Czytaj książkę: «Метро 2033. Отступник»

© Э.В. Демидова, 2014

© Е.Ю. Шкиль, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Очередное изобретение велосипеда
Докладная записка Вячеслава Бакулина

Николай Михайлович Карамзин, значение эпохальной двенадцатитомной «Истории государства Российского» которого для нашего Отечества переоценить трудно, был весьма разносторонне одаренным человеком. Впрочем, тогда это являлось нормой для российского дворянина, и упомянул я Карамзина отнюдь не в контексте самого его известного произведения. Просто среди весьма богатого наследия Николая Михайловича, в котором есть и критика, и публицистика, и поэзия, и проза, имеется стихотворение «Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные мысли из Екклесиаста», написанное в 1797 году, а в нем такие строки:

 
Ничто не ново под луною:
Что есть, то было, будет ввек.
И прежде кровь лилась рекою,
И прежде плакал человек…
 

В свою очередь, как можно догадаться по самому названию, основой для этого стихотворения послужила библейская «Книга Екклезиаста», авторство которой приписывается легендарному ветхозаветному царю Соломону. В первой главе ее говорится:

9 Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

10 Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

11 Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.¹

Вы спросите меня: это все, конечно, познавательно, но к чему оно тут? Где Карамзин (а уж тем более – царь Соломон), и где мы, адепты постапа и певцы Армагеддона? А меж тем, ко «Вселенной Метро 2033» эти слова имеют непосредственное отношение. Подумайте сами: так ли уж случайно появились на карте Московского метрополитена коммунистическая Красная Линия и неофашистский Четвертый Рейх, анархистское Гуляй-Поле и капиталистическая Ганза, древние касты Полиса и еще более архаичный культ Великого Червя? Так ли абсурдны они, так ли невозможны в обществе будущего? Много ли нужно так называемому цивилизованному обществу, чтобы скатиться обратно, во мрак беспросветной дикости? Отринуть все завоевания прогресса, забыть весь накопленный на протяжении тысячелетий опыт и проходить одним и тем же путем вновь и вновь, даже не подозревая о своих предшественниках? Вновь и вновь с маниакальным упорством изобретать велосипед, разбивая на этом пути лоб не только себе, но и, увы, ближнему и дальнему своему? Задумайтесь об этом, прежде чем воскликнуть: «Новый Лакедемон Демидовой и Шкиля невозможен!» Кто знает, что будет там, за вечными водами священного Миуса, слишком похожими на воду еще одной древней реки. Той самой, глоток из которой навсегда стирал и без того недолговечную человеческую память…

Посвящается Бессущностному, который щадит нашу Вселенную лишь потому, что здесь все еще обитают те, кто способен хоть что-то сказать этому Миру.

Пролог

Огромный алый щит бросался в глаза издалека. Аршинные белоснежные буквы гласили:

Ожидаете Армагеддон? Обращайтесь к нам!

Строим бункеры на любой вкус!

Тел. 666–666

– Ты видел? – сказала Светлана, потягивая через трубочку колу из банки. – Даже здесь эта реклама висит.

– Я за рулем и не могу на всякую фигню смотреть, – ответил Лёня. – Ты же не хочешь в кювете оказаться?

– Надо же, – продолжала говорить девушка, откидывая со лба легкую прядь светлых с рыжинкой волос, – и номер телефона подходящий выкупили. А знаешь, кто занимается этими делами?

– Кто? – спросил Лёня, вслушиваясь в звуки голоса, что казался ему самым нежным в мире.

– Андрей Антипенко, – она смяла пустую банку и швырнула в открытое окно.

– Кто такой Андрей Антипенко? – нарочито равнодушно произнес парень.

На самом деле он, разумеется, слышал об одном из самых богатых людей Таганрога, и даже, пожалуй, немного завидовал тому, но показывать возлюбленной свою мелочность не очень-то хотелось.

– Ну да, – хмыкнула Света, – что вам, географам, летающим в облаках, до земных дел простых смертных. Это бизнесмен. Моя однокурсница его любовница. Он ей в центре Ростова шикарную квартиру снимает, на Пушкинской, двухкомнатную.

– Ого… – безучастно проговорил Лёня, прикидывая, во что такие подарочки должны обходиться.

