Czytaj książkę: «Богиня по ошибке»

Czcionka:

Часть первая

Глава 1

Наконец-то я в пути! Мой «форд-мустанг», мелодично урча, рассекал по автостраде, в это время она была почти пустой. Почему всегда кажется, будто машина идет лучше, когда она только что вымыта? Вставив в проигрыватель компакт-диск с мюзиклом «Отверженные», я нашла шестую дорожку и принялась во все горло подпевать несчастной Эпонине, безответно влюбленной в Мариуса. Слуха у меня нет, голоса тоже, но петь я обожаю. Когда началась следующая песня, я обогнала еле ползущий «шевроле» и закричала:

– Господи, как же здорово, что я – учительница! Первое июня; впереди у меня все лето – целое лето, нетронутое, непорочное…

– О, сколько дней подряд я буду высыпаться!

Едва произнеся последнюю фразу, я почувствовала себя абсолютно счастливой. Я преподаю уже десять лет и успела заметить, что у многих учителей вырабатывается привычка разговаривать с самим собой. Наверное, дело в том, что, разговаривая, мы зарабатываем себе на жизнь и, если не удается выговориться, нам становится как-то не по себе. А может, большинство из нас, особенно преподаватели старших классов, просто слегка сдвинутые.

В самом деле, добровольно учить подростков, по-моему, могут только те, у кого не все в порядке с головой… Я сразу живо представляю лицо моей лучшей подруги Сюзанны. Когда я рассказываю ей о последних выходках моих учеников на уроках литературы, ее всю передергивает, а лицо кривится в гримасе.

– Ше, какая гадость… Они… прямо лопаются от избытка гормонов! Фу!

Сюзанна преисполнена снобизма, как и многие ее коллеги, университетские преподаватели. Но я все равно очень ее люблю. Просто она не находит ничего смешного в шутках и подковырках учеников старших классов.

В мои размышления ворвался живой тенор Жана Вальжана, и я вернулась в первое июня, на шоссе 1-44.

– Да, вот так живет преподавательница английского языка и литературы с чувством юмора! Денег почти не платят, зато поводов посмеяться хоть отбавляй… Блин, вот же мой поворот!

К счастью, маленький «мустанг» отлично вписался в довольно крутой поворот направо, и я выехала на федеральную трассу 412. Судя по указателю, до Локуст-Гроув еще двадцать две мили. Придерживая руль коленом, я рылась в сумочке в поисках входного билета с адресом и подробной инструкцией, как проехать к месту аукциона. Где-то на полпути между Локуст-Гроув (кстати, кто придумал так назвать городок? «Локуст» – не только акация, но еще и саранча…) и Силоам-Спрингс доехав до указателя, надо свернуть на второстепенную дорогу, ехать по ней до следующего указателя, где снова повернуть, – и так далее, пока я не попаду на Аукцион необычных вещей. Как написано в приглашении, «Принимаются все заявки». По мнению устроителей, на аукционе «должен побывать каждый».

– Что ж, всякое необычное старье я действительно люблю. А если оно оказывается еще и дешевым, я его просто обожаю!

Ученики считают мой кабинет странной пространственно-временной петлей. На стенах и в шкафчиках можно отыскать что угодно – от репродукций Уотерхауса¹ до плакатов с «Могучим мышонком» и подвесными моделями звездолета «Энтерпрайз» из «Звездного пути». А еще я развешиваю повсюду ветряные колокольчики (они, по фэншуй, улучшают жизненную энергию).

И это только в классе. Интересно, что бы сказали мои ученики, побывав у меня в квартире? Что-то подсказывает мне, что они бы ничуть не удивились. Правда, дома я фанатично навожу чистоту и расставляю все по своим местам, в то время как школьный кабинет пребывает в состоянии перманентного творческого беспорядка. Ничего не могу найти – все как-то находится само… Черт, сама не поняла, что сказала.

