Czytaj książkę: «Последний день Джо. Инсайд из Белого дома о будущем Америки»

Czcionka:

Пролог

Инаугурация – это образ в его сознании. Она состоялась там несколько десятилетий назад и чем-то напоминала зимний день, когда истеблишмент страны сгрудился вокруг него, обхватив руками паренька из Скрэнтона. Это была триумфальная сцена, но в то же время и мстительная фантазия, поскольку либеральная элита Вашингтона уже давно закатывала на него глаза – за его болтливость, за его слишком народные истории, за его вопиющую неуверенность в себе, – и он это знал.

Постоянная недооценка Джо Байдена была его дизелем. Это побудило его продолжать гнаться за этим образом на протяжении трех президентских кампаний. Он придерживался его до семидесяти лет, несмотря на то, что лишь немногие из его коллег считали его правдоподобным, – и несмотря на то, что его неспособность отказаться от своих амбиций иногда граничила с недостойным поведением.

Он верил, что судьба – слово, которым пестрят его монологи, – иногда требует, чтобы он шел к успеху уродливым путем. На каждом этапе его взрослой жизни радость шла в ногу с травмой. И когда 20 января 2022 года образ в его голове воплотился в реальность, казалось вполне уместным, что инаугурация, которой он так долго желал, так дико отклонилась от его ожиданий, и ее преследовала смерть.

В мечтах он торжественно вступает на сцену, возведенную на западном фасаде Капитолия, через двери, которые держат открытыми морские пехотинцы. Но когда этот день наступил, стекло в этих дверях было разбито. За две недели до этого правые военизированные формирования били по ним флагштоками и похищенными полицейскими щитами, стремясь не допустить его вступления в должность. С инаугурационного помоста открывался вид на ступеньки, где полицейские, пытавшиеся отбиться от наседавшей толпы, поскальзывались в лужах крови.

Вместо демократической феерии его инаугурация была окружена проволочными заграждениями и барьерами из джерси, охранялась бронетехникой и двадцатью шестью тысячами бойцов Национальной гвардии, которые прибыли в Вашингтон на мероприятие, решив не допустить повторения насилия шестого января.

Даже если бы людям разрешили пройти через контрольно-пропускные пункты, окружающие центр города, он бы не пришел. Всю зиму он укрывался дома, опасаясь, что может умереть, вдохнув частицы болезни, витающие в воздухе. Глобальная пандемия достигла своего смертоносного пика. 19 января, накануне инаугурации, число жертв COVID превысило четыреста тысяч человек. Несмотря на разработку эффективных вакцин, у правительства было мало доз, – и не было эффективного плана по их распределению. Чтобы заполнить пространство незанятого торгового центра, организаторы инаугурации вывесили на лужайке двести тысяч флагов, символизирующих отсутствующих. Байден не мог обратиться к обожающей его толпе, только к развевающимся на ветру полотнищам.

Это была не та картинка, которая была у него в голове. Это была постапокалиптическая картина – и нация, которую он унаследовал.

* * *

Электорат обратился к Джо Байдену как к бальзаму. Вскрытие его победы объясняет его успех тем, что избиратели надеялись, что добродушный дедушка сможет привнести спокойствие и порядочность, немного развеять скуку и придать компетентности после четырех неустойчивых, изнуряющих лет Трампа.

Но ожидания избирателей в отношении Байдена не совпали с его собственными.

Родившийся в разгар Второй мировой войны и выросший в напряженные первые дни холодной войны, он считал себя втянутым событиями в борьбу за сохранение демократии. Чтобы противостоять авторитарному врагу, ему нужно было сдерживать растущую силу Китая и отгонять реваншистские амбиции России. Он должен был наглядно продемонстрировать, что американская система не является древним пережитком, каким ее изображают соперники. Он сказал, что докажет, что демократия по-прежнему способна приносить пользу своим гражданам, что она не утратила способность совершать большие дела.

Это была гораздо более сложная и рискованная задача, чем помощь стране в преодолении ее ближайших кризисов, что было достаточно сложной работой. Но это соответствовало героической самооценке Байдена, его вере в своб способность доказать, что скептики истеблишмента ошибаются, и он велик. Он верил, что сможет спасти американскую демократию, преобразовав страну, – приняв монументальное законодательство, порвав с экономической ортодоксией, переориентировав внешнюю политику на вызовы будущего.

