Czytaj książkę: «Ромашковый лес», strona 20
Про самоубийство
«Исчезнуть. Скрыться. Испариться. Хочу просто не стать. Просто вот так вот взять и не стать! Какой во мне смысл? Что есть во мне такого, что было бы нужно хоть кому-то? Я – самое просто облако. Я никогда не научусь быть самостоятельным, я всегда послушно двигаюсь, подпинываемое резкими порывами ветра. Я всегда, в любую секундочку моей никчемной жизни готово излить душу первому встречному птенцу. Я совершенно не умею держать эмоции в себе. Моя жизнь ужасна и отвратительна, и об этом знает весь мир. Весь мир захлебывается в моих соплях, когда мне плохо. Зачем я такое миру? Зачем он мне, если он молчит, всегда молчит, и хоть бы раз поддержал в один из труднейших моих дней! А он только и делает, что колется иголками солнечных лучей в спину! Весело, думаешь, от этого? А, мир? Весело? Это больно! Все причиняют мне боль! Каждый хочет меня обидеть и заставить плакать. А вот, пожалуйста! Хотите – буду! Я этого совершенно не стесняюсь! Только жить надоело. Как сейчас жить надоело, и жить вообще надоело! Какой во сне смысл? Что есть во мне такого, что нужно было бы хоть кому-то? Я – самое простое облако. Все живые существа, которые умеют убегать, убегают, как только я собираюсь рассказать им о том, как мне живется. Разве я могу рассказывать веселые истории, если живется мне фигово? Не могу! А они бегут. Прячутся от моих душевных излияний. Слезами эти излияния называют, и никто их не любит. Не нужны они никому. И я не нужно. Так что, какой во мне смысл? Что есть во мне такого, что было бы нужно хоть кому-то? Я – самое просто облако. Я хочу просто не стать. Просто вот так вот взять и не стать!»
Но просто так исчезнуть, скрыться, испариться у облака не получалось. Оно подумывало не дождаться, пока оно удалится само по себе, а помочь себе в этом, но что-то его останавливало.
Облако не всегда было таким. Когда-то оно радостно бегало за солнышком, пытаясь спрятать его так, чтобы жителям земли его было совсем не видно, и когда облачко оказывалось проворней солнца и перекрывало его собой, оно так хохотало и радовалось, что невольно плакало от своего искреннего смеха. Облачко замечало, что дети бегают и ловят его дождинки, влюбленные целуются под водопадом его радости, а цветы и грибы, питающиеся живительной влагой, сами тянутся к облачку, чтобы понять, от чего же оно так искренне смеется. Так было, пока однажды облако не пронзило молнией и не шарахнуло по нему громом. Стремительно, неожиданно и дико больно. Если первый удар облако сумело вынести и не рассыпаться, то второй бах, последовавший стремительно следом, отяжелил облачко своим разрядом и теперь оно не падало с неба только потому, что хорошие облака с небес не падают. А оно всегда было хорошим. Сейчас захотелось быть плохим. Покончить со всем! Раз! – и всё.
А дети по-прежнему бегали и ловили его дождинки. Не так весело, как раньше, правда. Но не потому, что они перестали любить облачко. Просто дети выросли. Влюбленные продолжали целоваться под водопадом теперь уже облачной печали. Они чувствовали эту боль и своими поцелуями показывали, что для них-то осталось всё по-прежнему, что они с облачком, всегда. Только облако этого не видело: всю землю застроили многоэтажками. А цветы с грибами всё так же тянулись к небу, чтобы понять, отчего же облачко так горько плачет. Только расти им было сложней: чистой водой питаться можно бесконечно, а соленой воды много не выпьешь и вверх из-за этого сильно не вытянешься.
И всё же облако любили. Оно было нужно миру. Но дыра, проделанная молнией и зафиксированная громовым ударом, заставляла облако видеть всё не таким, каким казалось раньше. Было совсем по-другому. Раньше. Или раньше было правильно, а стало по-другому сейчас? Кто знает, но сейчас ему казалось, что в нем нет смысла. В нем нет нечего такого, что было бы нужно хоть кому-то. Что оно – простое облако. А ведь если ты есть, значит в этом есть смысл.
Про слёзы
Ее посадили в лесу еще летом. Какие-то нежные руки бережно уложили малышку – тогда она была еще совсем крохотным семечком – под землю, прикрыли мягкой, теплой почвой и оставили прорастать.
