляет картина политических веяний. Белые в Сибири отнюдь не являлись монархистами и вообще были весьма разнородны по своим убеждениям.

Основную политическую силу составляли кадеты, противники самодержавия, пытавшиеся захватить власть в России еще в феврале 1917 года, но не сумевшие этого сделать, и эсеры, самая отчаянная и кровавая революционно-террористическая партия. Естественно, друг с другом они были на ножах, но что удивительно – пока их представители вместе заседали в составе очередного правительства, до смертоубийства доходило редко. Другое дело, когда эсеры подняли мятеж, возглавляемый Политическим центром, и силами своей наскоро собранной Народно-революционной армии и поддержавших мятежников чешских легионеров арестовали Колчака и других видных политиков – тут вскоре и начались расстрелы… Но пока эсеры, скинув колчаковцев, обсуждали, на каких условиях они смогут заключить мир с большевиками, их власть перестала существовать под натиском красных.

Монархистов в белой Сибири оказалось не так уж много, хотя и они были, чаще среди военных, вроде генералов Дитерихса и Сыробоярского, но приверженцы монархии всех раздражали, когда просили сыграть гимн «Боже, царя храни»… М.К. Дитерихс по поручению адмирала Колчака курировал следствие по делу о расстреле царской семьи в Екатеринбурге, но, судя по воспоминаниям Гинса, это не вызывало широкого интереса в либеральных кругах белой Сибири. Гинс об этом деле практически не говорит.

Внутренний раскол в Белом движении, интриги, борьба за власть, безответственное политиканство неизбежно вели к катастрофе.

Остатки разбитой Белой армии в тридцатиградусный мороз, вместе с женщинами, детьми, ранеными и тифозными больными, по льду Енисея вывел на Восток генерал Каппель, сам тяжело обмороженный и не переживший Ледяного похода. Но те, кто добрался до Дальнего Востока, смогли после проигрыша в войне эвакуироваться за рубеж, а те из белых, кто остался в Сибири, по большей части были расстреляны, если не сразу, то с течением времени, а имена их оказались забыты.

Среди сибирских политиков были ученые (некоторые сделали себе в эмиграции мировое имя), журналисты, дипломаты, крупные предприниматели. О них можно рассказать много любопытного.

Автор книги Г.К. Гинс – приват-доцент Петроградского университета, который сразу после событий 1917 года перебрался в Сибирь, где, как ему тогда казалось, обстановка была спокойнее и благополучнее. Но политические события в Сибири затянули его в безумный круговорот.

После передачи власти А.В. Колчаку Гинс вошел в состав его правительства, а 16 августа 1919 года занял пост управляющего делами Верховного правителя и Совета министров. В этой должности и застал его переворот в Иркутске, организованный эсерами. Гинса пытались арестовать как «реакционера и преступника». Ему удалось скрыться и эвакуироваться на японском военном поезде в Харбин.

«Началась третья полоса моей жизни, на этот раз в эмиграции в Китае», – говорил Гинс. «Третья полоса» оказалась довольно насыщенной – он стал одним из основателей научно-образовательного центра Юридический факультет, первого высшего учебного заведения для русских беженцев в Харбине, преподавал, занимался теоретической работой по юриспруденции, был назначен на высокие административные посты на КВЖД, открыл магазин «Русско-маньчжурская книготорговля», где можно было приобрести учебную, академическую и белоэмигрантскую литературу, выпускал под собственной редакцией журнал «Русское обозрение», подготовил к печати двенадцать томов «Известий Юридического факультета»…

Но при этом, едва оказавшись в эмиграции, в 1920 году, в Харбине, по свежим следам, когда сибирская эпопея адмирала Колчака только-только трагически завершилась, Г.К. Гинс начал работу над книгой воспоминаний «Сибирь, союзники и Колчак», публикуя отрывки из нее в газете «Вестник Маньчжурии» и других изданиях.