– Пора прекращать чертыхаться! – Я нарочно произнесла последние слова вслух, чтобы усилить посыл. Руководствуюсь, так сказать, рефлекторной теорией Павлова, только применяю ее не к собачкам, а к себе самой. Если все время внушать себе что-то, в конце концов намерения воплотятся в жизнь.

«Я не убью тебя, Жавер…» Щелк! Я выключила проигрыватель и настроилась на джазовый канал Талсы. Оказывается, джаз можно поймать даже в такой глухомани – круто!

Впереди замаячил указатель населенного пункта: «Локуст-Гроув». Как положено, я снизила скорость, но городишко все равно пронесся мимо, не успела я и глазом моргнуть. Ну, может, разок и успела… Дальше я ехала не разгоняясь. Хватит спешить; пора насладиться ароматами Зеленой страны – так называют северо-восток Оклахомы. В начале лета в наших краях царит настоящее буйство цветов и красок. Высшее образование я получила в Иллинойсском университете. Меня страшно злило, когда сокурсники, узнав, откуда я, снисходительно бросали:

– А, Оклахома… Вечная засуха, пыльные бури!

Выходцы из других штатов представляли мою родину какой-то черно-белой декорацией, фоном, на котором страдали герои «Гроздьев гнева». Когда я уверяла, что на самом деле Оклахому принято называть Зеленой страной, надо мной смеялись и только что не крутили пальцем у виска – наверное, считали, что в нашем штате можно лишь любоваться перекати-полем да крутить коровам хвосты.

Мимо промелькнул крохотный городишко под названием Рапа (еще одно неудачное название). Дорога пошла в гору. Передо мной раскинулась Оклахома, неожиданная в своей дикой, неприрученной красоте. Люблю представлять себе старину, когда здешние дороги были обыкновенными тропинками, а достижения цивилизации еще даже не маячили на горизонте. Тогда жизнь наверняка была захватывающим приключением – не сравнить с вызовом к директору, которому нажаловалась чья-то мамаша: мол, ее деточка пребывает в шоке оттого, что я на уроке назвала шлюхой Гиневру, супругу короля Артура! В старину все было куда увлекательнее: не было ванн, зубы никто не чистил, пищу приходилось добывать на охоте, а воду таскать на себе… Бр-р-р! С другой стороны… приятно помечтать о временах, когда жили ковбои, рыцари и драконы. Признаюсь, я обожаю поэтов-романтиков и литературу, если можно так выразиться, «раньшего» времени (у нас, учителей, свой жаргон). Здравый смысл, правда, подсказывает, что не очень весело бывает без пенициллина и зубной пасты. Как сказали бы мои детки, «и чё?!».

– Вот оно! Первый поворот рядом с бело-синим указателем, отчего-то напомнившим лысеющего чудика в старомодных темно-синих штанах, который заявляется к тебе в гости на «свидание вслепую»…

А вот и стрелка, указывающая на боковую дорогу слева, и надпись «АУКЦИОН НЕОБЫЧНЫХ ВЕЩЕЙ».

Второстепенная дорога, на которую я свернула, оказалась почти неторной (люблю красивые эпитеты!). Жалкая двухрядка, вся в колдобинах и ухабах; высокие обочины засыпаны гравием. Впрочем, дорога вполне поэтично извивалась и уходила вдаль, и в голове у меня невольно зазвучал мотивчик из фильма «К бабушке в гости» – помните, с девочками-близняшками Олсен? На протяжении нескольких миль я мучительно и безуспешно вспоминала слова той песенки.

У очередной стрелки с надписью «АУКЦИОН НЕОБЫЧНЫХ ВЕЩЕЙ» я снова свернула и очутилась уже не на второстепенной, а на третье- или шестистепенной дороге. Что ж, наверное, аукцион специально проводят в такой глуши, чтобы отпугнуть перекупщиков… Их я считаю настоящим бичом для всех небогатых любителей аукционов. Джаз умолк, чему я обрадовалась, потому что и у меня в голове перестала звучать музыкальная тема из фильма «К бабушке в гости». Его сменила песня из комедии «Деревенщина в Беверли-Хиллз». Мне стало немного не по себе, когда я поняла, что помню все слова.

