Czytaj książkę: «Тебя зовут Макс»
ГЛАВА 1
Я очнулся в сыром подвале. Точнее, мне тогда так показалось из-за нещадно смрадного запаха, сырости и холода, который пронизывал до костей. Ужасно болела голова. Странно, но в первые секунды я даже не задумался о том, почему я здесь. Глаза открывать не хотелось: то ли от невыносимой головной боли, то ли от внутреннего страха все вспомнить. Не знаю, сколько я так пролежал – минуту, две или целую вечность, но нужно было что-то делать. Сделав над собой усилие, я заставил себя открыть один глаз. Второй глаз открываться категорически не желал: ресницы слиплись так сильно, что казалось, кто-то приклеил их на качественный двусторонний скотч к лицу. Один мой глаз пытался разглядеть окружающую обстановку. Однако вокруг было темно от слова «абсолютно». Может я ослеп? И что, черт возьми, произошло?
Руки мои оказались связанными, но лишь формально, потому что, чуть пошевелив ими, мне удалось высвободиться из петли. Все это переставало быть забавным. Нужно было выбираться отсюда… Между тем, тьма вокруг меня начала рассеиваться, да и второй глаз удалось слегка приоткрыть. Это действительно был старый подвал, чувства не обманули. Я почему-то подумал, что чувства никогда меня не обманывали. Такое понимание пришло из ниоткуда. Для меня это показалось настолько обыденным, что даже не заставило запустить мозг в развитии мыслительного процесса, направленного на поиск первоисточника этого утверждения.
В звенящей тишине неожиданно послышались тяжелые шаги. Казалось, что они приближались к месту моего заключения целую вечность. Вот лестница… Четыре… Нет, пять ступеней. Поворот ключа в металлической двери заставил вздрогнуть и задержать дыхание. Я интуитивно решил не проявлять признаков своего пробуждения, пока что-либо не выясню. Дверь открылась, и два человека, о чем-то негромко переговариваясь, кинули от порога на пол два увесистых мешка. Дверь снова закрылась, шаги быстро удалялись. Ой, мужик, куда же ты влип? Не нравится мне все это… Ох как не нравится!..
Каждое движение давалось с большим трудом, но любопытство брало верх. Я подполз к мешкам, небрежно заброшенным охранниками в мое временное пристанище. Увиденное мной, даже при поверхностном исследовании, было зрелищем не для слабонервных. В туго-перевязанных мешках четко определялись контуры человеческих тел. Кроме этого, и без того смрадный дух подвала, к которому я, впрочем, начал привыкать, наполнился сладковатым, навязчивым запахом спекшейся крови. Мешки были липкими, и я невольно отшатнулся в сторону, застыв на минуту в раздумье, что делать дальше. В этот момент я вдруг осознал, что совсем ничего не помню. В голове было пусто, как в дырявой бочке. Я с ужасом подумал о том, что не знаю, кто я, сколько мне лет, есть ли у меня родители, семья, работа… А может я бомж? Хм… Не хотелось бы относить себя к этой категории свободолюбивых граждан.
За дверью вновь послышались шаги. Я вернулся на свое место и затаился. Однако человек по ту сторону подвальной стены вел себя очень странно, если сравнивать с поведением первых, увиденных мной, охранников. Его походка казалась очень осторожной и даже несколько опасливой. Человек замешкался возле двери в подвал. В какой-то момент мне даже показалось, что он ушел или, что его вообще не было, и звуки шагов создал мой неспокойный мозг. Легкий стук в дверь вернул меня к реальности. Я подполз ближе и ответил таким же дробным стуком.
– Живой! Я уж думал, не оклемаешься, – сиплым шепотом начал со мной разговор неожиданный «гость».
– Не дождетесь, – заявил я и понял, что болит не только голова, но и горло, извлекать звуки из которого было невероятно сложно.
– Ха! Шутишь? Это хорошо… Значит правда живой.
– Кто ты?
– Кто я – это тебя волновать не должно. Бьюсь об заклад, что ты даже себя вспомнить не можешь. Слушай меня, если жить хочешь.
– Я тебе должен верить? Не внушаешь ты мне доверия…
– А у тебя выбора нет. Сейчас ты отойдешь на пять шагов и отвернешься. Будешь на меня пялиться – убью. Попробуешь сбежать – тоже убью, понял?
