Czytaj książkę: «Мелкий бес», strona 10

– Разве я тебя ставила на колени? – притворно равнодушным голосом спросила Надежда, – что же ты ко мне пристаешь!

– Я не встану, пока не простишь.

Надежда засмеялась, отложила книгу и потянула к себе Мишу за плечо. Он взвизгнул и бросился ее обнимать, восклицая:

– Павлушина невеста!

XVI

Черноглазый мальчишка заполонил все Людмилины помыслы. Она часто заговаривала о нем со своими и со знакомыми, иногда совсем некстати. Почти каждую ночь видела она его во сне, иногда скромного и обыкновенного, но чаще в дикой или волшебной обстановке. Рассказы об этих снах стали у нее столь обычными, что уже сестры скоро начали сами спрашивать ее, что ни утро, как ей Саша приснился нынче. Мечты о нем занимали все ее досуги.

В воскресенье Людмила уговорила сестер зазвать Коковкину от обедни и задержать подольше. Ей хотелось застать Сашу одного. Сама же она в церковь не пошла. Учила сестер:

– Скажите ей про меня: проспала.

Сестры смеялись над ее затеею, но, конечно, согласились. Они очень дружно жили. Да им же и на руку: займется Людмила мальчишкою, им оставит настоящих женихов. И они сделали, как обещали, зазвали Коковкину от обедни.

Тем временем Людмила совсем собралась итти, принарядилась весело, красиво, надушилась мягкою, тихою Аткинсоновою серингою, положила в белую, бисером шитую сумочку неначатый флакон с духами и маленький распылитель и притаилась у окна, за занавескою, в гостиной, чтобы из этой засады увидеть во-время, идет ли Коковкина. Духи взять с собою она придумала еще раньше, – надушить гимназиста, чтобы он не пахнул своею противною латынью, чернилами да мальчишеством. Людмила любила духи, выписывала их из Петербурга и много изводила их. Любила ароматные цветы. Ее горница всегда благоухала чем-нибудь: цветами, духами, сосною, свежими по весне ветвями березы.

Вот и сестры, и Коковкина с ними. Людмила радостно побежала через кухню, через огород в калитку, переулочком, чтобы не попасться Коковкиной на глаза. Она весело улыбалась, быстро шла к дому Коковкиной и шаловливо помахивала белою сумочкою и белым зонтиком. Теплый осенний день радовал ее, и казалось, что она несет с собою и распространяет вокруг себя свойственный ей дух веселости.

У Коковкиной служанка сказала ей, что барыни дома нет. Людмила шумливо смеялась и шутила с краснощекою девицею отворившею ей дверь.

– А ты, может быть, обманываешь меня, – говорила она, – может быть твоя барыня от меня прячется.

– Гы-гы, что ей прятаться! – со смехом отвечала служанка, – идите сами в горницы, поглядите, коли не верите.

Людмила заглянула в гостиную и шаловливо крикнула:

– А кто тут есть жив человек? А, гимназист!

Саша выглянул из горницы, увидел Людмилу, обрадовался, и от его радостных глаз Людмиле стало еще веселее. Она спросила:

– А где же Ольга Васильевна?

– Дома нет, – ответил Саша. – Еще не приходила. Из церкви куда-нибудь пошла. Вот я вернулся, а ее нет еще.

Людмила притворилась, что удивлена. Она помахивала зонтиком и досадливо говорила:

– Как же так, уж все из церкви пришли. Все дома сидят, а тут на-т-ко-ся, и нету. Это вы, юный классик, так буяните, что старушке дома не усидеть?

Саша молча улыбался. Его радовал Людмилин голос, Людмилин звонкий смех. Он придумывал, как бы половчее вызваться проводить ее, – еще побыть с нею хоть несколько минут, посмотреть, да послушать.

Но Людмила не думала уходить. Она посмотрела на Сашу с лукавою усмешкою и сказала:

– Что же вы не просите меня посидеть, любезный молодой человек? Поди-ка я устала! Дайте отдохнуть хоть чуть…

И она вошла в гостиную, смеючись, ласкаючи Сашу быстрыми, нежными глазами. Саша смутился, покраснел, обрадовался, – побудет с ним!

– Хотите я вас душить буду? – живо спросила Людмила, – хотите?

– Вот вы какая! – сказал Саша, – уж сразу и задушить! За что такая жестокость?