Лично зная А.В. Колчака, всех членов колчаковского Совета министров (в котором и сам Гинс играл немалую роль), генералов армии, общественных деятелей, он открывал множество заслуживающих внимания страниц истории Гражданской войны. Даже современники, сами пережившие военные события в Сибири, но не вхожие во властные кабинеты, нашли для себя много неизвестного. Имя Гинса становилось все более знаменитым в среде русской эмиграции.

Особый интерес воспоминаний Г.К. Гинса в том, что он детально, порой – по дням описывал происходящее, с именами, фактами и документами, создавая масштабную картину, правда увиденную только с белой стороны. И описывал достаточно достоверно – никто из лиц, причастных к событиям, не попытался оспаривать или опровергать его труд.

Науку Г.К. Гинс не оставлял: подготовив диссертацию на тему «Водное право», он защитил ее в 1929 году в Париже. После успешной защиты ему предложили занять кафедру в одном из французских университетов, но он отказался, вернувшись в Китай. Тем временем в Харбине с весны 1929 года положение Юридического факультета стало ухудшаться, он перешел под китайское управление с назначением ректора-китайца. В 1937 году Юридический факультет был закрыт навсегда. Гинс стал преподавателем Харбинского коммерческого института и продолжал сотрудничать с русскими газетами.

Японская оккупация Маньчжурии заставила Георгия Константиновича Гинса 30 июня 1941 года покинуть Харбин и уехать в Сан-Франциско. В США он сразу включился в русскую общественную жизнь, выступал с публичными лекциями, продолжал работать как журналист: с 1942 по 1944 год был редактором газеты «Русская жизнь» в Сан-Франциско и опубликовал ряд статей в нью-йоркской газете «Новое русское слово».

С ноября 1945 по 1954 год Гинс – профессор Калифорнийского университета в Беркли, затем работал в Институте иностранных языков в Монтерее, где читал курс «История русской мысли». Его статьи печатались во многих журналах: «Посев», «Мысль», «Наши дни», «The Russian Review», «Southwestern Social Science Quarterly», «The American Journal of Economics and Sociology» и других. В основном они были посвящены русской истории и Востоку – Китаю, Японии. С 1955 года он работал в информационном агентстве USIA (United States Information Agency), откуда в 1964 году вышел в отставку по болезни.

До последних дней Гинс продолжал работу и над своими трудами, самый фундаментальный из которых – «Россия как многонациональная империя» («The history of Russia as a Multinational Empire») – он так и не успел завершить.

Георгий Константинович Гинс скончался 25 сентября 1971 года. Похоронили его в городе Эль-Серрито, Калифорния.

Предисловие

7 февраля [1920 года] в Иркутске национальный вождь – адмирал Колчак – был расстрелян без суда и до окончания допроса. Адмирал встретил смерть мужественно, с глубоким презрением к убийцам.

В течение года имя адмирала произносилось в глубине России с благоговением. Его ждали, как избавителя. Его имя – это имя целого движения, целой эпохи русской революции.

Адмирал Колчак – одна из наиболее ярких фигур нашего военного мира. Он был хорошо известен за границей еще во время Великой войны¹, заслужил славу одного из наиболее храбрых и способных морских офицеров и пользовался большим авторитетом.

В 1900 году он был приглашен участвовать в опаснейшей экспедиции барона Толля, снаряженной Академией наук в Ледовитый океан для исследования полярных сибирских морей.

В 1912 году адмирал вторично отправляется в Ледовитый океан в качестве уже самостоятельного начальника новой экспедиции для розысков партии барона Толля.

Уже найдены дневники Толля, но он упорно продолжает опасное плавание в этом море смерти и льдов. Только окончательно убедившись в гибели партии барона Толля, он возвращается обратно. За эту безмерно отважную экспедицию Академия наук поднесла ему впоследствии редкую награду – большую Константиновскую золотую медаль, которую, кроме него, имеют только три путешественника.

Назначенный начальником новой экспедиции к устьям Лены, адмирал в Иркутске узнает об объявлении Русско-японской войны и отправляется на театр военных действий в распоряжение адмирала Макарова. В Порт-Артуре он командует миноносцем, совершившим ряд смелых нападений на сильнейшую эскадру противника, а последние два с половиной месяца осады командует батареей морских орудий на сухопутном фронте крепости.