– Да куда уж понятнее…
Я решил не рисковать и отошел на пять шагов. Дверь тихо открылась и через несколько секунд закрылась снова. Шаги быстро удалялись по коридору. На пороге мой таинственный друг оставил кусок хлеба, бутылку воды и клочок бумаги, на котором я едва мог что-то различить. Под дверь из коридора пробивалась тонкая полоска света. Мне пришлось лечь на пол с запиской, чтобы ее прочитать. Корявым почерком было написано следующее: «Меняйся местами с соседом. Через час. Тебя зовут Макс». Хм… Загадок прибавляется. Макс. Это имя мне совершенно ни о чем не говорило, «не надевалось» на мое больное сознание. Поменяться с соседом местами… Это с трупом что ли?.. Делать этого совершенно не хотелось, но и выбраться отсюда другой возможности не было. Мой друг прав. Я быстро съел кусок хлеба, запил его большим глотком воды и начал развязывать ближний ко мне мешок.
ГЛАВА 2
Спустя минут сорок я лежал в мешке, который кое-как перетянул бечевкой через две небольшие дырки. «Если заметят – мне конец», – пронеслось в голове. К моему лицу плотно прилегала ткань, пропитанная чужой кровью. К горлу подкатывала сильная тошнота от нестерпимого запаха и головной боли. Господи, что же я такого натворил, что сейчас вынужден думать, как обмануть старушку-смерть? За дверью послышались знакомые шаги и невнятные захмелевшие голоса, которые периодически взрывались дьявольским хохотом. На этот раз гостей было трое. Дверь распахнулась. Я замер, но сердце предательски колотилось, да так громко, что мне казалось, нет ничего проще, меня обнаружить. Будь, как будет теперь. Если выживу, значит кому-то это нужно, значит, что-то в жизни я еще не доделал, не завершил.
– Эй, старый, посмотри там нашего постояльца. Крепкий гад, третьи сутки не дохнет. Из-за него только здесь сидим. Того и гляди, менты с проверкой нагрянут.
Шаркающие осторожные шаги направились в угол, в котором раньше лежал я.
– Готов. Закостенел уже. Давай мешок, запакую его… Тяжелый лось. Дэн, помоги.
– Пойду, свет включу, не видно ни черта, откликнулся третий, вероятно, Дэн.
– Совсем крышу снесло от выпитого??? Менты рядом кружат. Сваливать надо. Пакуем и уходим.
– Не подумал…
– Хозяин потом за тебя подумает пулей тебе в голову. Давай быстрее.
Я ловил каждое слово и совершенно ничего не мог понять. С каждой минутой вопросов становилось только больше. Одно я знал точно: среди этой троицы есть мой друг, который пытается сохранить мне жизнь, возможно путем расставания со своей собственной. Почему? Странно, но этот вопрос заботил меня больше всех остальных. Я понимал, что этот человек, вероятно, чем-то обязан мне. Иначе, как это можно объяснить? Хм… Может я из их маргинальной компании? Да нет. Быть такого не может.
Мои раздумья прервал резкий рывок за ноги. От неожиданности и боли я чуть не вскрикнул. Волоком мой мешок потащили за дверь. Голова билась о бетонный пол, сердце вырывалось из груди, перед глазами спиралью расплывались черные круги. Сейчас я, кажется, потеряю сознание. Может к лучшему. Боль в голове становилась нестерпимой. Ступеньки… Одна… Две… До пяти сосчитать не успел. Сознание провалилось в пустоту.
ГЛАВА 3
Говорят, если ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер. У меня болело абсолютно все. Умереть, наверное, было проще, но я жив. Тело пробивал ужасный озноб: видимо, время, проведенное на холодном полу в подвале, не прошло бесследно. Перед глазами пронеслись последние часы моей жизни. Вспомнить что-либо еще я не мог, да и попросту не имел на это ни сил, ни желания. Рядом трещал костер и стоял невыносимый запах помойки. Я открыл глаза и, насколько это было возможно, огляделся. Подо мной был какой-то грязный матрас, а на мне старая рваная фуфайка. Чувство брезгливости смешалось с благодарностью: все же сейчас я был в меньшей опасности, чем тогда, в подвале. Можно было искать силы для борьбы за собственную жизнь.