Людмила звонко захохотала и откинулась на спинку кресла.

– Задушить! – восклицала она, – глупый! совсем не так понял. Я не руками вас душить хочу, а духами.

Саша сказал смешливо:

– А, духами! Ну, это еще куда ни шло.

Людмила вынула из сумочки распылитель, повертела перед Сашиными глазами красивый сосудик темнокрасного с золотыми узорами стекла, с гуттаперчевым шариком и с бронзовым набором, и сказала:

– Видите, купила вчера новый пульверизатор, да так и забыла его в сумочке.

Потам вынула большой флакон с духами, с темным, пестрым ярлыком – парижская Герле нова Рао-Rosa. Саша сказал:

– Сумочка-то у вас глубокая какая!

Людмила весело ответила:

– Ну, не ждите больше ничего, пряничков вам не принесла.

– Пряничков, – смешливо повторил Саша. Он с любопытством смотрел, как Людмила откупоривала духи, и спросил:

– А как же вы их туда нальете без воронки?

Людмила весело сказала:

– А воронку-то уж вы мне дадите.

– Да у меня нет, – смущенно сказал Саша.

– Да уж как хотите, а воронку мне подайте, – смеючись, настаивала Людмила.

– Я бы у Маланьи взял, да у нее в керосине, – сказал Саша.

Людмила весело расхохоталась.

– Ах, вы, недогадливый молодой человек! Дайте бумажки клочок, коли не жалко, – вот и воронка.

– Ах, в самом деле! – радостно воскликнул Саша: – ведь можно из бумаги свернуть. Сейчас принесу.

Саша побежал в свою горницу.

– Из тетрадки можно? – крикнул он оттуда.

– Да все равно, – весело откликнулась Людмила, – хоть из книжки рвите, из латинской грамматики, – мне не жалко.

Саша засмеялся и крикнул:

– Нет, уж я лучше из тетрадки.

Он отыскал чистую тетрадь, вырвал средний лист и хотел бежать в гостиную, но уже Людмила стояла на пороге.

– К тебе, хозяин, можно? – спросила она шаловливо.

– Пожалуйста, очень рад! – весело крикнул Саша.

Людмила села к его столу, свернула из бумаги воронку и с деловито-озабоченным лицом принялась переливать духи из флакона в распылитель. Бумажная воронка внизу и сбоку, где текла струя, промокла и потемнела. Благовонная жидкость застаивалась в воронке и стекала вниз медленно. Повеяло теплое, сладкое благоухание от розы, смешанное с резким спиртным запахом.

Людмила вылила в распылитель половину духов из флакона и сказала:

– Ну, вот и довольно.

И принялась завинчивать распылитель. Потом скомкала влажную бумажку и потерла ее между ладонями.

– Понюхай, – сказала она Саше и поднесла к его лицу ладонь.

Саша нагнулся, призакрыл глаза и понюхал. Людмила засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по губам и удержала руку на его рте. Саша зарделся и поцеловал ее теплую, благоухающую ладонь нежным прикосновением дрогнувших губ. Людмила вздохнула, разнеженное выражение пробежало по ее миловидному лицу и опять заменилось привычным выражением счастливой веселости. Она сказала:

– Ну, теперь только держись, как я тебя опрыскаю!

И сжала гуттаперчевый шарик. Благовонная пыль брызнула, дробясь и расширяясь в воздухе, на Сашину блузу. Саша смеялся и повертывался послушно, когда Людмила его подталкивала.

– Хорошо пахнет, а? – спросила она.

– Очень мило, – весело ответил Саша. – А как они называются?

– Вот еще, младенец! Прочти на флаконе и узнаешь, – поддразнивающим голосом сказала сна.

Саша прочел и сказал:

– То-то розовым маслицем попахивает.

– Маслицем! – укоризненно сказала Людмила и легонько хлопнула Сашу по спине.

Саша засмеялся, взвизгивая и высовывая свернутый трубочкою кончик языка. Людмила встала и перебирала Сашины учебники да тетрадки.

– Можно посмотреть? – спросила она.

– Сделайте одолжение, – сказал Саша.

– Где же тут твои единицы да нули, показывай.

– У меня таких прелестей не бывало пока, – возразил Саша обидчиво.

– Ну, это ты врешь, – решительно сказала Людмила, – уж у вас положение такое – колы получать. Припрятал, поди.

Саша молча улыбался.