Сначала он хотел сказать что-нибудь вроде: «Зато он не посвящает ей стихи», – но осекся, поскольку побоялся услышать что-то в стиле: «Зато ему ничего не стоит их купить».

– И по Ростову она рассекает на Ауди, – девушка с сомнением осмотрела салон их автомобиля, – за два миллиона.

Подержанный Фиат-Браво, в котором они мчались по Мариупольскому шоссе, был неплохой, приемистой машиной, но, разумеется, даже близко не тянул на такие деньги. Да и вообще, быть бы Лёне еще очень долго «безлошадным» и ходить пешком, если бы не мама: чтобы сын мог купить автомобиль, она, расщедрившись в честь окончания университета, сняла с книжки кругленькую сумму, доставшуюся по наследству.

– Лисёнок, – парень решил перевести неприятную тему разговора в более позитивное русло, – а этот твой Антипин себе-то бункер построил?

– Представь себе, да. И не один! Я как-то раз была в его особняке в Ростове, и могу сказать, что отделано все шикарно. Угадай где устроен вход? Прямо из спальни! – лукаво вымолвила Света, выпрямляя стройные ноги и томно потягиваясь, так что футболка обрисовала высокую грудь с бугорками сосков. – Я могла бы договориться и сводить тебя на экскурсию, знаешь, ведь в Таганроге у него тоже дом построен, но до осени не получится… Видишь ли, сейчас он жену в Таиланд отправил, а сам с моей подружкой на Сейшелы полетел.

– Кажется, скоро нам сворачивать налево, – сказал помрачневший Лёня, удивляясь, как это получалось, что обворожительная нежная Светлана, его любимый Лисёнок, вдруг становилась расчетливой и чужой.

Впрочем, несомненно, она просто дразнилась, уверил он себя.

* * *

Две недели назад Леонид Дрожжин получил диплом Южного Федерального Университета по специальности «преподаватель географии» и считал, что ему крупно повезло: он стал выпускником-специалистом.

– Поздравляю, сын! – сказала мама, когда он позвонил в Таганрог и сообщил, что диплом лежит в кармане. – Знаешь, я слышала, что со следующего года в твоем вузе какая-то двухуровневая система будет, частично платная… бакалавриат и магистратура… Мне заранее жаль моих школьников. Не думаю, что это приведет к чему-нибудь хорошему, посмотри на любые реформы в образовании за последние двадцать лет!

Лёня, конечно, в таких выражениях о своем дипломе не думал, а просто очень радовался, что успел в последний вагон уходящего поезда под названием «полноценное высшее».

Да, быть преподавателем – не самое престижное ныне занятие, но парень учился отлично, и потому его оставили на кафедре. А тут уж прямая дорога защитить диссер, получить ученую степень… да что там! Даже без степени и без диссера, работать в Ростове в вузе – это совсем не то же самое, что быть заштатным учителем в какой-нибудь таганрогской школе, пусть даже в родной Чеховской гимназии. Но будущий педагог чувствовал себя таким счастливым не только из-за неплохого старта на карьерной лестнице, – сегодня исполнялся ровно год, как он начал встречаться со Светой.

Лёня пригласил девушку отметить двойной праздник на Золотую Косу, благо база отдыха там была недорогая, а красоты природы, как он надеялся, могли поспорить с самими Сейшелами. День выдался знойным, на горизонте дрожало горячее марево, ярко-голубое небо слепило глаза, и впереди ждали две недели блаженства с любимой: золотой песок пляжа, жаркое солнце, холодное пиво с хорошо прожаренным шашлычком… И, конечно, изумительные лунные ночи.

* * *

После занудной процедуры оформления документов, грузная, неопределенного возраста женщина, с еле заметными усиками, выдала парочке ключи от летнего домика, в котором им предстояло обосноваться. Легкая постройка стояла в первом ряду деревянных хижин, из нее открывался прекрасный вид на море, а в тесноватой душевой кабинке можно было вполне комфортно помыться. Рядом располагался каменный мангал, который сулил ежевечерние вкусняшки.