– Очнулся? Видно сильно жить хочешь. Дружков твоих крысы доедают, а ты счастливчик.
– Где я? – просипел я совсем незнакомым мне голосом и закашлялся так, что все мои внутренности стали выжигать меня изнутри.
– Где? Ха-ха! Да ясно где – на свалке городской. Рассказывай, кто ты и откуда. Почему тебя в мешке сюда привезли. Я, хоть и бомж, но мужик правильный. Увижу, что врешь, сдам тебя в государственную организацию по назначению…
– Я ничего не помню. Сам бы рад узнать хоть что-то. Мне сказали, что меня зовут Макс… Не знаю… Не уверен, что это так.
– То есть, как так? Совсем ничего? Хм… Ладно, отдыхай. Чай тебе сейчас сделаю. Макс, значит Макс. Я Данила Васильевич. Можешь Данилой звать. Или Васильевичем. Я не гордый.
– Спасибо, Василич…
– Да я то, что… Тимура благодари. Он тебя нашел.
– Кто такой Тимур?
Василич засмеялся, но ничего не ответил, только тонко просвистел беззубым ртом. Послышались чьи-то быстрые шаги… Нет, бег на четырех лапах…
– Волк?!
– Волкособ, – сказал Василич и ласково потрепал за ухом большую серую голову, – прибился ко мне, умный чертяга. Да ты его не бойся. Если зла в тебе нет – не тронет.
Тимур медленно подошел ко мне. Сердце бешено колотилось. Встать я не мог. Чувство беззащитности перед серьезным зверем застало меня врасплох. Между тем, пес наклонился к моему лицу и осторожно его обнюхал. Странно, но от его дыхания я расслабился. Казалось, вся моя прежняя жизнь была связана с собаками. Тимур сел рядом и стал внимательно в меня вглядываться. Готов поклясться, что в этот момент на меня смотрела не собака. Его глаза скорее напоминали взгляд старца – доброго, умного и строгого. Пес снова наклонился ко мне, лизнул щеку и улегся рядом.
– Хм.. – нарушил молчание Василич, который до сих пор не сводил взгляда с Тимура, – тебе бы не поверил, но своей собаке не верить не имею права. Он мне жизнь спас прошлой зимой. Из-подо льда меня вытащил. Если Тимур тебя признал, то и я не сомневаюсь, что ты человек хороший.
Я изобразил на лице подобие легкой улыбки, поскольку сил не осталось совсем. Воздух вокруг меня стал густым и тягучим. Было тяжело дышать.
– В больницу тебе надо. Умрешь. Вся голова разбита. Видно, крови потерял много. Да и легкие твои воспалились. На дорогу нужно. Там «скорые» часто катаются, поймаем какую-нибудь. Телефона, сам понимаешь, нет.
– Не дойду я… Василич, не жилец я.
– Я тебе дам – не жилец! Мы с Тимуром тебя не для этого нашли. Ты богом целованный, не гневи его.
Василич поднес к моим губам грязную кружку, с каким-то странным напитком, очень отдаленно напоминающим чай. Я сделал глоток, потом второй, третий. Понял, что еще могу побороться, Василич прав.
– Василич, как ты здесь оказался? Ну…на свалке? Если не хочешь, не отвечай.
– Да отвечу, что ж уж… Дочь меня из квартиры выгнала. Сам виноват. Одиноко было после смерти жены, пил много…
– Как так – дочь? Не верю. Бывает такое?
– О, мой друг, в жизни и не такое бывает.
Я внимательно оглядел своего спасителя. Волосы грязные, но аккуратно уложенные. Борода подстрижена. Ботинки, старые, но, странным образом, начищены до блеска. Он говорил, что с прошлой зимы здесь. Бомж. Но не тот бомж, который вызывает отвращение, от которого пахнет перегаром, а какой-то другой, интеллигентный что ли…
– Василич, а если в Суд? Ну, ты же, в конце концов, гражданин своей страны, должно же государство тебя защищать.
– Ха-ха-ха! – снова засмеялся Василич, – государство может и должно, да не обязано. У меня даже паспорта нет. Да и пустое все это. Не стану я с дочерью судиться.
