Czytaj książkę: «Хотелось жизнь не зря прожить…»

Czcionka:

Памяти Клауса Биркенхауэра

От переводчика

Летом 1999 года я побывала в Нидерландах. Попала я туда из Штралена, городка под Дюссельдорфом, в семи километрах от открытой границы с Нидерландами, а в Штрален попала по стипендии Европейской коллегии переводчиков. Это удивительное учреждение во главе с Клаусом Биркенхауэром предоставляло переводчикам с немецкого из разных стран возможность работать хоть двадцать четыре часа в сутки и общаться, обмениваясь профессиональным и жизненным опытом. Там я познакомилась с коллегами из Нидерландов Аннеке и Серваасом Годдейн.

Аннеке как-то спросила у меня, что мне известно о ее стране, и я обрушила на нее свои романтические ассоциации: упомянула Петра Первого, флот, ассамблеи, серебряные коньки и покрытые льдом каналы из детской книжки Мэри Мейп Додж. Я вспомнила Рембрандта и Рубенса, Брейгелей и Босха, отрезанное ухо Ван Гога, «малых» и «больших» голландцев в Эрмитаже, Тиля Уленшпигеля, Эгмонта и принцев Оранских, тюльпаны, в том числе черный из книжки Дюма, плотины, ветряные и водяные мельницы, сорта сыра, в том числе «лимбургский живой» из первой главы «Евгения Онегина», издания Плантена, Ост-Индскую компанию, делфтские вазы и Вермеера Делфтского, бегинок, Николая Кузанского, Эразма Роттердамского, секту шейкеров и их фантастически дорогую нынче мебель, потом вспомнила и старый и новый Амстердам, Международный суд в Гааге, Малую Голландию в Петербурге, Зеландию и Новую Зеландию, чепцы, сабо, брабантские вафли и розоватые брабантские кружева из поэмы Гумилева, голландское сукно, голландское полотно и пиво, изобретение очков, печатание вольтеровских памфлетов, курение трубок, ношение ночных колпаков, русские заимствования типа «зонтик» и «брюки», буров, бриллианты, королеву и прочее.

Аннеке прониклась. И мы с ней для начала прогулялись на велосипедах в городок Венло. Там мы заглянули на рынок, где она обратила мое просвещенное внимание на рекламный призыв, начертанный углем, с ошибками, на деревянной доске: «У дяди Питера самые большие яйца в Венло!», выпили кофе, приценились к паре черных туфель в магазинчике за углом, и Аннеке пригласила меня к себе в гости в Алкмар, где я провела несколько дней, возможно, самых беззаботных в моей жизни.

Когда я заявилась к Годдейнам в Алкмар, они позаимствовали у соседей машину и повезли меня в Амстердам, где все движется в непостижимом порядке-беспорядке: речные трамвайчики по каналам-грахтам, автомобили по трамвайным линиям, пешеходы по проезжей части, велосипедисты по тротуарам, и ничего, как будто так и надо.

В книжных магазинах Амстердама я обнаружила Пушкина, Ахматову, Мандельштама, Цветаеву, Бродского и вообще всех наших лучших поэтов в переводах на нидерландский язык. И получила в подарок от Годдейнов учебник нидерландского с кассетой и антологию поэзии. После Амстердама мы побывали на побережье Северного моря. На огромном, залитом солнцем песчаном пляже взрослые и дети катали блестящие шары и запускали воздушных змеев. В маленьком красивом и богатом городке Бергене на Русской улице я увидела памятник погибшим под Бергеном русским солдатам, похожий на тот, что стоит на Ильинке.

Потом друзья устроили культурную программу, то есть сидели целый вечер и читали стихи, голландские хокку. У них есть целый клуб сочинителей хокку, и Серваас был его председателем. Он трижды произвел на меня неизгладимое впечатление. Первый раз, когда на набережной, под пронизывающим морским ветром, гордо отказался надеть куртку («Я – голландец!»), второй раз, когда чуть ли не зарыдал при виде зависшего компьютера, и третий раз, когда разразился афоризмом: «Мы, голландцы, даем себе труд все делать просто!» Может, в этом и есть весь секрет? Немцы, как известно, все делают тщательно, французы – изящно, англичане – добротно, японцы – изысканно, американцы – масштабно, а голландцы, значит, просто. Человек как мера всех вещей. Греховное заблуждение? Утопия? Рождественская сказка?

