Czytaj książkę: «Пленённая»

Пролог

– Что это означает? То, что ты прошептал?

Я притянула его за шею для поцелуя. Он не заставил себя долго ждать и впился в губы требовательно и нещадно. Каждый раз мне приходилось отступать и сдаваться, раскрываться под его напором. Гореть и желать большего.

– Это всего лишь пара слов…

– Нет, они что-то означают. Я хочу знать, что именно.

Я упёрлась кулаками в его крепкую грудь, что было сил. Он усмехнулся – сломить это мнимое сопротивление не составит большого труда. Нарочно медленно прошёлся взглядом по обнажённой груди, огладил им тонкую шею и остановился на губах, начавших гореть в ответ. Он наслаждался ощущением своей власти надо мной, приникал к чаше довольства и пил из неё жадными глотками. Я еле заставила себя сесть на нашем ложе из одежды и перекинула со спины на грудь копну золотых волос, спрятавшись за этой завесою, словно за стеной.

Он вздохнул и улёгся рядом, ведя пальцем по коже спины, легко и невесомо.

– Золотая девочка спряталась от меня? Твои редкие капризы словно возвращают меня в то время, когда я впервые увидел тебя. Опрокидывают далеко в прошлое, где ты ещё тонкая тростинка на ветру, которой нельзя касаться. Сейчас ты выглядишь именно так… Ширим шакрат…

– И вот опять. Ты снова что-то прошептал. Тихо-тихо, но я услышала.

Я разворачиваюсь и оказываюсь поймана в ловушку его рук. Он тянет меня на себя, заставляя улечься на грудь.

– Это всего лишь пара слов на моём родном языке.

Я поднимаю лицо и вглядываюсь в его невероятные глаза. Сегодня они цвета расплавленного золота, искрятся изнутри лёгким смехом.

– Не стоит смотреть на меня так, словно ждёшь от меня чуда, – он касается пальцем щеки, ведёт вверх и останавливается на едва заметном, теперь уже крошечном шраме, побелевшем со временем.

– Не чуда, а пары слов, только и всего.

Он цокает языком.

– Неугомонная. На вашем языке они бы звучали как «шрам на сердце».

– Шрам?

Мои пальцы бродят по известной карте шрамов, разбросанных там и здесь по его телу едва заметными белесыми росчерками.

– Такой как этот? – палец касается самого яркого, ещё розоватого бугристого шрама посередине груди.

– Нет, золотая. То, о чём я говорю, гораздо глубже. На самом сердце. Навсегда. Так у нас называют любимых. Шрам на моём сердце.

От сказанных слов внутри всё закручивается по спирали с бешеной скоростью. Я поднимаюсь, не зная, как выразить ураган, стремящийся вырваться наружу, вглядываюсь в его лицо. Вдруг раздаётся громкий звон. По смуглой коже ползут трещины, края их ширятся, превращаясь в чёрные провалы, затягивающие в гибельную, алчную пропасть…

***

Я резко села в кровати. Смутные обрывки сна стояли перед глазами. Острые осколки и сеточка трещин, звон разбитых зеркал до сих пор слышится внутри…

Моё сердце бешено колотилось. Оно билось так, словно уже вырвалось из грудной клетки на волю и отчаянно пыталось взлететь. И только кровавые путы не давали ему это сделать. Дурное ли предчувствие или горькое воспоминание заставило его так взволноваться?

– Что-то случилось, госпожа?

Рядом с кроватью возник силуэт – Ни́рса. Курчавая молодая служанка, ещё совсем девочка, маленькая верная прислужница, охраняющая мой сон.

– Нет, Ни́рса, всё в порядке. Ложись спи.

– Может, разогреть вам вина или укрыть дополнительным одеялом? Из окон тянет рассветным холодом.

– Боюсь, что сон уже не коснётся меня… Подай мне халат.