– Да это разве дочь?! Она ж тебя из собственного дома выставила! Василич, очнись!
– Ты меня жить не учи. Сказал – не стану. И дочь мою не обижай. Я ее люблю. Обиды на нее не держу. Говорю тебе – сам виноват. Знаешь, я ведь помню, как она совсем маленькая бегала…Худенькая такая…Косички тоненькие… Однажды собака ее дворовая напугала. Так она ко мне подбежала, в руку мою вцепилась, дрожит вся… До сих пор помню, как вчера было…
Я молчал. Василич в очередной раз меня удивил. Ничего не помня из своей прошлой жизни, я точно знал, что людей с таким большим сердцем не так-то просто встретить. Василич украдкой смахнул слезу.
– Внучку бы увидеть, хоть одним глазком. Ей пять лет уже. Маринкой зовут. Да видно не судьба… Пошли. Дорога рядом. Соберись, мужик. Ты должен жить. Поверь. Как бы плохо ни было, а жизни радоваться надо и бороться за нее.
Я заставил себя встать. Тимур, незлобно порыкивая, настырно толкал меня носом в спину. Я положил ему руку на холку и слегка потрепал.
– Спасибо, друг. И тебе, Василич, спасибо. Даст Бог, еще увидимся.
– Это ты сейчас так говоришь – увидимся… Кому нужен старый бомж и его собака? Тебя сейчас в больничке подштопают, родных найдешь и забудешь все, как страшный сон. Живи, сынок. Ну, а если помянешь нас когда добрым словом – и то хорошо. Значит не зря все. Да, и вот еще что…
Василич покопался в кармане, достал оттуда две бумажки по пятьсот рублей и протянул мне. Я заплакал. Стыдно было плакать – мужик все-таки, но остановиться не мог. Понимал, что тысяча рублей – это все его богатство, которое он готов отдать мне – совершенно незнакомому ему человеку.
– Василич, не надо. Оставь, тебе нужнее.
– Бери, не обижай старика. За мной грехов много. Считай, что один из них я сейчас с этой тысячей на прощение меняю… Ты только не думай, эти деньги не ворованные. Я их честно заработал. Огороды копал весной у дачников. Пить я давно уже бросил. К еде непривередлив, да и бесплатные обеды в парке раздают. Все будет хорошо. Бери.
Он уверенно вложил мне в руку деньги. Я еще раз подумал о большом сердце и тяжелой судьбе Васильича и обнял его за плечи. Перед глазами было темно, сердце колотилось, голова буквально разрывалась от боли. Впереди показался свет фар, рассекающий мокрую дорогу. Тимур уверенно вышел вперед и завыл. Да, это была «скорая». Тимур не ошибся. Машина резко затормозила. Из кабины выскочил разъяренный водитель.
– А ну пошел отсюда! И откуда взялся только?!
Мужчина поднял с дороги камень и замахнулся им на Тимура. Пес не сходил с места.
– Не тронь его, – сказал я и встал рядом с собакой.
Водитель, казалось, был обескуражен. Да я бы и сам, наверное, удивился, будь я на его месте. Два бомжа и огромный пес глядели на него в шесть глаз.
– В больницу ему надо, – сказал Василич. Разбитый весь и не помнит ничего. Избил кто-то и выкинул на свалку.
– Эй, док, выйди, – позвал кого-то водитель «скорой».
Из машины выглянул молодой, несколько нелепый из-за крупных веснушек и больших ушей, но, одетый с иголочки, врач. Или санитар. Во всяком случае, вид у него был довольно деловой. Он как-то брезгливо оглядел нашу троицу, спросил, кому нужна помощь и, бегло осмотрев при свете фар мою разбитую голову, молча, кивнул водителю. Меня завели в машину и уложили на носилки. Я в который раз за последние сутки начал терять сознание, но сделал над собой усилие и посмотрел в окно. На обочине стояли Василич и Тимур. Василич перекрестил меня и что-то прошептал губами. Машина тронулась, а я не мог оторваться от совсем уже темной обочины, на которой стояли мои друзья. Теряя сознание, я подумал: «Мир не без добрых людей. Наверное, и я не совсем пропащий, если мне люди помогают. Чтобы не случилось, а Василича я еще увижу…».
