Czytaj książkę: «Выйти замуж – не напасть»

Czcionka:

ISBN 978-5-4498-5171-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Выйти замуж – не напасть, лишь бы с мужем не пропасть.

Я столько раз слышала это выражение, и всегда лишь посмеивалась. Была уверена, что меня эта участь не коснётся. Ведь в моём понимании, пропадают рядом с мужьями неудачниками, алкоголиками, игроманами и бездельниками. Можно к этому списку добавить ещё с десяток категорий, но в подруги ни к одному из подобных субъектов я никогда себя не зачисляла. Возможно, я чересчур самоуверенна. Скорее всего, это именно так, иначе вовремя бы открыла глаза, и прежде чем бежать в загс, подпрыгивая от радости, размахивая свадебным букетиком, остановилась, пригляделась и передумала.

Хотя, я вру. Сейчас легко себя ругать, и говорить, что нужно было приглядеться. Проблема в том, что приглядываться было не к чему. Два года назад я выходила замуж за идеального мужчину. Красивого, статного, образованного, обеспеченного, безупречно воспитанного, который поражал моё воображение манерами и рассуждениями о высоком. Говорить Слава любил, вкладывал в это свою душу, и я, слушая и глядя на него, в неизменной белоснежной рубашке, таяла, таяла, как сливочное мороженое в жаркий, солнечный день.

В итоге, растеклась лужицей у его ног, и вот спустя два года брака (эпитет «счастливый» мне даже в голову не приходит, если честно), я смотрю на своего идеального супруга, и совершенно не знаю, что сказать. Хотя, слов от меня и не ждут. Я лишь молча наблюдаю, как он открывает бумажник, достаёт из него тысячную купюру и кладёт её передо мной на стол. При этом на секунду прижимает её пальцем к столешнице, будто пытаясь сосредоточить на этом действе всё моё внимание.

– Ты составила список покупок? – спросил он.

Я кивнула.

– Да. Я оставляла его у тебя на столе.

Слава выпрямился, закрыл бумажник, убрал его во внутренний карман своего пиджака, что висел на спинке соседнего со мной стула, а затем из кухни вышел. Я знала, что он пошёл в свой кабинет, в поисках списка, что я написала вчера. Я осталась сидеть на месте. Только кинула взгляд на часы. До ухода мужа на работу оставалось десять минут. Он никогда не задерживался. Ровно без десяти минут девять захлопывалась входная дверь, и я могла, наконец, выдохнуть. Переставала ощущать затылком требовательный взгляд. Оставалось только подождать.

Владислав вернулся, с листком бумаги в руках. Изучал его с серьёзным лицом. Хотя, что там было изучать столь пристально, я не понимала. Денег на серьёзные покупки, даже для закупки продуктов на несколько дней вперёд, мне никогда не доверяли. Пару раз в неделю я составляла список необходимых мне мелочей, и на эти цели мне выделялась энная сумма денег. В пределах тысячи рублей. Если я скажу, что вечером, вернувшись с работы, мой муж проверит по списку и чекам приобретённые мной товары, вы будете смеяться? Когда-то я бы тоже посмеялась. И пожалела попавшуюся, точнее, вляпавшуюся в подобную ситуацию, женщину, а теперь мне совсем не смешно. Я так живу.

Слава протянул мне листок, улыбнулся и кивнул, по всей видимости, удовлетворённый и успокоенный прочтённым.

– Хорошо. Прогуляйся до магазина. Хорошего тебе дня, дорогая.

Я поспешно поднялась, навесила на лицо воодушевлённую улыбку.

– И тебе, любимый.

Я сделала шаг к нему, приподнялась на цыпочках и приложилась губами к гладко выбритой, благоухающей дорогим одеколоном щеке мужа. Постаралась выглядеть при этом счастливой и сияющей. А он приглядывался ко мне с усмешкой.

Я ненавидела эту его усмешку. Он смотрел на меня свысока, как на беспородную собачонку, и усмехался. Может, и пытался улыбаться, но у него не слишком получалось. Слава был снисходителен и насмешлив по отношению ко мне. А порой и откровенно пренебрежителен. Так кто осудит меня за то, что моя любовь к мужу закончилась очень быстро?