– Латынь да греки, – сказала Людмила, – то-то они вам надоели.

– Нет, что же, – отвечал Саша, но видно было, что уже один разговор об учебниках наводит на него привычную скуку. – Скучновато зубрить, – признался он, – да ничего, у меня память хорошая. Вот только задачи решать – это я люблю.

– Приходи ко мне завтра после обеда, – сказала Людмила.

– Благодарю вас, приду, – краснея, сказал Саша.

Ему стало приятно, что Людмила пригласила его.

Людмила спрашивала:

– Знаешь, где я живу? Придешь?

– Знаю. Ладно, приду, – радостно говорил Саша.

– Да непременно приходи,-повторила Людмила строго – ждать буду, слышишь!

– А коли уроков много будет? – сказал Саша, больше из добросовестности, чем на самом деле думая из-за уроков не притти.

– Ну вот, пустяки, все же приходи, – настаивала Людмила, – авось, на кол не посадят.

– А зачем? – посмеиваясь, спросил Саша.

– Да уж так надо. Приходи, кое-что тебе скажу, кое-что покажу, – говорила Людмила, подпрыгивая и напевая, подергивая юбочку, отставляя розовые пальчики, – приходи, миленький, серебряный, позолоченный.

Саша засмеялся.

– А вы сегодня скажите, – попросил он.

– Сегодня нельзя. Да и как сказать тебе сегодня? Ты завтра тогда и не придешь, скажешь: незачем.

– Ну, ладно, приду непременно, если пустят.

– Вот еще, конечно, пустят! Нешто вас на цепочке держат.

Прощаясь, Людмила поцеловала Сашу в лоб и подняла руку к Сашиным губам, – пришлось поцеловать. И Саше приятно было еще раз поцеловать белую, нежную руку, – и словно стыдно. Как не покраснеть! А Людмила, уходя, улыбалась лукаво да нежно. И несколько раз обернулась.

«Какая она милая!» – думал Саша Остался один.

«Как она скоро ушла! – думал он. – Вдруг собралась и не дала опомниться, и уже нет ее. Побыла бы еще хоть немного!» – думал Саша, и ему стало стыдно, как это он забыл вызваться проводить ее.

«Пройтись бы немного еще с нею! – мечтал Саша. – Разве догнать? Далеко ли она ушла? Побежать скорее, догонишь живо».

«Смеяться, пожалуй, будет? – думал Саша. – А может быть, еще помешаешь ей».

Так и не решился бежать за нею. Стало как-то скучно да неловко. На губах еще нежное ощущение от поцелуя замирало, и на лбу горел ее поцелуй.

«Как она нежно целует! – мечтательно вспоминал Саша. – Точно милая сестрица».

Сашины щеки горели. Сладостно было и стыдно. Неясные мечты рождались.

«Если бы она была сестрою! – разнеженно мечтал Саша, – и можно было бы притти к ней, обнять, сказать ласковое слово. Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем, – Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы».

«Но вот, – печально думал Саша, – она чужая; милая, но чужая. Пришла и ушла, и уже обо мне, поди, и не думает. Только оставила сладкое благоухание сиренью да розою и ощущение от двух нежных поцелуев, – и неясное волнение в душе, рождающее сладкую мечту, как волна Афродиту».

Скоро вернулась Коковкина.

– Фу ты, как пахнет сильно! – сказала она.

Саша покраснел.

– Была Людмилочка, – сказал он, – да вас не застала, посидела, меня надушила и ушла.

– Нежности какие! – с удивлением сказала старуха, – уж и Людмилочка.

Саша засмеялся смущенно и убежал к себе. А Коковкина думала, что уж очень они, сестрицы Рутиловы, веселые да ласковые девицы, – и старого, и малого своею ласкою прельстят.

* * *

На другой день с утра Саше весело было думать, что его пригласили. Дома он с нетерпением ждал обеда. После обеда, весь красный ог смущения, попросил у Коковкиной позволения уйти до семи часов к Рутиловым. Коковкина удивилась, но отпустила. Саша побежал веселый, тщательно причесавшись и даже припомадившись. Он радовался и слегка волновался, как пред чем-то и значительным, и милым. И ему приятно было думать, что вот он придет, поцелует Людмилину руку и она его поцелует в лоб, – и потом, когда он будет уходить, опять такие же поцелуи. Сладостно мечталась ему Людмилина белая, нежная рука.