Удивительные люди, спокойные, терпимые, благожелательные, сдержанные, не считая рокеров и болельщиков, разумеется.

Да, чуть не забыла: день рождения королевской особы отмечается тем, что по всей стране происходит продажа ненужных полезных вещей, то есть грандиозная барахолка. Вот такая сказка. Так и осталась я с этой загадкой: такая маленькая страна, и столько в ней люди придумали и создали прекрасного. Чудо голландской живописи я объяснила для себя тем, что земля там плоская и над ровной землей – колокол огромного неба, четыре пятых кругозора – сплошное небо, совсем близкое, воздух постоянно меняет цвет, движутся облака и тени, солнце появляется и скрывается, и глазу никогда не бывает скучно. Но все остальное? Мельницы. Дамбы. Флот. Сыр. Пиво. Сукно и полотно. Стекло. Глина. Цветы. Бриллианты. Непонятно.

Вот и пришлось в Москве засесть за нидерландский. Так и сижу с тех пор, разгадываю феномен нидерландской словесности. Удалось перевести несколько романов и сто стихотворений, вошедших в данный сборник. За что выражаю свою глубокую признательность Аннеке и Серваасу Годдейн.

В этой книжке собраны самые известные стихи с тринадцатого века до наших дней. По сути, это обзор поэзии Нидерландов а протяжении веков, но не литературных стилей или направлений, а скорее, авторов и самих стихов.

Сборник не претендует на полноту, скорее, на доступность и понятность, красоту и репрезентативность текстов. Его задача – познакомить русского читателя с теми образцами нидерландской лирики, которые ближе всего вкусу и возможностям переводчика.

Стихи представлены в хронологическом порядке дат рождения авторов. При выборе переводчик ориентировался на антологии:

О wereld, jij zingt, spelt en lacht. De behendste Nederlandse gedichten van alle tijden. Kwadrat-Utrecht 1994. 150 pp.;

Domweg gelukkig, in de Dapperstraat. De bekendste gedichten uit Nederlandse literatuur. Amsterdam: Bert Bakker, 1998, 295 pp.;

Unbekannte Nähe. Moderne niederländische Lyrik bis 1980. Straelener Manuskripte Verlag, 1985,327 p.

и на вкус актера Хенка ван Улсена, в чьем исполнении стихи записаны на дискете, приложенной к антологии 1994 года.

Аноним (XIV век)

Песнь о Халевине

Господин Халевин свою песню играл,
И всякий, кто слышал ее, пропадал.

Узнала о том королевская дочь,
Думает, как бы горю помочь.

Утром идет короля просить:
– Отец, Халевина хочу навестить!

– Что ты, дочка, нет, ни за что!
Оттуда не возвращался никто!

Она королеву идет просить:
– Хочу Халевина я навестить!

– Что ты, дочка, нет, ни за что!
Оттуда не возвращался никто!

Идет у сестры совета просить:
– Сестра, Халевина хочу навестить!

– Что ты, сестрица, нет, ни за что!
Оттуда не возвращался никто!

Идет она с братом поговорить:
– Давно Халевина пора навестить.

Брат отвечает: – Давно пора!
Честь нашей короны спасешь, сестра!

Когда в дорогу она собирается,
В лучшее платье свое наряжается.

Что надела на девичье тело?
Тонкого шелка рубашку белую.

Какой корсаж она выбирает?
Золото лент на груди играет.

Красная юбка сидит, как влитая.
Каждая пуговица – золотая.

Какие бусы на шею надела?
Бусинка к бусинке чудные перлы.

Русую голову что венчает?
Корона тяжелая, золотая.

Потом она в отцовской конюшне
Коня выбирает самого лучшего

И скачет со свистом в далекий лес,
Так что звон стоит до небес.

Конь вороной летел, как ветер.
На полпути Халевин их встретил.