Любовь закончилась, а брак нет.

Я проводила его до дверей, как покорная жена. Наблюдала за тем, как Слава надевает пиджак, окидывает пристальным взглядом своё отражение в зеркале. Стряхивает с плеча невидимые пылинки, поправляет узел галстука, заученным осторожным движением проводит по своим идеально подстриженным волосам, и, наконец, отступает от зеркала.

– Буду к ужину, – произносит он привычную фразу, и выходит за дверь. Я же остаюсь стоять в просторной прихожей, глядя на эту самую дверь, с огромным желанием сделать какой-нибудь неприличный жест в её сторону, но, даже оставшись одна, себе этого не позволяю. Подхожу, поворачиваю ключ в замке, затем выключаю свет. Все эти действия и шаги я совершаю каждый день. По минутам. 9:51. Я возвращаюсь на кухню, подхожу к кухонному окну и жду, когда Слава выйдет из подъезда. 9:52. Муж идёт по тротуару, доходит до своего автомобиля на стоянке, оборачивается и смотрит вверх. Я навешиваю на лицо ещё одну улыбку, поднимаю руку и машу ему.

9:53. Его машина выезжает со двора. 9:54. Я наливаю себе кофе, сажусь спиной к окну и мысленно называю себя дурой и трусихой.

Но сегодня у меня, на самом деле, особенный день. Просто потому, что у меня намечается прогулка в торговый центр. С целой тысячей рублей в кармане. Зато я смогу пару часов погулять между витрин, посмотреть на яркие платья, на людей, пьющих кофе на мягких диванчиках или просто праздно шатающихся, как и я. От предвкушения поднимается настроение. Я, наконец, смогу выйти из дома, одна. Это нечастая удача.

Моя сытая, замужняя жизнь, вообще, мало напоминала удачу. Скорее, сделку. И я, и Слава привносили в наш брак определённые усилия. Например, он нашу маленькую семью обеспечивал, создавал, так сказать, статус, а я делала всё остальное.

Остальное – это то, что помогало моему мужу выглядеть солидно и жить по своим установленным правилам в полном комфорте. Что ж, за всё приходится платить. Если подумать, то жаловаться мне, в принципе, не на что. У меня есть то, о чём многие женщины могут только мечтать. Хорошая квартира в центре города, полное обеспечение, красивый муж при хорошей административной должности, достаток и уверенность в завтрашнем дне, а ещё красивые наряды в шкафу, башня из обувных коробок с целой коллекцией туфель и ботильонов, а также две дорогущих шубы, подаренных любимым супругом. Я не работаю, и не собираюсь. Могу заниматься лишь домашними делами и всё своё время, и эмоциональные силы посвящать нашей маленькой семье. Кажется, разве не повод позавидовать?

Наверное, повод, и, наверное, мне бы и завидовали, если бы в моей жизни был кто-то, кто мог бы это делать. Например, хоть одна подруга или близкая приятельница. Но чужие люди, как называл все отношения вне семьи, даже дружеские, Слава, нам были не нужны.

– Женщине нужен только её мужчина. Разве ты не согласна?

Какая разница, была я согласна или нет? У меня попросту не было выбора. Откуда у меня могли взяться эти самые подруги или приятельницы, если я банальным образом никуда одна не выходила? Лишь раз в неделю до торгового центра через дорогу.