За Порт-Артур он получил золотое оружие. Уважая храбрость, японцы ему, одному из немногих, оставили в плену оружие, а потом, не дождавшись конца войны, предоставили свободу.

Затем Колчак привлекается к разработке большой Морской программы и помогает защищать эту программу во время рассмотрения бюджета в законодательных учреждениях.

Во время войны с Германией Колчак отличается сначала в Балтийском море, где маленький русский флот отстаивает побережье от нападений крупных морских сил Германии, а затем, в должности командующего Черноморским флотом, он обеспечивает господство России в Черном море.

Близкие к адмиралу люди рассказывают много интересных случаев из его жизни, в которых проявились особенности характера адмирала. Наиболее известны его смотр Черноморского флота, которому он, немедленно по прибытии в Севастополь, приказал выйти в море, в поход, и эффектная сцена, когда адмирал бросил в волны свое георгиевское оружие, спасая его от матросов-большевиков.

Адмирал присутствовал на заседании Всероссийского правительства под председательством Керенского, когда тот послал записку генералу Корнилову не быть особенно откровенным ввиду присутствия некоторых лиц (намекал на Чернова²). Впоследствии адмирал, считая военные силы России разрушенными, предпочел выехать из России и отправился в Америку с официальным ответным визитом американским морякам.

До последнего времени адмирал больше всего ненавидел «керенщину» и, может быть, из ненависти к ней допустил противоположную крайность – излишнюю «военщину».

Перед свержением большевиков в Сибири адмирал просил англичан принять его на службу для участия в войне с Германией. Он получил предложение отправиться в Месопотамию, но по просьбе российского посланника в Пекине возвратился с дороги и принял участие в организации военных сил на Дальнем Востоке. После избрания Директории он направился к Деникину через Сибирь, но в Омске его просили остаться. Директория, желая привлечь популярного адмирала в состав правительства, предложила ему пост министра по военным и морским делам.

Жаждавшие твердой власти общественные круги уже замышляли в это время свержение Директории и остановили свой выбор на адмирале, наметив его в качестве диктатора. Адмирал ничего об этом не знал и стал Верховным правителем неожиданно, до последнего дня не зная о павшем на него жребии.

Как человек адмирал подкупал своей искренностью, честностью и прямотой. Он, будучи скромен и строг к себе, отличался добротой и отзывчивостью к другим. Чистота его души находила выражение в его обворожительной улыбке, делавшей обычно строгое лицо адмирала детски привлекательным.

Адмирал был лишен свойств неограниченного властителя. Войскам, желавшим видеть того, за кого они сражаются, он сказал так: «Вы сражаетесь не за меня, а за родину, а я такой же солдат, как и вы».

Адмирал был человеком кабинетным, замкнутым. Проводить время за книгой было его любимым занятием. Очень часто он становился угрюмым, неразговорчивым, а когда говорил, то терял равновесие духа, обнаруживал крайнюю запальчивость и отсутствие душевного равновесия. Но он легко привязывался к людям, которые были постоянно возле него, и говорил с ними охотно и откровенно. Умный, образованный человек, он блистал в задушевных беседах остроумием и разнообразными знаниями и мог, нисколько не стремясь к тому, очаровать своего собеседника.

Те, кто знал все неприятности, все интриги, окружавшие адмирала, могли только сочувствовать ему и страдать за него. Но те, кто не знал всей обстановки работы Верховного правителя, выносили часто глубокое разочарование и даже раздражение из-за несдержанности и неуравновешенности его характера.

Что-то глубоко трагическое чувствовалось и в наружности, и в характере человека, который был выдвинут судьбой на первое место в антибольшевистской России. Но, как бы ни была интересна личность адмирала, его характеристика в настоящее время не только не может быть отделена, но целиком должна поглощаться характеристикой того политического движения, которое он возглавлял.

Не личным свойствам адмирала надо приписывать победы первого периода его деятельности и поражения второго. Одновременно с Сибирским рухнул и Южнорусский фронт генерала Деникина. Очевидно, в самом фундаменте антибольшевистского государства была гниль, сами стены его были непрочны, сам план постройки был неудачен.