И она проросла. Появилась совершенно неожиданно, проломив своим тонюсеньким стволиком землю. Она была такой малюсенькой, такой пушистенькой, такой салатово-зелененькой и такой восторженной, что ей невозможно было не залюбоваться. Ее пока еще хрупкое тельце защищали мягкие, еле ощутимые, если прикоснуться к ним рукой, похожие на секундную стрелку часов, листочки.
Сосенка наконец-то полностью пробудилась от своего рождения и стала осматриваться: кругом ползали букашки, шуршали змейки, прыгали и бегали зайцы, лягушки и белочки. Кого тут только не было! Сосна рассматривала каждого, кто пробегал мимо ее земляной колыбельки. А животные, замечая ее полный любопытства и нескончаемого интереса взгляд, отвечали ей улыбкой.
Прошло совсем немного времени, а сосенка была уже своей среди своих. Она со всеми дружила, со всеми вместе переживала, радовалась за каждого. Она была бесконечно счастлива, ведь ее так любили! Она чувствовала себя нужной, и не представляла своей жизни без всего этого! А стрелкообразные листочки продолжали расти вокруг нее и пушиться.
Наступила очередная ночь. Леший уже бросил своему лесному брату, жившему на другом конце земного шара, лунный бумеранг, который, подталкиваемый звездными светлячками, добирался до нужного места только к утру. В лесу было совсем темно, лучи горящих огоньков туда не проникали, поэтому все звери, особенно зимой, очень рано укладывались спать. Вот и сосна решила, что самое время для снов, но ей почему-то не спалось. Она вертела своим стволиком то в одну, то в другую сторону, пытаясь найти удобную позу и всё-таки уснуть, но у нее не получалось. Она разозлилась на себя и случайно глянула в небо. Именно в этот момент над лесом пролетал запущенный Лешим месяц и освещал собой, казалось, весь мир. Глубокое сине-фиолетово-черное небо вот-вот готово было затянуть в себя всё, что только находится под его куполом. А звезды…она о них столько слышала, но никогда не видела. Хотя это было так просто: надо было только взглянуть наверх, и она бы тут же заметила, как сияют тысячами бриллиантовых глазок, подмигивая друг другу и перебрасывая лунный бумеранг, эти чудесные создания. Она не могла оторваться от этой красоты и решила, что с этого дня, нет, с этой ночи, прямо сейчас, она начнет тянуться ввысь, станет большой и сильной и сможет увидеть мир таким, каким видят его звезды.
Наутро звери проснулись и увидели, что в сосне что-то изменилось. Улыбка? Нет, она всё также улыбается и радуется жизни. Может быть почва? Тоже нет. Почва по-прежнему оставалась мягкой и влажной.
–Смотрите! – крикнул кто-то из кузнечиков, – У нее на голове иголки!
Все посмотрели: и правда, на самой верхушке сосны пушистые стрелкообразные листики превратились в колючие иголочки.
Сосна рассказала им про свою ночь, про то, что она видела и что теперь она решила рваться ввысь. Но вершина дается нелегко. Дереву, чтобы вырасти, проходится разрывать собой воздух. Иголки помогают ей. Оправдавшись в своей колючести, она стала успокаивать своих друзей. Она обещала, что иголки будут расти только сверху, а сбоку она будет сбрасывать их, и совсем не будет колоться. Внизу останется только голый ствол.
Она так радовалась своей идее, что были видно, как вся она, играя, переливается и бликует иголочками на солнце. Сосенка была уверена в том, что друзья поддержат ее. Но все они презрительно посмотрели на нее, сделали вид, что у них появились какие-то срочные, неотложные, обязательные лесные дела, и тут же разошлись. Сосна поверила им.
Теперь день за днем, ночь за ночью, сосна поднималась всё выше и выше, но она стала замечать, что теряет друзей. Она никого не обижала, а они все равно уходили. И сосенка решила, что, наверное, она делает что-то не так. Наверное, не надо расти так быстро и тратить столько сил на себя, надо всегда быть рядом со своими лесными ползающими букашками, шуршащими змейками, прыгающими и бегающими зайцами, лягушками и белочками.