Кстати, о деревенщине. Как-то мало здесь домов!

Хм… Возможно, под «вещами» имеется в виду имущество из какого-нибудь старого поместья – ранчо, чьи владельцы в прошлом молниеносно разбогатели, а потом поумирали… Наверное, их владения собираются нарезать на маленькие аккуратные участки, которые продадут представителям верхушки среднего класса; оттуда без труда можно доехать до… Впрочем, не важно. Благодаря таким вот поселкам мне можно не беспокоиться, что я останусь без работы. По статистике, в семьях, которые относят себя к верхушке среднего класса, в среднем по два с половиной ребенка – плюс еще по полтора ребенка от предыдущих браков. И всем их детишкам, чтобы получить аттестат о среднем образовании, необходимо сдавать английский и литературу. Боже, благослови Америку! Впереди, за поворотом и очередным подъемом, возникло то, что я представляла себе старым ранчо…

– Охренеть! Да это настоящий дом Ашеров!²

Летом определенно не обязательно бросать ругаться. Я снизила скорость.

Так и есть – я увидела еще один указатель: «АУКЦИОН НЕОБЫЧНЫХ ВЕЩЕЙ». Столб со стрелкой был врыт у поворота на грунтовую дорогу, ведущую к дому. Впереди, на когда-то ухоженной… не знаю даже, как назвать… лужайке или площадке, в общем, слово «двор» тут явно не годилось, стояли несколько машин, преимущественно грузовичков (это же Оклахома!).

Итак, не двор и не палисадник… Придумала, угодья! Да, это гораздо больше подходит. Кругом зелено, много травы. Подъездная аллея обсажена большими деревьями, как в «Унесенных ветром», разве что без плакучего мха.

Вдруг до меня дошло, что я, разинув рот, беззастенчиво глазею на «дом Ашеров». Какой-то старик в черных брюках и белой рубашке с воротником-стойкой помигал мне фонарем со светоотражателем, приглашая завернуть в ворота. На лице у него застыло несколько раздраженное выражение; он словно говорил: «Хватит пялиться, дамочка, заезжай давай!» Когда я поравнялась с ним и остановилась, он жестом показал, чтобы я опустила стекло.

– Добрый день, мисс. – Старик наклонился и сунул голову в окошко. В мой прохладный, кондиционированный салон хлынула струя такого зловония, что я сразу перестала радоваться обращению «мисс» и тому, что меня еще можно считать вполне молодой особой. Он был выше, чем мне показалось вначале; его худое лицо со впалыми щеками избороздили глубокие морщины, как будто он всю жизнь, в любую погоду, занимался тяжелым физическим трудом на открытом воздухе. Цвет лица у него, правда, был желтоватый, болезненный.

Боже правый! Вылитый папаша из «Детей кукурузы»…

– День добрый. Жарко сегодня! – ответила я. Мало ли что там с человеком, а о хорошем воспитании забывать нельзя. Бр-р-р… ну и вонь!

– Да, мисс… Прошу вас, заезжайте на площадку. Аукцион начнется ровно в два.

– М-м-м… спасибо. – Криво улыбнувшись, я поспешно подняла стекло и покатила к тому месту, куда старик ткнул пальцем. Почему от него так воняет? Как от трупа. И лицо прямо мертвенно-бледное… может, ему плохо? Впрочем, плохое самочувствие никак не оправдывает зловония – а еще рубашки с длинным рукавом в июне… Какая же я все-таки стерва, зачем сравниваю беднягу с папашей из «Детей кукурузы»? Значит, здешние угодья, луга, или, как их там называют, «площадка»… Как приятно каждый день узнавать что-то новое! Я поморщилась. Банальные фразы – бич образованных людей.