К дереву он коня привязал.
– Привет, красавица! – он сказал.

Привет, – сказал он, – краса-девица!
Сядь поближе, не надо стыдиться.
Очи карие не отводи, волосы русые распусти!

Чем больше она распускала волос,
Тем больше она проливала слез.

Потом они вместе пустились в дорогу
И по пути говорили о многом.

До поля ржаного доскакали,
Где только виселицы стояли.
Много красивых девиц и женщин
На этом поле было повешено.

И Халевин ей так сказал:
– Краше тебя девиц не встречал.
Сама решай, как тебе умереть.
Даю тебе время выбрать смерть.

– Что ж, коли стал ты моим палачом,
Меня заколи своим мечом.
Советую верхнее платье снять,
Жаль его кровью моей замарать.

Он платья успел коснуться едва,
Свалилась к ногам его голова.
И молвил язык такие слова:

– На поле ржаное беги со всех ног!
Найди на поле волшебный рог,
Труби в этот рог, чтоб воскреснуть я мог!

– На поле ржаное не побегу,
Тебе воскреснуть не помогу.
Спасать душегубов я не могу!

– На поле ржаное беги со всех ног!
Под виселицей с бальзамом горшок.
Горло мне смажь, чтоб воскреснуть я мог!

– На поле ржаное не полечу,
Кровавое горло не излечу.
Спасать душегубов я не хочу!

Потом она голову Халевина,
За волосы взяв, в роднике обмыла

И понеслась на коне через лес,
Так что звон стоял до небес.

Полпути пролетела она, как ветер,
И тут ее мать Халевина встретила.
– Скажи, девица, – она сказала, —
Сынка моего ты не видала?

– Ваш сын Халевин пропал на охоте.
Теперь вы его нигде не найдете.
Ваш сын Халевин на охоте пропал,
Он кровью колени мои замарал.

У отцовских ворот коня осадила
И, как мужчина, в рог затрубила.

Отец без памяти был рад,
Что дочка его вернулась назад.
Потом устроен был пир горой
И стол был украшен врага головой.

Аноним (XIV век)

«Жили-были принц и принцесса…»

Жили-были принц и принцесса.
Любовь их была велика.
Но они страдали в разлуке:
Вода была так глубока.

Она три свечи зажигала
и с ними ждала у ворот,
чтобы сын короля их видел,
когда он по морю плывет.

Пришла туда старая ведьма,
как будто злой ветер подул,
и погасила все свечи,
и юный герой утонул.

– Ох, мама, – она сказала, —
как голова болит.
Пойду, погуляю по берегу.
Мама мне разрешит?

– Ох, дочка, – мать отвечала, —
Сестрицу свою разбуди,
возьми ее с собою,
на берег одна не ходи.

– Но мама, моя сестрица —
она же совсем дитя.
Она сорвет все розы
и выбросит вон, шутя.

Она сорвет все розы,
а сорняки не сорвет.
Ну, что за дурные дети,
скажет о нас народ.

Мать отправилась в церковь,
а дочь на берег ушла.
Рыбак отцовский удил там,
она к нему подошла.

– Ох, рыболов, – сказала, —
хочешь разбогатеть?
Хочешь, рыбак, заработать?
Забрось для меня свою сеть.

Он сеть свою в воду забросил,
и сеть опустилась на дно.
Где юного принца тело?
Лежит перед ней оно.

Что с пальца она снимает?
Золотое кольцо свое.
– Рыбак, вот твоя награда.
Ты заслужил ее.

Она обнимает тело,
целует мертвый рот.
– Ох, вы не дрогните, губы,
сердце не оживет!

Она обнимает тело
и прыгает в глубину.
– Прощайте, отец и мама!
Я вместе с ним утону.

Прощайте браться и сестры,
Прощайте, подруги, друзья.
Меня ждет небесное царство,
В рай отправляюсь я!¹

Aноним (XIV век)

«Душа моя изныла…»

Душа моя изныла,
и сердце так щемит,
любовь меня пронзила,
болит душа, болит.
Куда ни гляну, куда ни пойду,
ни днем, ни ночью нет мне покоя.
Куда ни гляну, куда ни пойду,
думы мои только с тобою.

