Czytaj książkę: «Не ищите песок в Антарктиде»

Елена Попова, Мария Соловьёва

Czcionka:

Иллюстратор Юлия Райсфельд

ISBN 978-5-0053-3920-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МИСТИКА

Танго с Черепом

ЕЛЕНА ПОПОВА

– Макс? Ты помнишь Марту?

– Ты опять нажрался, скотина?

– Нет, сегодня еще не успел, – его вечный импресарио, Вадька, захлебываясь, затараторил в трубку. – Марта, бешеная казачка. Я тебе ее привез из какого-то Мухосранска. Лет десять назад. Она еще девственницей была в свои преклонные семнадцать. Ты с ней не проиграл ни одного чемпионата. Вспомнил? Она еще разнесла половину гостиницы, когда ты взял Витку в партнерши. Макс, напрягись! Помнишь, что она орала, когда мы сдавали ее в полицию? Макс, она была беременна. От тебя беременна.

Великий тангерос Макс Череп умирал от рака костного мозга.

Черепом он был не всегда. Кличка, почему он даже уже и не мог вспомнить, прилипла к нему в школе. И он не видел никаких «против» почему бы ей не стать его фамилией, когда в восемнадцать лет пришел в ЗАГС избавляться от своей – родовой, ненавидимой до одурения.

Единственное, что он позволил оставить себе из воспоминаний о своей семье – любовь к музыке. И к танго.

Высокий, выше, чем обычно принято быть танцору, с характерным, совершенно индейским лицом, внешне холодный, даже чопорный, с безупречной танцевальной техникой он покорял публику на любом танцполе. Партнерш он менял так часто, как ему хотелось. Все они проходили через его постель. Будучи превосходным любовником, он никогда в них не влюблялся. Просто он считал, что только так он может научить их быть с ним одним целым, подчиняться взмаху его ресниц и без стыда отдаваться ему в танце.

Марта? Провинциальная дурочка со смешным выговором. Никогда не могла отличить Вивальди от Шопена. Вадим буквально силой заставил Макса попробовать ее. А потом он иначе, как магией, не мог объяснить, что с ней происходило, едва начинала звучать музыка. Марта – естественная, дикая, пластичная, своевольная – стала первой партнершей, которая бросила ему вызов. Она иногда брала над ним верх и никогда не сдавалась без сопротивления. Вадим веселился и говорил, что она влюблена в него, как кошка. Может быть. Макса это не волновало. Их танго било током! Он неизменно в черном, она – в красном. Выпуская демонов и хороня ангелов. А потом Марта поправилась. И он ее выкинул из своего танца и из своей жизни.

– Але, Макс, ты меня слышишь? Пересадка твоего собственного костного мозга уже бесполезна. Аутентичного донора ты можешь просто тупо не дождаться, и все твои миллионы не помогут с твоей идиотской группой крови и отрицательным резусом. А вдруг она и вправду родила от тебя? Ты понимаешь, что это твой шанс?

***

Марта нашлась. Она жила в Питере с девятилетней дочкой. Занималась каким-то цветочно-дизайнерским бизнесом. Как сказал Вадька, золотой туалетной бумаги, конечно, нет, но и по помойкам не шарится. И наотрез отказалась встречаться с Максом.

Вадим привез его прямо к мартиному дому и помог выбраться из машины. Когда Марта вышла из подъезда, он даже сумел немного выпрямиться и чуть-чуть улыбнуться, ругая себя, что вынужден заискивать.

Марта, увидев Макса, отшатнулась, как от удара. Потом медленно подошла к нему, заглянула в глаза, слегка покачала головой и со словами «Варя – не твоя дочь!» ушла, ни разу не обернувшись.

***

Боль бездушными зубьями вгрызалась в позвоночник, скрючивала пальцы, царапала горло, мешая дышать.

На краешек кровати присела женщина.

«Марта? Нет, эта седая. С пергаментной кожей. Острые скулы. Такой Марта станет, наверное, лет через пятьдесят. Глаза! Глаза те же: взбесившейся мартовской кошки. Грудь, бедра, как у той, восемнадцатилетней Марты…»

– Ты кто? – то ли просипел, то ли подумал Макс.