Прежде чем заглушить мотор, я долго и старательно подкрашивала губы. Один мой знакомый однажды признался: он всегда определяет, насколько та или иная женщина привлекательна, по тому, сколько времени ей требуется, чтобы выйти из машины. Я специально постаралась не вылезать ну о-очень долго. Кроме того, я не пожалела времени на то, чтобы окинуть взглядом дом… Какой там дом – особняк!

Первое впечатление оказалось верным. Поместье могло бы служить декорацией к произведениям По и Готорна. Особняк в викторианском стиле оказался громадным и словно бы расползался во все стороны. Как правило, мне нравятся необычные дома, но этот… Чтобы лучше видеть, я сдвинула темные очки на кончик носа. Дом в самом деле выглядел странно. Я не сразу поняла, в чем тут дело, а потом меня осенило – дом выглядел так, словно его слепили из нескольких разностилевых частей. У квадратного в плане здания было два парадных входа. Один – прямоугольный, с широкими, величественными ступенями. Второй, неподалеку от первого – скругленный, больше напоминающий зарешеченную беседку, увитую полузасохшими розами, как бы это получше выразиться… просто примыкал к основному зданию. Одно крыло оканчивалось несколько аляповатой башней, другое удовлетворилось крутой двускатной крышей. Весь особняк был выкрашен отвратительной серой краской; краска потрескалась и облупилась.

– Должно быть, здесь в самом деле продаются необычные вещи! – пробормотала я себе под нос, оторвавшись наконец от созерцания «дома Ашеров». По спине у меня пробежал холодок. Солнце спряталось за тучей, и меня вдруг затрясло, как будто я очутилась в страшном сне. Согласно древнему поверью, если тебя внезапно сильно затрясет, значит, кто-то прошел по тому месту, где когда-нибудь будет твоя могила… Который сейчас час? «День меркнет»… Не забывайте, я учительница английского и литературы; моя память напичкана цитатами. Почему же мне вспомнилась «Медея» – древнегреческая трагедия, перенасыщенная местью, предательством и смертью? Как ни ужасно подобное сравнение, оно показалось мне вполне уместным.

Глава 2

– Спокойно, Паркер, возьми себя в руки! – Просто смешно; чтобы избавиться от страха, пришлось напомнить себе, что сюда я явилась влекомая страстью к скупке всякого барахла.

Я вышла из машины и щелкнула брелоком; оклахомская жара, словно только этого и ждала, тут же обхватила меня своими влажными руками. За углом я углядела большой стол, вокруг которого толпились посетители аукционов всех мастей. Я догадалась, что у стола проходит регистрация, и зашагала туда, то и дело бросая жадные взгляды на кучки распродаваемого имущества. В основном вещи, выставленные на аукцион, находились за домом, но кое-что было видно и сбоку. У меня руки чесались порыться в заполненных доверху коробках… Но сначала предстояло зарегистрироваться.

– Уф! Жалко, не сообразила собрать свою гриву в конский хвост! – по-свойски обратилась я к матроне, стоявшей в очереди впереди меня.

– Угу. – Матрона обмахивалась пригласительным билетом на Аукцион необычных вещей; мельком оглядев мои влажные от пота кудрявые волосы, она неодобрительно покосилась на мою белую шелковую блузку без рукавов, очень стильную (и очень короткую!) юбку «Гэп» и мои длинные (и очень голые) ноги. – Уф! – Она издала звук, похожий на тот, что издает курица, снесшая яйцо; я поняла, что на том наша дружеская беседа и закончилась.

– Похоже, здесь и правда продается немало интересного. – Я отважно предприняла вторую попытку завязать разговор, на сей раз с плешивым коротышкой, стоящим в очереди за мной.