Адмирал сделал все, что мог, и прошел крестный путь. История бережно сохранит его имя, и потомство будет чтить его память.

Революция в России еще не завершилась. Поражение Колчака не значит, что большевизм долго продержится, но факт остается фактом: адмирал Колчак погиб, и возглавлявшееся им движение окончилось полным крахом. Естественный вопрос: «Что же может быть противопоставлено большевизму?» – заставляет произвести оценку развернувшихся в Сибири событий.

Не только потомство, но и современники с недоумением остановятся перед странным явлением катастрофического исчезновения власти, которая, казалось, имела все шансы на успех.

Каков был первоначальный характер переворота в Сибири? Почему Сибирское правительство преобразовалось в Российское? Кто был главным виновником преобразования? Почему произошло свержение Директории? Роль чехов, союзников, сибирской общественности? Характеристика Омска, атаманщины, военных и гражданских властей; недостатки правительственного механизма и правительственной политики – все это должно быть описано с возможно большей подробностью и тщательностью, и только тогда выяснится, что сделали и что могли сделать адмирал Колчак и Российское правительство. На эти вопросы и пытается ответить эта книга.

Мы, современники и участники событий, не можем быть судьями, но мы вправе и обязаны поделиться впечатлениями о том, что пока незаметно прошло для культурных наций. После тяжелой войны они целиком погрузились в сладкие переживания мира и бессознательно жестокого эгоизма, но они живо почувствуют в будущем мировое значение русской революции. Может быть, весь мир переживет такие же, если не большие, потрясения, какие выпали на долю России, может быть, и в других государствах будут происходить гражданские войны, подобные той, которая терзает Россию, – пусть же пережитые Россией уроки не пропадут даром. Надо знать ошибки прошлого, чтобы не повторить их в будущем.

Мы не можем быть судьями, но мы не можем малодушно и виновато молчать, когда предан и убит тот, кто любил только Россию и ничего не хотел для себя, и когда целиком опорочивают всю деятельность правительства, которое, быть может, заблуждалось или действовало неумело, но ставило себе задачи благоразумные и честные, отвечавшие национальным стремлениям и интересам.

Адмирал Колчак связал свое имя с идеей, во имя которой велась Гражданская война, – идеей единой великой России. Его непорочная репутация служила залогом честности движения, и под его знамя встали все противники большевизма. Может быть, в самой идее этого объединения противобольшевистских сил таилась гибель движения? Но эта идея поддерживалась большинством, она воодушевляла, и, по мнению всех сторонников ее, только два человека могли воплотить эту идею: адмирал Колчак и генерал Деникин.

Движение не могло измениться от того, первый или второй был Верховным правителем.

Они действовали единодушно, но другие силы оказались могущественнее их.

Адмирал Колчак был выразителем тех политических течений, которые вошли в русло союзнической ориентации. Нанесено ли поражение этой ориентации? Была ли она ошибкой движения? Адмирал не мог ей изменить по личным убеждениям, и почти вся русская антибольшевистская общественность была на стороне союзников, рассматривая борьбу с большевиками как продолжение антигерманской войны.

Адмирал стоял за Учредительное собрание, и он, несомненно, созвал бы его и передал ему власть.

Но было ли ошибкой откладывание острых вопросов до отдаленного неизвестного момента Учредительного собрания, когда земледельческая Россия требовала ответов сейчас же? И здесь адмирал был выразителем лишь общего единодушного убеждения в неполномочности Временного правительства решать основные вопросы устройства государственной жизни. Основные идеи, лозунги и даже метод действий были даны, таким образом, не адмиралом, а эпохой. Судить за них адмирала никто не вправе, выполнение же зависело не от вождя.

Общепризнанный гений Наполеона не спас его армии ни в России, ни в битве при Ватерлоо, и гений бессилен там, где общие условия делают невозможной победу.