ГЛАВА 4
Казалось, все происходит не со мной. Было на удивление спокойно. Нет, не так. Безразличие к происходящему – более точная характеристика для тех моих чувств, когда я парил над своим телом и наблюдал за действиями врачей.
– Срочно в операционную! – командовал один из них, врач лет сорока пяти, – черепно-мозговая травма, субдуральная гематома, сломано ребро справа, возможно осколочное повреждение правого легкого. Как вообще вы его довезли? Откуда он взялся?
– Ой, не спрашивайте Андрей Иванович, появился с волком и мужиком каким-то на дороге, как из-под земли выросли.
– Да ну? На ногах стоял? Не заливай, Вася. С такими травмами он максимум мог лежать на обочине и дышать через раз.
– Да я не обманываю! Вон, Витьку спросите, он нас привез.
– Верю, верю, не кипятись… Марина, давление и пульс контролируешь?
– Да, Андрей Иванович, давление восемьдесят на шестьдесят, пульс нитевидный, не фиксируется.
– Плохо дело… За операционной бригадой отправили?
– Да, уже едут.
– Хорошо. Василий, готовься, будешь ассистировать.
– Андрей Иванович, да я же ни разу…
– Отставить разговоры. Когда-то надо начинать. Готовься.
Наверное, мне несколько наскучило наблюдать за собой со стороны, и я вернулся, чтобы открыть глаза. Рядом со мной суетилась та самая Марина, приятная женщина с ярко-зелеными глазами. «Кошка», – подумал я и улыбнулся.
– Андрей Иванович, больной в себя пришел!
Андрей Иванович большими шагами подошел к моим носилкам.
– Да из чего ты сделан, приятель? – спросил врач, направляя на мои зрачки луч фонарика, – Я, конечно, рад, что ты жив, но такого не бывает. Фамилия? Имя? Отчество? Контакты родственников?
– Макс… Вроде бы. Больше не помню ничего. Даже имя не помню. Сказали мне, перед тем как на свалку бросить.
– Кто сказал? Что произошло? Вы понимаете, что я должен сообщить о вас в полицию?
– Док, вы меня вытащите только и сообщайте кому хотите. Мне терять нечего. Только искать… Я жить должен. Мне один хороший человек это сказал.
Андрей Иванович коротко кивнул, записал что-то в истории болезни и дал распоряжение Марине. Коридор больницы загудел от суеты и многочисленных голосов: приехала операционная бригада. Меня повезли в операционную. Странно, но я не испытывал страха перед медицинскими инструментами, аккуратно разложенными на столе. Кажется, в прошлой жизни я все это видел, прикасался ко всему этому. Я – хирург? Да ну нет. Я начинал на себя злиться за то, что не могу вспомнить свою собственную жизнь. Яркий свет прожектора. Обратный отсчет от десяти. Девять… Восемь… Андрей Иванович склонился надо мной… И Марина… Лица расплываются… Смешно мелькнули и пропали два больших уха молодого аспиранта Василия. Первый раз за последние сутки мне было по-настоящему спокойно и легко…
ГЛАВА 5
Отрывочные воспоминания атаковали мой больной мозг. Ни одного лица было не разобрать, картинки менялись слишком часто и были настолько смазанными, что приносили мучительную боль. Однако я понимал, что мое сознание совершает большую работу в поисках моей прошлой жизни. Я с большим трудом открыл глаза и снова их закрыл: приглушенный свет ночника показался мне яркой вспышкой. Смотреть на него было невозможно. Наверное, в этот момент я начал стонать. Точно не помню. Но рядом сразу же оказалась та самая медсестра-кошка Марина.
– Настоящий борец, умница, – подбодрила меня Марина и сразу затянула на моей руке манжету для измерения давления.
– Андрей Иванович…
– Андрей Иванович спит. Сутки от вас не отходил, лично дежурил. Это после семи часов операции. Скоро вернется. Говорит, что за двадцать лет в больнице таких пациентов, как вы у него не было. У вас же сердце два раза останавливалось на операционном столе. Думали – все… Теперь жить будете точно. И точно долго. Андрей Иванович обещал. А он слов на ветер не бросает.
Я смог сказать только скупое «спасибо». Внутри меня сидела невероятная благодарность, но выражать ее не было никаких сил.