К неудовольствию Лёни соседние домики оказались заселены. Рядом с левым стоял сверкающий хромом дорогущий джип с тонированными стеклами, а возле, с уже зажаренными кусками баранины, суетились кавказцы. Молодой педагог сразу окрестил их «бандой». Он не причислял себя к националистам, однако безбашенных гостей с юга недолюбливал, да что там греха таить – попросту боялся.

Компания справа также не вызывала особого доверия. Это были ребята хоть и славянской внешности, но в камуфляжной форме, судя по ухваткам – три десантника в увольнении, а один из них и вовсе щеголял пиратской повязкой на левом глазу. Лёня вспомнил слова мамы, что в последнее время вокруг таганрогского военного аэродрома наблюдалась нездоровая суета, сюда шел непрерывный поток грузовиков. Также на окраине города расквартировались рота ВДВ и две роты радиотехнических войск. Жители Таганрога плохо понимали, зачем здесь нужны войска. Может, просто учения? Ведь войны вроде не предвидится. Тут не Зулусия какая-нибудь, в конце концов, – эра глобальных конфликтов давно закончилась.

Впрочем, парень надеялся, что завтра к вечеру неприятные соседи уедут, рассеются, как дым на сильном ветру, и он останется со своей Светой-Лисёнком, однако, сегодняшнюю ночь во враждебном окружении еще нужно было пережить. Какая тут на фиг романтика, когда вокруг сплошь боевики!

Стараясь тактично не смотреть в лицо одноглазого, Лёня все-таки отметил, что при разговоре правая сторона рта у того дергается, и злые тонкие губы как бы вспухают с одного бока в жестокой усмешке. Зато грубые черты лица второго десантника имели на редкость простоватое выражение, а прекрасные голубые глаза казались украденными откуда-то с небес.

Третий – высокий, широкоплечий, в чьем резко очерченном красивом лице было что-то хищное, волчье, посмотрел на молодого преподавателя и вдруг перестал нанизывать сырое мясо на шампур. По спине педагога прошел холодок.

– Ты, случаем, не Лёня? – спросил десантник.

– Да, – подтвердил парень.

– А мать Татьяна… – десантник пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить, – Татьяна…

– Владимировна.

– Точно! – вояка улыбнулся. – А ты меня не узнаешь?

Молодой педагог отрицательно покачал головой.

– Ты что, друган, мы ж в одном подъезде жили. Антон. Антон Орлов. Тебе от меня еще пару раз перепадало, забыл, что ли?

И Лёня вспомнил. Действительно, будучи подростком он частенько огребал от местного хулигана и главного заправилы дворовой шпаной Антохи.

– Да, – Лёня попытался изобразить радость встречи с давно забытым соседом, – теперь я тебя узнал.

– Так, давай к нам со своей красавицей, – тут же предложил десантник. – Столько лет не виделись, надо отметить встречу. Да и пока вы свой мангал раскочегарите, ночь настанет!

– Конечно, спасибо, за предложение… но мы… – замялся педагог.

– Мы с большим удовольствием, я очень проголодалась, – мягко, но, пожалуй, чересчур кокетливо проговорила Света, обхватив Лёнину руку.

Парню ничего не оставалось, как согласиться. Впрочем, он практически всегда уступал желаниям любимой. Наверное, оттого, что слишком долго мучился, добиваясь ее, тратил стипендию на подарки, сочинял стихи, а теперь вот, наконец завоевав, больше всего на свете боялся потерять. Она была первой и единственной девушкой в его жизни, во всяком случае, Лёня предпочитал думать именно так, и не любил вспоминать шальную ночь четвертого семестра, когда богатый оболтус, которому он фактически написал курсовую, решил отблагодарить своего «благодетеля» весьма своеобразно и привел в общежитие двух путан.

Поэтому, раз Светлана решила присоединиться к господам офицерам и прапорщикам, значит, так тому и быть.