Допив кофе, я занялась обычными домашними делами. Протерла пыль, пропылесосила, тщательно заправила постель, начистила мужу ботинки и поставила их красоваться на полочку в прихожей. И вздрогнула, когда зазвонил домашний телефон. Недовольно поджала губы. На домашний номер мог звонить лишь один человек – моя драгоценная свекровь. Пусть она будет здорова и счастлива. Полина Григорьевна в свои ещё не преклонные года, она лишь в следующем году собиралась отмечать шестидесятилетний юбилей, совершенно не признавала мобильных телефонов. И, наверное, в этом было моё счастье и моя удача. Иначе она бы названивала мне по пятьдесят раз на дню, проверяя, где я. Геолокацию бы подключила, точно говорю. А так, удостоверившись, что я дома, снимаю трубку домашнего телефона, она надоедала мне всего пару раз в день. Осведомиться, чем я занята. Уж не маюсь ли от безделья, не сижу ли, сложа руки на диване. Диван ведь не для меня был куплен, чтобы я на нём просто так сидела, ждала, когда Слава мне зарплату принесёт, чтобы я её транжирила. Наверняка, докладывала после сыночке, чем я занимаюсь.

Трубка домашнего телефона заливалась неприятным, пищащим звуком, на том самом диване, а я стояла рядом и на неё смотрела. Мне безумно не хотелось разговаривать с Полиной Григорьевной. Даже от мысли, что услышу её голос, мороз по коже. И я малодушно решила не обращать внимания на звонок. Слава ведь в курсе, что я собиралась в магазин, и мамочке об этом непременно сообщит, когда та решит на меня нажаловаться. Вот и пусть обсуждают. Но теперь неплохо бы поскорее собраться и из дома уйти. А то с Полины Григорьевны станется взять и прийти, самой удостовериться в том, что меня нет дома. Живёт она недалеко, в пяти минутах неспешной ходьбы, и ключи от нашей квартиры у неё есть. А как же иначе? Вдруг маме захочется нас навестить, ей станет грустно или что-то понадобится? Что же ей, как чужому человеку, звонить в домофон или стоять под дверью? Разве такое можно допустить?

Личное пространство мужа и жены? Что? Нет, о таком мы не слышали. Главное, не расстраивать маму.

А вот мне общение со свекровью никакого удовольствия не приносило. Просто потому, что Полина Григорьевна вряд ли считала меня женой своего единственного сына. Ко мне она относилась, как к домработнице, которая должна угождать. Не совершать ошибок, никаких, достойно обслуживать её сыночка, во всех смыслах. Если честно, я была уверена, что на субботних семейных обедах в её доме, на которые меня никогда не приглашали, потому что это были те драгоценные часы, когда мама и сын могли побыть наедине, они обсуждали моё поведение и то, как я справляюсь со своими обязанностями. Именно обязанностями «жены». В них входило содержание дома в идеальном порядке, забота о муже, его гардеробе, о его удобстве, комфорте и удовольствии. А ещё жена Славы должна быть непременно послушной и рассудительной. Уметь молчать, а, главное, знать, когда нужно помолчать. Ума, живости характера или каких-то проявляемых способностей, помимо домашних дел, от меня не ждали.

Ах да, я должна уметь счастливо улыбаться его друзьям и коллегам по работе. В основном, коллегам, потому что друзей у моего мужа тоже было раз-два, и обчёлся. Им с мамой хватало друг друга.

Наверное, расскажи я всё это кому-нибудь незнакомому, даже психологу, никакой другой реакции, кроме как покрутить пальцем у виска и спросить, для чего мне это нужно, я бы не дождалась. А когда я промолчала бы в ответ, меня бы сочли меркантильной особой и содержанкой. Которая терпит такое отношение ради материальных благ. Наверное, я бы сама так сказала, я бы так решила. Но все мои материальные блага на данный момент перекочевали в мой кошелёк тысячной купюрой. И у меня при мысли о том, что в моём кошельке появились деньги, колотилось сердце и потели ладони. Потому что кроме этой тысячи рублей сегодня, лично у меня ничего не было. Только платья, туфли и шубы в шкафу. Которые, по сути, мне и не принадлежали. Это были, так сказать, инвестиции мужа. В нашу супружескую жизнь.