– Сколько я был без сознания?
– Почти двое суток.
– Ого! Выспался на всю оставшуюся жизнь…
– Вы ничего не вспомнили?
– Нет, ничего. Фотографии какие-то… Без лиц.
– Ну, ничего. Лиха беда начало. Все. Больше не разговариваем, нельзя вам.
Кажется, я хотел еще что-то сказать, но Марина так строго на меня посмотрела, что ее глаза превратились в два сияющих прожектора. «Точно кошка», – подумал я и приложил палец к губам.
– Молчу! Не ругайтесь, Марина.
Примерно через час дверь в палату осторожно открылась, и заглянул Андрей Иванович. Он увидел, что я не сплю и подошел ближе. У меня появилась возможность разглядеть его. При первом знакомстве мне показалось, что ему лет сорок-сорок пять. Возможно, так и было, но взгляд Андрея Ивановича был настолько уставшим, что сейчас казалось, ему не меньше шестидесяти. Аккуратно уложенные волосы и ровные стрелки на брюках создавали впечатление, что передо мной абсолютный педант.
– Ну как ты, Макс? – спросил Андрей Иванович уставшим голосом.
– Живой кажется… Спасибо, док. Если бы не вы…
– Я просто делал свою работу. А спас себя ты сам. Никогда еще не видел, чтобы люди настолько за жизнь цеплялись. Умирать никто не хочет, это понятно, но, чтобы с такими травмами на дороге попутку ловить – увольте. Это за гранью медицины. В общем, говорить тебе сейчас нельзя, но поговорить нам нужно. Так что лежи и слушай. Ты точно ничего не помнишь?
Я отрицательно мотнул головой. Услышанное дальше от Андрея Ивановича, заставило меня глубоко задуматься. Он рассказал мне, что, пока я был без сознания, по его заявлению в палату приходили представители нашей доблестной полиции. Они опознали во мне человека, фоторобот которого был в каждом отделении и на всех стратегических объектах, то есть вокзалах, аэропортах, почтах и в прочих аналогичных местах. Человек с фоторобота подозревался в похищении малолетнего мальчика из соседнего города. Подробностей Андрей Иванович не знал, но я чувствовал его обеспокоенность и некоторую неуверенность в том, правильно ли он поступает сейчас, рассказывая мне все это.
– К палате приставлена охрана. Я, как твой лечащий врач, запретил сейчас любые допросы, но будь готов. Не верю я почему-то, что ты похититель. Другой ты человек. И еще. У тебя под сердцем осколок сидит. Старый. Я его трогать не стал – опасно. Такой подарок у тебя, вероятнее всего, с войны остался. Вспоминай. Я тоже воевал. Такое не забывается. Ну и последнее… На твоем лице есть следы пластической операции. Я с этим профилем плохо знаком, не знаю, изменилась ли твоя внешность, но об этом тоже подумай.
Андрей Иванович попрощался и вышел за дверь. Поехал домой отдыхать. В коридоре я слышал его строгий голос, его троекратное «нет» полицейскому, который дежурил у двери. И короткое «завтра поговорите». Значит, до завтра у меня есть время собраться с мыслями, а сейчас надо спать. Голова все еще болит, а по глазам, будто кто ножом режет… Утро вечера мудренее.
ГЛАВА 6
Заснуть не получалось очень долго. Неожиданно вспомнилась народная мудрость – жизнь прожить не поле перейти. Сейчас я стоял на том самом поле и не помнил ни одной тропинки, по которым я мог бы сюда попасть. Все казалось странным и незнакомым, принадлежащим какому-то другому персонажу. Наверное, я начал засыпать, потому что вдруг на этом самом поле, недалеко от меня появился белокурый мальчишка. Он стремительно приближался, но я видел лишь его очертания. Больное воображение после рассказа Андрея Ивановича? Или… Что, если я действительно похитил ребенка?! От этих мыслей я резко открыл глаза и снова натолкнулся на стену боли, которая напомнила о себе в голове и глазах.
– Сестра! – вырвалось из моего нутра, потому что терпеть дальше я просто не мог.
В коридоре послышались шаги. Дверь открылась и вошла женщина с утрированно-пышными формами. Двигалась она на удивление быстро. Каждое ее движение было отточенным и правильным.
