Czytaj książkę: «Мертвецы тоже люди»
© Е. Грозовская, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Моему самому верному читателю Г.Г.
Часть первая
– …Не уйти ли нам подальше с открытого воздуха, милорд?
– Куда? В могилу?
У. Шекспир. «Гамлет»
Глава 1
Если вы человек курящий и курящий крепко, то можете представить себе, каково это без единой затяжки промучиться сорок восемь часов. Если же вы никогда не курили, то вам меня не понять.
Только вот что я вам скажу. Перелёт от острова Исла дель Коко до Коста-Рики, оттуда транзитом из Сан-Хосе до Кубы, из Гаваны до Мадрида, из Мадрида в Москву занял у меня почти пятьдесят два часа.
Ещё восемь часов без сигарет и без сна я бы не перенесла, поэтому из аэропорта взяла такси и направилась на Площадь трёх вокзалов. Там купила два билета в купе СВ на ночной поезд до Тбилиси.
Я стояла на открытой платформе, почерневшей под холодным дождём, и ждала скорый. Злая, голодная, с сигаретой в зубах, отворачиваясь от неодобрительных взглядов почтенных старушек и любопытных носильщиков. Один, прыщавый, двинулся было ко мне, растягивая на ходу рот в уродливой ухмылке, но, угадав его вопрос, я отступила и хмуро бросила:
– Последняя сигарета, больше нет…
Время тянулось, табачный дым курился и таял в промозглом весеннем воздухе.
«Интересно, сколько человек может выдержать без сна? Двое суток? Трое?»
Мелкий, как бисер, колючий ситничек слизывал в канавах последние апрельские сугробы, стучал по обглоданной жухлой травке за оградой. Холодный вечерний морок захватил безлунную Москву и теперь наползал на здание вокзала снизу, от мазутной, скользкой, гранитной крошки между рельсами. Он уже подобрался к ногам, забрался под юбку, в вырез шёлковой блузы, в манжеты лёгонького плаща и норовил заползти на спину.
Морок надвигался неотвратимо быстро. Подобно сказочному чудищу, он жаждал проглотить вечерний город и не оставить в нём ничего человеческого. Тьма съедала очертания зданий, деревьев, мостов. Лишь вокзальные огни, за которыми не было видно ни зги, горели монотонно и ярко, выхватывая из темноты скользкие рельсы, косматые лапы низких туч, предвещавших дождливый день.
Выдыхая сигаретный дым, я всё надеялась согреться, но пальцы на ногах застыли, будто в туфлях не было подошвы, и босые ступни стоят на ледяном асфальте. Руки без перчаток закоченели и, стуча зубами, сделав последнюю судорожную затяжку, я поспешила в тепло зала ожидания.
В дверях людская толпа подхватила меня, и живое течение из курток, пальто и шапок вынесло к рядам кресел. Неудобные, жёсткие, сросшиеся, как сиамские близнецы общими подлокотниками, – все они, тем не менее, были заняты.
В микрофон кто-то простуженный объявил очередной поезд. Короткое, резкое эхо гулко откололось от высоких потолков и перепутало слова. Я разобрала последние: «…платформа номер три», и успокоилась – не мой. Парочка рядом поспешно поднялась, освобождая место.
Я с облегчением упала на жёсткое холодное сиденье и принялась сквозь сон наблюдать за потоком пальто и курток.
Они проплывали мимо – пухлые и сдобные, тёплые, почти бестелесные и двигались всё медленнее… Я представляла, как плывут они дальше, выходят из здания вокзала, идут себе куда-то за город в сухие, бесснежные поля, на грунтовую дорогу и до следующей станции, где бесконечная лунная лестница ведёт к безымянной реке, над которой качаются тонкие, хрупкие ветки с прозрачными капельками на невесомых кончиках с набухшими почками. А вокруг раскинулась безбрежная приятнейшая темнота. Очертания спящих кустов проступают неясно и спокойно, как в спальне угадываются очертания мебели ночью.
Эхо бесцеремонно вторглось в сознание: «…платформа номер три», – и чудесная картина исчезла. В ярком свете фонарей я щурилась и закрывала глаза.