И она стала расти совсем-совсем медленно и теперь всю себя отдавала животным. Некоторые вернулись к ней, потому что знали, что сосна прикроет своей кроной от дождя, ее не остановит даже то, что сама она промокнет до последней иголочки. В ее дупле часто прятались от хищников. В общем, сосна умела быть настоящим другом, вот только она никак не могла понять, почему ее друзья то уходят, то возвращаются. Ведь она старалась дружить правильно! Она делала всё для них, для друзей. Она даже отказалась от своей мечты и перестала быстро расти, но по-прежнему улыбалась и творила добро.
Как-то раз бельчонка заметила, как старательно сосна перетаскивает муравьишке в дом листья с других деревьев, которыми он собирался прикрыть свой муравейник.
–Что ты делаешь? – спросила белочка.
–Я? Помогаю.
–Зачем? Он ведь обидел тебя, он сказал, что твои иголки ни на что не годятся! Он сказал тебе что иголки, которые ради него ты сбрасываешь, чтобы он не поцарапался, что они ни на что не годятся!
–Да ладно…он же извинился. Он случайно так сказал.
Белочка не знала, что ответить, поэтому обиженно развернулась и ускакала.
Случился самый прекрасный день в жизни сосны! Она стала большой! Она стала просто огромной и теперь возвышалась над лесом и могла увидеть мир таким, каким видят его звезды. Она была нескончаемо счастлива и захотела срочно поделиться своим счастьем с друзьями. Она крикнула на весь лес, чтобы все собрались у ее ствола, но когда она нагнулась, улыбаясь и сияя, она увидела рядом с собой одну только бельчонку.
–А где все? – спросила сосна.
–Их…нет – ответила белочка.
–То есть как нет? Они, наверное, просто не смогли прийти! У них свои дела, они просто…
–Хватит! – прикрикнула белка. – Хватит бесконечно извиняться перед собой за них, когда они этого не хотят! Зачем ты так держишься за них? Ты ведь нужна им только вдруг – если у них что-то стряслось! Они приходят к тебе только тогда, когда им что-то нужно от тебя! Они не боятся обидеть тебя, потому что знают: сосна все простит, сосна всё поймет. Она всегда всё понимает. Им наплевать на тебя, понимаешь?
–Они нужны мне… – облокотившись веткой на землю и не отводя глаз с белки произнесла сосенка, – я не могу без друзей.
–Друзей? А где они, твои друзья? Где они, когда они так нужны тебе? Не ты им, а они тебе! Нет их! Ты посмотри на себя! Ради них ты отказалась от скоростного достижения высоты, избавилась от всех иголок. На тебе осталась только шапка, и от той бы ты избавилась, если бы зимой не было так холодно. Говоришь, нужны тебе? Зачем? Это ты нужна им! Ты!
–Тогда почему они уходят?
–Потому что знают, что ты позволишь вернуться.
–Нет, это не так! Ты обманываешь меня!
–Я права, к сожалению…Ты стала такой большой, ты завоевала свою мечту. И что? Кто рад за тебя? Кто вместе с тобой переживал все эти сложные дни, когда невыносимо трудно было прорываться сквозь метелистый воздух снежных вьюг, разбрасывая снежинки своими маленькими иголками?
–Ты.
–Я не об этом сейчас.
–Подожди, но ведь ты была со мной все это время. Даже тогда, когда я пыталась завоевать внимание кого-то другого!.. Неужели я и правда не нужна им?
–Ты нужна! Но совсем не той нужностью, о какой грезишь ты. Тебе хочется, чтобы тобой дорожили, чтобы ты была нужна просто так! Просто ты есть – и всё тут. Ты создала себе фальшивую нужность, купив ее ценой собственной жизни. Ты готова броситься делать работу любого, кто ласково на тебя посмотрит. Ты создала иллюзию и отчаянно убеждаешь себя в том, что веришь в нее.
–Выходит, что по-настоящему я никому не нужна…
–Мне нужна!
И белочка прильнула к колючей ветке сосны и обняла ее. Ей царапало иголками животик, да и поза была не самой удобной, но бельчонка понимала, что сейчас сосне очень важно, чтобы кто-нибудь поделился с ней своим теплом.
Сосна, как несмышленый малыш не понимала, как такое возможно? Как можно было так поверить в созданную собой же иллюзию нужности? Почему она так стремилась этим фантомом держать вокруг себя тех, кто не любил ее по-настоящему? Почему бы ей было не наслаждаться теми, кому она действительно, действительно нужна?
