Czytaj książkę: «Феррари. В погоне за мечтой. Старт»

Czcionka:

* * *

Наименование «Феррари» в названии данной книги используется исключительно в историческом и биографическом контексте, относящемся к жизни Энцо Феррари. Книга не имеет отношения к компании Ferrari S.p.A., и не является коммерческим использованием зарегистрированного товарного знака.

Все значение нашей цивилизации проявляется в скорости.
Страстное желание западной души, ее силу и истинный секрет ее прогресса можно выразить в двух словах: «Еще быстрее!»
Всю жизнь нас преследует это неистовое желание, эта болезненная неудовлетворенность, эта высокая одержимость: «Еще быстрее!»
Луиджи Барцини. Полмира, увиденные из окна автомобиля. 1907

Однажды в Италии, дамы и господа, жил да был один необыкновенный человек, чье имя до сих пор эхом разносится по всему миру.

Начинания, принесшие ему славу, воспеты многими, и о нем будут говорить до тех пор, пока люди будут хранить память об ушедшем стремительном веке.

Однако если спросите, каким он был в детстве или в юности, ответом вам будет либо молчание, либо выдумки, которые он сам, достигнув величайшей славы, сочинял. Он развлекался, перемешивая карты собственного прошлого, но не для того, чтобы его позолотить, а для того, чтобы сделать непроницаемым.

Для чего он прилагал столько стараний, знают очень немногие, и мы, говоря без спеси и без чванства, в их числе. Если он почувствовал, что должен уничтожить свои следы, чтобы другие не пошли по его стопам, то вовсе не затем, чтобы обогнать их, а затем, чтобы избавить их от бед на долгой и опасной дороге, где граница между жизнью и смертью слишком тонка.

Теперь времена изменились, и, если верно, что вода течет все время в одном направлении, больше никто не сможет пойти по его стопам. Вот почему я, близкий ему человек, знакомый с ним с самого начала и знающий его жизнь как свои пять пальцев, решил наконец рассказать о ней.

Мы пришли туда, куда шли. Я уверен, что не нанесу ему обиды, разве только умножу его славу. У меня нет никаких причин лгать, ибо со мной он был всегда искренен и щедр. И для меня передать все во всех подробностях – единственная счастливая возможность отдать ему долг благодарности.

Во имя честности, соединявшей нас и в чудесные дни, и в периоды страха, я буду придерживаться единственного принципа, подобающего честным: я буду рассказывать о фактах и обстоятельствах так, как мог бы без колебаний повторить перед ним, если бы он вдруг вернулся к нам из царства теней.

Приветствуйте новый век!
1899 год

Последний день 1899 года в области Эмилия выдался морозным, но нашего Энцо это не беспокоило. Он блаженно спал на руках у мамы Джизы, закутанный в одеяло так, что виднелась только розовая младенческая мордаха.

Ни Джиза, ни Дино, ее трехлетний первенец, семенивший рядом, ни тем более новорожденный, которого она крепко прижимала к груди, не могли знать, что Модена, город с шестидесятитысячным населением, где они жили, скоро будет потрясен невиданным явлением. На площадях, вокруг весело раскрашенных навесов над ярмарочными киосками, отовсюду раздавались голоса зазывал. Джиза с трудом проталкивалась сквозь толпу, минуя ограждения, за которыми резвились козлята и поросята, и навесы, где штабелями стояли клетки с кроликами и утками. Музыка шарманок и фисгармоний поднималась к небу вместе с блеянием ягнят и восторженным визгом малышей, запахом глинтвейна с пряностями, теплой выпечки, анисовых вафель и копченостей. Казалось, воздух вибрирует от обилия радостной энергии, ибо с незапамятных времен в этот день город чествует своего святого покровителя.

Рассказывали, что в те времена, когда Римская империя рушилась под натиском варваров, высокочтимый епископ Джеминиано спас город, спрятав его от гуннов Аттилы за волшебным покровом густого тумана.