Ни́рса проворно вскочила и в два счёта закутала меня в тонкий, невесомый халат, сотканный из нежнейшей белой шерсти. Я отодвинула шторы и вышла на балкон спальни. Вдалеке уже начал светлеть горизонт. Ночная тьма нехотя отступала бледнея. Яркий золотой луч пронзил серые перья облаков насквозь. Удивительный цвет. Редко встретишь такой… Словно лужицы топлёного сладкого мёда, с лёгкой горчинкой. Воспоминание вновь легонько коснулось сердца, заставив его болезненно сжаться. Значит, память о былом даёт о себе знать. Сколько можно проворачивать клинок в глубокой ране? Едва зарубцевалась и перестала ныть – как опять в лицо бьёт хлёстким ветром, вызывая непрошеные дорожки слёз на щеках.

И как забыть прошлое, когда в блеске каждой золотой монеты или украшения видится взгляд необыкновенных глаз? Насыщенно-жёлтый, звериный, как у моей ручной пантеры Шен-Ри. Он мог заставить плавиться тело одним только обещанием, брошенным красноречивым взглядом. Глаза цвета золота и тело, словно отлитое из бронзы рукой талантливейшего из мастеров… Довольно. Я до резкой боли, полной грудью вдыхаю холодный воздух и прячу все эмоции глубоко-глубоко внутри. Правительнице Веркса́ла не пристало лить слёзы по давно ушедшему прошлому. А глубокие раны – это лишь следы на песке, которые однажды смоет волнами времени. Должно смыть. Мудрецы говорят, что всё проходит и растворяется в великом ничто. Пройдёт и это…

Я стою на балконе ещё несколько минут, наблюдаю рассвет. Холодный и неотвратимый. Сегодня мне кажется особенно жестоким его наступление – беспощадное в своей предопределённости. Я зябко повела плечами – даже шерсть миркхи́йских овец не смогла согреть меня и выгнуть стужу изнутри.

Позже я ещё не раз буду вспоминать это утро. Последнее утро, когда ещё можно было наслаждаться иллюзией благополучия и счастливого будущего. Последнее спокойное утро в истории Веркса́ла. Потому что впереди нас не ждало ничего, кроме хаоса и повсеместного разрушения.

Глава 1. Артемия

Свет, льющийся из высоких узких окон, освещает низкую, кривоногую фигуру мужчины. Его одежда, сотканная из шкур животных, отороченная снизу мехом, выглядит чужеродно здесь, в роскошной обстановке Зала Совета. Так же, как и он сам. Он – посланец от наших врагов, собравших многотысячные войска под стенами города. Гонец, сверкнув раскосыми глазами, вразвалочку подошёл к трону. Остановился перед ступенями, нахально оглядев меня глазами. Через мгновение из его рта полилась отрывистая гортанная речь. Переводчик замялся, не решаясь сказать вслух то, что молвил миркхи́йский гонец.

– Госпожа, – начал нерешительно переводчик, подбирая слова.

– Не стоит, Фили́т. Я прекрасно поняла, что хотел сказать миркхи́ец.

Я пригубила вина и обратилась на миркхи́йском к наглецу, осмелившемуся осквернить своим поганым языком моё имя.

– Войско твоего правителя собралось под стенами Веркса́ла, сотрясая воздух криками. Оно враг на пороге нашего дома. Ты же – гонец от врага, гость в моём доме. Мы приняли тебя, как полагается, но ты несёшь скверну в наши покои и своими речами попираешь законы гостеприимства. Скажи, твой правитель умеет читать?

Гонец недоумённо посмотрел на меня, но всё же согласно кивнул в ответ.

– Хиро́н, подойди.

По мановению моей руки вперёд выдвинулся высокий широкоплечий мужчина, обнажённый по пояс, с чёрной маской на лице. Палач, заплечных дел мастер. Лучший в нашем городе.

– Вырви наглецу язык и повесь на шею. Вырежи на лбу гонца слово «НЕТ».