– Я? Я твоя страсть, твое томление, блаженство, судорога обладания. Танец, любовь, оголенный нерв и бесконечное страдание.

– Почему в черном?

– Нам запрещено в красном. Скажи спасибо, косу на склад пристроила. Силикона, вот, немного выдали, – женщина усмехнулась и призывно покачала соблазнительными формами. – Слышишь? «Забвение» великого Пьяцоллы… Не успеем вступить.

Она поднялась, сверкнув умопомрачительным разрезом, вскинула голову точным танцевальным движением, которому он сам ее научил когда-то, и неотвратимо двинулась ему навстречу, раскинув руки…

***

Варя открыла глаза. В комнате было ошеломляюще холодно. Завернувшись в одеяло, она пошлепала к приоткрытой двери на балкон, оставляя следы на надутом ветром снегу.

Марта стояла, вцепившись в перила. Босая, в насквозь мокром куцем халатике.

– Мам, ты с ума сошла? Что случилось? Ты вся синяя.

– Умер твой отец, Варенька. Поди, поставь чайник, будем завтракать. Я сейчас приду.

Архангел с тряпичными крыльями

МАРИЯ СОЛОВЬЁВА

Утро не задалось с вечера, когда я увидел в Инстаграме Юлькино селфи с пляжа. Она немного поправилась, но это ей шло. Ярко—красный купальник, тот самый, мы его купили, когда я смог вывезти её в Тай на первые кровно заработанные. Юлька выглядела совершенно счастливой и улыбалась так, будто знала, что я увижу её глаза.

Короче, вместо того, чтобы выспаться перед важной встречей, я выпил всё, что нашел в доме. И теперь тупо передвигал ноги в сторону метро, морщась от каждого удара пульса в висках. А потом на меня обратила внимание эта шавка. И не просто обратила, а вцепилась с мерзким визгом в мою ногу.

– Цербер, не смей! – неожиданно зычно крикнул старикан, рядом с которым тусило это нечто.

И тут я остановился начал смеяться, как идиот. Патлатая мелкая дворняга, которая мечтала родиться пекинесом китайской императрицы, но что—то пошло не так, и – Цербер!

– Молодой человек, простите, ради бога! – дед суетливо подскочил со своей табуреточки и покачнулся.

Цербер висел на моей штанине, как прищепка, но было не больно – он ухватил только джинсу. Старик доковылял до нас и схватил собаку за шкирку. Это было какое—то дурацкое замедленное кино, которое с осуждением смотрели несколько торговок мелочевкой, таких же пенсионерок со складными стульями. Причем смотрели они только на меня, как на сумасшедшего.

Руки у деда были на удивление чистыми и ухоженными, что вообще не вязалось с обвисшими небритыми щеками. Он оторвал от меня своего пса и виновато посмотрел снизу-вверх:

– Церби почти никогда так не делает… значит, это оправдано.

Я аж забыл, что тороплюсь. Акцент. Сначала я его не заметил, но теперь точно мог сказать – дед явно неместный.

– Чем оправдано?

– Он хочет, чтобы вы обратили на нас внимание, – дед приподнял бесформенный блин светлой кепки и поклонился. Потом он жестом распорядителя художественной выставки указал на то, чем, собственно, торговал.

На асфальте возле его сидушки лежала клеенка, а на ней были разложены старые книжки и фотографии. Странный набор. Не знаю, почему я подошёл и стал их рассматривать. Книжный развал меня не впечатлил, а вот картинки…. Все одинакового формата, десять на пятнадцать. Такие раньше делали для фотоальбомов. И на всех примерно одно и то же. На облупленном деревянном полу разложена холстина, изображающая фигуры. Разные. Дерево, собака, роза, суровый греческий профиль, человек в полный рост, человек с крыльями и нимбом. Это было реально круто, правда. И ведь не жаль времени тщательно укладывать тряпку, чтоб она ожила и стала фигурой. Я замер, рассматривая это народное творчество, а дед смотрел на меня.

– Что это?

– Картины со смыслом. Вы сейчас называете это инсталляцией. – Дед ощутимо гордился произведенным впечатлением.

– Вы это продаёте?

– Да. Недорого.

– И покупают?

– Ну… редко. Зато обычно не торгуются. И тогда у нас с Церби маленький праздник, – он улыбнулся. Дурацкий пёс тоже изобразил подобие улыбки на плоской морде.