За этим чудом в течение темных веков последовало множество других чудес: всякий раз, когда его паства оказывалась в опасности, святой с небес, из рая, где пребывал, вмешивался и вставал на ее защиту. Чтобы лучше увековечить память святого покровителя, к храму, где находилась его могила, пристроили белоснежную колокольню высотой больше ста метров и назвали ее Гирландина. Колокольню было хорошо видно с большого расстояния, и горожане ею очень гордились.

И в тот холодный день 1899 года двери собора были распахнуты, чтобы в храм могли войти закутанные горожане, и между плиточной мостовой Главной площади и портиками виа Эмилия, самой большой из древних улиц, выстроились около сотни лотков. Продавцов жареных клецек, начиненных колбасой и сыром, сменяли жители гор, готовившие пышки с гарниром из свиного фарша. Лотки бродячих книготорговцев, приехавших на двуколках из Турина, соседствовали с лотками игрушечных дел мастеров, приехавших из Болоньи с целой выставкой волчков, кукол с шерстяными волосами и оловянных солдатиков.

Кукольные театры, где, сменяя друг друга, шли смешные представления про Сандроне и Пулонию, посещала и городская детвора, и компании их ровесников, чьи родители обеднели. Одни за обе щеки уплетали яблочные цукаты, хрустящее миндальное печенье и медовые пряники, посыпанные сахарной пудрой, а другие, давно выросшие из штанишек, из которых торчали посиневшие от холода ноги, довольствовались «шерстянкой», похожими на резину кусочками бракованного сыра, и старались жевать как можно медленнее, чтобы на подольше хватило.

При взгляде на этих плохо одетых, замерзших детей у Джизы сжималось горло, и она потихоньку давала себе тайную клятву: даже если работа мужа не сможет сделать их детей богатыми, она сама сделает невозможное, чтобы они никогда не узнали нищеты.

Кадеты в кепи Военной школы и в шинелях, застегнутых у самого горла позолоченной пряжкой, в этот день мешались с рабочими в теплых и тяжелых плащах, распахнутых сверху, чтобы все видели черные галстуки-бабочки анархистов. А робкие молодые учительницы, приехавшие на поезде, тонули в толпе веселых студентов университета в плоских шляпах-двухуголках и с бутылками красного вина в руках.

Добродетель смешивалась с пороком, старые вековые традиции уступали требованиям времени. Почтенные деревенские матроны, закутанные в шали, толкали сквозь толпу тяжелые велосипеды своих мужей. Они уже успели произвести на свет пятерых или семерых детей, но все еще стыдливо и лукаво косились на благоухающих юных грешниц, которые шли в последних рядах процессии Мадам Виридианы. Эти девчонки с подведенными глазами и гривами накладных волос, выкрашенных в огненно-рыжий цвет, давно уже отказались от своих настоящих фамилий, чтобы не позорить семьи. Хозяйка воздерживалась выпускать их на улицы: совсем скоро они займут места в ее заведении на улице Оглашенного, в рафинированном храме наслаждений для холостяков и женатых. На расстоянии голоса (по команде?) Дочери Провидения, завесив головы покрывалами, прошли мимо классов маленьких глухонемых, которым они были посвящены, без стеснения толкая на ходу веселых работниц с табачной фабрики, уже пропустивших по стаканчику, которые нахально насвистывали свои социалистические гимны.

Неважно, истинными или нет были чудеса, которые приписывали святому Джеминиану, но его праздник служил передышкой, светящимся окном в самом тоскливом и холодном времени года, обещанием мира на земле.

К трем часам дня солнце уже опустилось ниже уровня крыш, но Джиза не собиралась возвращаться домой. Все вокруг было какое-то не такое, чего-то недоставало в дурацком водовороте преобразований. И потасовки между пьяными были не те, и не так звучали нахальные крики зазывалы в берете с попугаичьим пером, который заманивал иностранцев куда-нибудь на окраину города, в тихий дворик, обещая выгодное дело и фантастические прибыли.