Перелистывая страницы непродолжительной, но бурной истории Гражданской войны Сибири с большевизмом, мы найдем много ошибок адмирала и в подборе лиц, и в способах действий, но надо знать обстановку и условия работы, чтобы судить, можно ли было поступать иначе.

На юге России было больше и людей, и культурных средств, но и там антибольшевистские силы понесли серьезное поражение – очевидно, причины поражения лежат глубоко, и поверхностные наблюдения их не откроют.

Будущая Россия оценит благородство адмирала Колчака и воздвигнет ему памятник благодарности, но и нам, современникам, стыдно не отдать должного светлой памяти мужественного и самоотверженного правителя. Мы должны оградить его имя от несправедливых, клеветнических обвинений. Он был не «врагом народа», а его слугой, но если ему не суждено было сделать для народа то, к чему Российское правительство искренне и упорно стремилось, то это не его вина. Он хотел улучшить благосостояние народной массы, но это оказалось невозможным в условиях непрекращавшейся войны и разрушенного транспорта.

Адмирал Колчак погиб за чужие грехи, и культурный мир должен понять, что предательство по отношению к адмиралу – великое злодеяние не только перед Россией, которая лишилась одного из лучших своих граждан, но и перед достоинством наций, флаги которых красовались в столице антибольшевистского движения Омске и которые приняли под свое покровительство адмирала, и, наконец, перед историей, ибо для нее останется много неизвестных фактов и мыслей, о которых мог бы поведать только адмирал Колчак. Лишь небольшая часть этого богатого материала заключается в полных захватывающего интереса показаниях адмирала в Иркутске.

Скорбный образ адмирала Колчака, с его проницательными и печальными глазами и мученическими линиями лица, будет долго памятен.

Как постоянный укор, будет он преследовать и тех, кто взял на себя неблагодарную роль предателей, и тех, чья вина привела Гражданскую войну к ее тяжелому финалу.

Тех же, кто любит Россию, этот образ заставит склонить голову и мучительно вспомнить о неизмеримой глубине бедствий, переживаемых великим государством.

888

Судьба сделала меня не только свидетелем, но и близким участником происходившей в Сибири с 1918 по 1920 год двухлетней политической борьбы.

Революция 1917 года застала меня в должности старшего юрисконсульта всех продовольственных организаций при Министерстве земледелия в Петрограде. Я был в то же время приват-доцентом Петроградского университета по кафедре гражданского права и преподавателем системы римского права в Психоневрологическом институте. Как служба, так и личные склонности ставили меня далеко от политики, и я мечтал посвятить свои силы всецело академическим работам.

В январе 1918 года, видя безотрадную обстановку Петрограда, я покинул его и перебрался в Омск, где был избран и. д. экстраординарного профессора гражданского права в Политехническом институте. Меня связывала с Сибирью прежняя служба в Переселенческом управлении, я любил Сибирь, верил в ее будущее и был твердо убежден, что крепкое сибирское крестьянство быстро освободится от большевистского ярма.

Планы мои не удались.

Переворот произошел неожиданно. Всякий, кто мог, должен был помочь новой власти. Вместо скромной профессорской деятельности меня захватил водоворот политики.

Два года были не пережиты, а выстраданы.

Работы не было, была только борьба. Во всем чувствовалась переходная эпоха, ломалась психология, менялись взгляды.

То близкий, то более отдаленный участник, я так же, как и другие, тщетно боролся с силой политического водоворота и тщетно верил в силы других.

Страдая общим для всех омских деятелей грехом – неподготовленностью к широкой государственной работе, – я не обладал ни даром предвидения, ни силой настойчивости, предполагающей уверенность в своих силах.

Остановить революцию, повернуть жизнь на новый путь не удалось.

Революция побеждала. В армии, в чиновничестве, в политических партиях – везде проявилась мощная сила революции. Все мы, участники борьбы, казались жалкими и бессильными.

Но сейчас, оглядываясь на прошлое, я чувствую, что мы должны с полной откровенностью и безжалостностью к самим себе рассказать о том, что видели и познали, потому что, делая это, чувствуешь, как во мраке скорби о прошлом загорается огонь надежды на будущее и освещаются новые пути.