Czytaj książkę: «Глинка: Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни»

Czcionka:

На переплете книги – фрагменты акварельного портрета Михаила Глинки (1820-е гг.), картины Т. К. Стила «Пианистка» (1893) и акварель П. А. Каратыгина (1830-е гг.) с изображением К. П. Брюллова (сидит), Я. Ф. Яненко, М. И. Глинки (за фортепиано), Н. В. Кукольника и И. П. Поливанова (сидит на стуле).

Вступление
«Глинка» как миф

«В России до Глинки не было ни одного композитора» – так сказал на одной из моих лекций студент немузыкального вуза. Это мнение, явно присвоенное из многочисленных литературно-музыкальных источников Интернета, может служить доказательством того, что имя Михаила Ивановича Глинки вписано в современный информационный и культурный поток. Как и почти 200 лет назад, он является той фигурой, от которой отсчитывается история русской музыки современного периода. Михаил Иванович Глинка (1804–1857) считается первым национальным композитором, основателем русской композиторской школы и творцом, получившим высокий статус классика.

Но парадокс в том, что его имя более известно, чем его музыка. Лишь профессиональные музыканты обращаются к его сочинениям регулярно. Она является обязательной частью программы отечественного музыкального образования. В репертуаре симфонических коллективов можно встретить «Камаринскую» на народные темы, аристократичный «Вальс-фантазию» и две эффектные Испанские увертюры. Но звучат они на концертной эстраде редко.

Теперь с трудом можно найти российские театры, где постоянно идут оперы Глинки «Жизнь за царя» и «Руслан и Людмила» (одна из редких премьер – постановка semi-stage в московском театре «Новая опера» в октябре 2018 года). Лишь в Мариинском театре в Санкт-Петербурге, где исполнение русской классики считается важной миссией, оба сочинения регулярно оживают на сцене. Интересную фортепианную музыку плохо знают даже профессионалы. По сути, эти сочинения – настоящая музыкальная русская экзотика, которую еще предстоит открыть.

Застывший в прошлом образ национального классика, создателя первой национальной оперы, остается за пределами интересов современного молодого слушателя, который, может быть, знаком лишь с двумя-тремя его романсами.

За рубежом музыка Глинки известна профессионалам, которые уважительно слушают ее, но чаще всего относят к направлению национального романтизма, в рамках которого формировались разные национальные локальные школы¹. А значит, и значение Глинки не выходит за рамки русской музыки.

Парадокс сегодняшних рецепций, то есть современных оценок и восприятия, не отменяет его славы, которая сопровождает его имя на протяжении более чем двух веков. Эта слава гремит и сегодня, но именно под ее воздействием были деформированы исторические факты, связанные с фигурой Глинки, что породило в публичном пространстве множество мифов о нем. Наверное, ни один другой композитор в русской истории не был объектом столь настойчивого и тотального мифотворчества.

Современники пользовались прямыми отсылками к греческим мифам. Михаила Ивановича называли русским Орфеем, что запечатлено, например, в шутливом акростихе, который был сочинен одним из его друзей.

Гимн родного соловья,
Лепет листьев, шум ручья.
Из груди гармоньей льются.
Не мечты ли вкруг нас вьются?
Кто же милый наш Орфей?
Ах, заглавные скорей
Прочитайте
И узнайте².

Композитора называли то «отцом русской музыки», то ее «солнцем»³.

Его последователи – например критик Владимир Васильевич Стасов и композиторы кружка «Могучая кучка» – считали Глинку поборником идеалов «народничества». Эта философия в их более поздней интерпретации 1860-х годов подразумевала идеализацию крестьянского искусства и требовала изоляции от всяких иновлияний. В этот образ они вкладывали собственное представление об идеале искусства, но он имел мало общего с реальной личностью музыканта. Каждый из его современников видел «своего» Глинку⁴.

Его образ менялся также в зависимости от идеологического курса страны, так как Глинка был навсегда и бесповоротно включен в дискурс власти. В советское время принято было героизировать и идеализировать композитора, что шло еще из традиций биографики XIX века⁵. Глинка в этих работах является жертвой «деспотического гнета последних лет царствования Николая I»⁶. Он показывался как «реалист», воплощающий требования правдивого отражения действительности⁷.