Джизе хотелось насладиться атмосферой праздника, как в детстве, хотя теперь она научилась отличать честного человека от проходимца, и у нее были двое детей, которые требовали заботы. Дино осмотрел еще не все лотки, а она то и дело останавливалась, чтобы поболтать с каким-нибудь встреченным знакомым или родственником. Пока Энцо спокойно спал, завернутый в теплое одеяльце, повода спешить не было.

На перекрестке с виа Сан-Карло, как раз возле киоска Розины, Дино как завороженный застыл перед прилавком с маленькими клетками, где пищали крошечные цыплята. Он с такой отчаянной настойчивостью принялся клянчить, чтобы ему купили цыпленка, что Джиза невольно улыбнулась.

– Мы не сможем его купить, – возразила она тем ласковым голосом, каким матери отговаривают детей от покупки того, что им самим очень хочется. – Они быстро превратятся во взрослых кур, а в порядочных домах кур не держат.

Мальчик не унимался и бормотал:

– Это несправедливо, в конце концов…

В голосе у него зазвенела упрямая решимость, которая напомнила Джизе об отце ее детей. Ее муж, Альфредо Феррари, для всех Фредо, вбил себе в голову, что непременно должен остаться в мастерской и закончить срочную работу. Джиза глубоко вздохнула: пропала возможность хоть раз провести праздник вчетвером.

– Вот этот – самый маленький.

Дино ринулся на штурм уже с патетикой в голосе. Вытянув палец, он проследил за передвижениями пушистого комочка и совершенно серьезно заявил:

– Он никогда не станет курицей. Это я тебе обещаю, мама.

Джиза улыбнулась его наивной уверенности, и в этот момент в ворота хлынула людская волна.

Джизу без всякого предупреждения кто-то толкнул, и она громко крикнула, чтобы поберегли детей, но вокруг уже бушевал полный хаос. Вдруг людской поток устремился вдоль главной улицы, в сторону от площади. Может, взорвалась бомба? Или пошли новые разборки между либералами и республиканцами?

Она нашла безопасное место, прислонившись к колонне, которая была ближе остальных к киоску, и оттуда наблюдала за происходящим. Вдруг она увидела пожилого священника: вытаращив от страха глаза, он несся большими прыжками, придерживая сутану.

– Святой Джеминиано, молись за нас! – услышала она его голос. – Спаси нас и помилуй, грядет демон в колеснице!

За спиной священника никого не было видно, и горожане начали потихоньку выглядывать из своих укрытий, чтобы разобраться, что же все-таки произошло.

Джиза поцеловала в лоб закутанного в одеяльце малыша и подозвала старшего, который высунулся на улицу:

– Стой рядом, Диди!

И застыла от удивления, когда услышала его восторженный крик:

– Это папа! Это мой папа!

Тут уже и она выглянула из-за колонны, и то, что она увидела, не забудется никогда.

По самой середине улицы, расчищая дорогу, вышагивали двое карабинеров. За ними двигалась развеселая компания ребятни, в которую затесались лающие собаки. Ошалевшие от восторга дети и собаки расступались перед четырехколесной повозкой, которая, попыхивая дымком, с ворчанием медленно ехала посередине улицы, причем в нее никто не был впряжен. Она ехала сама по себе!

Дино все было хорошо видно: в этой волшебной повозке, покрытой бирюзовым лаком, согнувшись над рулем, сидел человек, которого Джиза когда-то поклялась не покидать ни в горе, ни в радости. Его бородатое лицо наполовину закрывали толстые рабочие очки, между колен поблескивала серебристая рулевая колонка, руки уверенно обхватывали руль. Фредо вел повозку с сосредоточенностью пиротехника.

Джиза хорошо знала и изящного господина с небесно-голубыми глазами и усами «а-ля император», который стоял в повозке рядом с водителем, приветственно махая шляпой всем, включая толпу. Это был Леонид, седьмой граф ди Рипафратта, лучший друг ее мужа и единственный в мире человек, к которому муж ее ревновал. Этот аристократ, владелец одного из самых роскошных дворцов Модены, пользовался весьма противоречивой славой. Одни считали его человеком блестящей культуры, щедрым меценатом и ведущим представителем националистического общества «Звезда Италии», другие же придерживались иного мнения, менее лестного: бездельник чистейшей воды, которому в жизни ничего не нужно, кроме радостей Вакха и Венеры.