«Нет, так не пойдёт. Надо собраться, вспомнить о работе… о биологии… о зоологии… Отделы зоологии… сколько их там… двадцать пять или двадцать шесть? Или вовсе двадцать четыре? Та-ак, посчитаем… Акарология, раз… арахнология, два… апология, три… гельминтология, конхиология, мирмекология… это уже сколько? Кажется, десять… О, вот интересный раздел – оология… оофагия… оотека… оомантия… нет, это уже не то…»
Сонные воспоминания о зоологии колдовским образом сливались в одну навязчивую и не связанную с ними мысль, что скоро в уютной темноте я положу голову на подушку в крахмальной, хрустящей наволочке, до глаз укроюсь верблюжьим одеялом в пододеяльнике с ромбовидной прорезью посередине и усну под треньканье чайной ложки. Почему-то подстаканник представлялся мне непременно с изображением Спасской башни, одеяло атласным и синим, а ромб в пододеяльнике – с кружевами.
«С кружевами? Не может быть!» – дёрнулась я на жёсткой скамье и открыла глаза.
Подавив зевок, посмотрела на часы и охнула – всё-таки уснула! Спросонья дико взглянула на опустевшие рядом сиденья и поспешила на перрон.
Состав уже подогнали. Двухцветно-зелёный трудяга электровоз ЧС2 с серебряными ободками на окнах упирался тупым красным носом в платформу.
Проводница бодро топталась у входа в вагон. В полумраке черты её лица смазались, и я не разглядела толком ни цвета глаз, ни оттенка губной помады. Только волосы, иссиня-чёрные, собранные в пучок, выглядели естественно и определённо.
– Вы одна едете в СВ? – спросила проводница строго.
– Одна, – шлёпнула я посиневшими губами и проглотила сладкий зевок.
Проводница приторно-фальшиво улыбнулась и кротко спросила:
– Гражданочка… тут пассажир, ему необходимо срочно уехать, а билеты СВ в кассе закончились. Не возражаете, если он оплатит одно из ваших мест и поедет с вами?
– Возражаю, – отрезала я, и сон как рукой сняло.
Рядом с проводницей стоял сутулый верзила ростом с колокольню, в чёрном кожаном пальто до пят, в огромной кепке, надвинутой на глаза. Из-под обвисшего козырька на заросшей рыжей щетиной морде блеснули хищно, по-волчьи, узкие, прищуренные глаза. Верзила ежесекундно шмыгал носом, переминался с ноги на ногу, сжимая в руках ручки гигантских чемоданов.
– Возражаю! Я хочу ехать одна! – взвизгнула я так, что у самой зазвенело в ушах.
Проводница опешила и растерянно вернула билет. Долговязый же схватил меня за руку и хрипло произнёс с мегрельским акцентом:
– Одна и поедешь, девочка. Я уйду в другое купе, мне бы только чемоданы пристроить.
– С вами не поеду, – пискнула я.
– Послушай, девочка, сколько денег хочешь за билет? Вдвое заплачу, слышишь!
– Пристраивайте ваши чемоданы в… в другом месте!
– Втрое!
– Пустите меня!
Верзила выпустил руку и скривился в презрительной ухмылке:
– Ишь ты какая… маленькая, а жадная. Посмотрите на эту королеву! Ты совершеннолетняя, одна разъезжать? Товарищ проводник, проверьте у неё паспорт! – Он повысил голос и посмотрел по сторонам, ища поддержки у толпы.
Откуда-то сбоку двинулась ко мне вторая чёрная тень в полупальто, в такой же огромной кепке, надвинутой на глаза. Мне стало не по себе. Дрожь волной прошла по телу.
Внезапно я поняла, что проводница и эти двое заодно, и если я буду стоять как истукан, то, возможно, мне сегодня вообще не придётся никуда ехать.
Второй потянул клешню в чёрной перчатке к моему чемодану:
– Позвольте помочь вам, сударыня…
«Прощай, атласное голубое одеяло с кружевным пододеяльником! Прощай, чай в подстаканнике с кремлёвской башней!»
Я отчаянно искала путь к спасению. На счастье, к вагону подошла семья с детьми, и шустрый мальчишка шмыгнул между мной и подозрительным незнакомцем. Мне хватило секунды, чтобы вихрем взлететь по ступеням и из тамбура, давя ноги пассажиров чемоданом на колёсиках, устремиться в купе.