Стало ясно, что без покупки меня не отпустят. Не то что опять ухватят на штаны, нет. Просто я сам не смогу уйти. Будет им праздник. Я не выбирал особо, ткнул пальцем в крылатого:

– Сколько?

– О, прекрасный выбор, молодой человек! Это не просто ангел—хранитель. Это архангел. Вы знаете разницу между ними?

– Архангел круче?

– Ну… примерно так.

– Так сколько?

– На ваше усмотрение.

Ненавижу, когда так говорят! Откуда мне знать, какова справедливая цена по мнению этого старика? Дашь мало – обидишь, дашь много – будешь чувствовать себя дураком. Обычно, когда я это слышу, я повышаю голос и требую цифру, или ухожу. Но всё было слишком странно, да еще этот бумс в висках после вчерашнего. Я вынул сотню, потом подумал, и добавил еще две.

Глаза старика вспыхнули, как огонёк Zippo. И, что самое удивительное, у его пса тоже, точно таким же оранжевым с синевой. Чёрт, глюков мне еще не хватало! Я сунул купюры в протянутую ладонь, взял фотку и буркнул спасибо.

– Это вам спасибо. Огромное! Мы с Церби прямо сейчас пойдем пировать благодаря вам. Погодите, еще секунду! – он схватил меня под локоть удивительно горячей рукой. – Маленький совет. Как вы говорите, лайфхак.

Я прыснул, не удержался. Прикольный дед.

– Давайте.

– Дома, когда вам будет нехорошо, а вам будет, я вижу, возьмите простыню с постели. Не новую, а именно с постели, использованную. И постарайтесь выложить эту фигуру сами. Поверьте, результат стоит трехсот рублей и потраченного на нас времени.

Смартфон в кармане бренькнул уведомлением, и я будто очнулся. Кивнул деду и побежал ко входу в метро мимо обалдевших торговых тёток, которые по—прежнему смотрели только на меня.

Фотку с тряпочным архангелом я засунул в карман рюкзака и вспомнил о ней только вечером, когда зашёл в магазин. Не хватило ровно трёхсот рублей наличными, пришлось взять меньше выпивки, а она была нужна. Потому что день можно было выкинуть. Порвать на мелкие куски, смять, засунуть в вонючий мусорный мешок. Встреча провалилась, заказ отдали подхалиму Зотову, а Юлька теперь красовалась в обнимку с каким—то смуглым уродом, типа инструктором по серфингу. Я уговаривал себя, что это просто дежурное фото, и она даже не знает, что я отслеживаю её Инстаграм, но червяк подозрений был неумолим – это всё специально, чтобы меня позлить.

Мне не было жаль денег для старика с собакой. Даже чувствовал какое—то мрачное удовлетворение, что буду пить более дешевую водку. Кругом сам виноват. Врать человеку, которого любишь – так себе подвиг. Хотя… Юлька бы всё равно ушла.

Поужинав водкой, закуской и сериалом, я отрубился на диване, а через пару часов очнулся весь в поту. Приснилась какая—то хрень, совершенно бесформенная, но жуткая до испарины и липких ладоней. Я долго пялился в потолок и вспоминал, было ли в жизни мне так плохо, как сейчас. А потом вдруг встал и вытащил из рюкзака ту странную фотку. Дед же сказал, использовать, если будет нехорошо. Это самое «нехорошо» наступило. Вот и посмотрим, за что я отдал сегодня триста рублей.

Хихикая над самим собой, я почти полчаса убил на то, чтобы придать простыне хотя бы примерные очертания архангела, такого как на фото. Вроде получилось. Мне даже понравилось. Пока возился, как—то мысли устаканились, ровнее потекли. Крылья особенно классно вышли, как настоящие. Я сидел на голом матрасе, разглядывал своего персонального архангела и даже вроде улыбался. А потом меня так повело, что сил не хватило свежую простынь постелить. Ни одной мысли в голове не осталось, и очень кстати.

Проснулся я от странного звука. Будто кто—то напевает, не раскрывая рта. Даже не поет, а мычит простую мелодию. В спальне было темно, только у стены приглушенно светился торшер. Стоп. У меня нет торшера! Я сел на кровати и забыл дышать. В углу устроился незнакомый мужик. Высокий, худой, кучерявый, с тёмной хипстерской бородкой, завернутый в… мою простыню! А светилась его голова. То есть, воздух над ней.