Гонец дёрнулся было в сторону, но двое стражников подхватили его под руки, удерживая на месте. Хиро́н склонил голову в знак согласия и знаком приказал следовать страже за ним.

– Нет, постой. Ни к чему тратить время понапрасну. Приступай немедля…

Я отставила золотой кубок с вином и положила пальцы на подлокотники трона. Отец всегда говорил, что правитель должен не только уметь отдавать приказы, но и следить за их исполнением. Чего он не говорил, и чего я не могла предположить – так это того, что однажды мне придётся взвалить на свои плечи управление Веркса́лом, принимая решения, больше подходящие по характеру мужчине.

Я смотрела, не отрывая взгляда, как стражи скрутили миркхи́йского гонца, а Хиро́н силой разжимает сжатые челюсти мужчины. Как тот истошно вопит и пытается вырваться, дико вращая глазами от ужаса. Тёмная, багряная кровь струится прямо на белый мраморный пол, пятная его. Мои пальцы изо всех сил вцепились в красное полированное дерево подлокотников. Я приказываю себе смотреть, не отводя взгляда и не подавая вида, что всё нутро бунтует против тошнотворного зрелища.

Когда Хирон заканчивает, гонец едва стоит на ногах, пошатываясь от шока. Его лицо и одежда залита кровью.

– Выведите его за пределы городских стен. Пусть миркхи́йские выродки прочтут ответ Веркса́ла. Мы не преклоняем колен ни перед кем.

Я поднимаюсь и иду прочь, чеканя шаг. Придворные склоняют головы в знак согласия. За моей спиной маячит фигура Приа́ма, командующего армией.

– Они возьмут город в осадное положение.

– Приам, мы и без того уже две седмицы в негласной осаде.

– Да, – кивает он, – но сейчас у них будет повод атаковать нас.

– Они бы и без того его нашли. Хочешь сказать, что нужно было промолчать в ответ на предложение этого узкоглазого ублюдка или стерпеть оскорбление?

– Это было сделано нарочно. На самом деле я думаю, миркхиец знал, на что он шёл.

– Так же, как и мы. Сколько мы можем продержаться в осаде?

Приам задумывается. Его суровое лицо застывает на несколько мгновений. И я знаю, что он на самом деле размышляет над моим вопросом, а не отвечает наобум.

– Если экономить припасы, мы можем продержаться год или около того. Если же жить ни в чём себе не отказывая, максимум полгода.

– Хорошо. За это время воздушные посланники достигнут адресатов и к нам выдвинется подмога. Мне нужно знать, какие у нас шансы?

– Стены Веркса́ла неприступны. Их не взять измором, и очень тяжело разрушить. А у этих дикарей даже нет крупных метательных машин. Мы будем опрокидывать их раз за разом со своих стен. И одержим победу.

– Хорошо. Я думаю, нужно созвать Совет и пригласить прорицательницу. Пусть молвит о том, что говорят боги.

– Ресксено́р будет присутствовать, моя госпожа?

Я горько смеюсь.

– Ресксено́р, мой супруг, выныривает на поверхность реальности только затем, чтобы вновь накуриться дымом та́йсы.

– Я понимаю, госпожа. Но всё же власть сосредоточена в его руках. И многие ропщут, видя, что вы принимаете все решения.

– Что изменится, Приа́м? Они увидят обкуренного правителя. О его пристрастиях известно всем и каждому, так же ,как то, что я управляю Веркса́лом на протяжении последнего года.

– Всё верно. Год выдался неплохой. Не лучше и не хуже предыдущих. Всё идёт своим чередом. Но некоторые злопыхатели склонны подмечать все неудачи и закрывать глаза на успех. Они своими ядовитыми речами стравливают Совет открыто выступить против Вас.

– Вот как? – я резко оборачиваюсь, – если это так, почему они все ещё живы? Почему я не вижу их голов, насаженных на пики?

– Они действуют очень осторожно. Думаю, смерть фаворита Ресксено́ра была неслучайной. Кто-то хочет расшатать почву под вашими ногами и выбить из-под вас трон.