Аноним (XVI век)

Рефрейн²

В честь сиятельного господина
Вилхелма Принца Оранского […]

Я Вилхелм Нассау,
Немецких я кровей,
До смерти буду верен
Я родине моей.
Я князь Вилхелм Оранский,
Свободен и удал.
И короля Испанского
Всегда я почитал.

И жил я в страхе Божьем,
Ничем не согрешил.
А он меня отечества
И знатности лишил.
Но я – орудье Господа,
Бог просветил меня
И повелел вернуться
В родимые края.

О, как же ты страдаешь,
Мой преданный народ.
Коль Бог нас не покинет,
Мы сбросим тяжкий гнет.
Молитесь днем и ночью,
О здравии моем,
Мы с помощью Господней
Отечество спасем.

За вас готов отдать я
Свое добро и жизнь.
Мои родные братья
В том же поклялись.
Граф Адолф во Фрисландии
На поле битвы пал.
Душа его на небе,
За вас он жизнь отдал.

И я как родич кайзера,
Христианин и князь
Без страха и упрека
Веду борьбу за вас.
И никогда ни в чем я
Свой род не посрамил,
И не в одном сраженье
Кровь свою пролил.

Господь – моя опора,
Господь – броня моя,
В служении и вере
Он укрепит меня.
Власть короля-тирана
Народ мой победит.
Она как в сердце рана,
Она кровоточит.

Не попусти, Спаситель,
Чтоб недруги мои
Меня врасплох застали,
Убить меня смогли.
Да не омоют руки
Они в крови моей.
Храни меня, мой Боже,
По милости Твоей.

Когда Саул к Давиду
Злодеев подослал
И от царя-тирана
Тот в горы убежал,
Ты, Господи, на помощь
Пришел к нему и спас,
И даровал все царство.
Спаси, Господь, и нас!

Немало горьких тягот
Пришлось мне пережить.
Молю Тебя о счастье
Тебе, Господь, служить.
И коль погибну с честью
Как князь и как герой,
Ты в царствие небесное
Мне врата открой.

Страдают Нидерланды
Под властью короля,
Их тяжкие страданья
Видит вся земля.
Ты накажи испанцев
За пролитую кровь,
Яви нам милосердье
И Твою любовь.

Я как курфюрст законный
Пришел под Маастрихт,
Со мной отряд был конный
Сподвижников моих.
Наш неприятель струсил,
Увидев рать мою.
Он пал под Маастрихтом,
Не устоял в бою.

На все есть воля Божья.
Мой преданный народ,
Хотел бы я избавить
Тебя от всех невзгод,
Но всякой вещью правит
Господь наш – наш оплот.
От нас любви Он хочет
И смиренья ждет.

Я княжескому долгу
Ни в чем не изменял,
Я веру христианскую
В сердце сохранял.
И Бога вопрошал я
Из глубины души,
Как сделать мое дело
И грех не совершить.

Хоть терпит мое стадо
Великую нужду,
Я как ваш князь и пастырь,
Отведу беду.
Хоть разбрелись овечки,
Но пастырь их найдет.
Найдет их слово Божье
И вместе соберет.

Я королю Испании
Иск предъявляю свой.
Его я презираю
Всем сердцем и душой.
Есть высший суд Господний,
Ему лишь подчинюсь.
Я верю в справедливость
И смерти не боюсь.

Вильгельм I Молчаливый, принц Оранский

1.Истории о трагически разлученных тайных любовниках были весьма популярны в Средние века. Достаточно вспомнить имена Элоизы и Абеляра, Тристана и Изольды, Ромео и Джульетты. Эта старинная баллада написана на сюжет античного мифа о Геро и Леандре. Ее удивительной особенностью является то, что героиня, совершая великий грех самоубийства, кричит перед смертью, что возносится на небеса.

2.Рефрейн – старинный поэтический жанр, просьба о покровительстве, обращенная к высокопоставленной особе. Этот рефрейн написан от имени Вильгельма Молчаливого, просящего помощи и защиты у Господа.