Сашу встретили еще в передней все три сестры. Они же любили сидеть у окна, глядючи на улицу, а потому завидели его издали. Веселые, нарядные, звонко-щебечущие, окружили они его буйною вьюгою веселья, – и ему сразу стало приятно и легко с ними.

– Вот он, молодой таинственный человек! – радостно воскликнула Людмила.

Саша поцеловал ей руку и сделал это ловко и с большим удовольствием. Поцеловал уж заодно руки и Дарье с Валериею, – нельзя же их обойти, – и нашел, что это тоже весьма приятно. Тем более, что они все три поцеловали его в щеку: Дарья звонко, но равнодушно, как доску, Валерия нежно, опустила глаза, – лукавые глазки, – легонько хихикнула и тихонько прикоснулась легкими, радостными губами, – как нежный цвет яблони, благоуханный, упал на щеку, – а Людмила чмокнула радостно, весело и крепко.

– Это – мой гость, – решительно объявила она, взяла Сашу за плечи и повела к себе.

Дарья сейчас же и рассердилась.

– А твой, так и целуйся с ним! – сердито крикнула она. – Нашла сокровище! Никто не отнимет.

Валерия ничего не сказала, только усмехнулась, – очень любопытно с мальчишкою разговаривать! Что он понимает?

В Людмилиной горнице было просторно, весело и светло от двух больших окон в сад, слегка призадернутых легким, желтоватым тюлем. Пахло сладко. Все вещи стояли нарядные и светлые. Стулья и кресла были обиты золотисто-желтою тканью с белым, едва различаемым узором. Виднелись разнообразные скляночки с духами, с душистыми водами, баночки, коробочки, веера и несколько русских и французских книжек.

– А я тебя сегодня ночью во сне видела, – хохоча, рассказывала Людмила, – ты будто бы у городского моста плавал, а я на мосту сидела и тебя на удочку выудила.

– И в баночку положили? – смешливо спросил Саша.

– Зачем в баночку?

– А куда же?

– Куда? Нарвала за уши, да назад в речку кинула.

И Людмила звонко и долго хохотала.

– Ишь вы какая! – сказал Саша. – А что вы мне сегодня хотели сказать?

Людмила смеялась и не отвечала.

– Обманули, видно, – догадался Саша. – А еще обещали показать что-то, – укоризненно сказал он.

– Я тебе покажу! хочешь есть? – спросила Людмила.

– Я обедал, – сказал Саша. – Экая вы обманщица!

– Нужно очень мне тебя обманывать. Да никак от тебя помадой разит? – вдруг спросила Людмила. Саша покраснел.

– Терпеть не могу помады! – досадливо говорила Людмила. – Барышня помаженная!

Она повела рукою по его волосам, замаслила руку и хлопнула его ладонью по щеке.

– Пожалуйста, не смей помадиться! – сказала она.

Саша смутился.

– Ну, ладно, не буду, – сказал он. – Строгости какие! Душитесь же вы духами!

– То духи, а то помада, глупый! нашел сравнить, – убеждающим голосом сказала Людмила. – Я никогда не помажусь. Зачем волосы склеивать! Духи совсем не то. Дай-ка я тебя надушу. Желаешь? Сиренькой надушу, – желаешь?

– Желаю, – сказал Саша, улыбаясь. Ему приятно было думать, что он принесет домой аромат и опять удивит Коковкину.

– Кто желает? – переспросила Людмила, взяла в руки скляночку с серингою и вопросительно и лукаво смотрела на Сашу.

– Я желаю, – повторил Саша.

– Ты же лаешь? лаешь? вот как! лаешь! – весело дразнилась Людмила.

Саша и Людмила весело хохотали.

– Уж не боишься, что задушу? – спросила Людмила: – помнишь, как вчера струсил?

– И ничего не струсил, – вспыхнув, горячо отвечал Саша.

Людмила, посмеиваясь и дразня мальчика, принялась душить его серингою. Саша поблагодарил и опять поцеловал ей руку.

– И пожалуйста, остригись! – строго сказала Людмила, – что хорошего локоны носить, лошадей прическою пугать.

– Ну, ладно, остригусь, – согласился Саша, – ужасные строгости! У меня еще коротенькие волосы, в полдюйма, еще инспектор ничего мне о волосах не говорил.