Так вот, звуки шли от него. Закрыв глаза, он мелодично подвывал, но стоило мне скрипнуть кроватью, сразу же замолчал и распахнул глазищи. Огромные, как у мультяшного персонажа.

Мы пялились друг на друга и молчали. Я в ошалении, а он, похоже, в терпеливом ожидании. Он не выдержал первым:

– Читаю вопрос в твоих глазах. Готов ответить.

Голос у этого светящегося чувака был очень низкий. Ненормально низкий. Почти инфразвук, если я правильно помню, что это вообще такое. Я кивнул. Он профессионально улыбнулся, как продавец бутика:

– Тебе нужна помощь. Возможно, спасение. Это моя работа.

Тут я наконец очухался и смог сложить паззл. Простыня на моем полу превратилась в архангела. Всё просто. Хреновая водка. Мне стало смешно и мужик в углу с готовностью поддержал веселье. Отсмеявшись, мы снова уставились друг на друга, но теперь начал я:

– Спасибо. Я понял. Надо тщательно подходить к выбору алкоголя.

– Ты понял не то, Дмитрий.

– О, ты знаешь, как меня зовут! Хотя… конечно, если ты у меня в голове.

– Я не в голове. Я рядом. И меня зовут Димитрий.

– О, игры разума начались. Ты моя вторая личность, так?

Светящийся Димитрий вздохнул, отлепился от стены и сделал пару шагов ко мне.

– Стой где стоишь! – заорал я. Вдруг стало дико страшно, показалось, что у него нет зрачков.

– Хорошо, хорошо, – он успокаивающе вытянул вперед раскрытые ладони. – Просто послушай меня и прими решение. Ничего против твоей воли делать я не буду. Это важное условие контракта.

– Какого такого контракта? По продаже души, что ли?

– Ох… люди смотрят слишком много фильмов. Твоя душа мне не нужна. Контракт рабочий. Мой. Ты – моя работа, понял?

– Не совсем.

– Тогда слушай и поправляй, если я ошибусь.

Он подошел к кровати и присел на край. Я на всякий случай отполз подальше и отгородился подушкой, а он стал вещать:

– Ты страдаешь от несчастной любви. Юлия оставила тебя из—за того, что ты в свою очередь не хотел бросить друга—наркомана, которого, в отличие от любимой девушки, знаешь всю жизнь. Пообещав ей не общаться с ним, ты продолжал, и однажды она это узнала. Ты понимаешь стремление Юлии оградиться от подобных людей, но также осознаёшь, что у твоего Миши нет никого, кроме тебя. И малодушно надеешься, что он скоро умрёт, и ты сможешь вернуть Юлию. Так?

Меня всего скрючило изнутри, будто у мыслей и ощущений тоже бывают судороги. Ответить я не смог, только сглотнул. Тряпочный архангел Димитрий, или кто он там на самом деле, подождал немного и продолжил:

– А еще ты гонишь от себя мысль, что, если бы Юлия любила тебя так же сильно, как ты ее, она бы не ставила условия. Да?

– Да, – ответил я, но звука собственного голоса не услышал.

– Ты приписываешь случайным событиям важный смысл и в неудачах на работе винишь в первую очередь себя, хотя прекрасно знаешь, что вытворяет Зотов, и как он получает новые проекты. Этот снежный ком растёт, его тяжесть скоро станет для тебя неподъемна и останется только два варианта.

– Ка… какие? – просипел я с трудом.

– Смерть немедленная или отложенная. В качестве немедленной ты придумаешь высотку, на крыше которой вы с Юлей впервые поцеловались. Тебе помешают, тогда ты присоединишься к Мише и сгоришь от некачественного героина за три месяца.

– Что… что же мне делать?

– Вот. Это и есть моя работа. Будем предотвращать. Готов?