Глава 2
За мной никто не гнался. И всё же я заперла дверь, задвинула щеколду. Вынула из сумочки газовый баллончик и, пока поезд не тронулся с места, из-за задвинутой шторки в тонкую щель опущенного окна наблюдала за подозрительными незнакомцами на перроне.
Под окном разговаривали на грузинском:
– Если сегодня не уедем, рассада погибнет.
– Нам бы только чемоданы открыть, проветрить…
«Наркоторговцы! Траву перевозят, рассаду конопли! В чемоданах! А проводница с ними в доле!»
Я отпрянула от занавески, уверенная, что наркоторговцы обязательно найдут способ проникнуть в вагон.
«Надо было лететь самолётом. И покурить бы успела в аэропорту, и выспаться… и перелёт три часа. Ночью была бы уже на месте».
За минуту до отправления драгдилеры вошли в поезд.
«Только не в соседнее купе! Только не в соседнее!»
В проходе послышались шаги, с размаху шарахнуло в дверь, и в соседнее купе ввалились двое. Через тонкую перегородку была слышна возня и топот. За стенкой бухало, грохотало, падало, двигалось, стучало, как будто бы слон устраивался на ночлег в детской кроватке. Но вскоре всё стихло, послышался приглушённый довольный смех и отзвук неторопливого, спокойного разговора.
Я тревожно прислушивалась к доверительному рокоту голосов за стеной и наконец успокоилась, убедила себя, что наркоторговцам не до меня.
Один из них насвистывал нехитрый мотивчик «Сулико». Дрогнула дверь, и драгдилеры вышли из купе. Хриплый мегрельский голос отчётливо прозвучал в проходе:
– Рассада не пострадала, это главное. Теперь довезём без проблем. Повезло, что мужик с семьёй не такой жадный оказался, как та сумасшедшая девчонка…
Второй прервал свист:
– А она ничего, аппетитная… я бы не прочь познакомиться поближе. Ох, какие глаза у неё! Зелёные, рысьи…
Мегрел хрипло гоготнул:
– У тебя невеста есть, везунчик, а ты о другой думаешь.
– Наречённая… я её никогда в глаза не видел. Только на фотографии… чёрно-белой, и той лет десять.
– Как же так, не видел?
– А вот так. Она за границей живёт постоянно. В Тбилиси сегодня вечером прилетает из Мадрида. Вот завтра мы и познакомимся, – наркоторговец опять засвистел «Сулико».
– Так ты ради неё так спешил? И всё же непонятно, как можно жениться не глядя? На фотографии только лицо видно. А как же всё остальное? А ножки, а ручки? А вдруг у неё ноги кривые или волосатые, или она хромая, или горбатая? – спросил мегрел товарища после паузы.
– Родственники нас сосватали в прошлом году. Невеста приходится мне дальней роднёй, сестра то ли семи, то ли восьмиюродная… Я о ней и знать не знал. Но родня невесты так настаивала, чтобы мы познакомились. Золотые горы сулили, лишь бы пришёл посмотреть на девицу.
У говорившего был спокойный баритон. Сразу видно, кто главный.
– Эва как… – присвистнул мегрел, – ну, вот почему со мной такого не случается?
– Языком чесать любишь.
– Богатая невеста? – не обиделся мегрел.
– Говорят, владеет островом.
Мегрел снова присвистнул:
– Тогда можно прикрыть глаза и на кривые ноги, и на бородавки, и даже на горб…
– Я и сам не бедняк, мгелико 1. А теперь, когда дело выгорит, будем золото лопатой грести. Но понимаешь, друг, тут дело не в деньгах. Видишь ли, заинтриговало меня её семейство. Говорят, невеста сказочной красоты. Не девица, а царевна-лебедь.
– Врут поди?
– Откуда мне знать.
– Так завтра смотрины, значит?
– Да, завтра.
– А мне можно прийти?
– Перебьёшься, – усмехнулся «баритон».
За окном мелькали поля с почерневшей стернёй.
– Пройтись бы, – тихо добавил баритон, – ноги затекли в грузовике.