Для Байдена процесс и суть были взаимосвязаны. Хотя он любил хвастаться тем, что является ученым-конституционалистом, – на основании семнадцати лет, проведенных Байденом в качестве адъюнкт-профессора на юридическом факультете Университета Уиденера в Делавэре, – на самом деле в его карьере была одна основная профессия: он был политиком. Он умел считать носы, торговать лошадьми и покрывать аудиторию толстым слоем лести.

Джо Байден

За прошедшие десятилетия его профессия, никогда не пользовавшаяся настоящим уважением, сильно поредела. Нация избирала одного за другим президентов (Барака Обаму, Дональда Трампа), которые позиционировали себя как антиполитики, фигуры, возникшие вне системы, без большого опыта работы в Вашингтоне и с неизменным презрением к нему. И Обама, и Трамп пришли к власти с верой в то, что они возглавляют массовые движения, независимые от политических партий. Оба по-разному извлекали выгоду и усиливали старый стон о том, что политики – это проблема, коррумпированная, невосприимчивая, лишенная необходимой смелости.

Но общество не просто отвергало профессию, оно одновременно отказывалось от целого набора практик. Политика – это средство, с помощью которого общество опосредует различия во мнениях, обеспечивая мирное сосуществование. Это этика, которая требует терпимости к конкурирующим истинам и допускает возможность социальных изменений. Это свод правил, согласно которым сторона, не одержавшая верх в процессе принятия демократических решений, признает свое поражение.

Мятеж, спровоцированный отказом Трампа признать итоги голосования 2020 года, стал самым тревожным свидетельством гибели политики. Наблюдая за таким ужасающим поведением, можно было задаться вопросом: возможно ли сотрудничать с политической партией, которая потворствует Трампу, не говоря уже о том, чтобы сосуществовать в одном обществе с людьми, которые за него голосовали?

Байден решил доказать вечную актуальность политики. По сути, это был выход из сложившейся ситуации. Он хотел показать, что заключение сделок, создание коалиций и убеждение другой стороны по-прежнему являются эффективными способами достижения цели. Но в некоторые дни его президентства казалось, что никто в стране больше не верит в его веру. Казалось, что он наивно полагается на добрую волю злонамеренных противников, что он верит в спасение институтов, не подлежащих восстановлению. Казалось, что его вера в свою профессию может обречь его на исторический провал в тот момент, когда Америка меньше всего могла позволить себе оступиться.

Но в истории Джо Байдена постоянно повторяется одна закономерность. Как только его начинают считать ушедшим временем, списывать со счетов из-за его потускневшей оторванности от жизни, он добивается величайших успехов. Он шокирует тех, кто только думает, что знает его.

* * *

Впервые я задумался об этой книге летом 2020 года, когда казалось, что Джо Байден может стать президентом. Я хотел написать хронику первых ста дней работы его администрации, когда она будет пытаться укротить пандемию и ликвидировать наследие Дональда Трампа. Но эта веха пришла и ушла. Мне с трудом удавалось ухватиться за оценку президентства Байдена, которой я доверял. Каждый раз, когда я задумывался о прекращении проекта, мне казалось, что это преждевременное завершение. Я боялся, что к моменту публикации книги ее суждения окажутся устаревшими.

Но через два года я понял, что у меня есть история и вера в свои выводы. В современном президентстве первые два года правления – это узкое окно, в котором президенты могут реализовать свои самые высокие амбиции. Почти железным правилом политики является то, что действующие президенты наказываются электоратом на первых промежуточных выборах, теряя большинство в Конгрессе и тем самым уничтожая возможности для грандиозных законодательных достижений.

В начале 2022 года казалось, что окно Джо Байдена может закрыться без особых доказательств его усилий. Несмотря на успешное внедрение вакцины и принятие масштабного законопроекта о стимулировании экономики, его грязное президентство выглядело так, будто его лучше всего запомнят по его неудачам – катастрофическому выводу войск из Афганистана, унизительному провалу его законопроекта Build Back Better и росту инфляции. Сравнения с Джимми Картером, эталоном президентства, застрявшим в канаве, казались обоснованными, если еще не полностью заслуженными.

