Czytaj książkę: «Лиза в ссылке»
Лиза сидела на полу посреди комнаты и разглядывала завитушки на старом ковре. Когда-то давно эти узоры пленяли её воображение наравне с зачитанными до дыр сборниками восточных сказок, а пятнадцатилетней Лизе не могли уже поведать ни-че-го. Она перевела взгляд на книжную полку, откуда на неё смотрели благостный Есенин и суровая четырёхлетняя Лиза.
Солнце нагревало крышу, и становилось душно, свежему ветру недоставало сил пробиться через натянутую на окно марлю.
Там, за окном, надрывались кузнечики. А на первом этаже прабабка Нина гремела посудой. «Когда же она, наконец, пойдёт в огород?» Минутная стрелка на старых часах в очередной раз дёрнулась, будто из последних сил, подрожала и остановилась, чтобы отдохнуть перед новым рывком. Часы показывали почти двенадцать, а, значит, бабушка уже вернулась из огорода и занялась обедом.
Увы, завтрак в одиночестве, как вчера, Лизе не светил. Она злилась. Но добравшиеся с кухни ароматы заставили её подняться, и Лиза поплелась по скрипучей лестнице вниз.
– Доброе утро! – буркнула она бабушке по дороге к умывальнику.
– Твоя каша в подушках, – подсказала та, когда Лиза вернулась.
– Не хочу кашу, – ответила Лиза и стала искать половник.
– Как спалось-то? – робко спросила бабушка, видя, что Лиза не в лучшем расположении духа.
– Нормально.
– А мне опять этот кошмар снился, – пожаловалась бабушка.
«Только не это», – успела подумать Лиза.
– Будто я сухарь с сахаром жую, – продолжила бабушка. – Опомнилась и давай его из зубов выковыривать. И не могу понять, проглотила кусочек или смогу выплюнуть.
Лиза, отвернувшись, скривилась в отвращении.
– Ну, проглотишь – и что? – спросила она с раздражением.
– Да врач-то запретил. Ну, извини, извини, рассказывала уже, да?
– Три раза, – подтвердила Лиза.
– Дырявая голова стала. Бестолковая.
Лиза нашла половник и запустила его в кастрюлю.
– А как же каша? – забеспокоилась бабушка.
– Каша в пролёте.
– Да ты погоди, капусту же только закинула, не уварилася.
«Вот и хорошо, – подумала Лиза. – Есть шанс поесть, пока бабушка ещё готовит».
И она молча налила себе большую тарелку наваристого борща.
– Горячо сыро не бывает? – посмеялась бабушка.
Лиза знала, что она так пошутит. Она прошла на террасу и села за круглый стол.
«Ну разве можно спокойно есть борщ на такой белой скатерти?». Лиза сдёрнула её, бросила на подоконник и с аппетитом принялась за еду. Обожгла язык. Чуть не заплакала от обиды. «И почему всё здесь так? Пока борщ подостынет, бабушка явится». Она обречённо огляделась вокруг.
Когда-то терраса представлялась ей большой комнатой: здесь можно было спрятаться за сервантом и даже, что совсем удивительно, в самом серванте.
В углу на тумбе всё тот же толстый телевизор, а на нём всё та же фарфоровая вазочка с засушенной гортензией. В каждом углу какие-то коробочки, набитые тряпочками, совочками, пустыми банками и прочим мусором. На стенах – нелепейшая галерея: тут и портрет Натальи Гончаровой, и какой-то китайский пейзаж, и Лизин детский рисунок, и вырезанный из коробки конфет «Московский дворик».
Кусты жасмина под окном, напротив, не уменьшились, а очень выросли. Из-за них тут стало сумрачно, хоть и красиво.
А вот и бабушка. Уселась напротив, как обычно, подперев рукой двойной подбородок. Лиза начала мешать борщ и не поднимала глаз – она терпеть не могла этот полный обожания взгляд.
– Какая ж ты у меня красавица выросла, – затележила бабушка. – Глазки чёрненькие, губки бантиком, пальчики, как у пианисточки. Ты только брови не хмурь – раньше времени морщинки появятся.
«Началось», – вздохнула про себя Лиза.
– А я, между прочим, в молодости тоже ничего была – видела карточки?
Лиза кивнула.
– И волосы у тебя мои.
Лиза хмыкнула: густые тёмно-рыжие волосы были её единственной гордостью и не имели ничего общего с бабушкиными тремя волосинками, подкрашенными хной по случаю приезда правнучки.
Противная зелёная муха влетела в окно и ползала по столу, делая вид, что борщ её не интересует.
«Как будто все сговорились портить мне аппетит», – ворчала про себя Лиза.
– А какие я себе платья шила, – продолжала бабушка, – все подружки завидовали. Мастерица была. Капроновые колготы волосами штопала. Ко мне, бывало, очередь в коридоре стояла.
Лиза отправилась на кухню за рагу.
«Пойти, что ли, на улицу», – подумала она. Но, мельком взглянув на бабушку, пожалела её: «Сейчас женихами будет хвастаться».
Рагу получилось отменным: мясо таяло во рту, а картошка и овощи в идеальной кондиции.
– И женихи завидные были, – бабушка кокетливо вытянула губы трубочкой. – Генеральский сынок ко мне сватался. И дипломат один, послом потом стал. Но прадед твой, болтун эдакий, лапши на уши навешал и всех обскакал.
Бабушка с трудом подбирала слова, часто пользовалась устойчивыми выражениями и присказками, иногда не к месту.
«Какой ещё лапши», – хотела возразить Лиза, но сдержалась. Прадеда она, правда, не застала. Да что там говорить, и дед, их единственный сын, умер до её рождения. Но вот Лизин папа отзывался о своём деде с восхищением: статный красавец, начитанный, благородный и на все руки мастер. Поэтому эпитеты вроде «болтун эдакий» вызывали у Лизы негодование.
Она наконец подняла глаза: желтоватая старческая кожа с сеткой морщин и большой бородавкой на щеке вызывала у неё брезгливость. Вспомнила, что в детстве она называла эту бородавку изюмчиком и норовила сковырнуть. Брр… Живя неделю с прабабушкой, Лиза частенько думала о том, что нет никакого смысла доживать до восьмидесяти восьми лет – и шестидесяти вполне достаточно.
– Пойду прогуляюсь, – она поднялась и вытерла губы ладонью.
– Только с Урфином! – крикнула бабушка вслед.
Лиза отвязала большого, лохматого пса, дремлющего у будки, и отправилась гулять в поля, раскинувшиеся по обеим берегам реки. В её детстве здесь сажали подсолнухи и кукурузу, а теперь только косили траву-мураву. Тогда поля казались ей бескрайними, а теперь и Лиза уже выше травы, и дачные участки наползли.