Однако помимо героических представлений вокруг Михаила Ивановича возникали антимифы. Его часто «низвергали» до уровня простого человека, страдающего от различных слабостей и пороков. Читая воспоминания, например литератора Павла Михайловича Ковалевского или Авдотьи Яковлевны Панаевой, можно представить себе взбалмошного, болеющего и неприятного человека. Позже, ознакомившись с «Записками» композитора и с его рукописями, Петр Ильич Чайковский, восхищаясь его музыкальным гением, сокрушался по поводу его характера: «Глинка гений, – но ведь он был чистейшим дилетантом и его Nachless (то есть наследие. – Е. Л.) не мог никогда быть тем, что он был у Шуберта, Шумана, Шопена»⁸. В последующие годы Глинку будут называть «Обломовым», «барином», деятели раннесоветской культуры обвиняли его в лени и неоправданном сибаритстве⁹.

Причин подобных негативных оценок было множество – и непонимание эпохи, в которой жил музыкант, и глобальные государственные идеологические задачи, под которые подыскивались подходящие кумиры, и культурно-исторические метаморфозы.

Немаловажен и психологический фактор, о котором размышлял Александр Сергеевич Пушкин в письме другу Петру Андреевичу Вяземскому в ноябре 1825 года: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе»¹⁰.

Мифы разрушили историю.

Глинка стал восприниматься больше как культурный герой в истории России, чем композитор, чья музыка постоянно воспроизводится в актуальном музыкальном пространстве и востребована слушателями.

Назад к Глинке

Существует представление, что биографии известных людей, как и учебники, нужно переписывать раз в 50 лет. За это время происходит смена научных парадигм, открываются новые факты и документы, что позволяет уточнять и заново выстраивать образы прошлого.

В серии «ЖЗЛ» выходило несколько биографий Глинки, последняя из них была выпущена в 1950 году. С этого момента прошло почти 70 лет. Значительный временной разрыв и накопленный за это время багаж открытий, мнений и фактов подтверждает актуальность новой книги о Михаиле Ивановиче Глинке, которая продолжит повествование об этом герое в известной линейке книг.

Главная цель новой биографии – выявить мифы о Глинке, по возможности развенчать их, найти причины их появлений и предложить новые системы аргументации, позволяющие приблизиться к пониманию этой личности, его поступков и суждений. Хочется, чтобы читатель прошел жизненный путь вместе с главным героем и удивился, с одной стороны, уникальности его судьбы, а с другой – причастности к истории страны и всей эпохи. Каждое историческое событие или явление – от восстания декабристов до распространения железных дорог, так или иначе, влияло на его решения и поступки.

Еще одна цель этой книги – воссоздать эмоциональную жизнь Глинки, его мировоззрение и внутреннюю мотивацию. Все это образует уникальный внутренний мир художника. Внешняя канва его жизни – учился, путешествовал, женился, сочинил и т. д. – довольно известна. Но простое перечисление фактов не дает нам понимания. Нам, читающим о Великих и познающим Великих, всегда хочется приоткрыть тайну их личности, понять ее, распознать «механизмы» творчества и объяснить их поступки. В случае же с музыкантом подобное «открытие» личности творца позволяет более точно понимать и слышать его музыку, которая является и его субъективным дневником, и чем-то намного большим – универсальным искусством, говорящим на понятном всему человечеству языке. Как замечал Одоевский: «Материалы для жизни художника одни: его произведения. Будь он музыкант, стихотворец, живописец, – в них найдете его дух, его характер, его физиономию, в них найдете даже те происшествия, которые ускользнули от метрического пера историков»¹¹.

Биография Глинки представляет интерес не только для ценителей музыки, но и для всех, кто интересуется прошлым России и Европы. Его жизнь – это истории русского языка, философии, политических систем, развлечений, театров, гастрономии, медицины и многого другого. Жизнь Глинки позволяет открыть повседневный мир русского общества периода 1820—1850-х годов с его традициями брака, семьи, наследования, устройства и распорядка дня, образования и манер поведения. В книге воссоздается то, что он мог видеть, слышать и читать в разных странах, путешествуя по Европе, так что перед нами открывается картина жизни всего европейского мира XIX века.