– Что случилось? – спросила она.
В ее голосе определялось нескрываемое пренебрежение, видимо от того, что я нарушил покой ночной смены своим внезапным криком.
– Голова болит страшно, – пожаловался я, – можно таблетку?
– Можно, – буркнула она, развернулась и вышла из палаты, хлопнув дверью.
Спустя минуту «ночная фея» появилась снова, молча кинув на стол возле моей кровати обещанную таблетку и поставив стакан воды, из которого выплеснулись капли. Вступать в конфликт я не имел никакого желания. Быстро выпил лекарство и извинился перед медицинской сестрой, что потревожил ее. Я поймал острый ненавидящий взгляд «ночной феи». За что? Вроде бы не успел еще сделать ей что-то плохое. Или успел? То, что я услышал дальше, полностью выбило меня из колеи и повергло в шок.
– Возятся тут с убийцей… Андрей Иванович, добрая душа… Своими бы руками тебя убила, да мараться не хочу.
Я не нашел ни одного слова, ни одного аргумента, чтобы возразить ей. Медсестра уже выходила за дверь, а я лежал и не мог пошевелиться. Глаза устало закрылись. Передо мной снова было поле. Я снова был на нем один. Шел дождь, но капли стекали только по щекам. Где-то далеко я отчетливо слышал взрывы. Трава вокруг меня загорелась. Стало нечем дышать. Ну, вот и все. Это конец. Я поймал себя на мысли, что думаю об этом спокойно. Наверное, просто устал. За пеленой дыма я различил силуэт мальчишки. Он не убегал от меня. Грустно смотрел прямо мне в глаза и ничего не говорил. Кто-то сильной рукой выдернул меня из огненного плена, и я снова оказался в больничной палате.
– Макс, очнись! Макс! – это был Андрей Иванович. – Уфф… Ну и напугал же ты меня, дружище…
– Что со мной, док? – просипел я.
– Горишь весь. Вроде на поправку шел и на тебе… Похоже на шок, но вот что его спровоцировало – не пойму. Давай, рассказывай.
Я не знал, стоит ли ему рассказывать о моем знакомстве с «ночной феей». Андрей Иванович заметил мою неуверенность, но расшифровал ее по-своему.
– Вспомнил что-то, и рассказывать не хочешь? Есть, что скрывать от меня? Как хочешь. Там за дверью следователь топчется уже два часа. Удачи.
– Док, подожди… Не вспомнил я ничего. Просто ночью…
– Что ночью? Договаривай, раз начал.
Я выдохнул и рассказал о том, как проснулся от головной боли, о том, как звал медсестру, просил таблетку и о том, как она назвала меня убийцей. Ничего не утаил и от этого, с одной стороны, чувствовал какое-то облегчение, а с другой – ненавидел себя за жалобу на женщину, у которой наверняка был повод для ненависти к убийцам и похитителям, каким она меня считала. Док нахмурился и сжал руку в кулак, от чего его костяшки побелели.
– Ай да Елена Сергеевна… Я ей сейчас устрою…
– Андрей Иванович, не нужно. Я в порядке. А что до нее, так Бог ей судья. А вдруг я действительно и ребенка украл у родителей, и убил кого-то… Это меня больше всего мучает. Мозг отказывает в это верить, да и сердце тоже. Если правда я такой, как все говорят, так зря ты меня спасал…
– Медики клятву Гиппократа дают. Это святое. Как Библия. И каждый эту клятву чтить должен. Елене Сергеевне я обязательно про это напомню. Ты мне скажи лучше, готов с полицией общаться?
– Готов. Когда никогда, а все равно придется. Зови.
Андрей Иванович коротко кивнул и вышел за дверь. Я слышал его короткие наставления следователю о том, что мне нельзя много разговаривать и волноваться. Почти сразу в палату зашел подтянутый крепкий мужчина в штатском лет тридцати пяти с маленькими круглыми глазками, которые как-то не пропорционально располагались на его правильных чертах лица.
– Капитан Михайлюк, – представился он и протянул удостоверение, в котором я, впрочем, не успел что-либо разглядеть. – Рассказывайте.
– Что рассказывать? – спросил я.
– Не прикидывайся. Все рассказывай. Чистосердечное признание тебя от зоны не спасет, но душу облегчит. Где мальчик?