Я оделась, накинула лёгкий плащ поверх скромного трикотажного платья, купленного за большие деньги в бутике известного бренда, сунула ноги в туфли от Шанель, сразу став выше почти на десять сантиметров, взяла сумочку и кинула в зеркало взгляд на своё отражение. Хотела лишь удостовериться, что выгляжу прилично, что никакая прядь из причёски не выбилась, тушь под глазами не размазалась, шарфик повязан, как надо. Я посмотрела, и неожиданно замерла. Смотрела на себя в зеркало, и понимала, что вижу чужого, незнакомого мне человека. Из зеркала на меня смотрела красивая блондинка, достаточно высокая и стройная. Одетая сдержанно, но, безусловно, со вкусом. Скромный, неброский макияж, волосы убраны назад, перехвачены дорогущей заколкой из черепашьего панциря, и на лице совершенно бесстрастное выражение. Я была похожа на выпускницу гимназии для благородных девиц. Будто сошла с обложки журнала о светской, но очень скучной жизни. И, наверное, когда-то я мечтала жить в том достатке, в тех условиях, в которых живу сейчас. Но вот такой… скучной и до непримиримости сдержанной, точно, быть не мечтала. Потому что никогда такой не была. А сейчас в моей голове сплошные планы и расписания. Чёткое понимание и разбор каждой, даже мелкой ситуации, что со мной приключается. Я научилась контролировать чувства и эмоции, свою экспрессивность. Я её изжила в себе, лишь потому, что моему мужу во мне это претило. Любое проявление характера не соответствовало его представлению об идеальной жене.

Я заставила себя сдержать вздох, который так и рвался наружу. Ведь вздох – это доказательство какого-то явно проявляемого недовольства, а чем мне было быть недовольной? Моя жизнь идеальна.

Мы жили в новом, огромном жилом комплексе в центре города. У подъездов не было клумб и скамеек, на которых бы могли сидеть местные сплетницы. Выходя из подъезда, ты попадал в закрытый для чужих двор-колодец с современной детской площадкой в центре и стоянкой для машин в стороне. Квартир и жителей было столько, что просто случайно познакомиться с кем-либо было невозможно. Наверное, мамочки, гуляющие с детьми, знали друг друга, а все остальные лишь мельком здоровались, а то и не здоровались вовсе, бежали дальше по своим делам. Выходили по утрам из подъезда, как мой муж, садились в машину и уезжали. А вечером возвращались, доходили до лифта и скрывались за дверью своих квартир. Вот и вся жизнь. Здесь не проводилось общих собраний или субботников. Вся информация сообщалась по электронной почте, а работы совершали наёмные сотрудники. Ни с кем специально не нужно было пересекаться, искать встречи и сводить знакомства. Слава был очень доволен этим фактом обособленности. Он называл это правильным построением отношений между соседями.

Я же, будучи уже два года домохозяйкой, тоже с соседями особо не контактировала. Даже с ближайшими. Во-первых, с моим ритмом жизни случайно встретить кого-то, было трудно. Основная масса жителей разбегалась по утрам, а возвращалась вечерами. В эти часы мне из квартиры было не выйти. У меня был свой распорядок. Проводить и встретить мужа. К тому же, как было дружить с кем-то? Слава бы не потерпел чужих людей в доме, даже соседей, даже ради того, чтобы поддержать свою репутацию безукоризненно воспитанного человека. А когда я оставалась одна в квартире, мне и вовсе не разрешалось кого-то принимать у себя. Слава тут же выходил из себя. Даже если возникала необходимость пригласить мастера для выполнения мелких работ, одну меня не оставляли. Обязательно прибывала Полина Григорьевна, и за всем пристально наблюдала и слушала, как я разговариваю с незнакомым мужчиной. Что ему говорю, как на того смотрю и сколько денег ему даю. Так о каких друзьях и общении речь?

Но, откровенно сказать, мне частенько становилось тошно от одиночества. Именно тошно, а не скучно. Хотелось выть от тоски и беспросветности существования. Но когда я пыталась намекнуть на это Славе, он неизменно предлагал мне пригласить его маму на чай.

– Посидите, поговорите, – начинал он с безобразным воодушевлением. И тут же добавлял: – Мама жалуется, что ты совсем не уделяешь ей времени. А она такой интересный человек!