Его пальто с норковой опушкой едва сходилось на животе, и, стоя в повозке, он нависал над другом, сидящим на водительском месте, хотя гордость и подсказывала ему, что надо выдерживать подтянутую и величавую позу.

– Приветствуйте новый век, новую прекрасную эпоху! – скандировал он, довольный, как полководец, вернувшийся с победой. – Поздравьте «Де Дион», первый автомобиль, бороздящий улицы нашего славного города!

За карабинерами, бродягами и уличными мальчишками процессию быстрым шагом, чтобы не отстать, замыкали вечные коллеги Фредо и Леонида: уважаемые отцы семейств, агрономы, коммерсанты и руководители почтовых отделений, которые с детства велели называть себя «Полуночными Вралями». Время посеребрило им виски, но не погасило в них страсть к необычному, поэтому они и сопровождали двоих посланцев прогресса, посмеиваясь в усы над переполохом, вызванным среди горожан повозкой без лошадей.

– В путь так в путь! – торжественно провозгласил граф местное присловье, когда повозка поравнялась с укрытием Джизы. – Пусть пробудится к знанию то, что спрятано! Пусть откроются дороги, о существовании которых мы даже не подозревали! Именно к этой миссии призывают нас наши предки!

Из гущи притихшей толпы раздалось одинокое дрожащее «Браво!», словно долетевшее из темноты театральной галерки, и всеобщее изумление сразу же обернулось взрывом аплодисментов.

– Да здравствует автомобиль! – звучали крики. – Да здравствует граф Рипафратта! Да здравствует Феррари!

И это свидетельство всеобщего восхищения водитель автомобиля и Леонид восприняли, обменявшись сочувствующими и понимающими взглядами.

Джиза голубоко вздохнула, не зная, смутиться или улыбнуться навстречу счастливой улыбке мужа.

В конце концов, Фредо говорил ей о подобной чертовщине еще в первый вечер их знакомства.

Они познакомились четыре года назад на балу на рыночной площади в Марано на Панаро. Родители Джизы владели там длинным холмом с рядами вишен и семью бочками бальзамического уксуса.

В этих местах батраки ходили пешком, испольщики и фермеры ездили на двуколках, а мелкие землевладельцы, такие как ее отец, верхом на гнедых лошадях. Никто ей раньше не говорил о трехколесных велосипедах с моторчиками, об омнибусах или малолитражках, и ее подкупило, с каким восторгом Фредо слушал рассказы горожан обо всех транспортных новшествах. Этот человек, вежливый и тактичный, и в то же время сильный и смелый, как кирасир, сам построил себе мастерскую, где давал работу полдюжине местных мужчин, и был способен мечтать, как мальчишка.

Вначале, когда любовь только начинала расцветать, эта увлеченность Фредо казалась ей наивной и безвредной чертой его романтического характера. А потом она с испугом обнаружила, что беременна, и они спешно стали устраивать свадьбу. И вот тут Джиза поняла, что для ее жениха автомобиль давно стал настоящей одержимостью.

Держа в руках руль автомобиля под изумленными взглядами сограждан, Фредо Феррари не мог забыть, насколько длинен был путь, который привел их к этому триумфу.

Все началось десять лет назад, в тот вечер, когда Леонид вернулся из путешествия в Париж на Всемирную выставку.

Прошли всего три недели, но он вернулся в город совсем другим человеком.

Фредо пришел встречать друга на вокзал и остолбенел, увидев, как тот, весело крикнув «Вот так!», ловко спрыгнул на землю из вагона первого класса. В вытянутых руках путешественник держал лакированную китайскую трость для пеших прогулок. На голове у него сидел низкий цилиндр, украшенный голубой лентой, а из-под пиджака дерзко высовывался жилет в горошек того же цвета.