– Я люблю остриженных молодых людей, заметь это, – важно сказала Людмила и погрозила ему пальцем. – И я тебе не инспектор, меня надо слушаться.

* * *

С тех пор Людмила повадилась все чаще ходить к Коковкиной, для Саши. Она старалась, особенно вначале, приходить, когда Коковкина не бывала дома. Иногда пускалась даже на хитрости, выманивала старуху из дому. Дарья сказала ей однажды:

– Эх, ты, трусиха! Старухи боишься. А ты при ней приди, да его и уведи, – погулять.

Людмила послушалась, – и уже стала приходить когда попало. Если заставала Коковкину дома, то, посидев с нею недолго, уводила Сашу погулять, но при этом задерживала его только на короткое время.

Людмила и Саша быстро подружились нежною, но беспокойною дружбою. Сама того не замечая, уже Людмила будила в Саше преждевременные, пока еще неясные, стремления да желания. Саша часто целовал Людмилины руки, – тонкие, гибкие пясти, покрытые нежною, упругою кожею, – сквозь ее желтовато-розовую ткань просвечивали извилистые синие жилки. И выше – длинные, стройные – до самого локтя легко было целовать, отодвигая широкие рукава.

Саша иногда скрывал от Коковкиной, что приходила Людмила. Не солжет, только промолчит. Да и как же солгать, – могла же сказать и служанка. И молчать-то о Людмилиных посещениях не легко было Саше: Людмилин смех так и реял в ушах. Хотелось поговорить о ней. А сказать – неловко с чего-то.

Саша быстро подружился и с другими сестрами. Всем им целовал руки и даже скоро стал девиц называть Дашенька, Людмилочка да Валерочка.

XVII

Людмила, встретив Сашу днем на улице, сказала ему:

– Завтра у директорши старшая дочка именинница, – твоя старушка пойдет?

– Не знаю, – сказал Саша.

И даже радостная надежда шевельнулась в его душе, и даже не столько надежда, сколько желание: Коковкина уйдет, а Людмила как раз в это время придет и побудет с ним. Вечером он напомнил Коковкиной о завтрашних именинах.

– Чуть не забыла, – сказала Коковкина. – Схожу. Девушка-то она такая милая.

И впрямь, когда Саша вернулся из гимназии, Коковкина ушла к Хрипачам. Сашу радовала мысль, что на этот раз он помог удалить Коковкину из дому. Уже он был уверен, что Людмила найдет время притти.

Так и сталось, – Людмила пришла. Она поцеловала Сашу в щеку, дала ему поцеловать руку и весело засмеялась, а он зарделся. От Людмилиных одежд веял аромат влажный, сладкий, цветочный, – розирис, плотский и сладострастный ирис, растворенный в сладкомечтающих розах. Людмила принесла узенькую коробку в тонкой бумаге, сквозь которую просвечивал желтоватый рисунок. Села, положила коробку к себе на колени и лукаво поглядела на Сашу.

– Финики любишь? – спросила она.

– Уважаю, – сказал Саша со смешливою гримасою.

– Ну, вот я тебя и угощу, – важно сказала Людмила.

Она развязала коробку и сказала:

– Ешь!

Сама вынимала из коробки по ягодке, вкладывала их Саше в рот и после каждой заставляла целовать ей руку. Саша сказал:

– Да у меня губы стали сладкие!

– Что за беда, что сладкие, целуй себе на здоровье, – весело ответила Людмила, – я не обижусь.

– Уж лучше же я вам сразу отцелую, – сказал Саша смеючись. И потянулся было сам за ягодою.

– Обманешь, обманешь! – закричала Людмила, проворно захлопнула коробку и ударила Сашу по пальцам.

– Ну, вот еще, я – честный, уж я-то не обману, – уверял Саша.

– Нет, нет, не поверю, – твердила Людмила.

– Ну, хотите, вперед отцелую? – предложил Саша.

– Вот это похоже на дело, – радостно сказала Людмила, – целуй.

Она протянула Саше руку. Саша взял ее тонкие, длинные пальцы, поцеловал один раз и спросил с лукавою усмешкою, не выпуская ее руки:

– А вы не обманете, Людмилочка?

– А нешто я не честная! – весело ответила Людмила, – небось, не обману, целуй без сомнения.