Создать новую биографию Глинки, с одной стороны, просто, ведь сохранилось множество воспоминаний современников и исследований последующих эпох, а с другой – в них как раз и создавались мифы, транслируемые из поколения в поколение. Даже собственные воспоминания Глинки, озаглавленные бесхитростно «Записки», он создавал в конце жизни, с 1854 по 1855 год, и оттого многие факты и описанные им события потеряли свою достоверность и точность¹².

Однако за последние 20 лет в российской и зарубежной науке о Глинке появились новые исследования, в которых произошли значительные переосмысления и сделаны открытия. Кульминацией интереса к наследию композитора стало его двухсотлетие, которое отмечалось в 2004 году, когда вышло несколько важных книг о нем, прошли научные конференции, постоянно звучала его музыка.

Среди исследователей, повлиявших на облик современной глинкианы, нужно назвать Марка Генриховича Арановского, Надежду Владимировну Деверилину, Сергея Георгиевича Мамаева, Елену Михайловну Петрушанскую, Тамару Закировну Сквирскую, Сергея Витальевича Тышко, Елену Владимировну Фролову, Сергея Владимировича Фролова, Татьяну Васильевну Чередниченко и др. Большое значение имеют многочисленные выпуски Новоспасских сборников, издаваемых по итогам конференций в Музее-усадьбе М. И. Глинки.

Кроме того, в российской гуманитаристике появились важные работы по истории русской музыки первой половины XIX века (Марины Геннадьевны Долгушиной, Елены Владимировны Смагиной, Анастасии Александровны Сырейщиковой, Елены Марковны Шабшаевич и др.) и по истории русской культуры (исследования Андрея Леонидовича Зорина, Алексея Геннадьевича Машевского, Веры Юрьевны Проскуриной и др.). Действуют общедоступные площадки для трансляции новых научных достижений о русской истории – это интернет-ресурсы «Арзамас», «Постнаука» и «Лекториум». Вся эта обширная современная научная гуманитарная база, сформированная русскими и зарубежными исследователями, позволяет по-новому взглянуть на личность и творчество Глинки.

Книга опирается на историко-культурный и контекстуальный подходы, которые предполагают описание истории, быта, всей среды, в которой творил художник. Вместо того чтобы «накладывать» на его музыку и личность новые, современные «ярлыки» и определения, мы попытаемся проникнуть в мировоззрение эпохи и через него – в мировоззрение композитора.

В качестве более точных исторических свидетельств, чем жанр воспоминаний, используются письма Глинки и его современников. Правда, многое из его эпистолярия считается утерянным. Сестра композитора – Людмила Ивановна Шестакова – указывала, что письма зачастую уничтожали сами родственники как неинтересные или способные повредить репутации композитора¹³. Письма Глинки, его корреспонденция и документы цитируются в основном по полному собранию его сочинений: Глинка М. И. Полное собрание сочинений: Литературные произведения и переписка: В 2 т. [В 3 кн.: 1: Литературные произведения; 2 (а): Письма 1822–1853 годов. Документы; 2 (б): Письма 1854–1857 годов. Письма Глинке] / Изд. подг. А. С. Ляпунова, А. С. Розанов. М.: Музыка, 1973–1977 (в сносках – Глинка М. И. ПСС). Письма матери композитора цитируются по изданию: Письма Евгении Андреевны Глинки / Сост. Н. Деверилина. М.: Дека-ВС, 2004 (в сносках – Письма Е. А. Глинки). Некоторые письма сверены с автографами. В случае если не указывается печатный источник, цитирование осуществляется по автографу.

Чтобы понять, кто создавал мифы о Глинке и как они «приживались» в русском обществе, использована методология такого направления исторической науки, как «публичная история» (public history), исследующая способы репрезентации истории в публичных практиках, например в СМИ¹⁴. Сам Глинка чрезвычайно трепетно относился к тому, как его будут воспринимать и встречать в обществе. Он – когда-то сознательно, а когда-то бессознательно – выстраивал свои образы, «конструировал» себя и свою биографию, часто инициировал публикации о себе в прессе. В книге используются выдержки из статей в газетах, журналах и альманахах того времени (особенно статьи в газете «Северная пчела», являющейся самым читаемым русским изданием в эпоху Глинки). Они выдерживают проверку временем, так как были написаны непосредственно в момент происходящих событий. Этот блок информации позволяет нам понять восприятие и оценки современников, определяющие успех или провал премьер, исполнителей и композиторов. Все выдержки из периодических изданий эпохи Глинки выверены по первоисточнику (если не указано иное).