Она взглянула на белочку и, не выдержав боли и осознания, от собственной доброты зарыдала. По стволу текли огромные капли. Они спотыкалась о ребристую кору ствола и ползли вниз. Бельчонка никогда не видела, как сосна плачет. А капелька все текла…текла…сосенка уже была очень большой, поэтому и капли текли долго. Одна капелюшка упала на ладошку белочки и зверюшка увидела, что у нее на лапке лежит драгоценный камень, плачущий по стволу дерева янтарь.
Про сроки
Звездное ли небо нагнулось над полем, яркое ли солнце освещало его, дождь ли оплакивал своими бесконечными слезами – всё это неважно. Надгробия вообще не обращают внимания на погоду. Они замечают только друг друга и то, что количество их с каждым днем возрастает. Вот и сегодня возросло. На одно.
–Так странно: читаю я надпись даты рождения и даты смерти на тебе. Твой человек так мало жил, всего 26 лет. А мой – 97. Почему людям так неровно распределяют время на земле?
–Каждому требуется свое количество дней, месяцев, лет, чтобы прожить, точнее вжиться в жизнь. Человек это делает, пока существует. Его цель – понять жизнь, узнать о ней всё. Именно всё – и не меньше! Жизнь для каждого раскрывается по-разному полно и по-разному длительно. Она делает это так подробно, и так долго, как это нужно конкретному человеку. В тот миг, когда человек узнает о жизни всё, он либо не выдерживает этого и самостоятельно прерывает свое время существования, либо душа делает это за него.
–Но почему гении умирают раньше, чем другие люди?
–Люди искусства подвержены вдохновениям, а вдохновение – прямая связь с жизнью, осознание, которое, как прозрение, проникает через портал космоса. Они узнают жизнь не постепенно, а мгновенно. В секунду их охватывает понимание если не всего, то многого – это точно.
–И что? Остальным понять жизнь не дано?
–Жизнь дает право на ошибку, и если ты понял ее не правильно, ошибся, она дает возможность попробовать еще раз, и еще раз. Всё то время, которое человек тратит даром, плюсуется и возвращается ему. Появляется шанс потратить его правильно. Поэтому таланты и умирают рано: они не используют второй шанс, они не делают ошибок в понимании и с первого раза. А бездельник проживает длинную и бесполезную жизнь, пока мир либо совершенно не разочаруется в нем и не убьет его, либо до тех пор его тело будет шататься по земле, пока он все-таки не захочет снова, как при рождении, узнать о мире всё.
–Почему тогда рано умирает не только человек-гений, человек искусства, а тот, кого называют «хорошим человеком»? Он ведь не успевает понять жизнь за такой короткий промежуток времени, порталы ему не открывались.
–Ты прав, людям перед уходом кажется, что они слишком мало времени провели на земле. Но они обманываются! Кому-то дается много предсмертных часов подумать об этом. За это время происходит окончательное понимание всей жизни. У кого-то это понимание происходит за долю секунды. Это значит, что человек за эту долю успел понять всё! Если он умирает, значит, он знает всё, а тот, кто знает всё, живым не уходит. Ведь человек может попытаться поделиться своими знаниями. Но мир этого не допустит: каждый должен сам познать жизнь. Если же по какой-то причине человек, понявший, что такое жизнь, не умирает, мир делает так, что никто не верит его правдивым знаниям. Человека отправляют туда, где не держат психически здоровых людей. Его признают обезумевшим.
–Тогда, почему умирают дети?
–И это объяснимо: они еще до прибытия в мир людей умудряются узнать о жизни всё. Они рождаются, чтобы подтвердить свои знания и умирают вместе с ними.
–Получается, что, несмотря на длительность жизни, которую проживает человек, на радости, получаемые или не получаемые от нее, так или иначе люди умирают с одними и теми же знаниями о жизни, просто кто-то получает эти знания быстрее, а кто-то медленнее? Выходит, что людям выгодно делать ошибки, чтобы жизнь дала им еще один шанс, тогда и время существования их продлится.
–А нужно ли это?
–Нужно ли что?
–Существовать. Не лучше проживать жизнь сразу большими дозами, чтобы, умирая, не сомневаться в том, что ты действительно вжился в жизнь?
–Не знаю. Я – надгробие. Мне чувства не знакомы.
– Мне тоже.