Сперва был тост за знакомство с сослуживцами Антона – похожим на пирата Толиком, который оказался старлеем, но не из десантных, а из автомобильных войск, и старшим прапорщиком Витей Руденко. Почти сразу за первым тостом пошел второй – за родителей, и третий – за тех, кого с нами нет. А потом Антон предложил поднять пластиковые стаканчики за любовь с первого взгляда, бросая весьма выразительные взгляды в сторону Светланы. Это очень не понравилось Лёне, а девушка лукаво улыбалась, опуская длинные ресницы. Да, она обожала дразнить, заставляла ревновать парня, которому, если честно признаться, иногда это даже нравилось. Вернее, нравилось Лёне то, что в конце концов, вдоволь намучив, Светлана обнимала его при всех и говорила, что он самый лучший. Но в этот раз пытка продолжалась чересчур долго, новоиспеченный преподаватель землеведения (как иногда в шутку он себя называл), разозлившись, потерял контроль и пил по поводу и без него: за ВДВ, за Родину, за надежный ядерный щит, за чистое небо и хрен еще знает за что…

Затем Лёня каким-то образом оказался в море, пытаясь найти место поглубже, чтобы поплавать и понырять, причем он совершенно не помнил, как потом выбрался из воды на берег. И снова пошли стаканчики с сорокаградусной жидкостью: за меч вооруженных сил, за автомат Калашникова, за Святую Русь и за похеренное народное образование…

Когда стемнело, Руденко развел костер, а Лёня, будучи в полузабытьи, слушал старлея Толика, фамилию которого начисто забыл. Никогда в жизни молодой педагог еще так не напивался. Парень даже не заметил, когда Светлана и бывший сосед Антоха куда-то испарились.

– Ты же препод, вот я тебя и спрашиваю, – говорил Толик, вперяясь в пустоту одним глазом, – почему, скажи, паршивая Македония отымела всех моих долбаных предков, всех бравых эллинов, почему?

Лёня пожал плечами. Вопрос был за гранью его понимания.

– А потому, что в Спарте упадок нравов случился. Вся Греция на Спарте держалась.

– Так уж… и вся? – заплетающимся языком пробубнил молодой педагог.

– Ясен хрен, вся! – выкрикнул Толик. – Да мне еще дед рассказывал, он из дворянского рода Алфераки, чистокровным греком был, потомок переселенцев с не пойми каких пор! Похоронен тут неподалеку, дедуля мой. Знаешь, как деревня наша называется? Лакедемоновка! Сохранили память о предках, это уж мы умеем, не отнять… Так что я тебе отвечаю, если б не Спарта с Леонидом, греков урыли бы еще персы, мать их за ногу. А потом, когда в Лакедемоне порядка не стало, вся хваленая Эллада гикнулась к хромым коням в задницу. И сейчас та же самая хрень. По всему миру одни гомики и наркоши. Упадок цивилизации, закат Европы. Понимаешь? Или ты со мной не согласен?

Лёня предпочел согласиться.

– А ведь тебя как самого знаменитого лакедемонского царя зовут, а это значит, ты боец! – старший лейтенант крепко обнял молодого педагога, отчего тот испугался, что бравый офицер, возможно, не только восхищается тремя сотнями воинов, павших при Фермопилах, но еще и является почитателем священного отряда из Фив. – Ты в армии служил?

– Нет, – с трудом выдавил тезка знаменитого спартанца.

– Один хрен, с таким именем, у тебя все в жизни будет лады. А, знаешь, почему?

– Потому что ЭТО СПАРТА!!! – неожиданно заорал Руденко и громко заржал.

– Витя, козел, какого лешего ты прикалываешься? – Толик отпустил молодого педагога и стал переругиваться с прапорщиком.

Чувствуя одновременные позывы к рвоте и по малой нужде, Лёня поспешил отойти от костра, чего изрядно пьяные вояки даже не заметили. Но не успел он отдалиться и на два десятка метров, как увидел увитую виноградом беседку, в которой заметил голого Антоху… А на дощатом столе бесстыдно раскинулась Светик, Лисёнок, его милая, ненаглядная, любимая…

Десантник был очень брутален, по крайней мере, так показалось начинающему преподавателю. Лёня никогда не мог и помыслить о столь дерзком обращении со своей возлюбленной. Но самое ужасное, самое невыносимое было в том, что ей эта первобытная жесткость невероятно нравилась. Она стонала в голос, она извивалась под диким, грубым напором, она молила о продолжении и яростно скребла ногтями по дереву…

Лёня замер как вкопанный; водка прибила эмоции, лишила возможности четко мыслить, действовать, и он стоял не в силах ни уйти, ни прервать буйство страсти.