Но затем искупление и глубокое наследие пришли неожиданно, разбросавшись по второй половине второго года его правления, когда он организовал самый плодотворный законодательный сезон за всю свою историю и сплотил мир для защиты Украины.

Во время долгого периода бездействия Байдена я опасался, что он упустил свой шанс предотвратить худшие последствия изменения климата, – и что другая возможность защитить планету представится только через много лет, когда будет уже слишком поздно. Но летом 2022 года Конгресс принял Закон о снижении инфляции – банально названный законопроект, который изменит жизнь американцев. Его инвестиции в альтернативную энергетику дадут толчок развитию отраслей, которые избавят экономику от зависимости от ископаемого топлива.

Это достижение было созвучно с новой экономикой, которую начал утверждать его президентский срок. Если предыдущее поколение президентов-демократов относилось к рынкам с почтением, не желая бросать вызов монополиям, равнодушно относясь к профсоюзам и в целом поощряя глобализацию, то Байден пошел в другом направлении. С помощью ряда законопроектов – не только инвестиций в альтернативную энергетику, но и закона CHIPS и законопроекта об инфраструктуре – он создал государство, которое будет функционировать как инвестиционный банк, тратя деньги на катализацию благоприятных отраслей для реализации своего видения, где Соединенные Штаты контролируют командные высоты в экономике будущего.

Критика геронтократии заключается в том, что когда политики становятся пожилыми гражданами, они ориентируются только на краткосрочную перспективу, потому что они будут жить только в краткосрочной перспективе. Однако Байден, самый пожилой президент в истории, настаивал на том, чтобы тратить деньги на проекты, которые могут не осуществиться при его жизни. Его теория дела – что демократия будет успешной только в том случае, если она будет приносить пользу своим гражданам, – заставляла его добиваться расходов на такие негламурные, но необходимые вещи как системы зарядки электромобилей, разрушающиеся порты и полупроводниковые заводы, которые позволят декарбонизировать экономику, трудоустроить следующее поколение рабочих и предотвратить национальный упадок.

В случае с Украиной его креативная дипломатия мобилизовала альянс и американскую общественность, которые еще недавно демонстрировали безразличие к автократии. Он убедил их принять участие в бескорыстных актах солидарности, заплатив более высокую цену за санкции против российской агрессии. Спокойно вооружив украинцев, он помог им противостоять вторжению, избежав при этом худших опасностей, связанных с ведением войны по доверенности против ядерной державы. Это было бравурное проявление государственной мудрости.

* * *

Будет правильно признать, что я начал этот проект, разделяя скептическое отношение вашингтонского истеблишмента к этому человеку. Я считал его болтуном, опасно фетишизирующим двухпартийность.

Но по мере того как я рассказывал о нем с близкого расстояния, – через несколько сотен интервью с его окружением в Белом доме, его кабинетом, его старейшими друзьями и членами Конгресса, – мое уважение к нему росло. Я оценил его способность отбросить свое эго и понять психологию иностранных лидеров, с которыми он общался, и сенаторов, которых он обхаживал. На переговорах с этими фигурами он умел быть проницательно сдержанным, признавая тот факт, что иногда лучше не быть в центре внимания. Он заставлял себя сидеть сложа руки и позволял доверенным лицам выполнять его приказы.

Меня особенно удивила его способность воспринимать критику в краткосрочной перспективе для достижения целей, которые он считал самыми важными. В нем было терпение, рожденное опытом, о котором я даже не подозревал. Оно помогало ему добиваться величайших успехов и поддерживало его в самые низкие моменты. Несмотря на фиаско с выводом войск из Афганистана, он никогда не извинялся и не перекладывал вину на своих помощников. Он упрямо принимал решение, которое запятнало его наследие.

Все это не исцелило раскол нации, хотя после двух лет президентства Байдена политологи, предсказывающие гражданскую войну, стали звучать скорее алармистски, чем пророчески. При небольшом охлаждении политического климата двухпартийные сенаторы приняли ряд законов, подтвердив инстинкты Байдена, что пошатнувшиеся институты можно привести в рабочее состояние, что в Америке все еще возможен консенсус. А на промежуточных выборах, несмотря на неспособность Байдена усмирить инфляцию, отрицатели выборов Трампа в основном потерпели неудачу в своей попытке захватить контроль над правительствами штатов. Байден не победил авторитаризм раз и навсегда, но на время отодвинул угрозу. Трудно представить, чтобы в сложившихся обстоятельствах какой-либо президент добился большего.