– Этому не бывать! А что касается околотронных интрижек… Приам, у нас нет времени разбираться с мелочной грызнёй. Под нашими стенами многотысячное войско миркхийцев. Сейчас мы должны быть сплочёнными как никогда ранее.

– Да, моя госпожа. Но чаще всего происходит наоборот. В тяжёлый момент союзы рушатся и каждый пытается урвать свой кусок… Возможно, кто-то из Совета не одобрил бы вашего решения касательно гонца.

– Я больше ничего не желаю слышать. Мужчины предпочитают молча проглатывать оскорбления и прямые угрозы? Пусть так!.. Вполне возможно, многих из вас можно назвать мужчинами только потому, что между ног болтается естество. Мы дадим отпор косоглазым выродкам. И точка.

Приам согласно склонил голову и больше не пытался поколебать моё мнение. Я шла с выпрямленной спиной и гордо поднятой головой. Так как того требовал статус жены правителя города-государства Веркса́л. Несломленная и полная решимости. Придворные и слуги покорно склоняли головы и смотрели с восхищением.

Знал бы кто из них, какая мёрзлая стужа была в эти моменты внутри меня. Мне хотелось обнять себя руками и спрятаться как можно дальше от всех проблем, тяжб и вопросов, что падали на меня, погребая под собой, словно оползень. Мне нужна была твёрдая рука и поддержка. Мне нужно было мужское плечо рядом. Которого не было.

Я остановилась перед дверьми в покои своего супруга, Ресксено́ра. Нетерпеливо взмахнула рукой, давая знак стражникам отворить двери и отойти в сторону. Внутри огромного помещения царил полумрак, несмотря на то что время перевалило за полдень. В нос ударил кислый запах выпивки и застоявшихся блюд. Я прошла через всю комнату и резким движением сорвала плотные шторы со всех окон, впуская внутрь солнечный свет.

– О-о-о-о-о… – раздался возмущённый стон со стороны огромно кровати. На ней, среди десятка подушек и одеял появилась светлая растрёпанная голова супруга, – Артемия… Конечно, кто же ещё?

Я подошла к кровати и поморщилась, заметив лежащего рядом с Ресксено́ром обнажённого щуплого паренька.

– Остался ли во всём Верксале хотя бы один смазливый раб, к чьей заднице ты не успел приложиться, Ресксено́р ?

– Опять то же самое…

Ресксено́р сел на постели, не стесняясь наготы, и потянулся за кувшином. Схватил глиняный сосуд и принялся пить прямо из горла.

– Слуги! Эй вы…

Осоловевший взгляд Ресксено́ра остановился на курильне. В открывшемся дверном проёме возникла служанка.

– Да, господин?

– Принеси мне та́йсы.

– Пошла прочь, – гневно кинула я служанке, перебивая Ресксено́ра, – никакой та́йсы. Это приказ…

– Вообще-то, правитель здесь я…

– Ты пьян и обкурен. И годишься только на то, чтобы трахать молоденьких мальчиков, Ресксено́р . Ты – жалкое и бледное подобие человека. Мужчиной тебя язык не поворачивается назвать. А уж правителем тем более.

Я перевела дух:

– А ты, – обратилась я к служанке, застывшей в раболепной позе, – передай всем. Никакой та́йсы. Если узнаю, что кто-то ослушался моего прямого приказа, скормлю ваших детей Шен-ри. Всё ясно?

– Да, госпожа.

Поклон вышел почти до самой земли. Служанка едва ли не облобызала пол и ушла, пятясь назад.

– Как ты сурова, Артемия!

– Так же, как ты – мягкотел. Выбирайся из постели и приведи себя в порядок. Сегодня вечером я созываю Совет. И ты должен на нём присутствовать. И непросто присутствовать, Ресксенор, но раскрывать рот, говоря то, что требуется.