Визуальные материалы, опубликованные в книге, взяты из открытых источников, в том числе из книг и журналов, изданных в XIX – начале XX века. Некоторые фотографии с современными видами достопримечательностей в Смоленске и Новоспасском сделаны Денисом Викторовичем Лобанковым, он также помогал в подборе иллюстративного материала. Переводы с французского и немецкого языков приводятся по изданным материалам, в некоторых случаях уточнения сделаны Марией Васильевной Кузнецовой.

Предлагаемая книга в рамках серии «ЖЗЛ» носит в первую очередь популяризаторский характер. В нее включены беллетризованные диалоги, но они не выдуманы, а составлены на основе эпистолярия Глинки и его окружения, так что имеют вполне документированные основания.

Новая биография русского композитора создавалась в первую очередь в рамках русской популярной литературы, выполняющей важную просветительскую миссию. Но ввиду отсутствия современных учебников по русской музыке и целостной научной монографии о жизни и творчестве Глинки она может использоваться и в образовательном процессе профессиональных музыкальных учреждений, и в научной деятельности.

Кто Вы, господин Глинка?

Сегодня многие исследователи приходят к выводу, что мы не знаем истинного Глинку, то есть реальную историческую личность¹⁵. Многие из тех, кто пытался рассказывать о нем, поражались его многоликости и противоречивости. Как можно свести в единый образ тот набор противоположностей в характере, поведении и поступках, известных по его биографии и творчеству? Его эпикурейство и работоспособность, страсть к развлечениям и религиозность, логику и эмоциональную импульсивность, уход от официальной службы и преклонение перед императором, приоритет частной жизни, ценности личности и заботы о собственном реноме в свете, мечтательность и скепсис, серьезность и игра, культ городской жизни и побеги на лоно природы? Его интерес – помимо русской народной культуры – к украинскому, финскому, испанскому, персидскому фольклорам, а также использование музыкальных моделей из французской, итальянской и немецкой школ не вписывались в идею русской «национальной музыки». А постоянные жалобы на болезни разрушали его героический образ.

И все-таки образ Глинки как «безукоризненного» русского гения сложился, но уже ближе к концу XIX века. Этому способствовало сравнение композитора с Пушкиным, ставшим «нашим всем» почти сразу после смерти. Знаменитая же речь Достоевского в 1880 году на открытии памятника Пушкину, в которой он говорил о «всемирной отзывчивости» русского поэта, собирающего все явления жизни и разные национальные традиции в своем творчестве, позволила еще больше заретушировать противоречия натуры Глинки. Ведь автоматически это качество, которое стало пониматься вообще как свойство каждого русского гения, было экстраполировано и на композитора.

Однако сам Глинка ни о какой «отзывчивости» не помышлял. Он жил в другую эпоху, когда буйствовал романтизм, сросшийся на русской почве с сентиментализмом. Именно романтическая картина мира – противоречивая, многогранная, разнообразная – сформировала мировоззрение Михаила Ивановича и определяла всю ту множественность и алогичность, которые пытались заретушировать последующие биографы¹⁶. Раздвоенность сознания, вечный поиск и неудовлетворенность жизни, возникшие в русской культуре под влиянием сочинений Байрона, гипертрофированная чувствительность, пессимизм, протест против общественной морали, распространившиеся после чтения романа Гёте «Страдания юного Вертера» – все это определяло восприятие действительности Глинки на протяжении жизни.

Но, пожалуй, основной чертой романтического мировоззрения, которая доминировала и в характере Глинки, была меланхолия, провоцирующая постоянное ощущение уязвимости человеческой натуры. Меланхолия, знавшая за многие столетия человеческой истории многочисленные проявления, в эпоху Глинки явилась признаком принадлежности к особой когорте людей – избранных, принадлежащих к верхушке не только дворянского сословия, но и вообще людей¹⁷. Меланхолическим умонастроением определялась степень утонченности души, способность проникать в тайну мироздания и общаться с Богом посредством искусства.