Наконец, все закончилось. Света, взмокшая и расслабленная, откинулась на стол и ее светлые волосы упали почти до земли.

– Это было что-то… невероятное… – проговорила она, задыхаясь. – Никогда… никогда… я… никогда…

Из глаз будущего педагога брызнули слезы. «Сука! Рыжая сука! Так ты меня! Так!!!»

Отвернувшись, он шатаясь побрел в сторону домика, в котором планировался рай для влюбленных.

* * *

Когда Лёня очнулся, солнце стояло уже довольно высоко. Голова раскалывалась и жутко хотелось пить. Молодой человек приподнялся, увидел стоящую возле двери початую бутылку минералки, но вставать не было ни сил, ни желания. Рядом на кровати, чуть прикрытая простыней, лежала Света, расплескав по смятой подушке роскошные золотистые волосы. Вдруг ему вспомнилась вчерашняя ночная сцена. Может, все это привиделось спьяну? Ведь вот же она рядом, его маленький славный Лисёнок…

Нет, вчера она и Орлов… Орлов и она… Лёню охватила бешеная обида и злость, отчего голова неожиданно перестала кружиться, и парень в три шага очутился у двери. Несколько глотков воды утолили жажду, а день стал обретать краски. Теперь предстояло самое трудное – надо было выйти на улицу и посмотреть в глаза Антону.

Возле соседнего домика творилось нечто странное. Десантники спешно собирались, не обратив ни малейшего внимания на вчерашнего собутыльника.

– Черт! Что теперь делать? – почти вопил старший прапорщик Руденко. – Как такое могло случиться? Не могу поверить! Куда, куда ехать?

– Отставить панику! Все накрылось конем, это ясно, – говорил одноглазый Толик, яростно жестикулируя, – теперь надо играть по своим правилам. Нельзя терять время. Через два дня, если не раньше, не будет ни командования, ни начальства, вообще ничего не будет…

– Ты так думаешь? – спросил Антон, надевая берет.

– Конечно, – воскликнул Толик. – Значит, рулить своей судьбой надо самим. А ты у нас, Антоха, парень боевой, за тобой люди пойдут.

– Что случилось?… – услышал Леня хрипловатый женский голос и обернулся.

В его рубашке, наброшенной на голое тело, Светлана стояла опершись на дверной косяк, но серо-зеленые глаза, обычно такие яркие, сейчас выглядели как перегоревшие лампочки.

Антон глянул на девушку, недобро ухмыльнулся и бросил:

– Война началась.

– Какая война? – опешил молодой педагог.

– Термоядерная.

– Что??? – Света сделала несколько шагов вперед и поравнялась с Лёней.

– Ничего, детка, – Орлов послал воздушный поцелуй, – уже ничего. С Москвой связи нет, последнее, что мы услышали в эфире: Ростов разбомблен, Таганрог вроде цел. Пока цел…А значит, времени у нас очень мало.

– И что теперь? – растерялась девушка.

– Нам нужен транспорт, – сказал Руденко в упор глядя на Лёню. – Ты не одолжишь свой Фиат?

– Нет! – неистовая злость Лёни искала выхода. – Это МОЯ собственность!

– Да кто тебя, оленя рогатого, теперь будет спрашивать? – глумливо оскалился Толик.

– На черта нам его колымага, – Орлов указал на тонированный джип, – мне эта тачка нравится намного больше.

Старший лейтенант и старший прапорщик переглянулись; Толик поднял с песка крепкий брус, затем все трое молча обменялись серией непонятных жестов, кивнули друг другу и направились к четырем кавказцам, суетящимся возле своего автомобиля. Антон шел замыкающим.

Момент был выбран исключительно удачно: двое южан отошли к террасе своего домика и о чем-то заспорили не повышая голоса, но увлеченно размахивая руками; как видно, разговор не предназначался для ушей их подчиненных. Третий уже сидел в машине на месте водителя, то и дело нервозно поглядывая на часы, но не пытался поторопить остальных. Четвертый, самый молодой и крепкий на вид, заталкивал в багажник очередную спортивную сумку.