– А если я не хочу? – дерзко ухмыльнулся супруг. Он приблизился ко мне вплотную, обдавая запахом закисшего вина и потного тела.

– Твоё право, Ресксено́р . Но помни, я трое суток не кормила Шен-ри. Она могла совершенно случайно выбраться из клетки…

– Не стоит пугать меня своей пантерой, – прошипел Ресксено́р , – я уже жалею, что сделал тебе такой подарок на свадьбу.

– Это единственное, что пришлось мне по душе из сделанного тобой. Я надеюсь, что ты меня услышал и сделаешь всё именно так, как я жду того от тебя.

Я оставила Ресксено́ра в его опочивальне. Когда-то отец выбрал мне в мужья одного из самых знатных, богатых и красивых мужей нашей долины. Золото семьи Ресксено́ра и могущество моего рода слились в брачных узах. Тогда Ресксено́р был хорош – высокий, статный, золотоволосый. Хорошо воспитан и образован, умён и не лишён обаяния. Но все его положительные черты меркли перед тем, что он был слабоволен и падок на пагубные пристрастия. Наш союз был простой договорённостью, не более того. Мы сосуществовали в рамках одной семьи, словно два соседа, чуждых друг другу. Поначалу он неплохо управлялся с Веркса́лом. Но ровно до того момента, пока всё шло гладко. Как только случалась неприятность, от его хвалёной мудрости и начитанности не оставалось и следа.

Мне приходилось в одиночку разгребать ворох дел. Он начал постепенно отходить от управления городом. А как только отравили его фаворита, Моро́на, он совсем сдал. Он всё больше начал пить ви́на и накуриваться до одури та́йсой. Толку от него сейчас – как от козла молока. По пути он растерял абсолютно всё, даже внешность. Сейчас он потасканный, обрюзгший, с опухшим лицом являл собой жалкое зрелище. Помощи от него не было никакой. Я осталась один на один с огромным городом, утопающим в золоте и пороке, где за каждым углом притаились тени заговорщиков, желающих свергнуть неугодную правительницу. И будто бы мало мне этих проблем – узкоглазые кочевники, словно саранча, пожирающие всё на своём пути, выстроились под стенами Веркса́ла.

Миркхи́йские выродки, живущие под открытым небом в своих кибитках, объединились. Удивительно, как правителям всех семерых улу́сов удалось договориться между собой. Обычно они грызлись между собой, словно пустынные шакалы за кости. Но всё это неважно… Важно лишь то, что сейчас их войско стоит под нашими стенами, и правитель Симби́р, выбранный ими, позволяет себе непростительную дерзость.

В первый же день они обезглавили нашего гонца, отправленного к ним с белым флагом. Головой бедняги запустили в городские стены, выставив ультиматум: они оставляют город в покое, не разрушая его стен, если мы согласимся дважды в год выплачивать дань и отдавать им в услужение две сотни крепких парней и красивых девушек. Возможно, кто-то из Совета бы и трусливо согласился на подобные условия. Но я нутром чуяла, что на этом они не остановятся. Бессовестные ублюдки первыми попрали законы о мирных переговорах и не было никакой гарантии, что сразу после того, как мы откроем городские ворота, они не вырежут всё мирное население, разграбив наши дома. А сегодня их посол и вовсе перешёл границы дозволенного.

– Эмир Симби́р так любезен, что предлагает Верксалийской белой шлюхе занять почётное место его пятой жены.

Аппетиты у Симби́ра были невероятные, так же как и наглость. Ответить иначе на дерзкие слова посла я не имела права…

В пустынных коридорах дворца звук касания лёгких сандалий о мраморный пол разносится далеко. Позади меня на некотором расстоянии бесшумно скользят двое стражников.

– Останьтесь здесь, – велела я, едва дошла до дверей усыпальницы.