Про старость
«Всё, черт возьми! Всё кончено! А зачем это «всё» вообще нужно, если кончена молодость? Всю жизнь развлекал, заставлял смеяться, веселил, а теперь – нет больше мочи. Сил нет. Да и сам уже не тот: помятый какой-то, скомканный, прорванный прямо посередине души. А вы думали! Жизнь – вещь нелегкая, даже если ты – носик клоуна. Она даже в разы сложнее становится. Почему? Всё просто: ты всегда должен быть собранным, ярким, никогда не терять формы и внушать радость. Так? Конечно, так! Поэтому когда позволяешь вдруг, лежа на полке, откинуть от себя подальше резинку, немного ссутулиться и хоть какое-то время побыть вдали от клоуна, тебя уже не понимают. Говорят, мол, «ты что, ты ведь – носик клоуна! Ты всегда должен быть бодр и непрогибаем! Ты ведь такой!» Дурацкие стереотипы! Да откуда вы знаете, какой я? Откуда вам знать, если вы меня только и наблюдаете, что на носу у этого шутника, которого люблю, кстати, безмерно! Я потому и сижу у него на лице, что он способен заставить меня ярчить. Он! А не я сам! Это его влияние! Только он может сделать так, чтобы от моей зарядки от него заряжались все остальные. А когда я сам, хочется скомкаться, забиться в дальний угол и промокнуть от дождя, текущего по стенам с крыши. Только вы не подумайте! Я не плакса! Просто так странно: всю жизнь ты посвящаешь тому, чтобы люди улыбались. Стараешься изо всех сил, стараешься так, что резинку менять не успевают. И поначалу так здорово! Так все неоднообразно (что тут скажешь! Молодость!) А потом, за веселье, за подаренную тобой улыбку, тебя хватают, царапают, кусают, рвут на части. Если бы не мой клоун, я уж и не знаю, что было бы со мной…Да не было бы меня, и всё тут. Я раньше не понимал взрослых наносников: почему они всё реже садятся на своих клоунов? Почему избегают людей? Раньше я всегда, только протягивалась ко мне клоунская рука, тут же усаживался на его нос. И такое все было красочное кругом! А сейчас я все реже откликаюсь на предложение моего шутника показаться людям. Больно это: веселить, когда не весело. Совсем».
Носик съежился, укутав свою дрань внутрь шероховатого корпуса. Это всё раны, не заживут никак. Он уверился в том, что поздно выходить на сцену, поздно выступать. Жизнь его нынче слишком однообразна, и совершенно незачем теперь скрывать своих истинных чувств. Только истинные ли они? Если раньше от него хотели только драйва, веселья и яркости, то сейчас от него не требовали больше ничего, и он решил, что он, на самом-то деле, очень печальный, безрадужный и нудный. И с чего он это взял? Ведь всегда, когда он смотрел на носики, которые устраивались на клоунской мордашке, и шли веселить людей, он втайне им завидовал. Но он уже уверился в том, что поздно выходить на сцену, поздно выступать. Жизнь его нынче слишком однообразна и совершенно незачем теперь скрывать своих истинных чувств. Только истинные ли они?
Он заметил, что клоун подошел к шкафу с десятками таких же выросших из возраста беспечности, по-разному съежившихся от долгих лет жизни, израненных носиков. Носик заметил его сразу и в глубине души что-то затрепетало. Он понял, что всю свою веселую и беззаботную жизнь мечтал погрустить, а теперь, когда можно грустить, а можно не грустить, он загрустился настолько, что совсем не заметил, как потерял себя. А ведь он – это тот он! Который был. Который устраивался на носу своего шутника и веселил людей всем своим видом. Всю свою жизнь посвящал тому, чтобы люди улыбались. Старался изо всех сил, старался так, что резинку менять не успевали. И было так здорово! Так все неоднообразно! И это не прошло! Он есть! Меняется внешний вид только: уже и форма не та, и цвет немного тусклее. Но разве кто-нибудь обратит на это внимание, если ты по-прежнему будешь стараться делать всё для того, чтобы все вокруг улыбались? И плевать хотелось на эти шрамы! Это – история. А история всегда добавляет загадочности и шарма.
Рука протянулась совсем близко, и, не раздумывая, носик бросился прямо в нее. Клоун удивился, но очень обрадовался: его верный друг снова с ним. Вернулся.