Саша склонился над ее рукою и стал быстро целовать ее; ровно покрывал руку поцелуями и звучно чмокал широко раскрываемыми губами, и ему было приятно, что так много можно нацеловать. Людмила внимательно считала поцелуи. Насчитала десять и сказала:

– Тебе неловко стоя-то на ногах, нагибаться надо.

– Ну, так я удобнее устроюсь, – сказал Саша.

Стал на колени и с усердием продолжал целовать.

Саша любил поесть. Ему нравилось, что Людмила угощает его сладким. За это он еще нежнее любил ее.

* * *

Людмила обрызгала Сашу приторно-пахучими духами. И удивил Сашу их запах, сладкий, но странный, кружащий, туманно-светлый, как золотящаяся ранняя, но грешная заря за белою мглою. Саша сказал:

– Какие духи странные!

– А ты на руку попробуй, – посоветовала Людмила.

И дала ему четырехугольную с округленными ребрами некрасивую баночку. Саша поглядел на свет, – ярко-желтая, веселая жидкость. Крупный, пестрый ярлык, французская надпись, – цикламен от Пивера. Саша взялся за плоскую стеклянную пробку, вытащил ее, понюхал духи. Потом сделал так, как любила делать Людмила: ладонь наложил на горлышко флакона, быстро его опрокинул и опять повернул на дно, растер на ладони пролившиеся капли цикламена и внимательно понюхал ладонь, – спирт улетучился, остался чистый аромат. Людмила смотрела на него с волнующим ее ожиданием. Саша нерешительно сказал:

– Клопом засахаренным пахнет немножко.

– Ну, ну, не ври, пожалуйста, – досадливо сказала Людмила.

Она также взяла духов на руку и понюхала. Саша повторил:

– Правда, клопом.

Людмила вдруг вспыхнула, да так, что слезинки блеснули на глазах, ударила Сашу по щеке и крикнула:

– Ах, ты, злой мальчишка! вот тебе за клопа!

– Здорово ляснула! – сказал Саша, засмеялся и поцеловал Людмилину руку.

– Что же вы так сердитесь, голубушка Людмилочка! Ну, чем же по-вашему он пахнет?

Он не рассердился на удар, – совсем был очарован Людмилою.

– Чем? – спросила Людмила и схватила Сашино ухо, – а вот чем, я тебе сейчас скажу, только ухо надеру сначала.

– Ой, ой, ой, Людмилочка, миленькая, не буду! – морщась от боли и сгибаясь, говорил Саша.

Людмила выпустила покрасневшее ухо, нежно привлекла Сашу к себе, посадила его на колени и сказала:

– Слушай: три духа живут в цикламене, – сладкою амброзиею пахнет бедный цветок, – это для рабочих пчел. Ведь ты знаешь, по-русски его дряквою зовут.

– Дряква, – смеючись, повторил Саша, – смешное имячко.

– Не смейся, пострел, – сказала Людмила, взяла его за другое ухо и продолжала: – сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это – его радость. И еще он пахнет нежною ванилью, и уже это не для пчел, а для того, о ком мечтают, и это – его желание, – цветок и золотое солнце над ним. И третий его дух, он пахнет нежным, сладким телом, для того, кто любит, и это – его любовь, – бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной, – понимаешь, мой светик?

Саша молча кивнул головою. Его смуглое лицо пылало и длинные темные ресницы трепетали. Людмила мечтательно глядела вдаль: раскрасневшаяся, и говорила:

– Он радует, нежный и солнечный цикламен, он влечет к желаниям, от которых сладко и стыдно, он волнует кровь. Понимаешь, мое солнышко, когда сладко, и радостно, и больно, и хочется плакать? Понимаешь? вот он какой.

Долгим поцелуем прильнула она к Сашиным губам.

* * *

Людмила задумчиво смотрела перед собою. Вдруг лукавая усмешка скользнула по ее губам. Она легонько оттолкнула Сашу и спросила:

– Ты розы любишь?

Саша вздохнул, открыл глаза, улыбнулся сладко и тихо шепнул:

– Люблю.

– Большие? – спросила Людмила.

– Да всякие, и большие, и маленькие, – бойко сказал Саша и встал с ее колен ловким мальчишеским движением.

– И розочки любишь? – нежно спросила Людмила, и звонкий ее голос вздрагивал от скрытого смеха.

– Люблю, – быстро ответил Саша.

Людмила захохотала и покраснела.

– Глупый, розочки любишь, да посечь некому, – воскликнула она. Оба хохотали и краснели.