И после таких разговоров мне приходилось звонить Полине Григорьевне, приглашать её на чай, и та, конечно же, прибывала. Усаживалась на диван, а я вносила в комнату поднос с её же фарфоровым чайным сервизом, и мы пили с ней чай, и я выслушивала её речи, истории, все хвалебные оды, что она пела во имя любимого сыночка. Ну и, конечно, рассуждения о том, как мне повезло в жизни. Что Славочка обратил на меня, безродную девчонку, внимание, взял на себя ответственность и обязанность заботиться обо мне, обеспечивать и всему учить. Сами понимаете, что пару-тройку раз попавшись в эту ловушку, я больше постаралась мужу на скуку не жаловаться. Что Славе, что Полине Григорьевне вполне хватало друг друга, можно поразиться, но лучшим другом моего тридцатисемилетнего супруга, была именно мама. А вот меня от их бесконечных признаний в любви друг другу и ласковых улыбок, всерьёз тошнило.

Автомобиля у меня не было. Я даже водить не умела, хотя, когда-то мечтала научиться и непременно сдать на права. После школы я мечтала, что когда-нибудь перееду жить в большой город, устроюсь на работу и накоплю на машину. Пусть не новую и совсем маленькую, но я смогу ездить на ней, куда захочу. Сесть и уехать. В большой город я переехала, пусть не сразу после школы, но исполнила свой замысел, а вот машину так и не приобрела. Слава говорил, что мне водительские права без надобности, ведь ездить мне некуда. А когда нужно будет, он сам меня отвезёт. Возил он меня только тогда и только туда, куда было нужно ему. Но ведь не соврал? А до торгового центра я ходила пешком, находился он не так далеко, в десяти минутах неспешной ходьбы. В конце концов, живём мы в оживлённом районе города, недалеко от центра.

Выйдя на улицу, я раскрыла зонт, и, не торопясь, направилась по дорожке к площади. Шла и наслаждалась каждым вдохом, ароматом дождя и цветов, даже прохладными порывами ветра. Погода сегодня не радовала, но мне было хорошо. В такие моменты я чувствовала себя свободной. Я шла, носа дорогих туфель шлёпали по мелким лужам, брызги разлетались в разные стороны, а в голове моей снова забились опасные мысли. Я шла и думала о том, сколько эти туфли стоят. И как бы я могла изменить свою жизнь, окажись эти деньги в моём кошельке, а не на ногах. Хватило бы на то, чтобы снять квартиру? Возможно. Месяц-другой. А если комнату? Можно было бы как-то извернуться, потерпеть, посидеть на хлебе и воде до того момента, как смогу найти работу. А какую работу я найду? Слава сжёг мою трудовую книжку, в которой и так-то было немного записей, ещё во время медового месяца. Он сделал это играючи, говорил, что отныне мне не нужно думать ни о чём, он обо всём позаботится. А я, дура, помню, радовалась, смеялась. Была уверена, что вытянула выигрышный билет, и впереди меня ждёт только радость и благополучие. А теперь вот от этого самого благополучия не знаю, куда убежать.

Вот только гадай не гадай, а денег у меня таких не было. Они были на ногах. А в кошельке лишь унылая тысячная купюра. С которой Слава, наверняка, потребует предоставить сдачу. Не ради денег, а для порядка. Ведь, по его убеждению, деньги мне не нужны. А когда мне что-то понадобится: нижнее белье, помада или колготки, он мне всегда выдаст нужную сумму. Он ведь чудесный, идеальный мужчина. Предел мечтаний любой женщины. Мне даже откладывать не с чего, даже обмануть мужа было не в чем, он требовал чеки на все покупки. А потом скрупулёзно высчитывал, сколько я потратила.

Свои дела в торговом центре я сделала быстро, минут за двадцать. Зато могла спокойно посидеть на фигурной скамье у фонтана, погулять по этажам, разглядывая наряженных манекенов и платья из новой коллекции, вывешенные на самых видных местах. Музыка играла, витрины сияли, люди вокруг улыбались, и я почувствовала, что расслабляюсь. Странно было думать, что мне хочется остаться в этом магазине, а не возвращаться домой, в шикарную квартиру с дорогой обстановкой. Но я никогда не чувствовала себя в доме мужа хозяйкой. Даже гостьей себя не чувствовала, скорее, обслуживающим персоналом. Моё присутствие было необходимо для того, чтобы всё оставалось на своих местах, в порядке и не покрылось слоем пыли.