Один из стражей выдвинулся вперёд и осмотрел небольшое помещение. И только после этого пропустил меня. Двери захлопнулись за мной с лёгким стуком. Я зажгла лампадку с ароматическим маслом и опустилась на каменный пол. Больше не нужно было притворяться. Здесь меня не видит никто, кроме ликов предков. Язычки пламени свечей чуть дрожали и отражались в позолоченной поверхности черепов, выставленных полукругом на полках. Каждому усопшему мужчине рода – отведено своё место. Сейчас я находилась прямо напротив черепа отца, славного Ликоме́да, ушедшего в мир иной несколько лет назад. Я коснулась пальцами гладкой поверхности черепа, залитого золотом. Подушечки пальцев кольнуло холодом.

– Помоги мне… – прошептала я, закрывая глаза.

Перед взором возник отец, спокойный, уверенный в себе, всегда знающий, как поступить… В голове тихо звенела тишина. Ни голоса, ни намёка свыше – ничего. Возможно, все жрецы и прорицатели лгут. И после смерти от нас не остаётся ничего – только пустота, как в глазницах черепа, что сейчас смотрят прямо на меня.

– Ты ошибся с выбором, отец. Ресксено́р мог похвастаться только полным кошельком своего рода – и больше ничем. Как мне поступить?..

Губы сами шептали слова в полной тишине. Ответа не последовало. Его не было и ранее, не было слышно и сейчас. В дверь усыпальницы осторожно постучали.

– Госпожа, – раздался приглушённый голос стражника, – вы просили доложить вам, как только главный провизор явится во дворец.

Несколько минут немой тишины в полном одиночестве – вот и всё, что было доступно мне сейчас. Я поднялась с колен и коснулась губами черепа отца.

– До скорой встречи, отец. Дай мне сил пережить ненастные дни…

Внезапно огни свечей дёрнулись и разом погасли, погружая усыпальницу в полную тьму. Я горько рассмеялась:

– Это и есть твой ответ?

Тишина…

Глава 2. Артемия

Никому не следует знать, что я навещала прорицательницу Сиби́ллу в её келье тайком. Об этом известно только близнецам – А́грию и А́зию, моим стражам, всюду неотступно следующими за мной. Но в преданности этих двоих я уверена как ни в ком другом. Они скорее откусят себе язык, чем вымолвят хотя бы одно лишнее слово. Сиби́лла лежит на шкурах зверей, перебирая в руках тонкие нити. Глаза прикрыты, но это не означает, что она не видит меня. Её внутренний взор способен пронзать облачные выси и земную твердь.

– Я знаю, зачем ты здесь, Артемия, дочь Ликоме́да.

Я сажусь рядом с прорицательницей.

– В таком случае мне не нужно произносить лишних слов.

– Ты хочешь, чтобы я подарила твоим подданным ложную надежду.

Она не спрашивает, она утверждает, кивая , словно беседует с кем-то внутри себя и соглашается с его словами.

– Я не знаю, ложная ли она? Поведай мне о том, Сиби́лла.

– Что именно ты хочешь знать? Но помни, что ответ не всегда может быть таким, которого ты ждёшь.

Я тихо смеюсь.

– Мне известно об этом, Сиби́лла. Я хочу узнать, выстоит ли Верксал?

Сиби́лла садится и открывает глаза, пронзая меня ясным взглядом почти бесцветных глаз.

– Все города рано или поздно падут, станут камнями и пылью. Сегодня я не могу сказать ничего, кроме этого. Прольётся немало крови… А твой путь будет тяжёл.

Я нетерпеливо отмахиваюсь:

– Мне известно, что судьба правителя – не самая лёгкая ноша. Мне интересно узнать судьбу Веркса́ла.

Сиби́лла словно не слышит меня:

– Долгий путь, усеянный острыми осколками прошлого. Шипы, пронзающие плоть. Кровь и боль…

Я касаюсь её ладони своей рукой. Она вздрагивает и словно просыпается ото сна, отрицательно качает головой:

– Я не могу сказать тебе ничего, кроме того, что ближайшие дни будут раскрашены красным. Цветом боли и страха. Веркса́л ждут непростые времена.