Невинные по необходимости возбуждения составляли для Людмилы главную прелесть их связи. Они волновали, – и далеки были от грубых, отвратительных достижений.

* * *

Заспорили, кто сильнее. Людмила сказала:

– Ну, пусть ты сильнее, так что ж? Дело в ловкости.

– Я и ловкий, – хвастался Саша.

– Туда же, ловкий! – дразнящим голосом вскрикнула Людмила.

Долго еще спорили. Наконец Людмила предложила:

– Ну, давай бороться.

Саша засмеялся и задорно сказал:

– Где же вам справиться со мной!

Людмила принялась щекотать его.

– А, вы так! – с хохотом крикнул он, повернулся и обхватил ее вокруг стана.

Началась возня. Людмила сразу же увидела, что Саша сильнее. Силою не взять, так она, хитрая, улучила удобную минуту, подшибла Сашу под ногу, – он упал, да и Людмилу увлек за собою. Впрочем, Людмила ловко извернулась и прижала его к полу. Саша отчаянно кричал:

– Так нечестно!

Людмила стала коленями ему на живот и руками прижала его к полу. Саша отчаянно выбивался. Людмила опять принялась щекотать его. Сашин звонкий хохот смешался с ее хохотом. Хохот заставил ее выпустить Сашу. Она хохоча упала на пол. Саша вскочил на ноги. Он был красен и раздосадован.

– Русалка! – крикнул он.

А русалка лежала на полу и хохотала.

Людмила посадила Сашу к себе на колени. Усталые после борьбы, они весело и близко смотрели друг другу в глаза и улыбались.

– Я для вас тяжелый, – сказал Саша, – колени вам намну, вы меня лучше спустите.

– Ничего, сиди знай, – ласково ответила Людмила. – Ведь ты сам говорил, что ласкаться любишь.

Она погладила его по голове. Он нежно прижался к ней. Она сказала:

– А уж и красив ты, Саша.

Саша покраснел, засмеялся.

– Тоже придумаете! – сказал он.

Разговоры и мысли о красоте в применении к нему как-то смутили его; он еще никогда не любопытствовал узнать, красивым или уродом кажется он людям.

Людмила щипнула Сашину щеку. Саша улыбнулся. Щека покраснела пятном. Это было красиво. Людмила щипнула и за другую щеку. Саша не сопротивлялся. Он только взял ее руку, поцеловал и сказал:

– Будет вам щипаться, ведь и мне больно, да и вы свои пальчики намозолите.

– Туда же, – протянула Людмила, – больно, а сам какой комплементщик стал.

– Мне некогда, много уроков. Приласкайте меня еще немножко, на счастье, чтобы греку ответить на пять.

– Выпроваживаешь! – сказала Людмила. Схватила его за руку и подняла рукав выше локтя.

– Нахлопать хотите? – спросил Саша, смущенно и виновато краснея.

Но Людмила залюбовалась его рукою, повертела ее и так и этак.

– Руки-то у тебя какие красивые! – громко и радостно сказала она и вдруг поцеловала около локтя.

Саша зарделся, рванул руку, но Людмила удержала ее и поцеловала еще несколько раз. Саша притих, потупился, и странное выражение легло на его ярких, полуулыбающихся губах, – и под навесом густых ресниц знойные щеки его начали бледнеть.

* * *

Попрощались. Саша проводил Людмилу до калитки. Пошел бы и дальше, да не велела. Он остановился у калитки и сказал:

– Ходи, милая, почаще, носи пряничков послаще.

Первый раз сказанное «ты» прозвучало Людмиле нежною ласкою. Она порывисто обняла, поцеловала Сашу и убежала. Саша стоял как оглушенный.

* * *

Саша обещал притти. Назначенный час прошел – Саши не было, Людмила нетерпеливо ждала: металась, томилась, смотрела в окно. Шаги заслышит на улице – высунется. Сестры посмеивались. Она сердито и взволнованно говорила:

– А ну вас! Отстаньте.

Потом бурно набрасывалась на них с упреками, зачем смеются. И уже видно стало, что Саша не придет. Людмила заплакала от досады и огорчения.

– Ой-ей-еченьки! Охти мнечиньки! – дразнила ее Дарья.

Людмила, всхлипывая, тихонько говорила, – в порыве горя забывая сердиться на то, что ее дразнят:

– Старая карга противная не пустила его, под юбкой держит, чтоб он греков учил.