Мне вспомнился улыбчивый стоматолог из далекого детства. Тогда мы с Мишкой, семилетние оболтусы, вдвоем отбили бездомного щенка у своры пацанов из соседнего двора. В результате собаку спасли, но я очутился в зубной клинике. Так вот, тот врач сначала долго хвалил меня за человеческий поступок, отвлекал от предстоящего процесса, а потом спросил, готов ли я. Не знаю, почему, я ответил этому Димитрию так же, как тому врачу:

– Если будет не больно, то готов.

– Не больно только мертвым. Но потом отпустит. Поверь.

Пока я думал, что возразить, он встал, взял с пола мой смартфон и быстро—быстро забегал по нему длинными пальцами. Потом отдал мне гаджет и вежливо так отвернулся, как банковский служащий, когда ты вводишь пин—код в банкомате. Мне трижды пришлось перечитать то, что я увидел на экране, пока дошло, что он хакнул все Юлькины аккаунты. Я отбросил смартфон, будто обжегся. Димитрий вздохнул, продолжая смотреть в стену:

– Читай, так нужно.

Я и сам понял, что не могу удержаться. Есть что—то мазохистское в чтении, не предназначенном для тебя. Я прыгал между мессенджерами ее подруг и мужчин, наливаясь то злостью, то отвращением, то обидой, то недоумением, то даже грязным возбуждением. Внутренний вопль, что это ошибка или подстава, быстро заглох. Я слишком хорошо знал ее любимые словечки, желания и позы. И, как оказалось, совсем не знал ее саму. Когда я уронил гаджет на пол, Димитрий, всё это время сидевший без движения, прошептал:

– Мне жаль.

Я не ответил. Голова была занята простой мыслью. Сколько минут мне осталось жить до обширного инфаркта, инсульта, или чего там случается с людьми при таком раскладе. Потом всё-таки я выдавил:

– Что ты там говорил про немедленную смерть?

– О, этого уже не случится, – оживился он. – Ты вряд ли теперь захочешь посетить место вашего первого поцелуя. И насколько я могу судить, ты пересмотрел ценность ваших отношений.

Я попытался соединить половинки головы, которые, казалось, разъезжаются в стороны. И ради неё я совсем недавно думал о Мишкиной смерти! Этот архангел ни черта не смыслит – только я кругом виноват!

– Э, нет! Так мы не договаривались, – он решительно встал, будто услышал мои мысли. – Собирайся!

– Куда? Ночь на дворе!

– Вообще-то не совсем.

Димитрий распахнул шторы, и я зашипел – до того больно стало глазам от пронзительного света. Обалдеть! Минимум полдень! Это ж как такое возможно?

Потом я второй раз обалдел, когда понял, что архангел мой пропускает солнечные лучи. А ведь он стал для меня почти реальным.

– Я условно реальный, скажем так, – он снова ответил на мои мысли. – Запомни, это не сон и не белая горячка. Это важное событие для тебя и для меня. Одевайся.

– Куда?

– К Мише. Сейчас тебе позвонят.

– С чего ты… – я не договорил. Смартфон закурлыкал и высветил Мишкину аватарку, фотку далёких времен, когда тот просто бухал после каждой проданной картины.

– Миха, я уже на пути к тебе! – на всякий я приврал. Мишка, когда ему было плохо, истерично требовал мгновенного моего приезда.

– Это не Миша. Это Ира, – хлюпнула трубка незнакомым девичьим голосом.

– Какая Ира?

– Мишина сестра двоюродная из Мурманска, ты меня помнишь, Дим?

– Э… ну да. Что случилось, где Мишка?

– Дим, приезжай скорее, ему плохо! Я тут одна, приходил какой—то неприятный парень, напугал меня… а Миша лежит и дышит нехорошо. Скорая как узнала адрес, сказала в полицию звонить, мол, они замучились в этот притон выезжаааааать… – она разрыдалась уже основательно.

– Так, прекращай, я сейчас!

Не глядя больше на Димитрия, я схватил первые попавшиеся шмотки, бумажник и ключ от машины. Вернее, хотел схватить. Потому что архангел мой меня опередил и накрыл ключ ладонью:

– Ты пил. Езжай на такси.

– Какое такси! Там Мишка может умирает, отдай!

– Такси. Успеешь. – его рука была как у бронзовой скульптуры, не сдвинуть.

Я выругался и метнулся к двери, но и тут он меня задержал. Встал между мной и дверью и протянул фотографию:

– Возьми. Я не могу идти с тобой, но должен быть рядом. Ты будешь слышать меня.