Меланхолия могла принимать разные формы – от жуткой депрессии, парализующей любую деятельность (поэтому у Глинки были периоды, когда он мог по несколько месяцев не выходить из комнаты и не сочинять), до сильных эмоций (Глинка, например, плакал во время прослушивания опер Беллини и Глюка). Периоды бездействия сменялись безостановочным весельем во время встреч с товарищами в салонах или на вечерах. Депрессивное состояние определяло и повышенную чувствительность к физической боли и провоцировало его ипохондрию. Часто Глинка терял смысл жизни, чувствовал душевное и физическое бессилие, что вызывало удивление у простых смертных, но уважение в кругу художников-романтиков.

Это особое необъяснимое чувствование какой-то непостижимой утраты, постоянное стремление к чему-то и чувство одиночества присутствовали в жизни Глинки постоянным фоном. Он часто ощущал безысходное, бездейственное отчаяние, бездонный ужас, заставляющий его сердце, как он сообщал в письмах, буквально останавливаться. Но избавляться от такого объемного «багажа» своей души Глинка не собирался, ведь это были своего рода «сейсмографы», доказывающие его призвание художника. Меланхолия была и явлением культуры, и признаком определенного социального статуса, и знаком творца.

Помимо романтической идеологии особенности характера, поведения и мировоззрения Глинки были во многом сформированы его принадлежностью к дворянской элите. Он не был связан заботами о быте и поисками средств к существованию. Крепостные сопровождали его повсюду и решали хозяйственные вопросы, а доходы от имения позволяли довольно свободно жить и путешествовать. Русские дворяне его поколения воспитывались как часть европейской элиты (вспомним о распространенном приглашении иностранных гувернеров в дворянские дома). Глинка был истинным «русским европейцем»¹⁸, который ощущал себя частью европейского высшего общества, что не мешало ему гордиться своей русскостью. Свою музыку он также мыслил как часть европейского музыкального мейнстрима. Даже названия своим сочинениям в автографах он подписывал на иностранных языках – французском, итальянском или испанском.

Дворянское самосознание было тотальным, оно «перевешивало» все остальные идентичности Глинки, в том числе его самоощущение композитора. Получивший прекрасное государственное образование, он чувствовал себя не просто дворянином, но частью дворянской интеллектуальной элиты, которая все более и более видела свой смысл жизни в сфере частной жизни, ставя ее выше полученных чинов и наград. Как отмечает историк Елена Марасинова, «происходило постепенное высвобождение сферы личностного существования российского дворянина», что впоследствии, через почти столетие, приведет к русскому феномену – интеллигенции¹⁹. Глинка, как и многие интеллектуалы его круга, занимался постоянным самообразованием, в котором большая роль отводилась чтению (не случайно на одной из карикатур его друга Николая Степанова он изображен везущим тележку с книгами), путешествиям, посещению музеев, выставок и театров.

Но русское дворянство обладало расколотым сознанием, в котором сосуществовали многие противоречия: приоритет частной жизни парадоксальным образом совмещался с искренним преклонением монарху и беззаветной верностью родине. Глинка также придерживался этого кодекса дворянина: служение государю и стране он считал своей прямой обязанностью. Другое дело, что такое служение, не требующее вознаграждения, будет теперь связываться не с чиновнической деятельностью или военными сражениями, но и с искусствами. Жизнь, посвященная искусству, приравнивалась к общественному служению, ведь настоящее произведение искусства способно воспитать душу человека, а значит, и улучшить нравы всей страны. Еще одно качество дворянского самосознания нужно знать, чтобы понимать многие поступки композитора – это неприкосновенное понятие чести, беспрекословный этический и моральный императив, чего не знало ни одно другое поколение русских аристократов. Совершить недостойный поступок, оскверняющий имя дворянина, считалось хуже смерти²⁰. Идеал, который утверждался в культуре, подразумевал утверждение чести как основного закона поведения, которого придерживался и Глинка.

О чем же рассказывает музыка Глинки, есть ли у нее, несмотря на разнообразие жанров, какое-то единое послание, или, как мы сегодня часто говорим, месседж? Ответ на этот вопрос сформулировал сам Глинка. В письме своему ученику Владимиру Никитичу Кашперову в конце жизни он указывал на суть музыки: «…искусства, а следовательно и музыка, требуют чувства». И дальше по своему обыкновению он дает разъяснение на французском: «l’art c’est le sentiment», что значит «искусство – это чувство», которое дается художнику свыше в облике вдохновения или музы²¹.