Прежде всего наблюдение за работой Джо Байдена заставило меня вновь проникнуться уважением к профессии, нелюбимой и в некотором роде непривлекательной, «сильной и медленной скуке твердых досок», как описал ее Макс Вебер. В конечном счете, это может быть его глубоким достижением, дающим поучительный пример утомительного благородства политического призвания. Негероический, но благородный человек, он останется в памяти как старый хакер, который мог.

Глава первая. Тёмная зима

Январь-март 2021

День первый

День инаугурации начался в 8: 30 утра по случаю, который неофициально, но нехотя ознаменовал передачу власти. Преданные Дональду Трампу люди собрались на объединенной базе Эндрюс в пригороде Мэриленда, чтобы в последний раз услышать разглагольствования своего лидера перед печатью президента и посмотреть, как он поднимается на борт самолета Air Force One, уносящего его в свой пляжный клуб во Флориде. Это была единственная инаугурация в новейшей американской истории, за исключением присяги Джеральда Форда, когда уходящий президент демонстративно отказался от участия в самой официальной церемонии.

Но при всей риторической силе, с которой Трамп бил по легитимности выборов, – при всей ярости, которую он разжег, при всем насилии, которое он вдохновил, – он ушел, устроив не больше сцен, чем обычно. «Надеюсь, это не долгосрочное прощание», – уныло сказал он. Тот факт, что он покидает Вашингтон по собственной воле, был самым близким к прямому признанию факта своего поражения.

Через несколько минут после того, как Трамп поднялся в самолет, Джо и Джилл Байден прибыли в собор Святого Матфея на мессу. Они прошли мимо своих друзей и родственников, мимо избранного вице-президента Камалы Харрис и ее мужа и заняли свое место на передней скамье, прямо за гравировкой на полу, напоминающей о месте, где покоился труп Джона Кеннеди во время его похоронной службы в этом здании.

Еще до ужаса 6 января Байден намеревался пригласить на мероприятие руководство конгресса страны. Но приглашения были направлены только после мятежа, и присутствие лидеров республиканцев Митча Макконнелла и Кевина Маккарти внезапно обрело запредельный смысл. Он предоставил своим противникам доступ к самому интимному моменту дня.

По окончании службы священник обратился к прихожанам: «Прошу избранного президента, вице-президента и руководство Конгресса остаться на своих местах». Все друзья и родственники погрузились в автобусы и отправились в Капитолий, но руководство страны ждало отдельного кортежа. В течение пятнадцати минут Митч Макконнелл, Нэнси Пелоси, Стени Хойер, Кевин Маккарти, Чак Шумер, Камала Харрис и Джо Байден общались в пустой церкви. Это был момент вежливого сосуществования, бессодержательной болтовни, надежды на то, что, возможно, Вашингтон действительно вернется к народным традициям, которые преобладали до Трампа, к чему-то, что можно назвать нормальным.

* * *

В 10: 00 утра, за два часа до официального начала работы, Рон Клейн прибыл в Западное крыло своей третьей администрации, чтобы занять пост, о котором, как знали его друзья, он давно мечтал: руководителя аппарата Белого дома.

Когда Клейну было двадцать восемь лет, в 1989 году, Джо Байден нанял его на должность главного юрисконсульта судебного комитета Сената. С тех пор он постоянно работал на Байдена. Хотя Байден с гордостью рассказывал о том, что учился в государственной школе, он гордился тем, что в его реестре есть люди из Лиги плюща, такие как Клейн. Они были его меритократическими трофеями, а Клейн – его вечным вундеркиндом, даже когда он приближался к шестидесяти. Слова лились из уст Клейна в виде абзацев. В расстроенных чувствах Байден иногда задавал вопросы, чтобы проверить своих сотрудников, оценить, насколько они разбираются в мелочах. Клейн, излучавший уверенность чемпиона школьных викторин, почти всегда знал ответ.