Фредо двинулся ему навстречу в некотором смущении: он не был уверен, что стоит сейчас проявлять их обычную дружескую фамильярность. А благородный путешественник тем временем принялся размахивать лакированной палкой, чтобы привлечь внимание носильщиков, и кричал им:

– Эй, мальчики, сюда!

Приосанившись и приободрившись, Фредо спросил:

– Ну как, Лео, тебе понравился Париж?

– А я побывал не совсем в Париже, – возразил тот, расплывшись в широкой улыбке.

И только теперь Фредо заметил у него на ногах невиданные двухцветные сапожки, верх которых скрывался под гамашами крупной вязки.

– На самом деле я путешествовал по блаженной стране фантасмагорий, как Роланд на спине Гиппогрифа, – продолжал он, и глаза у него сверкали восторгом.

Носильщики тем временем выгружали из багажного вагона его чемоданы.

– Я видел будущее, старина. И ездил я, чтобы познакомиться с ним лично.

– Конечно, – поспешил осторожно поддержать его Фредо, словно боясь разбудить лунатика. – Ну и как?

Леонид развел руки в стороны и попытался что-то сказать, но вместо этого только пошевелил губами, не находя нужных слов. Из груди его вырвалось что-то вроде рычания, он вонзил в землю кончик палки и заявил с торжеством:

– Грандиозно, друг мой, сверх всяких ожиданий! Ты даже представить себе не можешь, какие дары сулит нам сияющая заря нового века!

Фиакр доставил их в отель «Реале» прямо к ужину.

– Милая домашняя еда, – со вздохом произнес путешественник, плеснув немного красного вина в дымящийся бульон. – Это единственное, чего мне не хватало на берегах Сены. Что же до остального, то я плясал вокруг невиданных волшебных новаций, как мальчишка!

Увидев, что друг все еще чувствителен к соблазнам традиционной кухни, Фредо тактично подвел его к рассказу, что же он такое увидел в Париже, и Лео не заставил себя упрашивать.

– Всемирная выставка представляет собой девять гектаров чудес, и в первый же день, чтобы увидеть ее всю целиком, я на лифте поднялся на вершину самой необычной из башен, когда-либо воздвигнутых человеком, – сияя от восторга, произнес он. – Инженер Гюстав Эйфель сконструировал ее из железа, и она парит над Парижем на высоте, в три раза превосходящей высоту нашей жалкой Гирландины!

Он слегка приподнял плечи, словно извиняясь за прославленный монумент, а потом с удовольствием продолжил:

– Знаешь, что я понял, побывав там, на вершине башни? Я понял, что в будущем совсем не останется места для удивления, мон шер ами, ибо все обещанное сбудется!

Фредо всегда знал, что путешественники меняются после возвращения домой, но сейчас у него возникло впечатление, что перед ним случай из ряда вон выходящий. Леонид не только выучил французский язык, он, казалось, умел теперь предсказывать будущее.

– А ты знал, что среди павильонов выставки есть один, где обитают разумные животные? – прозвучал голос Леонида.

– Как это? – переспросил потрясенный Фредо.

– Французы привезли из колоний целую деревню, четыреста настоящих негров из плоти и крови, – объяснил Леонид. – Они там живут, занимаются своими делами на глазах у публики и не подают ни малейшего повода их бояться.

В Париже он, несомненно, набрался блеска и уверенности в себе, однако когда он однажды хлопнул в ладоши, подзывая официанта: «Ici monsieur, s’il vous plait!» («Сюда, месье, будьте добры!»), то люди за соседними столиками даже растерялись. Официант подошел к столику с почтительностью, явно зарезервированной для официальных визитов монарших особ. Он опасался, что речь сейчас пойдет о каком-нибудь зарубежном капризе, но, когда понял, что Леонид просто попросил добавки тертого пармезана, сразу облегченно заулыбался.