Я на автомате сунул фотку в карман и выскочил за дверь. Такси подъехало быстро, и меньше, чем через полчаса я уже ломился в мишкину квартиру. Открыла Ира и я ее еле узнал. Сколько помню, она была всегда плотной такой обаятельной веселушкой, сдобная булочка с чрезмерно синими глазами. Теперь передо мной стояла худющая полупрозрачная девица с отёкшим лицом.

– И ты туда же! – не удержался я в ответ на ее хлипкий «привет».

– Куда? – она застыла на пороге и мне пришлось отодвинуть ее к стене.

– Ну не знаю. Дуешь, ширяешься, как там у вас оно называется.

Всё это я проговорил по пути в комнату и не расслышал возмущенный шелест Ириного голоса. Я очень не любил тут бывать. В крайнем случае, когда Мишка не мог встать с постели, я приезжал и привозил ему еду или лекарства. Раньше, когда он еще был вменяемым, я привозил краски, чтобы он писал и хоть как—то удерживался по нашу сторону реальности, но потом он стал и их продавать. Мебели у Мишки почти не было. Диван, кривой журнальный столик, табуретка и мольберт. Встроенный шкаф оказался в выигрыше – его нельзя было продать или обменять на дозу.

Мишка лежал, запрокинув голову, и смотрел в потолок. Кадык его казался застрявшим в горле куском, от которого можно задохнуться и умереть. Впалая грудь не двигалась, и я в приступе паники заорал:

– Миха!

– Чо орёшь? – его блёклые глаза по—прежнему смотрели на что—то, мне не видимое.

– Фу, испугал, скотина!

Я сел перед ним на корточки, потому что ноги не держали. На секунду я уверился, что передо мной труп. Выглядел Мишка ужасно, но судя по всему, прямо сейчас помирать не собирался.

– Он так второй день лежит… хрипел сильно… я так испугалась… извини, что позвонила.

Подошедшая Ира нерешительно мяла в руках чистое до хруста кухонное полотенце, откуда только она его вытащила.

– Поговори с Ириной наедине.

Я нелепо подпрыгнул, если это вообще реально сделать, сидя на корточках. Потому что это был голос Димитрия. Он звучал из моего нагрудного кармана, то есть, с фотографии.

– Ты чего? – Ирина вытаращила на меня опухшие глаза, из которых будто выплакалась вся синева.

– Ничего. Чаю нальешь?

– Да, конечно, – засуетилась она и вышла.

Я пошел за ней и снова обалдел. В пустой облезлой кухне на полу лежал надувной матрас с чистым бельем, на столе, застеленном только что купленной клеенкой, стояла одноразовая посуда и новенький электрочайник. Даже запах был не такой мерзкий, как обычно.

– О, так ты тут живешь?

– Да, – смутилась она. – Приехала неделю назад. Лечиться.

– Ну, хоть ты спрыгнешь, – одобрительно кивнул я.

– Откуда спрыгну? – переспросила она и тут же ахнула. – Ты что, решил, что я тоже наркоманка?

Я пожал плечами.

– Идиот, – прогудел Димитрий из кармана.

Ирина посмотрела на меня затравленным зверьком и отвернулась:

– У меня сердечная недостаточность и еще всякое. Встала на очередь по квоте. У вас можно быстрее попасть на операцию, чем в нашем городе. Миша сказал еще год назад, чтобы приезжала, если не противно. Мне не противно, я жить хочу.

Я не идиот, я хуже! Показалось, что сейчас у меня отвалятся обгоревшие уши и половина лица, так стало стыдно.

– Ир, прости.

– Да ладно. Я понимаю, вид тот еще, – она растянула губы, считая, что это улыбка. Получилось жалко. Тогда она стала долго и тщательно протирать чайник.

– А что Мишка?

– Он сначала обрадовался, сказал, сколько угодно могу тут жить. Даже никого не пускал из своих дружков. А потом вытащил у меня наличку и телефон. Ночью. И сказал, что понятия не имеет, кто мог это сделать, и вообще меня, наверное, в маршрутке обчистили. Только я не ездила в тот день на маршрутке.