– Совершенно с вами согласен. – Коротышка беспокойно переступил с ноги на ногу, вытирая пот со лба. – Я услыхал, что на аукцион выставят несколько образчиков стекла периода Великой депрессии, и сразу понял, что просто обязан сюда приехать. По-моему, американское стекло просто обворожительно, а вы как считаете? – К этому времени его косенькие глазки отыскали вырез в моей блузке; было очевидно, что обворожительным он находит не одно лишь стекло.

– М-м-м… да, стекло – это вещь. – Я сделала шаг вперед. Настала очередь матроны получить билет, но она так пристально следила за плешивым типом, который разглядывал меня, что регистратору пришлось еще раз окликнуть ее. Наконец она назвала ему свое имя.

– Признаюсь вам откровенно, – плешивый наклонился вперед, беспардонно вторгнувшись в мое личное пространство, – сейчас я редактирую чудесную, познавательную книгу о журнальных столиках эпохи Великой депрессии, где подробно рассказывается, как отличить подлинные произведения того времени от точных копий, факсимиле.

– М-м-м… очень мило. – Плешивый коротышка так и застыл в моем личном пространстве, и я потихоньку пятилась от него, тесня матрону, которая все никак не уходила. Она сосредоточенно прикалывала номер участника к груди – которая являла собой артефакт эпохи Великой депрессии.

– Если пожелаете участвовать в торгах, рад буду предложить вам свою помощь. Очень неприятно, когда такую милую молодую даму обводят вокруг пальца… – У плешивца сел голос, и он поспешно вытер вспотевшую верхнюю губу сложенным носовым платком. Под мышками у него тоже проступили желтые пятна. Зря он в такую жару застегивает рубашку на все пуговицы!

– Большое спасибо, если понадобится, я непременно воспользуюсь вашим предложением! – Слава богу, мой черед регистрироваться.

– Имя… – Я спиной чувствовала, как внимательно прислушивается плешивый.

– Шеннон Паркер.

– Мисс Паркер, ваш номер – семьдесят четыре. Пожалуйста, заполните анкету рядом с номером… впишите ваш адрес. Карточку с номером носите с собой постоянно. Во время торгов аукционист будет обращаться к вам по номеру. Когда приобретете все, что захотите, назовите кассиру ваш номер, и она выпишет вам счет.

Не дослушав – я и так все знала, не в первый раз на аукционе! – я схватила карточку с номером и бежала, пока плешивый коротышка намертво не приклеился ко мне. Никогда не понимала, почему низкорослые мужчины так млеют от меня. Я не какая-нибудь амазонка, но без каблуков мой рост – пять футов семь дюймов, а я люблю высокие каблуки и в туфлях на плоской подошве хожу редко. Если даже отвлечься от роста, меня трудно назвать миниатюрной женщиной. Не поймите меня неправильно, я не толстуха. И все же… Я занимаюсь в тренажерном зале до седьмого пота, и все равно мне не мешает сбросить пять – десять фунтов. В общем, мне никак не удается стать гибкой, стройной худышкой, какие сегодня в моде. Про таких, как я, принято говорить: «Есть за что подержаться». У меня большая грудь, округлые бедра, крепкие ноги. Рядом с коротышками я чувствую себя нелепо; мне всегда кажется, что при случае я, наверное, легко сумею их побить. В общем, низкорослые мужчины меня не интересуют. Подайте мне кавалера ростом с Джона Уэйна, и я растаю, как кубик льда на теплом языке… К сожалению, мою личную жизнь нельзя назвать бурной.

Основная часть вещей, выставленных на аукцион, разместилась за домом – судя по всему, раньше там был великолепный, ухоженный парк. Точно посередине обширной площадки красовался полуразвалившийся фонтан со статуей обнаженной нимфы. Вокруг фонтана расположились столики и коробки с имуществом. Они занимали примерно полкруга, а остальное место было отдано под сельскохозяйственную утварь. Здесь толпились мужчины разного возраста – судя по виду, жители оклахомской глубинки – и восхищенно разглядывали выставленные на продажу вещи. От такого изобилия у них явно сорвало крышу… Иногда они переговаривались; ветер доносил до меня обрывки фраз, и мое оклахомское сердце таяло от их выговора. Один жевал соломинку; между передними зубами у него зиял проем. Правда, я ничего не выдумываю!