В его эстетических пристрастиях понятие «возвышенное», некогда, в классицизме, считавшееся высшим критерием оценки произведения, заменяется категорией «трогательное». То искусство, которое трогает и вызывает чувства умиления и поток слез, теперь считается истинным.

Герой его сочинений, его alter ego, – это чувствительный человек, гуманист, живущий сложной внутренней жизнью, не мечтающий о воинских подвигах или государственных делах, но ощущающий свою принадлежность к прошлому и настоящему своей страны. Музыка Глинки в первую очередь обращается к чувствам слушателя, заставляя его переживать сложную палитру переходов от одного состояния в другое. Герои его сочинений разнообразны и непредсказуемы, но всегда остаются в эстетических рамках хорошего вкуса и категории красоты.

Сегодня, когда многие люди ощущают однообразие эмоций и пытаются обучиться эмоциональному интеллекту, музыка Михаила Ивановича Глинки будет как никогда актуальна. Его творчество можно считать школой чувствования.

P. S. Я благодарю за помощь, поддержку и ценные советы коллег – музыковедов Любовь Абрамовну Купец, Веру Борисовну Валькову, Зивар Махмудовну Гусейнову, Надежду Владимировну Деверилину, Марину Григорьевну Рыцареву, Анастасию Александровну Сырейщикову, специалиста по истории фортепианного искусства Александра Михайловича Меркулова, историков Андрея Леонидовича Зорина, Михаила Брониславовича Велижева и Юрия Николаевича Фоста. Я признательна сотрудникам российских архивов, музеев и библиотек – Музея-усадьбы в Новоспасском, Российского национального музея музыки, РГАЛИ, Отдела рукописей РГБ и РНБ, Государственного исторического музея, Государственного центрального театрального музея им. А. А. Бахрушина, музея-заповедника А. С. Пушкина «Михайловское», Русского музея. Отдельная искренняя благодарность – моей семье.

1.См., напр.: Döhring S., Henze-Döhring S. Oper und Musikdrama im 19. Jahrhundert. Handbuch der musikalischen Gattungen. Bd. 13. Laaber: Laaber, 1997. S. 4, 139.

2.Варшава. 18 июля 1850 г. Александровская цитадель. N. N. Сообщ. Л. И. Шестаковой // Русская старина. 1876. Т. XVI. Вып. 5–8. С. 204.

3.Подробнее см.: Валькова В. Б. «Солнце русской музыки». Глинка как миф национальной культуры // М. И. Глинка: К 200-летию со дня рождения: Материалы научных конференций: В 2 т. / Общ. ред. Н. И. Дегтярева, Е. Г. Сорокина. М.: Московская государственная консерватория им. П. И. Чайковского, 2006. Т. 2. С. 17–25.

4.Так, исследователями доказано, что «Дневник» Нестора Кукольника, друга композитора и литератора, является более поздней мистификацией и по жанру соответствует воспоминаниям. Оттого многие даты и события не соответствуют действительности (Штейнпресс Б. С. «Дневник» Кукольника как источник биографии Глинки // М. И. Глинка: Исследования и материалы / Под ред. А. В. Оссовского. Л.; М.: Музгиз, 1950. С. 89—118). Правда, еще один свидетель событий, друг композитора, военный П. А. Степанов указывал, что «воспоминания Кукольника могут быть очень полезны в составлении музыкальной биографии Глинки; если отбросить поэтическую восторженность, то все остальное верно» (Степанов П. А. Воспоминания о М. И. Глинке (по поводу «Дневника» Н. В. Кукольника) // Глинка в воспоминаниях современников / Под ред. А. А. Орловой. М.: Музгиз, 1955. С. 183–184.

5.Мифы о Глинке рассматривает, напр.: Фролов С. В. М. И. Глинка: Первые годы жизни (из новой биографии композитора) // Музыкальная наука на постсоветском пространстве. Международная Интернет-конференция. – http://2011.gnesinstudy.ru/ page/ frolov_ doklad.html.