Байден не только восхищался Клейном, он даже мог увидеть в нем знакомые черты. Еще во времена последней демократической администрации окружение Барака Обамы недооценивало Клейна, как и его босса, за отсутствие качеств, которые ценились в толпе. Они считали, что он слишком старался, что ему нужно было лучше сдерживать свою словесную виртуозность на совещаниях, что он всегда смотрел на более крупную работу.

Обама и его приверженцы исповедовали ненависть к Вашингтону, а Клейна они считали порождением этого места. Он, конечно, чувствовал себя в Белом доме вездесущим. Те, кто работали с Клейном, узнавали его по звуку походки, когда он ранним утром проходил по коридорам. Он надевал свои парадные туфли, словно сабо, с ногами, громыхающими по задникам. Его мгновенные ответы на входящие сообщения электронной почты сопровождались датами, что наводило на мысль о бессоннице.

Утром 20 января Клейн, возможно, предпочел бы лично присутствовать на церемонии инаугурации человека, ради политической карьеры которого он так старался. Но он пропустил ее, застряв в здании по приказу главы администрации Трампа Марка Мидоуса.

С момента ноябрьских выборов большая часть администрации Трампа вела себя так, словно люди Байдена занимались враждебным захватом правительства. Они отказывались делиться самыми основными деталями, которые позволили бы новой администрации подготовиться к решению стоящих перед ней грандиозных задач. Надвигалась пандемия, а люди Трампа не давали доступа к государственным служащим и правительственным данным, которые могли бы дать Белому дому Байдена базовое представление о государственной программе вакцинации. Когда чиновники Байдена попросили торгового переговорщика Трампа рассказать о состоянии переговоров с Китаем, он отказался. Назначенцы Трампа в Управлении по управлению и бюджету нарушили сложившуюся поколениями практику и не позволили государственным служащим помочь членам команды Байдена подготовить бюджет, который они по закону должны были представить Конгрессу в феврале.

После всех этих мелких препятствий приглашение Медоуза встретиться выглядело как акт вежливости, от которого не стоит уклоняться.

Когда Клейн прибыл в Белый дом, он обнаружил, что тот пуст как никогда. Лишь несколько рабочих передвигали мебель. Он постучал в дверь Медоуза, затем подергал ручку. Она была заперта.

В конце концов появился помощник и попросил Клейна пройти в ситуационную комнату. Он передал ему телефон.

– Марк, где ты? – спросил Клейн.

– Вы знаете… Президент Трамп ушел поздно. Я опоздал. Просто сиди и жди.

Через полчаса Медоуз вышел в коридор, направился к Клейну и тепло поприветствовал его. Он провел Клейна в свой кабинет.

– У меня нет времени посидеть с вами, – извинился он. – Трамп подписал последнее помилование, и я должен доставить его в министерство юстиции до полудня, чтобы убедиться, что оно действительно.

На этом Медоуз велел Клейну звонить, если ему что-то понадобится, и ушел выполнять задание, более подходящее для стажера. Вся эта встреча выглядела как подходящая кода к самой бесславной передаче власти в истории Америки.

Следующие полтора часа Клейн просидел в Западном крыле. Его администрация стояла на пороге запуска одной из самых сложных государственных программ всех времен, распределяя сотни миллионов доз вакцины; ей нужно было предотвратить свободное падение экономики и восстановить правительство, которое пришло в упадок; она обещала закончить самую долгую войну в истории Америки. Но до этого оставалось девяносто минут. Все его правительственные устройства должны были быть активированы в 12: 01, поэтому человеку, который вскоре будет управлять зданием, приходилось бежать по часам, ожидая своей очереди.

* * *

Когда Байден вышел на западный фронт Капитолия сразу после одиннадцати тридцати, его взгляд остановился на Билле Клинтоне, Джордже Буше-младшем и Бараке Обаме – тех, кто занимал эту должность до него. Это были президенты, которых он знал, наблюдал вблизи. Они не были полубогами и не стояли принципиально выше его. Их присутствие успокаивало его. Позднее, рассказывая об этом помощникам, он говорил себе: «Если они смогли справиться с этой работой, то и я смогу».