Итак, вещи, выставленные на торги, распределили по лотам; оглядевшись, я поняла, что организаторы проделали огромную подготовительную работу. В одном углу стояли однотипные предметы мебели – спальные гарнитуры, кухонные уголки, резные стулья и так далее; в другой угол составили столы, уставленные лампами, бра, канделябрами, стеклом и хрусталем. Я заметила, что плешивый коротышка сразу устремился к столу, где стоял хрусталь. В коробках, помеченных номерами, были свалены разные безделушки. Коробки расставили на достаточном расстоянии, чтобы покупатели рылись в них, не нанося друг другу серьезных увечий. Произведения изобразительного искусства были выставлены на складных столах и мольбертах.

К картинам-то меня и потащило. Естественно, я жадно поглядывала и на мебель, но почти сразу поняла, что эти лоты мне не по карману.

Видимо, владелец всего этого богатства, которое вскоре перестанет ему принадлежать, обладал вполне определенным вкусом. Сюжеты всех картин, представленных на мольбертах, были взяты из мифологии. Техника самая разная – акварель, акрил, масло – а сюжеты… Я увидела все: от «Рождения Венеры» до «Прощания Вотана с Брунгильдой».

– Бог ты мой, вот умора! – Не удержавшись, я усмехнулась и ткнула в бок стоящую рядом тетку – типичную любительницу дешевых распродаж. На мольберте красовалась прекрасная полноцветная репродукция: огромный свирепый дракон изрыгает пламя на светловолосую воительницу, сидящую верхом на застывшем в прыжке белом коне. Воительница отражала пламя щитом и потрясала мечом. Фамилии художника я не нашла, зато увидела внизу напечатанное название картины: «Битва с лесным пожаром». – Я должна ее купить! – воскликнула я, хихикая.

– Чё-то странная она какая-то, – прогнусила тетка, и я перестала улыбаться.

– Вот именно. По-моему, она не просто странная, а ненормальная…

Тетка бросила на меня удивленный и неодобрительный взгляд и быстро зашагала к предметам домашнего обихода. Я вздохнула, раскрыла блокнотик и записала: «Лот номер двенадцать – репродукция с драконом». Внимательнее осмотрев раму, я усомнилась в том, что покупка мне по карману. Но может, остальные покупатели тоже решат, что картина «чё-то странная какая-то», и я останусь единственной желающей ее приобрести?

Среди предметов живописи нашлось немало интересных, но мои скудные финансы требовали ограничиться лишь одной картиной и, может быть, вазочкой, статуэткой или еще какой-нибудь «странной» безделушкой. За картинами следовали лоты, претендующие на художественную ценность. На столах стояли образцы покрасивее, а между ними разместились коробки с разнообразным хламом. Вглядевшись, я поняла, что у них все же есть нечто общее. Так, все статуэтки оказались миниатюрными копиями каких-то римских или греческих статуй, и все были… ну да, очень обнаженными.

Ох, позабавлюсь я…

На одном столе стояли три мужские статуэтки фута два высотой. Я решила, что не могу пройти мимо – они достойны моего внимания. Стараясь не слишком откровенно пялиться на них, я читала описания под номерами. Лот номер семнадцать – Зевс-громовержец в полной боевой готовности (обнажен и… вот уж правда, лучше не скажешь – действительно в полной боевой готовности).

– Извини, красавчик. Я не могу повезти тебя домой, боюсь, меня назовут извращенкой. – Я щелкнула пальцем по его хозяйству.