– Среди всех помещений выставки самый необычный – Дворец машин, где хранятся последние достижения механики, – продолжал свою восторженную речь наследник графа Эрколе Мария. – Попробуй представить себе кафедральный собор, выстроенный без единого кирпича. Только из стекла и стали!

Единственным, что могло в глазах Фредо сравниться с такой фантастической конструкцией, была белая громада Миланского собора, стоявшего на краю Большой площади, и он сразу же попытался представить себе на месте Дуомо¹ эту диковину.

– Собор, само собой, без алтаря? – осторожно уточнил он у Леонида.

В это время вернулся официант с тележкой, на которой красовался солидный треугольник сыра.

Пока официант натирал пармезан над тарелкой путешественника, тот слегка наклонился над столом и с заговорщицкой улыбкой сказал Фредо:

– А на кой леший увековечивать старинные верования?

В его небесно-голубых глазах блеснул озорной огонек.

– В двадцатом веке человек сам себе станет единственным богом.

Натирание сыра закончилось досрочно, и официант многозначительно приподнял бровь, быстро вернул пармезан на место в тележку и степенно удалился, на ходу осеняя себя крестным знамением.

Леонид снисходительно покачал головой, не обращая внимания на шумок, поднявшийся за соседними столиками, и опустил специальную ложечку в тарелку с тертым сыром.

Даже манера пить бульон у него стала совсем другая. Он старался, как и подобает аристократу, делать это бесшумно, с оттенком веселой иронии, словно этот старинный запах овощей и отварного мяса доносил до его ушей веселые нотки.

– Вот черт! – вдруг воскликнул он. – Я опять забыл рассказать тебе о самом необычном! Эти распроклятые немцы решили проблему!

Фредо, опасаясь очередного скандала, ограничился тем, что попросил его говорить тише.

– Я ездил на новом механическом кабриолете господ Деймлера и Бенца из Штоккарда, и это действительно чудо! – снова ошеломил его Леонид. – Поскольку ассистенты, бежавшие за нами следом, стали задыхаться, мы их обогнали! И через четверть часа наша скорость все нарастала!

Фредо хорошо знал, что несколько лет назад попытки заставить экипажи двигаться без лошадей успехом не увенчались. Паровые двигатели с чугунными резервуарами слишком утяжеляли машины. Если же им все-таки удавалось перемещаться достаточно долго, чтобы вызвать аплодисменты публики, они проползали эту дистанцию со скоростью улитки. Только электрическим аккумуляторам удавалось сдвинуть с места такое транспортное средство и заставить его относительно быстро пойти вперед, но на этом дело и кончалось.

– Слушай, Лео, – шепнул он на ухо путешественнику, – а ты уверен, что это не трюк?

– История человечества пестрит пробами и ошибками, – изрек Леонид с понимающей улыбкой и, вытащив из кармана пиджака стальной портсигар с насечкой под шагрень, извлек из него экзотическую темно-коричневую сигарету. Какое-то время он разминал ее в пальцах, потом, уставившись горящим взглядом в глаза Фредо, продолжил:

– Все дело в совершенно новом двигателе, который изобрели двое фрицев. Этот двигатель способен толкать повозку вперед с силой коня, при этом не уставая.

Фредо, увлеченный его энтузиазмом, захотел разобраться:

– Откуда же он берет свою энергию?

– А вот это – самое интересное! – снова изумил его Леонид. – Он питается насыщенной смесью из газов, полученной из яванского ладана, и называется «двигатель внутреннего сгорания».

Фредо повторил это выражение с огромным почтением, как магическое заклинание. Он не был до конца уверен, что знает, где находится Ява, но наверняка где-то очень далеко. Вот почему столько труда положили на то, чтобы открыть этот эликсир.

Леонид бережно закурил сигарету и выдохнул облачко дыма, отдававшее светской фривольностью, амбициями и неожиданностями, а потом закрыл глаза, как предсказатель, готовый войти в транс.