Я остановилась перед одной из витрин, разглядывала вечернее платье с вуалевой юбкой на стройном, длинноногом манекене. Платье было из сверкающей, переливающейся ткани, со смелым вырезом на груди и изысканным узором по лифу. Очень красивое. Я стояла и рассматривала его.

– Маша, здравствуйте.

Я в удивлении обернулась. Если честно, не привыкла к тому, что со мной на улице или в магазине здороваются. Просто потому, что здороваться было особо некому. Как я уже говорила, близкими знакомствами в этом городе я не обзавелась. Зачем они мне были нужны? У меня же есть семья, муж и свекровь. И сейчас я в удивлении смотрела на молодую женщину, миниатюрную брюнетку в броском, брючном костюме. Она смотрела на меня и открыто улыбалась. Она, явно, меня знала, а вот я её совсем не помнила. Но, на всякий случай, кивнула в ответ и вежливо ответила:

– Здравствуйте.

Видимо, на моём лице крупными буквами было написано недоумение, потому что девушка улыбнулась шире и ещё приветливее, а после и вовсе рассмеялась.

– Вы меня не помните? Мы встречались весной на юбилее Сафронова. Я работаю с вашим мужем. Ангелина. Вспомнили?

– Ах да. – Я облегчённо улыбнулась, и, на самом деле, вспомнила. Юбилей Сафронова был моим последним выходом в свет вместе с мужем, случилось это в апреле. И сам вечер я помнила, а вот всех присутствующих людей запомнить было проблематично. Но, видимо, я оказалась, куда более запоминающимся персонажем.

– Я мимо шла, смотрю, вы стоите, платьем любуетесь, – продолжала тараторить Ангелина. – Не смогла пройти мимо, уж извините. Но это платье вам бы очень подошло. Вы такая красавица. Владиславу Александровичу повезло с женой, ему это все говорят каждый раз, как вы вместе где-то появляетесь.

– Спасибо. – Я продолжала вежливо улыбаться, не совсем понимая, как реагировать на происходящее. Из-за воодушевления, с которым общалась подошедшая ко мне девушка, я не понимала, всерьёз она говорит или преувеличивает, преследуя какую-то цель. Я смотрела на Ангелину, видела её улыбку, и мне вдруг стало стыдно. А ещё неловко и как-то грустно. Из-за того, что я, оказывается, совсем перестала верить людям. И не понимаю их эмоций и поступков. Наверное, на самом деле, засиделась в четырёх стенах.

Мы вместе с Ангелиной полюбовались на платье, затем она поинтересовалась, не хочу ли я его примерить. Я отказалась. Конечно, девушке, так восхищающейся моим мужем, в голову не придёт, что у его жены, банально, нет денег в кошельке, не то что покупать себе платья стоимостью больше десяти тысяч рублей, просто потому, что оно ей приглянулось, а даже на более мелкие покупки.

– Пока нет повода надеть такое красивое платье, – улыбнулась я, стараясь отделаться шуткой.

Мне в ответ достался странный взгляд, с прищуром. А следом открытая улыбка. Одно с другим совершенно не вязалось.

– Уверена, что Владислав Александрович непременно что-нибудь придумает, чтобы вас порадовать.

Конечно, последние два года жизни, можно сказать, что в изоляции, давали о себе знать. Но всё же я родилась и взрослела не в мыльном пузыре, и все эти мелочные, женские уловки, взгляды и интонации были мне известны. И в поведении Ангелины прослеживалась явная цель. Вот только какая? Уязвить меня, поддеть, умаслить, как жену начальника?

Поразмышляв секунду, я кивнула, соглашаясь. И сказала:

– Уверена, что так и будет.