Лот номер восемнадцать – древнегреческий правитель, возможно Димитрий I Сирийский. Димитрий оказался большим, мускулистым обнаженным мужчиной. Ну о-очень большим.

– Ох, милый… Жаль, что ты не Галатея, а я – не твой безымянный скульптор! – Предварительно оглядевшись и убедившись, что никто на меня не смотрит, я похлопала Димитрия по щеке и хихикнула.

Лот номер девятнадцать, статуэтка этрусского воина, понравился мне гораздо меньше. Слишком щуплый на мой вкус. В статуэтке выделялись всего две детали: его оружие и… хм… его оружие.

– Пока, мальчики. Как подумаю, что придется с вами расстаться, прямо все падает… – Посмеявшись своей шутке, я перешла к следующему столу, уставленному большими вазами, – я насчитала штук шесть. Взгляд мой скользил по элегантным урнам…

И вдруг все замерло, время прекратило свой бег. Легкий ветерок утих. Все звуки смолкли. Я перестала чувствовать жару. Я перестала дышать. В глазах потемнело; я видела одну только вазу.

– Ой, извиняюсь. Не хотел вас зашибить. – Какой-то добрый человек подхватил меня под локоть, не дав упасть, и воздух снова хлынул мне в легкие, а мир вокруг ожил.

– Ничего-ничего… – Я глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться.

– Видно, совсем растерялся, вот и налетел на вас!

– Не стоит беспокоиться. Ничего страшного.

Он с сомнением посмотрел на меня, но кивнул и пошел дальше.

Дрожащей рукой я пригладила волосы. Что это со мной? Что случилось? Я смотрела на вазы, и вдруг… Взгляд мой снова обратился к столу с керамикой, и остановился на последней вазе. Ноги понесли меня к ней еще до того, как мозг отдал приказ. Дрожащей рукой я потянулась к ярлычку. «Лот номер двадцать пять. Ваза кельтская (копия погребальной вазы с шотландского кладбища). Роспись в цвете воспроизводит сцену молитвы, возносимой Верховной жрице Эпоны, кельтской богини – покровительницы лошадей».

Я снова посмотрела на эту вазу и сразу ощутила сильную резь в глазах – их как будто ожгло огнем, – и передо мной все поплыло. Часто-часто моргая, чтобы не ослепнуть, я пристальнее вгляделась в поразивший меня предмет, стараясь не обращать внимания на то, как странно я себя чувствую.

Глиняная ваза высотой фута два напоминала с виду основание лампы с изогнутой ручкой. Верх ее оказался очень красиво скругленным.

Но не форма и не размер вазы заставили меня забыть обо всем на свете. Я не могла отвести взгляда от росписи, занимавшей целиком одну сторону сосуда. Благодаря темному фону все фигуры, подчеркнутые золотом и пастелью, казались необычайно живыми и теплыми. На скамье или лежанке с подушками сидела женщина, красиво изогнувшись в талии, спиной к зрителям. Я увидела вытянутую руку, которой она властно указывала на что-то просительницам, и каскад ее роскошных волос.

– Волосы совсем как у меня! – Лишь услышав собственный голос, я поняла, что говорю сама с собой. У женщины на вазе и правда волосы были точно такие же, как мои, только длиннее. Такие же золотисто-рыжие, так же вьются колечками – мне никогда не удается их пригладить. Палец у меня дернулся словно сам по себе; застыв на месте, я, как завороженная, погладила вазу, и… – Ой! – Горячо! Я отдернула палец.

– Не знал, что вы интересуетесь керамикой!

Я обернулась и увидела своего недавнего знакомца – плешивого коротышку.

– Откровенно говоря, я неплохо разбираюсь в некоторых видах ранней американской керамики… – Он плотоядно облизнулся.

– Ну а меня ранняя американская керамика как раз мало волнует. – Появление плешивого коротышки в моем личном пространстве подействовало так, словно меня окатили холодной водой и я мигом избавилась от всех странных ощущений. – Мои пристрастия лежат северо-восточнее Америки. Мне гораздо больше нравятся Греция и Рим.