– А его конечная судьба? Не та, что грядёт спустя десятилетия? А гораздо ближе?

Сиби́лла качает головой:

– Тишина. Иногда звёзды молчат, лишь холодно светят сверху.

Я сижу без движения некоторое время.

– Хорошо, – я поднимаюсь, оправляя складки длинного платья, – тогда мы заставим их говорить то, что хотят услышать жители. Сегодня вечером на Совете ты будешь гадать на внутренностях жертвенного агнца. И ты увидишь, что Веркса́л одержит победу. Тяжёлую, но заслуженную.

– Стены Веркса́ла простоят ещё не одно десятилетие.

– Именно это ты и скажешь.

Сиби́лла согласно кивает и на прощание ласково касается моей щеки рукой:

– На твоих плечах – ноша, что не каждому мужу по силам. Но иногда сталь оказывается слишком хрупка. Будь как ива, Артемия.

Я склоняю голову в знак согласия и покидаю келью прорицательницы, застыв без движения на некоторое время.

– Куда желает отправиться госпожа? – спрашивает А́грий.

Иные не могут отличить братьев одного от другого. Но для меня они словно день и ночь. Я безошибочно узнаю, что говорит именно А́грий по его чуть более торопливой речи. Я колеблюсь мгновение. Мне нужно ещё раз принять главного провизора со всеми его свитками, в которых записаны все наши припасы, и определить количество ежедневной пищи. Совет ещё не созван и решение не вынесено. Но я уже готовлюсь к длительной осаде, как и Приа́м. Один из немногих, на кого я могу рассчитывать, как на саму себя. Он служил ещё моему отцу и в какой-то мере он заменяет мне его хотя бы тем, что его присутствие всегда напоминает мне об отце, словно Приа́м при себе носит частичку его тени. Совет согласится с моим решением. Или их всех сожрёт моя ручная пантера. Мне надоели их постоянные увёртки и лицемерие. Я хочу видеть подле себя людей верных и преданных. Таких, как… Я едва не зажимаю рот самой себе. Нельзя произносить настоящие имена не упокоенных мертвецов.

– Я хочу посмотреть на бойцов из Клеток. Отведите меня к Кири́ну.

Братья, переглянувшись между собой, кивают. А́грий выходит наружу, А́зий остаётся рядом со мной. Мне нравится их способность без единого слова понимать друг друга. Словно между близнецами натянута невидимая, но нерушимая нить.

– Повозка готова, – возвещает А́грий через пару минут.

Я окольными путями выхожу во внутренний двор. Там меня уже дожидается лёгкая открытая повозка, запряжённая двумя ослепительно белыми жеребцами. Я забираюсь внутрь и знаком останавливаю близнецов, которые хотели соединить над моей головой и с боков повозки защитные металлические пластины.

– Это в целях безопасности, госпожа, – с нажимом произносит А́зий.

– Нет. Это приказ. Не хватало ещё разойтись слухам, что правительница Веркса́ла раньше времени прячет голову в песок. Я хочу видеть своих жителей и приветствовать их как полагается.

Они подчиняются. И лёгкая повозка быстро мчит нас через весь город на его окраину, где находятся Клетки. Огромное пространство, отданное под размещение бойцов-рабов, собранных с самых дальних уголков земель. Там располагаются приземистые домики и тренировочные поля. А немногим поодаль возвышаются белые кирпичные стены Арены.

Меня пропускают внутрь огороженного периметра и без лишних предисловий ведут прямиком к Кири́ну. Он – хозяин Клеток, но бессменный раб Веркса́ла. Я иду вдоль полей, на которых проходят ожесточённые тренировки, больше напоминающие настоящие бои – так стремительны и яростны удары мечей. Вокруг стоит лязг мечей и крики, из-под пят бойцов в воздух взметаются тучи песка.