– Успеешь ещё по топям да трясинам набегаться, друже, – ответил «мгелико». Говор его изменился, исчез мегрельский акцент, слова лились чисто и по-русски, даже уж слишком по-русски:
– Къняже, ты са на меня не гневаи. Симо же ти люди сулити много тебе, мой баръдъ.
– То мне ведомо, Афанасий.
Снова раздался тихий, мелодичный свист. Я невольно подхватила мотив и чуть слышно пропела старую грузинскую песенку:
Розу на пути встретил я,
В поисках уйдя далеко.
Роза, пожалей, услышь меня.
Где же ты, моя Сулико?
Афанасий хрипло рассмеялся за дверью. На этот раз он заговорил на русском, без акцента:
– А тебе не показалось, Острый, что девчонка на царевну твою похожа чем-то?
– Так, может быть, это она и есть, Афоня.
Мегрел промолчал. Тот, кого он назвал Острым, засвистел «Сулико».
– И что же теперь будет?
– Что было предсказано, то и будет. Она за этим и приехала.
Афанасий снова заговорил с мегрельским акцентом:
– Сбылось всё-таки предсказание… Вай мэ! Вот Жива! Вот бесовка! Всё верно тебе предсказала! Она всё-таки вернулась! Зная о предсказании! Смелая!
– Значит, любовь сильнее страха, – ответил Острый.
– Но ты такой спокойный, княже. Я бы с ума сошёл от волнения, мой бард. Ладно, дружище, пойду в плацкартный вагон.
– Иди, мгелико, сменишь меня через пять часов.
Свист удалился в соседнее купе, и в проходе стихли шаги мегрела.
«Так он – Афанасий или Мгелико? Русский или мегрел? Кто они? И кто те люди, что посулят им много? И что за обращение такое странное к Острому… княже… мой бард? А Жива – это кто? Неужто они знают мою московскую тётку Живу?»
* * *
Вопреки опасениям, никто меня не беспокоил. Через десять минут проверили билеты. Зашла проводница, взглянула на пустующий соседний диван. Цепко всматриваясь в содержимое раскрытого чемодана, оценила дорогие шёлковые блузы и платья, задержалась взглядом на туфельках Сальваторе Феррагамо, плаще от Барберри, золотых швейцарских часах. Угрюмо пробубнила:
– Постельное бельё брать будете?
– Хо. Дзалиан минда дависвено. Шеидзлеба мовцио? 2
Не знаю, почему проводницу так потрясло, что я говорю на грузинском. Услышав чистый тбилисский выговор, она остолбенела и уставилась на меня с таким ужасом, будто чёрта увидела.
– Ра могивидат? 3
Проводница вышла из столбняка и вяло проговорила:
– Все в порядке, калбатоно… извините. Просто вы так посмотрели…
«Как я посмотрела?»
– Можно вас спросить?
– Ар шеидзлеба! 4
– Я бы хотела объяснить… про тех двоих…
– Ес ме ар мехеба 5, – перебила я женщину.
Проводница поджала губы и положила на диван постельное бельё.
– Помочь вам застелить постель? – спросила она.
Я молча кивнула в ответ, и проводница за пару минут заправила простыни.
«Аиром пахнет…»
В это же время из соседних купе как по команде в проход вышли пассажиры. Замелькали, зашмыгали в дверном просвете, уселись на откидные сиденья, встали у дверей, завели, знакомясь с попутчиками, оживлённую беседу. С полотенцем на плече прошествовала в конец вагона дородная женщина, пробежал уже знакомый мальчишка.
Совсем рядом послышался свист, и наркоторговец встал в проходе у окна напротив. Он по-прежнему был в полупальто и в кепке, низко надвинутой на глаза, закрывавшей верхнюю часть лица.
Проводница обернулась, спросила его про бельё и вышла из купе, не закрыв за собой дверь.
Я испугалась, но наркоторговец отвернулся и смотрел в черноту за окнами. Грустную мелодию «Сулико» он свистел удивительно чисто, так что я невольно заслушалась и подняла глаза, когда свист стих.
Незнакомец наблюдал за мной. Я не могла разглядеть лица, мешал козырёк кепки. Заметила печать твёрдого рта, белый шрам на скошенном, породистом подбородке и кончик прямого носа.