– Что ж, понятно. Очаровательной вещицей вы любуетесь! – Он потянул к вазе свои потные руки, рывком, как-то суетливо перевернул ее и уставился на донышко. Я внимательно смотрела на него, ища признаки чего-нибудь необычного, но плешивый коротышка оставался тем же заурядным придурком, что и раньше.

– Скажите, а вы не замечаете в этой вазе ничего… м-м-м… необычного?

– Нет. Неплохая копия, но я не вижу ничего странного в Эпоне, изображенной на вазе. Что вы имеете в виду? – Он поставил вазу и промокнул верхнюю губу влажным платком.

– Мне показалось… сама не знаю… в общем, когда я до нее дотронулась, то едва не обожглась. – Я посмотрела на него в упор. Может, моя ненормальность уже бросается в глаза?

– Возможно… – коротышка еще нахальнее приблизился, практически засунул свой острый нос ко мне в вырез, – ваше тело так реагирует на жару? – Он прямо-таки истекал слюной. Фу, какая гадость!

– Знаете, а вы, наверное, правы, – промурлыкала я. Коротышка ахнул и снова облизнулся. Я прошептала: – По-моему, у меня температура… Никак не могу избавиться от грибковой инфекции, которую подцепила в прошлом году. На такой жаре она, наверное, ужасно заразная. – Я улыбнулась и картинно дернула плечами.

– Господи… О боже мой! – Плешивый коротышка поспешно убрался из моего личного пространства. Я улыбнулась и шагнула к нему.

Он испуганно попятился:

– Вернусь-ка я, пожалуй, к стеклу периода Великой депрессии. Не хочется пропустить начало торгов… Удачи вам! – Коротышка повернулся и затрусил прочь.

Справиться с назойливыми ухажерами очень легко. Стоит лишь намекнуть на какую-нибудь заразную болезнь, как они бесследно исчезают… Отличный способ защититься от подобных типов!

– Что же не так с этой чертовой вазой? – Вокруг меня снова все потемнело. Голова кружилась… мне не хватало воздуха… горячая ваза… такие же волосы, как у меня. Что со мной? Может, климакс начинается раньше времени? Хотя до него мне еще лет двадцать… ну ладно, пятнадцать. В общем, я решила еще раз взглянуть на первопричину странных ощущений. На чертову вазу, урну или горшок – как она там называется?

Ваза вполне невинно стояла там, куда ее поставил плешивый коротышка; на глазури виднелись влажные пятна – в тех местах, где к ней прикоснулись его потные пальцы. Я глубоко вздохнула. Ваза и вправду выглядела интересно. Я прищурилась и нагнулась, чтобы лучше рассмотреть ее. Надо постараться не дотрагиваться до вазы. Волосы у жрицы Эпоны в самом деле были похожи на мои, только длиннее. Она вытянула правую руку ладонью вверх; плечо закрывала полупрозрачная материя кремового цвета. Казалось, она благосклонно принимает дары, которые принесли ей коленопреклоненные просители. Ее предплечье украшал очень дорогой с виду золотой браслет; такой же виднелся на запястье. Колец на пальцах не было, но на тыльной стороне кисти я увидела какой-то рисунок…

– О господи! – Чтобы не закричать, мне пришлось прижать руку ко рту. Сердце у меня ушло в пятки, и снова стало трудно дышать. На тыльной стороне ее кисти была никакая не татуировка, а шрам. Шрам от ожога третьей степени. Я точно знала это, потому что мою правую руку украшала, если так можно выразиться, точно такая же отметина!

1.Уотерхаус Джон Уильям (1849–1917) – английский художник, мастер исторического жанра.

2.Дом Ашеров – поместье из рассказа Э.А. По «Падение дома Ашеров» (1839–1840).