На более раннем этапе своей карьеры, столкнувшись с таким важным моментом, как этот, Байден почувствовал бы тревогу, связанную с влиянием. Будучи молодым сенатором, он выступал с зажигательными речами, которые стремились к пышному лиризму Кеннеди, изобиловали словесной пиротехникой, моментами парящего красноречия. Они казались ему предметом гордости, свидетельством того, как он овладел ораторским искусством, тем самым, что когда-то его изнуряло. Желание доказать свое красноречие привело его к неприятностям в 1987 году. Стремясь выйти за пределы себя через ораторское искусство, он стал жить в чужой истории. Он непроизвольно плагиатил фразы британского политика Нила Киннока, как будто подсознательно подтверждая, что в его велеречивом стиле есть что-то неистинное.

Но, спускаясь по ступеням Капитолия, он смотрел в телесуфлер на гораздо более простые формулировки.

Прототипом президентского спичрайтера является молодой человек, мечтающий о том, чтобы его слова были увековечены в антологиях. Майк Донилон таким не был. Для начала, Донилон, обрюзгший, с неухоженными бровями, не был молодым. Как и Рон Клейн, он работал на Байдена с восьмидесятых годов. Большую часть своей карьеры Майк Донилон работал политическим консультантом – хакером, как он сам себя экономно называл. Донилон был невротически эгоистичен и занимался обыденными делами своей профессии. Он писал сценарии рекламных роликов, заказывал опросы и составлял записки. Но главным его умением было подражать своему боссу. Лишенный эго наблюдательный интроверт, он мог поместить себя в сознание Байдена и предугадать его мысли. Как однажды Байден описал Донилона: «Он понимал меня, не говоря об этом».

Когда Донилон сел за написание инаугурации, он начал делать наброски прежде, чем посоветоваться с Байденом. Главная тема была для него очевидна, потому что Байден неустанно повторял ее на протяжении всей кампании: единство. Призывы Байдена к единству часто высмеивались в Twitter как ностальгия по двухпартийности, которая царила, когда он только приехал в Вашингтон в семидесятых годах, но уже давно рассеялась. Когда Донилон писал речь для инаугурации, он стремился заострить внимание на главной темуе. Это не было стремлением избавиться от разногласий, не было призывом относиться к расизму цивилизованно. Байден должен был сплотить нацию, чтобы сформировать народный фронт против общих врагов – болезни и ненависти.

Байден и Донилон почти закончили речь перед 6 января – катастрофой, которая подтвердила выбор темы. Донилон выделил время для репетиции речи со своим другом историком Джоном Мичэмом и младшей сестрой Валери, которая настойчиво требовала от него быть прямолинейным. («Не говори «гипербола», когда имеешь в виду преувеличение», – любила укорять она.) Но Байден хотел подправить проект, чтобы учесть травму. Он хотел одновременно признать непрочность американской демократии и отметить, что она только что пережила величайшее испытание современности, о чем свидетельствует сам факт проведения церемонии инаугурации: «Итак, сейчас, на этой освященной земле, где всего несколько дней назад насилие пыталось потрясти самое основание Капитолия, мы собрались вместе как единая нация, под Богом, неделимая, чтобы осуществить мирную передачу власти, как мы делали это на протяжении более чем двух столетий».

Когда Байден объяснял свою концепцию единства, в его аргументации непреднамеренно присутствовал элемент автобиографии. Политик со стажем, он неявно приводил доводы в пользу политики как наилучшего механизма, позволяющего избежать смертельного раскола. Здесь успех зависит от способности убеждать, а не побеждать или наказывать несогласных. Он не столько жаждал, чтобы страна снова стала целой, сколько умолял ее избегать соблазнов насилия. «Разногласия не должны приводить к разъединению», – говорил он.

Тот факт, что он высказал предположение о правдоподобности воссоединения, – то же самое слово, которое Линкольн использовал для предупреждения о гражданской войне, – свидетельствует о масштабах задачи.

* * *

Все, что касалось прибытия в День инаугурации, – в разгар пандемии, в период после прихода Трампа, – требовало необычной организации. Эта работа выпала на долю Джен О’Мэлли Диллон, менеджера предвыборной кампании, которая теперь должна была стать заместителем главы аппарата Белого дома. Там, где Трамп и его администрация заразили Западное крыло болезнью, Байден поручил О’Мэлли Диллон разработать протоколы, которые бы смоделировали, как ответственно управлять рабочим местом.