В облике незнакомца я не чувствовала угрозы, скорее наоборот. Наркоторговец, глядя на меня, покачал головой и прикрыл рукой рот, чуть сдвинув кепку на лоб. Теперь мне были видны только его глаза.
«Синеглазый», – невольно отметила я.
Наглец, не смущаясь, пялился на меня, медленно переводя взгляд с лица на блузу, на обтянутые юбкой бёдра. Незнакомец смотрел и всё качал головой, словно не мог поверить, что я – это я. Признаюсь, никогда и никто не смотрел на меня так. Наркоторговец с нескрываемым восхищением оценивал каждый сантиметр моего тела, буквально пожирая глазами.
Если бы я знала, что его взгляд так подействует на меня, то никогда не села бы в этот поезд, не приехала в Москву, не покинула свой остров! Лицо вспыхнуло, щёки залило краской, стало трудно дышать. Тело рдело под одеждой не хуже растопленной печки.
На ватных ногах я поднялась и подошла к двери, чтобы закрыть её. На мгновение мы оказались друг от друга очень близко. Я почувствовала ответную волну жара и сильные руки.
А дальше произошло то, о чём приличной девушке стыдно говорить. Я обвила рукой его крутую шею и закрыла глаза, охваченная негой и томлением. Он выдохнул еле слышно нежное признание.
«Ладо, о, ладо ма!»
Жаркий поцелуй накрыл губы – я ответила. Мы, будто в танце, отступили в купе. Щелчок – погасла лампа, и наступила кромешная тьма. Ещё щелчок – заперта на замок дверь.
Незнакомец будто с ума сошёл. Он кусал мои губы и страстно рычал. Пылкие признания в любви, поцелуи, шорох срываемой одежды, и вот мы обнажённые, плоть к плоти, припали друг к другу.
– Я девственница, – прошептала в последний момент.
Незнакомец, преодолев хрупкую преграду, застонал. От этого стона я восторжествовала и запустила пальцы в его густые кудри.
Я впала в состояние оцепенения, когда не отличаешь реальность от сна, и пришла в себя от резкого толчка. Поезд остановился, и споткнувшийся вагон резко качнуло. Сквозь щель в занавесках пробился белый луч фонаря на незнакомой ночной станции. Незнакомец стоял обнажённый, прекрасный, будто мраморная статуя греческого божества, в белом узком луче и смотрел на меня. Лицо оставалось в тени. Он тихо спросил что-то и, нагнувшись, заботливо провёл носовым платком между ног. На платке я увидела яркие пятна крови.
– Кънязь любитъ тя, зело-де любитъ… – с чувством прошептал любовник непонятные слова. – Азъ есмь моужъ тобе… И ты еси… люби мя велми…
Незнакомец лёг на меня, и я целовала жарко его крутую шею и гладкие плечи. Он пылко принимал ласки, шептал в ответ нежно, отчего я таяла, податливо устремляясь вверх, и брала в объятия стонущего в экстазе любовника.
Сон закончился, когда рассвет только вступил в битву с ночным мороком. Я открыла глаза. В гранёном стакане дребезжала чайная ложка. Плотно задёрнутые синие шторки ещё сливались с квадратом чёрного окна, восточный угол которого чуть окрасился в сине-бирюзовые тона.
Пахло аиром.
Рядом спал незнакомец, прижимаясь горячими чреслами к моей пояснице. Рука любовника обнимала нежно и крепко. Как только я шевельнулась, рука пришла в движение и шею накрыл жаркий поцелуй.
Я рванулась и вскочила с кровати.
– Что-то не так, краса ненаглядная? – Незнакомец приподнялся на локте. Голос звучал нежно и страстно.
– Всё не так! Вставай и убирайся! Мне нужно в туалетную комнату. Когда вернусь, чтобы духу твоего здесь не было!
Незнакомец опустил ноги на пол. В темноте я тщетно пыталась разглядеть его лицо.
– Что я не так сделал? – спросил он глухо.
– Тебе пора. Нам с тобой не по пути.
– Последние три часа ты думала иначе, – наркоторговец надел брюки.
«Три часа? Господи!»
Незнакомец потянулся к выключателю.
– Не смей включать свет! Не хочу видеть твоего лица.