Поневоле замедляю шаг, впитывая глазами блеск полуобнажённых, потных тел, сошедшихся в поединке. Бойцы не прекращают тренировок, даже когда замечают меня. Напротив. Я улыбаюсь и одобрительно киваю двум мужчинам, сошедшихся в рукопашном бою.

– Кири́н ждёт вас.

Кири́н немолод, но и не стар. Он один из тех людей, что до самой смерти словно застывают в неопределённом промежуточном возрасте. Суровое лицо испещрено побелевшими от времени шрамами. Лысая голова поблескивает под яркими лучами солнца. Он склоняет колени передо мной в знак почёта, а я нетерпеливо велю ему подняться.

– Я не за тем пришла, Кири́н, чтобы смотреть как один из самых лучших бойцов собирает песок коленями. Мне нужна твоя помощь.

– Помощь? – удивляется он, – прикажи, и я исполню твой приказ.

– Нет, мне нужна именно твоя помощь и совет. Сколько ты скитался по Землям? И со сколькими племенами тебе пришлось сражаться?

– Много, моя госпожа.

– Тогда ты знаешь не понаслышке и о миркхийцах, что сейчас стоят под нашими стенами.

– Знаю, – усмехается Кири́н, – косоглазые – словно муравьи. С одним справиться не составит большого труда, но их сотни и тысячи. Убиваешь одного – следом лезут ещё десять, такие же низкорослые, кривоногие и настырные. Говорят, их женщины рожают дважды в год, потому они не щадят своих бойцов.

– Какие у нас шансы?

– Разве не с главнокомандующим армией нужно обсуждать подобное?

– Наша армия… Она вышколена и обучена, но в скольких сражениях она участвовала за последние лет десять? Отбивали атаки мелких племён, и только. У тебя же плечами – опыт и непрекращающаяся битва.

Кири́н вздыхает.

– Говорят, косоглазые объединили все свои улусы?

– Всё так, Кири́н. Слухи не лгут.

– Тогда собравшиеся под нашими стенами – это лишь небольшая часть. Скорее всего, там, за грядой ещё собрана их конница. Под стенами они обычно располагают лучников и пеших воинов – мясо, годное на убой. Как вы хотите бороться с ними?

– Сегодня – Собрание Совета, после него и решим, – начинаю я, но тут же добавляю, – по словам Приа́ма, у нас нет иного выбора, кроме как, пережидать осаду и послать за подмогой. Соседние города, с которыми у нас тесные отношения и договорённость, должны прийти на подмогу. Приа́м говорит, что стены Веркса́ла неприступны. Ещё никому не удавалось сокрушить их.

– Моя госпожа, – говорит Кири́н, – я не раз видел стены, так и остававшиеся неприступными, но всё население за их чертой оказалось вырезанным подчистую. Если вы хотите одержать победу, нужно атаковать.

– Я хочу, чтобы ты присутствовал на Совете.

– Моя госпожа…

Кири́н удивляется и потирает лысую голову.

– Я хочу, чтобы ты рассказал всем присутствующим всё, что знаешь о миркхи́йцах. Если предложу атаковать я, ко мне не прислушаются. Мужи Веркса́ла учат своих женщин держать мечи – в руках, а язык – за зубами. Я могу кричать о необходимости выступать и пытаться прорвать стройные ряды косоглазых, но структура власти такова, что даже я буду вынуждена подчиниться голосу Совета…

– Это честь для меня… Но, боюсь, что голос раба будет звучать ещё тише вашего.

– Ты непросто раб, ты – Хозяин клеток. Сколько раз благородные мужи богатейших семей покупали у тебя бойцов? Или аплодировали стоя их смелости и мастерству?

– Госпожа, в вас благоразумия и чести больше, чем во всех тех, кого вы зовёте благородными.

Я грустно улыбаюсь. Кири́н подстверждает мои опасения – скорее всего, к нам не прислушаются. Есть ещё Приа́м… Мало. Ничтожно мало. Но попытаться нужно.