О’Мэлли Диллон никогда раньше не работала в этом здании. Но она изучала архитектурные схемы, чтобы понять, как сотрудники могут перемещаться по нему в социально отстраненной манере. Была еще одна причина, помимо упорного отказа от ношения масок, по которой COVID распространился по Белому дому при Трампе. Это густонаселенное здание, особенно плохо проветриваемые помещения Западного крыла. Чтобы уменьшить вероятность распространения вируса, Диллон ограничила количество персонала в здании. Часть новых сотрудников будет продолжать работать из дома.

Пришедшие на работу получили список жестких инструкций. Им было велено обедать за рабочими столами за закрытыми дверями. Конференц-залы Западного крыла не должны были использоваться. Большинство совещаний проводилось через Zoom, даже если рядом сидел коллега. Количество участников совещаний в Овальном кабинете не должно было превышать пятнадцати человек, а на диванах могли сидеть только четыре человека. Перед каждой встречей в Овальном кабинете сотрудники должны были разработать и распространить новый план рассадки.

Передача власти – это высокий идеал Конституции, а также логистическая заноза в шее. У сотрудников Белого дома было шесть часов, чтобы перевезти вещи Байденов в здание, – «перевернуть дом», – но этого времени было недостаточно, чтобы полностью распаковать вещи, учитывая хаос.

В течение нескольких недель, предшествовавших инаугурации, в переходный отдел Байдена поступали звонки от сотрудников Трампа с призывами уволить главного швейцара Белого дома, который до этого работал менеджером номеров в вашингтонском отеле Трампа. В 11: 30 утра в день инаугурации советник Трампа в Белом доме сделал это. Отсутствие главного швейцара еще больше осложнило день. Когда Джо и Джилл Байден наконец прибыли в Белый дом в 15: 45, впервые войдя в здание в качестве президента и первой леди, они стояли у двери. По протоколу вход должен был распахнуться, но в течение мучительно неловкой минуты супруги тупо смотрели вперед, ожидая, когда их впустят в новый дом.

* * *

Байден впервые за четыре года вошел в Овальный кабинет. На своем столе он нашел письмо, оставленное Дональдом Трампом. Прочитав его, он положил его в карман, не описывая его содержание, но отметив его удивительную любезность.

В 17: 00 помощники разложили перед ним семнадцать папок, каждая из которых содержала исполнительный акт, ожидающий его подписи. Байден всегда утверждал, что испытывает брезгливость по отношению к имперскому президентству, которое так уменьшает его любимый Сенат. Во время предвыборной кампании он любил поразмышлять со своими помощниками о том, как он хотел бы восстановить баланс сил в Вашингтоне, вернуть Конгресс на его место. Он вынашивал идею еженедельных поездок на Капитолийский холм для проведения офисных часов в качестве акта президентского почтения.

Но теперь он приступил к тому, что советники называли «Днями действий» – десятидневному потоку односторонних распоряжений. По мере того как его перо скользило по листам, новый президент планомерно ликвидировал наследие старого президента, отменив запрет на поездки из некоторых мусульманских стран и приостановив строительство пограничной стены. Он вернул Соединенные Штаты в Парижское климатическое соглашение и Всемирную организацию здравоохранения.

Для борьбы с COVID Байден обязал использовать маски в межштатных поездках и на федеральной территории; он приказал своей администрации выпустить руководство по возобновлению работы закрытых школ. Для борьбы с изменением климата он подписал приказ, требующий от бюрократии учитывать последствия кризиса при принятии каждого политического решения; он отменил строительство трубопровода Keystone XL. Чтобы смягчить экономический кризис, он продлил мораторий на выселение и взыскание студенческих долгов.

Президентские историки рассуждали о том, что он может превзойти Франклина Рузвельта по количеству исполнительных действий. Подобные сравнения с Рузвельтом были не лишены смысла, но в то же время они казались странно доступными, особенно для Байдена. Несмотря на скромные ожидания комментаторов, Байден твердо верил, что сможет принять масштабные законодательные акты, которые позволят ему занять место в пантеоне великих президентов-демократов. Байден не ждал всю свою профессиональную жизнь, чтобы получить эту должность только для того, чтобы быть запасным вариантом.