Он опешил и остановился:
– Даже так… И имени узнать не хочешь?
– Не хочу. Мы больше никогда не встретимся.
– Понятно… Секс не повод для знакомства?
– Понимай как хочешь и убирайся!
Любовник искал в темноте ботинки. Наконец нашёл, сгрёб в охапку одежду и шагнул к двери:
– Думаю, мы увидимся… и раньше, чем ты думаешь… Василиса.
– Никогда! – Я с силой захлопнула и заперла дверь.
Включила свет. В зеркале увидела перекошенное от злобы лицо.
«На кого я злюсь? На парня? На него-то за что! Это какая же я дура! С первым встречным! В поезде!!! Какой ужас!»
И всё же я заметила, что лицо, отражённое в зеркале, неуловимо изменилось. Я знала, что мои рысьи глаза могут прибавлять или убавлять мне несколько лет в зависимости от освещения и настроения.
Но теперь они искрились тем внутренним светом, который однажды зажечь в глазах женщины может только мужчина. Ночной любовник прибавил мне красоты. И как прибавил! Даже со сверкающими от злости, бездонными очами я была прекрасна! В движениях появилось и впрямь что-то кошачье, мягко-грациозное и опасное одновременно.
Я как в клетке металась по купе. Скомкала и бросила в угол простыню, раздвинула шторки на окне. Некоторое время с ненавистью смотрела на узенькую полоску света у горизонта, преследовавшую ночной поезд, на тонкий серп луны.
Когда глаза устали в темноте, я устало поплелась к раковине и намочила полотенце. Но как ни старалась смыть следы любви, запах незнакомца преследовал меня. Даже вылив на себя удушливую смесь духов и тоника, я чувствовала на коже его прикосновения и аромат аира. Запах дикий и пьянящий, как утренний морской бриз, как муссонный дождь, как пассат, как резкий смог таёжного леса. В нём было нечто особенное, демоническое, наркотическое, сводящее с ума.
«О, ладо! Ладо моя!»
Голос в сознании неустанно звал меня!
«Надо успокоиться! Так и с ума сойти недолго!»
Я прикрыла глаза… и вновь представила нас вместе. Представила, что врываюсь в его купе, и всё повторяется снова и снова!
«Это уже слишком! Наваждение! Надо бежать!»
Задыхаясь, резко опустила фрамугу окна, и в купе ворвался ветер. Он хозяйничал, гудел, свистел и рвал синие шторки.
«Да, да! Так хорошо… пусть дует ветер!»
Я раскинула руки, будто колдовала в странном языческом ритуале. Отчётливо я видела тёмные кусты, стремительно исчезающие в ночи. Мелькнул и скрылся полустанок с фонарями на пустом перроне, узкие, одинаковые улочки маленького городка…
«Пусть дует ветер! Хочу дождя, ливня!!! Дождь! Иди ко мне!»
Чёрная туча, контуры которой угадывались в росчерках зарниц, извергая молнии и громы, стремительно надвигалась на поезд.
В купе громко постучали. За дверью раздался испуганный голос проводницы.
– Калбатоно! Ураган надвигается! Проснитесь!
Я будто очнулась, опустила створ окна. Купе наполнилось незнакомым запахом терпких ночных трав, принесённым из степи. Воздух остудил меня, подчинил другим чувствам.
Я набросила халат и открыла дверь:
– В чём дело? Какой ураган?
– Буря надвигается!
– Какая буря? Вам кошмар, что ли, приснился, уважаемая? Посмотрите в окно! Всё тихо, месяц светит!
– Но я своими глазами видела… ураган… тучи… молнии… совсем рядом!
– Спросонья что только не привидится.
– Д-да… – вяло отозвалась проводница, – вот… опять вы так посмотрели…
– Что мне на вас смотреть? Вы же не эскимо на палочке и не торт «Наполеон», – ответила я с усмешкой. – Идите отдыхать, уважаемая, и не беспокойте меня до прибытия!
Проводница ушла, а я вышла в коридор и прислушалась. В соседнем купе стояла тишина. Ни звука, ни шороха из тамбура. Только мерный перестук колёс и молчаливая луна-преследовательница в окне.
Я села на диван и покачала головой.