Дарья с грубоватьрм сочувствием сказала:

– Да и он-то пентюх, уйти не умеет.

– С малюсеньким связалась, – презрительно молвила Валерия.

Обе сестры, хоть и посмеивались, сочувствовали Людмиле. Они же все любили одна другую, любили нежно, но не сильно: поверхностна нежная любовь! Дарья сказала:

– Охота плакать, из-за молокососа глаза ермолить. Вот-то уж можно сказать, чорт с младенцем связался.

– Кто это чорт? – запальчиво крикнула Людмила и вся багрово покраснела.

– Да ты, матушка, – спокойно ответила Дарья, – даром что молодая, а только…

Дарья недоговорила и пронзительно засвистала.

– Глупости! – сказала Людмила странно звенящим голосом.

Странная, жестокая улыбка сквозь слезы озарила ее лицо, как ярко пылающий луч на закате сквозь последнее падение усталого дождя.

Дарья спросила досадливо:

– Да что в нем интересного, скажи, пожалуйста?

Людмила все с тою же удивительною улыбкою задумчиво и медленно ответила:

– Какой он красавец! И сколько в нем есть неистраченных возможностей!

– Ну, это дешево стоит, – решительно сказала Дарья. – Это у всех мальчишек есть.

– Нет, не дешево, – с досадою ответила Людмила. – Есть поганые.

– А он чистый? – спросила Валерия; так пренебрежительно протянула «чистый».

– Много ты понимаешь! – крикнула Людмила, но сейчас же опять заговорила тихо и мечтательно: – он невинный.

– Еще бы! – насмешливо сказала Дарья.

– Самый лучший возраст для мальчиков, – говорила Людмила, – четырнадцать-пятнадцать лет. Еще он ничего не может и не понимает по-настоящему, а уж все предчувствует, решительно все. И нет бороды противной.

– Большое удовольствие! – с презрительною ужимкою сказала Валерия.

Она была грустна. Ей казалось, что она – маленькая, слабая, хрупкая, и она завидовала сестрам, – Дарьину веселому смеху и даже Людмилину плачу. Людмила сказала опять:

– Ничего вы не понимаете. Я вовсе не так его люблю, как вы думаете. Любить мальчика лучше, чем влюбиться в пошлую физиономию с усиками. Я его невинно люблю. Мне от него ничего не надо.

– Не надо, так чего же ты его теребишь? – грубо возразила Дарья.

Людмила покраснела, и виноватое выражение тяжело легло на ее лице. Дарье стало жалко, она подошла к Людмиле, обняла ее и сказала:

– Ну, не дуйся, ведь мы не со зла говорим.

Людмила опять заплакала, приникла к Дарьину плечу и горестно оказала:

– Я знаю, что уж тут не на что мне надеяться, но хоть бы немножко приласкал он меня, хоть бы как-нибудь.

– Ну что, тоска! – досадливо сказала Дарья, отошла от Людмилы, подперлась руками в бока и звонко запела:

Я вечор сваво милова Оставляла ночевать.

Валерия заливалась звонким, хрупким смехом. И у Людмилы глаза стали веселы и блудливы. Она порывисто прошла в свою комнату, обрызгала себя корилопсисом, – и запах, пряный, сладкий, блудливый, охватил ее вкрадчивым соблазном. Она вышла на улицу нарядная, взволнованная, и нескромною прелестью соблазна веяло от нее.

«Может быть, и встречу», – думала она.

И встретила.

– Хорош! – укоризненно и радостно крикнула она.

Саша смутился и обрадовался.

– Некогда было, – смущенно сказал он, – все же уроки, все учить надо, правда, некогда.

– Врешь, миленький, пойдем-ка сейчас.

Он отнекивался смеючись, но видно было, что и рад тому, что Людмила его уводит. И Людмила привела его домой.

– Привела! – с торжеством крикнула она сестрам и за плечо отвела Сашу к себе.

– Погоди, сейчас я с тобою разделаюсь. – погрозила она и заложила дверь на задвижку, – вот теперь никто за тебя не заступится.

Саша, заложив руки за пояс, неловко стоял посреди ее горницы, – ему было жутко и любо. Пахло какими-то новыми духами, празднично, сладко, но что-то в этом запахе задевало, бередило нервы, как прикосновение радостных, юрких, шероховатых змеек.