После этого я извинилась, простилась и поспешила от женщины отойти. Попросту повернулась к ней спиной под благовидным предлогом, и направилась прочь. Если честно, очень хотелось обернуться и взглянуть на её лицо в этот момент. Уверена, что по нему можно было прочитать её истинные эмоции и чувства, но оборачиваться я не стала. Много чести.

Мой муж занимал руководящую должность в администрации города. Не сказать, что слишком высокую, но достаточно завидную. Люди шли к нему на поклон по многим вопросам, а Славе это, определённо нравилось и льстило. Работу свою он любил, потому что ежедневно, благодаря ей, его самолюбие поливалось щедрой порцией бальзама. Я же порой задумывалась, что будет, если жизнь повернётся так, что муж своей должности лишится? С его высокомерием и привычкой вести себя по отношению к людям свысока, ему будет трудно смириться. Трудно перестроиться, найти другую работу по душе, но Слава о подобных не радужных перспективах точно не задумывался. Был уверен, что без него родной город не обойдётся. Никак. Будь у нас с мужем немного другие отношения, более доверительные и душевные, я бы пыталась с ним разговаривать, как-то его перенастроить, переживала бы по этому поводу, но душевность из нашей с ним семейной жизни давно ушла. Поэтому на его самомнение я давным-давно махнула рукой, и жила лишь своими проблемами. Которых у меня было много, но их вроде как и не было.

Какие могут быть проблемы у птички в золотой клетке? Её обязанность – быть идеальной женой, хорошей хозяйкой, исполнительной любовницей, а взамен излучать счастье и удовлетворённость своим положением. Наслаждаться теми благами, которые ей способен дать супруг. А я, судя по всему, ещё являюсь и объектом для зависти. А всё из-за того, насколько сильно мне повезло с мужем. Уж что-что, а зависть, тем более, женскую, я распознать могу. Когда-то сама была подвержена этой напасти. Смотрела на других и завидовала, мне казалось, что достаточная материальная база – залог счастья. Любого. Личного, семейного, общественного. Что это показатель удачливости – успешный муж.

На тему моей удачи и успешности Владислава, очень любила рассуждать моя свекровь. В принципе, это была единственная тема для разговора при нашем с ней общении. По крайней мере, всегда всё заканчивалось одинаково. Полина Григорьевна смотрела на меня с пристрастием и страданием во взгляде, после чего печально качала головой и произносила коронную фразу:

– Ты же понимаешь, как тебе повезло?

Имелось в виду, что повезло с мужем. Что Слава, мало того, что обратил на меня внимание, так ещё в жёны взял. Безродную, провинциальную девчонку. Которая не подходила ему ни по статусу, ни по кругу общения, ни по образованию. Даже именем не вышла. Я даже слышала однажды, как свекровь с пренебрежением выговаривала сыну, и произнесла:

– Эта твоя Машка!..

Можно подумать, что Машами девочек называли где-то глубоко в провинции, в деревнях, а в городе, в кругу их знакомых, ни одной Маши не было. Наверное, если бы я услышала её слова в начале нашей со Славой семейной жизни, они бы меня здорово задели, по крайней мере, разозлили, но к тому моменту мне уже было всё равно, что про меня думает Полина Григорьевна. К тому же, как со временем выяснилось, думать, рассуждать, а тем более спорить, мне не полагалось.

Ещё за дверью квартиры, только вставив ключ в замочную скважину, я услышала трезвонящий телефон. Мне захотелось зарычать от злости, и в квартиру не входить. Представляю, сколько раз за последние два часа Полина Григорьевна набирала наш номер. И мне, наверняка, достанется. За то, что гуляю, а, точнее, шляюсь часами, непонятно где и с кем.

– И где же ты была? – задала свекровь мне тот самый вопрос, что я ждала. Причём тон был не столько обвиняющим, сколько нетерпимым. – Я звоню, звоню!..

– Я ходила в магазин, – ответила я. Ответила, а сама зажмурилась, прося себя сдержаться и не послать эту женщину, с её вопросами и требованиями, куда подальше.

– В магазин?

– Да. – И тут же добавила: – Слава в курсе. Он дал мне денег.