– Автомобиль! – внезапно крикнул он, с такой силой стукнув ладонью по столу, что опрокинул бутылку вина, и если бы не Фредо, вовремя поймавший ее за горлышко, она бы упала и разбилась. – Вот изобретение, которое приравняет человека к богам, и я не успокоюсь, пока не стану владельцем одного из экземпляров!

С этого вечера мысль о транспорте, свободно едущем, не сбавляя скорости, километр за километром, целиком завладела умами обоих друзей.

Фредо и Леонид читали все, что могли достать на эту тему, и время от времени отправлялись по ту сторону Альп, чтобы быть в курсе новых моделей. К сожалению, их поставили на конвейер только во Франции и Германии, и поэтому даже самые экономичные на экспорт не шли.

Время текло без всякой пощады, и год за годом бесшабашным гулякам приходилось расставаться с иллюзиями молодости. Теперь надо было позаботиться о карьере, а молодежь компрометировала себя помолвками, нарушая основы морали всякими выдумками, и умудрялась улизнуть со свадьбы, оставив после себя многочисленное потомство.

И Фредо в конце концов тоже влип. В ту фатальную весну 1865 года нелегкая занесла его на знаменитый бал, организованный на площади Марано, и там он, как груша с ветки, упал к ногам синьорины Адальджизы Бисбини, для близких Джизы.

Он долго ухаживал за ней, посылал ей душераздирающие письма, исполнял под ее окнами серенады с виолончелью и едва успел убедить ее порвать с предрассудками, которые подстерегают на пути по тонкому льду, как, во избежание беды, ему пришлось жениться.

Один Леонид вел свою привычную жизнь. Он так и не закончил учебу и не получил диплома, однако, не без помощи своих банкетных связей, вращался в респектабельных кругах, а в политике становился консерватором. Будучи секретарем националистического кружка «Звезда Италии», он держал страстные речи о необходимости немедленно отыграться за проигранную шахматную партию в Адуе. Выходные он проводил на маскарадах, где ему нравилось появляться в костюме Нерона, и на собраниях интеллектуалов, посвященных фигуре Супермена, но в основном зависел от щедрот графа-отца.

Тем временем техника развивалась семимильными шагами: дорогостоящий ладан заменили на более дешевые пары керосина, который можно было найти в любой прилично оснащенной аптеке. Иностранные фирмы одну за другой производили новые модели автомобилей, да и в самой Италии робко начали выпускать первую собственную продукцию.

Когда же королевский дом заказал себе пару автомобилей с роскошными корпусами, знать и финансовые магнаты поспешили сделать то же самое. Короче, между Миланом и Турином начали циркулировать десятки автомобилей.

Фредо и Леонид повзрослели. Один, уже отец семейства, с солидной бородой и начинающейся лысиной, другой, закоренелый холостяк, великолепно сложенный, с усами а-ля император, ощутили на себе тень подходящего сорокалетия. Им пока так и не удалось осуществить свою мечту, и они терзались мыслью, что кто-то опередит их и первым проедет на автомобиле по улицам Модены.

А потом произошло событие, которое молчаливая и мудрая природа словно задумала заранее, чтобы поддержать их: осенью 1898 года, когда Энцо еще был восьмимесячным карапузом, старый граф Эрколе Мария ди Рипафратта скончался от апоплексического удара по дороге на перепелиную охоту. Леонид унаследовал сразу и титул, и геральдический герб, и все состояние семьи.

Теперь, когда он стал законным владельцем белого дворца с колоннами на проспекте Каналькьяро, сельскохозяйственных угодий и лугов в Кастельнуово, где паслись стада рыжих коров, Леонид поспешил удовлетворить желание, которое жгло его изнутри, как никакое другое.

В тот же день, когда останки родителя упокоились в семейном склепе, новый граф Рипафратта отправил сверхсрочную телеграмму месье Де Диону, владельцу автомобильного завода в окрестностях Парижа.

На этот раз он не ограничился простой информацией, а заказал фабриканту без промедлений изготовить маленький изящный автомобиль с расположенным сзади моноцилиндровым двигателем мощностью в две лошадиные силы.