Ира вздохнула и наконец нажала кнопку. Чайник зашумел. И у меня в голове зашумело. А Димитрий добавил своим инфразвуком:

– Похоже, кто—то упал так, что уже не подняться.

Мне очень хотелось спросить его, как поступить, но я боялся напугать Иру.

– А ты не бойся. Сформулируй вопрос мысленно. Я тебя слышу.

По-прежнему шалея от всего, что со мной происходит, я в три приёма собрал вопрос:

– Что… мне… делать?

– Молодец, что спросил. Вариантов не много. Твой близкий друг со всей вероятностью умрёт в ближайшее время. Либо в страшных муках от передозировки грязного сырья, либо выпадет из окна в результате драки. А до этого он за дозу продаст право изнасиловать Ирину двум своим знакомым барыгам. Ночью, когда она будет спать. И сделает это так же спокойно, как вытащил все её деньги.

– Я заберу её к себе! – выкрикнул я и закрыл рот ладонью. Ира шарахнулась от меня и прижалась к стене.

– Ой, прости. Я… хотел сказать, я заберу их тебе… для тебя… у Мишки, – моё блеяние, как ни странно, сработало. Ира снова жалко улыбнулась.

– Да у него уже ничего нет. У меня осталась карточка, а скоро мама еще переведёт, продержусь. – Она отвернулась к столу и начала шуршать заварочными пакетиками и пачкой печенья.

– Ты осторожнее реагируй, друг мой, – мне показалось, что Димитрий улыбается, сидя у меня дома на диване и разглядывая нас, как по телевизору.

– Я ее заберу к себе, – повторил я мысленно.

– Это только часть решения проблемы. Намерения воспользоваться сестрой ты не вынешь из мозгов Михаила. Ну, из того, что осталось на месте мозгов.

– А как тогда? – я спросил, и почувствовал ледяную воду под ногами. Вода поднималась, или я опускался, и холод заливался в меня, как в пустую бутылку. Я почти уверен был, что знаю ответ.

– Да. Знаешь. К прискорбию, Михаил уже не является ценной живой единицей этого мира. Каждый из оставшихся его дней будет добавлять что—то плохое и ему, и другим.

– Ты… предлагаешь мне… его убить? – я с опаской посмотрел на Иру, но она всё еще шуршала обертками.

– Я предлагаю облегчить участь всем.

– Как?

– Тут я не советчик.

– Дим, тебе крепкий чай? – Ира стояла против света, измученного лица и мешков под глазами было не видно, и мне вдруг подумалось, что она очень милая и нежная. А потом воображение, спасибо гаду Димитрию, нарисовало живую картинку. Ночная кухня, придушенный стон боли и отчаяния и возня трёх тел на матрасе.

– Я… я сейчас. Крепкий, – я выскочил в ванную, закрылся и пустил воду на максимум, чтобы визг сломанного крана хоть как-то заглушил мои бессильные хрипы. Из покрытого трещинами зеркала на меня смотрела перекошенная рожа с безумными глазами, и я отвернулся от него. Димитрий в кармане молчал, но в голове у меня по-прежнему звучали стоны Ирины и умалишенное хихиканье лучшего друга, спасти которого не получилось. Я зашел к Мишке и вытащил засаленную подушку без наволочки у него из—под головы.

***

Когда уехала полиция, а Ира наконец перестала рыдать, я предложил ей пожить у меня до похорон. Она согласилась с исступленной радостью, будто ребенок, встретивший взрослого, который точно поможет найти дорогу к потерянному дому. Разумеется, она думала, что у Мишки просто остановилось сердце.

Только на пороге своей квартиры я вспомнил про гостя, завернутого в мою простыню.

– Да, вовремя ты спохватился. Она сейчас меня увидит. Так что есть пять секунд придумать объяснение, – прогудело в моей голове.

А я уже, между прочим, поворачивал ключ в замке!

– Ир, я не предупредил только. У меня друг гостит. Он немножко странный, но хороший.

– Ой… я вам помешала, – она застыла на пороге, будто решила сбежать.

– Нет, что ты! – я невольно схватил ее за руку. Извинился и пропустил в дом.

Димитрий выплыл в коридор и пафосно склонился перед Ирой. Она оторопела, а этот шут оливковый представился чуть ли не прямым потомком Гомера. Он с выражением процитировал что—то из Одиссеи, так что Ира даже не спросила, почему он ходит в простыне.