Полина Григорьевна громко хмыкнула в трубку.

– И что ты купила?

Я принялась перечислять. Говорила, а сама оглядывала гостиную, интерьер, выбранный дизайнером год назад. Обстановка была дорогая, изысканная, каждая мелочь и статуэтка на своём месте, нигде ни пылинки. Всё в светлых тонах, как любит Слава. Он любит после работы сесть в кресло, вытянуть ноги и насладиться тишиной, чистотой и покоем. И я сейчас, так же, как и вечерами, обводила комнату взглядом и представляла, как обливаю мебель бензином и кидаю зажжённую спичку. Огонь вспыхивает, а я стою посреди этого и улыбаюсь. Улыбаюсь от понимания того, что в моей жизни ничего этого больше не будет. Но вместо желаемого, под аккомпанемент голоса свекрови в телефонной трубке, я протянула руку и смахнула с полированной поверхности журнального столика едва заметную пылинку. Ей здесь было не место.

– Ты должна была мне сказать, что собираешься пойти, – вторгся в мои мысли противный, наставнический голос свекрови. – Я бы пошла с тобой. Мне необходимо больше гулять.

Поэтому и не сказала, подумалось мне.

– И хочу тебе напомнить, что на завтра я наметила уборку. Нужно непременно убраться во всех комнатах, ведь в субботу у меня будут гости.

– Я помню, Полина Григорьевна. Я непременно приду и помогу.

«Помогу» – означало «всё сделаю сама». Приду и сделаю. Уберу, приготовлю, загружу стирку, переглажу. Завтра будет трудный день. Слава несколько раз предлагал матери нанять помощницу по хозяйству, которая бы приходила пару раз в неделю и делала необходимую домашнюю работу. Но Полина Григорьевна благородно отказывалась. Говорила, что совершенно не зачем тратить деньги, мы сами отлично справимся. Мы – опять же, означало, я. Сама Полина Григорьевна палец о палец никогда не ударит. По крайней мере, с тех пор, как появилась я. Я стала и кухаркой, и прачкой, и уборщицей. На две квартиры. Зачем ещё платить чужим людям? Машке всё равно заняться нечем. А тратит на меня, её сыночка много.

Однажды я воспротивилась. Полина Григорьевна, по привычке, не подбирая слов в моём присутствии, наговорила кучу неприятных вещей, я не сдержалась и ответила ей. Причём, была вполне вежлива, не послала старушку туда, куда ей следовало бы пойти с её неуважительным отношением к людям. Я ей ответила, а затем ушла, хлопнув дверью, оставив её посреди неубранной квартиры. А эта мегера, не будь дурой, вперёд меня набрала номер любимого сыночка, и доложила тому о моём неподобающем, хамском поведении. А ещё сообщила, что у неё сердечный приступ, гипертонический криз, и она собирается тут же скончаться. Наверняка ещё добавила:

– Твоя Машка меня убила!

В общем, ничем хорошим тот мой всплеск эмоций не закончился. Для меня, по крайней мере. Слава разозлился. Он очень разозлился. И с того дня у меня пропала охота посылать Полину Григорьевну словами, взглядами или даже наплевательским отношениям к её просьбам. Я молча выслушивала и выполняла. Хотя, ненавидела, ненавидела себя за это. Я, вообще, их обоих ненавидела. А себя за то, что терплю и улыбаюсь. Это ведь откровенная трусость, правда?

Простившись с Полиной Григорьевной, я положила трубку телефона, вернулась в прихожую и сделала всё так, как должна была. Заперла дверь на два оборота, разулась, сняла плащ и повесила его на плечики. Аккуратно его на этих самых плечиках расправила и убрала в шкаф. Сунула ноги в домашние туфли (тапок Слава не признавал, называл их наличие бытовой пошлостью), выключила свет и прошла с пакетом покупок в гостиную. Оставила пакет на полу у журнального столика. Разбирать мне его было нельзя. Слава вечером всё проверит, сравнит сумму покупок с чеками внутри и заберёт сдачу. Только после этого я смогу забрать купленные мелочи себе.