В период времени между производством и всяческими интригами на таможне автомобиль прошел много недель ходовых испытаний в условиях города. Наконец, накануне последнего праздника покровителя города в девятнадцатом веке, он, во всем своем великолепии, выполз из чрева багажного вагона.

Пробная поездка по ночному городу ясно показала, что искусство вождения автомобиля – не для Леонида. А вот его друг, напротив, справлялся с ним настолько легко и естественно, что граф предложил ему водительское место. Так лучший друг стал его постоянным компаньоном во всех путешествиях.

Вот почему на другой день, когда они ехали по городу со скоростью семь километров в час, оставляя за собой изумленных горожан с разинутыми ртами, за рулем сидел Фредо Феррари.

Как только Джиза пришла в себя от удивления, увидев Фредо, гордого, как возница мифической колесницы солнца, за рулем «Де Диона», ей в голову пришла мысль, от которой она похолодела: ведь эта маленькая машинка с бирюзовым кузовом, наверное, стоила целое состояние!

И ею вдруг овладело ужасное подозрение: муж утаивал от нее половину зарплаты и понаделал долгов. А поскольку в Эмилии семейными деньгами управляют женщины, кровь бросилась ей в голову.

– Стой, Фредо, подожди! – крикнула она, прежде чем посланцы прогресса проехали сквозь толпу. – Куда это ты так торопишься?

Водитель не обратил на нее внимания. И тогда Джиза, держа за руку старшего сына и прижимая к груди маленького Энцо, выскочила на дорогу. Растолкав без всяких церемоний отряд ночной стражи, она расчистила себе дорогу среди мальчишек и четвероногих любопытных и, поравнявшись с автомобилем, прорычала в лицо мужу:

– Ты что, не был на работе?

– Сокровище мое! – вскрикнул он, удивленный ее появлением, снизил скорость и блаженно улыбнулся: – Ты видела? Мы все-таки это сделали!

– Я думала, ты на фабрике, – проворчала она, идя рядом с автомобилем.

– Мы хотели сделать сюрприз, – пробормотал муж, а Леонид тем временем громко расхваливал достоинства автомобилей, этих сверкающих раскаленным пламенем драконов, которые быстро завоевывают улицы Европы.

– Да уж, карнавал удался! – заметила она, махнув головой в сторону толпы, осаждавшей диковинку, и вдруг смущенно прибавила: – К тому же этот драндулет жутко воняет!

Фредо пожал плечами.

– Ну, дымит немножко, – согласился он, сняв с руля правую руку и приветствуя сограждан. – Но разве это не чудо?

– Ой, ой, а заважничал-то! – раздраженно фыркнула Джиза и напрямую перешла к главному: – Поклянись, что не наделал долгов, пакостник!

– Давай поговорим об этом дома, – умоляюще прошептал он, и было непонятно, это предложение или просьба.

Тогда она протянула сверток, из которого виднелась мордашка Энцо, прямо к самому лицу водителя и со злостью проворчала:

– На тебе ответственность, Фредо! Я чуть не отправилась на тот свет, рожая наших детей, и ты обязан подумать об их будущем!

Фредо медленно качнул головой, опустив под очками глаза. Старший родился с серьезными осложнениями, а младший просто драматически. Прошло два дня, прежде чем роженицу и ребенка объявили вне опасности, и только тогда Фредо помчался в офис учета населения, чтобы заявить о рождении Энцо.

Он вздрогнул при воспоминании о тех моментах, которые отпечатались в памяти длинной, тоскливой и тревожной складкой, и вдруг почувствовал острое желание увидеть детей. Дино трусил рядом с автомобилем, умоляя посадить его в кабину. Фредо улыбнулся ему и полным нежности взглядом посмотрел на малыша. Разбуженный шумом, тот комментировал ссору родителей на своем детском языке.

1.Дуомо – собор. Как правило, Дуомо называют самый большой, главный собор города. (Прим. пер.)