«Незнакомец… Это хорошо… что незнакомец. Он меня не знает, я не знаю его. Мы больше не увидимся… Шанс встретиться в городе – один на миллион… Никто не узнает о нашем маленьком железнодорожном романе!»
Окно заполняла темнота. У линии горизонта тлела, как глаза сказочного коня Аргиза, тоненькая полоска света.
«Наркоторговец каким-то образом узнал моё имя. Мне не послышалось… Но откуда? Вероятно, подсмотрел в паспорте, когда проводница проверяла билеты… Этого ещё не хватало! Мог и фамилию запомнить! Тогда ему ничего не стоит найти меня через адресный стол! Нет… не может быть… Когда проводница смотрела паспорт, никого рядом не было!»
«Ну а если парень растреплет о своём приключении дружку-волчонку! Пусть… Это ничего не изменит… Через месяц я уеду и навсегда забуду этот случай…»
«Как же стыдно! Что на меня нашло! И с кем! С наркоторговцем! Почему я это сделала?! Да ещё эта песенка дурацкая «Сулико»! Сто лет её не слышала! Неужели он околдовал меня? Одурманил? Ненавижу!»
«Почему же так пахнет аиром?»
Я тщательно привела себя в порядок, оделась, скрутила матрац с простынями, собрала и застегнула чемодан.
«До прибытия поезда незаметно выйду из купе и перейду в другой вагон!»
«Уходя, уходи…»
«Скоро рассвет…»
Тонкая полоска на горизонте раздвинулась. Обожжённые облака алыми волдырями сгрудились в ожидании светила. Ночь медленно переваливалась к восходу, обняв серые поля, скрытые туманом. Поезд притормозил. Стал виден полустанок с одиноким фонарём. В неярком жёлтом свете показался огромный полусгнивший пень у края платформы, а полустанок исчез.
«Какой, наверное, был могучий дуб, – подумалось мне, – остался только пень».
Давно-давно мой наставник Оробас говорил мне, что в Духов день, если расщепить дубовый пень да поймать лешего и носом в пень сунуть, то всё, что ни пожелаешь, сбудется. Хочешь денег мешок, хочешь масла горшок.
А я хочу вспомнить, что было со мной до приезда на остров. Помню, после стажировки приезжала в Москву, а дальше всё как в тумане. Но Духов день ещё далеко, в июне. Да и лешего теперь днём с огнём не найдёшь.
Я задёрнула шторку, выключила свет, облокотилась на подушку и бездумно уставилась в тёмный потолок. Вспомнила первую ночь на острове. Как лежала одна в огромном пустующем доме, в спальне с прозрачным москитным пологом, ограждавшим меня от страхов тропического морока. После долгого перелёта через Атлантический океан, через Саргассово и Карибское моря я не могла уснуть. В тёмных углах дома чудились мне шорохи и крадущаяся поступь морских разбойников. Через открытое окно ветер доносил запах придонной тины с мелководья, где по ночам оживали призраки утопших моряков и плескались коварные русалки.
Я улыбнулась, отгоняя ночные тени, и взглянула на скрученный матрас на соседнем диване. Тонкий запах аира на подушке был куда сильнее вони придонной тины в воспалённом воображении.
«Это нервы и усталость сказываются… Успокойся… утро вечера мудренее…»
Я закрыла глаза и увидела во сне дальнюю родственницу Живу. Она кружилась в танце, и длинная юбка-колокол распускалась чёрным цветком, как юбки-теннуре у турецких дервишей Мевлеви в ритуале сама.
Жива шептала мне:
– Вспомни! Тот, кто первым предложит тебе помощь на родине, и есть твой суженый… Он споёт «Сулико» при встрече! И ты отдашься ему в первую же ночь!
Я очнулась и огляделась.
«Приснится же такое! Тётю Живу я не видела лет десять…»
За синей занавеской пищал одинокий пленённый комарик. Стакан с чаем исправно тренькал ложкой. За стеной насвистывали «Сулико».
Свист действовал на меня странным, успокаивающим образом, как камышовая флейта индийского заклинателя змей на кобру.
Я, впадая в сонное оцепенение, опустила голову на подушку с запахом аира, и сон одурманил меня в считаные секунды.