Все эти детали Лёня отметил за считанные доли секунды, не понимая еще, что будет дальше.

– Эй, генацвале, – с веселым пренебрежением проговорил Руденко, – вопрос тебе можно задать?

– Ну?… – коротко стриженный брюнет поставил баул и резко повернулся к прапорщику, настороженно оглядывая незнакомого мужика, который, впрочем, не показался агрессивным.

– А что у тебя, братуха, с носом?

– А щито у мэня? – удивился кавказец, в тот же миг получив короткий мощный удар локтем в переносицу.

– Он у тебя сломан, – невозмутимо произнес Виктор.

Двое спорящих все еще не замечали, что их товарищ уже лежит без сознания, однако водитель, что-то заподозрив, попытался высунуться из машины, но подоспевший Толик приложил его бруском в висок. Глухо крякнув, мужчина вывалился из джипа на песок. Только в этот момент гости с юга обратили внимание на то, что происходит возле их автомобиля. Один из них, бросив ошарашенный взгляд на подбегающего Антона, сунул правую руку под рубашку, но получил сокрушительный прямой в нижнюю челюсть и рухнул на ступеньки террасы. Последний из кавказцев, выкрикнув что-то неразборчивое, замахнулся на Орлова, но десантник, прикрывшись плечом от скользящего выпада, вмазал противнику коленом в пах. Протяжно взвыв, тот согнулся и начал падать. Добивающий удар пришелся ему на затылок, и Лёне показалось, что он услышал хруст позвонков.

– И делов-то, – усмехнулся Руденко, поочередно обыскивая поверженных владельцев джипа. – О! Ты смотри, у него откуда-то «Макаров» табельный. Ворованный, что ли? Братуха, ты разве не знаешь, что это противозаконно? О, а этот, кажись, уже двухсотый…

– Всю жизнь мечтал порулить такой махиной, – Орлов оттащил тело водителя, мешающее сесть в машину, по-хозяйски похлопал ладонью по рулю и повернулся к Светлане, которая таращила глаза от ужаса и не могла поверить, что все это происходит не в кино, а на самом деле:

– Поехали, красавица. Тебе здесь нечего ловить.

Девушка, прикусив губу, взглянула на Лёню. Он не знал, что сказать и лишь слабым голосом пролепетал:

– Не надо…Я все сделаю…Я люблю тебя, Лисёнок…

– Останешься с ним, так уже завтра тебя будут любить полсотни отморозков, – с мрачной насмешкой выделив слово «любить», проговорил Антон. – Ты еще не поняла, что началась ядерная война? Законов и судов больше нет, и теперь каждый сам себе суд и закон. Глянь на своего хиляка. Разве он сможет тебя защитить? А я смогу.

Лёня смотрел на любимую в упор, молча и дрожа всем телом. Он чувствовал, как кровь его буквально заледенела, ведь только что в трех шагах от него убили человека. Если сначала у парня и была робкая надежда, что десантники просто тупо, по-идиотски его разыгрывают, то короткая и жестокая, нет, скорее даже зверская расправа с кавказцами лучше всяких слов говорила: шутками тут и не пахнет.

Свету тоже сотрясала мелкая дрожь, она бросала затравленные взгляды то на педагога, то на десантника.

– Я даю тебе десять секунд, – сурово сказал Орлов, – больше ждать не буду. И если поедешь со мной, не вздумай распускать нюни. Ты больше не лисёнок, отныне ты волчица. Время пошло…

На мгновение в глазах Лёни все расплылось, а девушка прошептав: «Прости, Лёнечка», бросилась к тонированному джипу.

Может, десять минут, может, двадцать, а может, и целый час несостоявшийся преподаватель смотрел в ту сторону, куда умчался резко сорвавшийся с места внедорожник.

– Слюшай! Ты нэ адолжышь свой Фиат?

Лёня повернул мокрое от слез лицо и увидел, что трое избитых до беспамятства кавказцев кое-как пришли в себя и уже окружили его машину. Четвертый со ступеней террасы так и не поднялся.

– Забирайте, – сказал бывший педагог и, безвольно махнув рукой, побрел в сторону Таганрога.