А потом мы втроём до глубокой ночи чаёвничали и, как ни дико это звучит, очень много смеялись. Порой мы с Ириной спохватывались, что у нас умер близкий человек, но Димитрий находил верные слова, чтобы объяснить и оправдать смех после стресса. Это был лучший вечер с тех пор, как Юлька хлопнула дверью моей квартиры.

Когда Ира ушла спать, Димитрий посерьезнел:

– Итак, давай подводить итоги. Что ты получил от меня?

– Время платить по счетам? – я не удержался и глупо хихикнул, как случайный посетитель дорогого ресторана, увидевший неожиданно большой счёт.

– Речь не об оплате. Просто скажи, что теперь у тебя в голове и в сердце? Я не всё вижу.

Я задумался. Ведь и суток не прошло с момента, как я напился и сложил из простыни себе персонального архангела, а будто полжизни пролетело. Боль от Юлькиного поступка исчезла, затёртая не только и не столько ее подлостью, как последующими событиями.

Я убил друга, который перестал быть человеком. Не, номинально он умер как среднестатистический наркоман, а мы с Ириной приехали к нему, обнаружили тело и в ужасе вызвали полицию, которая нас пробила и без труда поверила. Но сказать, что мне это всё не будет сниться в кошмарах еще лет пятьдесят, я бы не решился. Зато у меня теперь есть Ирина. Откуда такие поспешные выводы? Не знаю. Просто чувствую. И она, похоже, это чувствует. Надеюсь. Короче, жизнь сделала крутой ход конём. Или архангелом. Если есть у нее такая фигура на доске.

Этот архангел смотрел на меня, как человек, довольный выполненной работой и чего-то ждал.

– Спасибо тебе, Димитрий.

– На здоровье, Дмитрий, – он улыбнулся на секунду и снова стал серьезным. – Ты согласишься со мной, что мы делаем очень важное дело, спасая тех, кто достоин спасения?

– Конечно, – меня почему—то озадачил этот вопрос.

– И ты готов помочь?

– Да. Только я не знаю, как.

– О, это на самом деле не сложно. Всю информацию по объекту даст Куратор, но только после выбора.

– Какого выбора? – Интуиция мне кричала в оба уха, что сейчас нужно быть предельно осторожным, но я не понимал, с какой стороны ждать проблем.

– Ничего не бойся. Главное, сделай свою работу качественно. И чем быстрее ты ее выполнишь, тем быстрее вернешься в жизнь. – Димитрий говорил, словно не слышал моего вопроса. А еще он мечтательно улыбался. – Я рад, что у нас всё сложилось так удачно. Понимаешь ли, время работы архангелом течет иначе. Я сутки с тобой, а потрачена неделя моей новой жизни.

– А ну—ка притормози! – я повысил голос. – Пока не получу подробностей, ничего не буду делать.

– Ты не сможешь иначе. Ты хороший человек, другим Куратор не помогает. – Димитрий встал и потянулся, потряхивая тряпичными крыльями, которые он так искусно прятал при Ирине. – И, как хороший человек, ты не откажешь в помощи гибнущему. Приятно было познакомиться.

Тут он достал из глубин простыни нечто, похожее на старый доцифровой фотоаппарат. И не успел я возразить, вспышка так светанула мне в глаза, что голова будто взорвалась и я отключился.

***

Белый плотный туман, или газ, или облако, кто его разберет, был повсюду. Легко, светло и приятно. Но недолго. В голову вдруг стали ломиться голоса, торопливо рассказывающие мне историю всей жизни какого—то мужика, стоящего на грани самоубийства. Я хотел отмахнуться, но не получилось. Тогда я заткнул уши, закрыл глаза и стал напевать первую попавшуюся песню. Голоса затихли, но, когда я радостно выдохнул, картина мира изменилась.

Я будто лежал на полу, а меня, как картину, рассматривали два огромных лица. Давешний дед в кепке, хозяин дурацкого микро—Цербера и замотанный очкарик чрезмерно интеллигентного вида. Я пялился на них и не мог открыть рот, спросить, что за хрень творится. И тут дед сказал тому, второму:

Darmowy fragment się skończył.