6.Об этом, например, в комментарии к письмам М. И. Глинки. См.: Коммент. № 6 // Глинка М. И. Полное собрание сочинений: Литературные произведения и переписка: В 2 т. [В 3 кн.] / Изд. подг. А. С. Ляпунова, А. С. Розанов. М.: Музыка, 1973–1977. Т. 2 (а). С. 357. (Далее – Глинка М. И. ПСС.)

7.Такой образ транслируется, например, в учебнике для высших учебных заведений по специальности «Музыковедение»: Владышевская Т., Левашева О., Кандинский А. История русской музыки: Вып. 1. М.: Музыка, 2013. С. 377.

8.П. И. Чайковский – П. И. Юргенсон. Венеция. 17 / 5 декабря 1877 года // Чайковский П. И., Юргенсон П. И.: Переписка: В 2 т. / Ред. – сост. П. Е. Вайдман. М.: П. Юргенсон, 2011. Т. 1: 1866–1885. С. 32.

9.Подробнее см.: Раку М. Г. Музыкальная классика в мифотворчестве советской эпохи. Механизмы «редукции» классического наследия. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 451–464.

10.Пушкин А. С. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Художественная литература, 1959–1952. Т. 9: Письма: 1815–1830 годы. С. 215.

11.Одоевский В. Ф. Русские ночи. М.: Наука, 1975. С. 106.

12.Впервые полный текст «Записок» был издан в 1870 году в журнале «Русская старина». Отдельными изданиями они вышли в свет в 1871-м (под редакцией В. В. Никольского) и в 1887-м (под редакцией В. В. Стасова). Последнее наиболее точное и выверенное издание «Записок» было сделано в 1988 году (Глинка М. И. Записки / Подгот. текста А. С. Розанова. М.: Музыка, 1988). По этому изданию будут приводиться цитаты из «Записок» в этой книге (далее в сносках – Глинка М. И. Записки).

13.Почти не сохранилось писем Глинки эпохи обучения в пансионе, нет писем родным в период службы в Санкт-Петербурге и первой зарубежной поездки, то есть с 1824 по 1835 год. Многие из них могли бы уточнить вопросы создания оперы «Жизнь за царя». Неизвестны письма матери композитора – Евгении Андреевны Глинки – сыну. Они вели интенсивную переписку до самой ее смерти. Так же среди тех, с кем Глинка вел интенсивную переписку и чьи письма считаются уничтоженными, были муж его сестры Елизаветы – Виктор Флёри, возлюбленная Екатерина Керн. Погиб архив барона Егора Розена, автора либретто к опере «Жизнь за царя», где могли быть свидетельства о процессе написания первой оперы. Документы уничтожены его братом после смерти поэта. Утрачен личный дневник Глинки, который он вел во время путешествия по Испании.

14.Подробнее об этом методе в рамках музыкальной науки см.: Купец Л. А. История музыки как public history (методологические маргиналии): Доклад на VI Международной научной конференции «Музыка – Философия – Культура. Свое и чужое в истории искусства и культуры». К 165-летию Вл. Соловьева, 125-летию рождения и 30-летию кончины А. Ф. Лосева (24–26 апреля 2018 года).

15.Zavlunov D. Constructing Glinka // Journal of Musicology. Summer 2014. Voсl. 31. Issue 3. P. 326–353.

16.Ручьевская Е. А. Глинка и романтизм // Ручьевская Е. А. Работы разных лет: Сборник: В 2 т. СПб.: Композитор – Санкт-Петербург, 2011. Т. 1: Статьи. Заметки. Воспоминания. С. 66–71.

17.См.: Юханнисон К. История меланхолии: О страхе, скуке и печали в прежние времена и теперь. М.: Новое литературное обозрение, 2012 (Культура повседневности).

18.Такой образ Глинки был представлен Марком Арановским. Он пришел взамен советского «народнического» и «демократического» образов, в которых подчеркивался изоляционизм Глинки, его «особый путь». Подробнее о «русском европеизме» см.: Арановский М. Слышать Глинку // Музыкальная академия. 2004. № 2.

19.Марасинова Е. Н. Вольность российского дворянства (Манифест Петра III и сословное законодательство Екатерины II) // Отечественная история. 2007. № 4.

20.Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб.: Искусство-СПБ, 1994. С. 85. См. также – http://www.gumer.info/ bibliotek_ Buks/ History/ Lotman/ 05.php.

21.Глинка М. И. ПСС. Т. 2 (б). С. 148.