– Я не знаю. Не помню ничего.
– Это ты своему доктору заливай. Не помнишь ты… Мразь.
Во мне что-то закипело. Это чувство не могло сравниться ни с растерянностью после слов «ночной феи» Елены Сергеевны, ни, даже, с пожаром на поле из моего сна. В моем голосе появились металлические нотки и такая твердость, которую я сам от себя не ожидал.
– Капитан Михайлюк, кто Вам дал право разговаривать со мной в подобном тоне? Вы можете что-то мне предъявить? А, если окажется, что Вы ошиблись и я не тот, кого Вы ищите?
Капитан внимательно посмотрел на меня. Я не отводил взгляд. Мы оба молчали, кажется не меньше минуты. Он оценивал меня, мои слова, мои действия, и я это хорошо чувствовал. Нужно сказать, что взгляд его перестал метать молнии, хотя и дружелюбным его назвать было нельзя.
– Хорошо. Приношу свои извинения. Вы правы, доказательств пока нет. Этого пацана уже месяц ищут. Если опираться на сухую статистику, то в живых его уже нет. Хотя родители верят и поиски не прекращают, особенно мать… Расскажите, что помните. Фамилия, имя, отчество?
– Меня зовут Макс. Помню только последние несколько дней. Больше ничего.
Я рассказал капитану обо всем, что со мной приключилось, стараясь не упустить ни одной детали. О трупах в мешках, об охранниках, о странном спасении и не менее странной записке, о Василиче и Тимуре, о «скорой» и дороге в больницу. Все, сказанное мной, капитан записывал на диктофон, параллельно делая какие-то пометки в своем блокноте.
– Охранники как-то называли друг друга?
– Только двое. Старый и Дэн. Старый помог мне сбежать.
– Откуда такая уверенность? Вы же утверждаете, что не видели его лица.
– Я слышал его шаги. Уверен, что это был он.
– Шаги к делу не пришьешь. Так. Ладно. Пока останетесь здесь. У дверей охрана. Попытаетесь сбежать – сразу в СИЗО отправлю, и Андрей Иванович не остановит.
– Капитан, а можно мне фотографию мальчика?
Капитан задумчиво посмотрел на меня, потом открыл папку и протянул мне фото. Со снимка на меня смотрел голубоглазый белокурый мальчишка лет девяти. Я готов был поклясться, что это его я видел в своих снах. Меня снова бросило в жар, что не укрылось от пытливого профессионального взора Михайлюка.
– Узнал?
– Мне кажется, я знаю его…
Я не стал скрывать от капитана, что лицо мальчика показалось мне знакомым. Это было бы глупо.
– Ну, полежи тут, подумай, может, еще что вспомнишь. Про чистосердечное признание я уже говорил. Милости просим.
Капитан собрался уходить. Я остановил его вопросом, который меня мучил после разговора с Еленой Сергеевной.
– Капитан… Почему меня называют убийцей?
– Хм…Кто сказал? Ну да ладно. Расскажу. Тайны в этом нет, особенно для тебя, если ты – он. Говоров Максим Леонидович, который подозревается в похищении малолетнего ребенка, в шестнадцать лет убил своего отчима. Горло перерезал ночью. За то, что мать за него замуж решила выйти. Отбывал срок в Можайске, откуда вышел по УДО через шесть лет, и никто его больше не видел, даже к матери не заезжал. Ну как? Знакомая история, а?
– Нет, капитан, не знакомая.
– Завтра направлю сюда нашего психолога. Пусть покопается в твоих мозгах. Надеюсь, ты не против?
– Нет. Я только «за». Присылайте.
Капитан ушел, а я лежал и думал, что, если это я – Максим Леонидович? Что, если я убийца? Многое не укладывалось в голове: пластическая операция, осколок под сердцем, девственно-чистый мозг, знакомое лицо похищенного мальчика, слова Елены Сергеевны и капитана Михайлюка… О, боже. За что мне все это?
ГЛАВА 7
Капитан Михайлюк уверенно, как-то даже нарочито чеканя шаг, шел по коридору звенигородского отделения полиции. Он без стука открыл серую дверь с табличкой «Начальник уголовного розыска г. Звенигорода Потапов Семен Петрович».
