Czytaj książkę: «Анатолийская мечеть XI–XV вв. Очерки истории архитектуры»

Знаешь ли, Мухаммед, к твоей чести ты ни разу не спросил меня, в чем смысл жизни. А я тогда дал бы тебе на этот хороший вопрос очень плохой ответ. Смысл его в том, чтобы объехать весь этот огромный и прекрасный мир с целью разобраться, что же с ним делать. А штука в том, что объехать его все равно невозможно, и это только к счастью, ведь что с ним делать, – все равно непонятно, зато пока катаешься, получаешь столько удовольствия!

Мастер Чэнь. Любимый ястреб дома Аббаса

Рецензенты:

Шукуров Ш. М., доктор искусствоведения, Институт востоковедения РАН

Мкртычев Т. К., доктор искусствоведения, Гос. институт искусствознания

Кулланда М. В., кандидат ист. наук, Гос. музей Востока

© Е. И. Кононенко, автор, 2017

© Прогресс-Традиция, 2017

* * *

Предисловие

Если бы еще лет десять назад кто-нибудь сказал мне, что я стану автором книги об Анатолии и тем более о мусульманской архитектуре, я бы удивился, – предметом моего научного интереса долгие годы был другой регион, другая эпоха, совсем иная цивилизация и памятники совершенно иного вида искусства и масштаба. Но долгожданная поездка в Сирию неожиданно сорвалась, – интересовавший меня ближневосточный регион, тогда еще вполне мирный, был объявлен «нежелательным для посещения» из-за очередной вспышки какого-то «птичьего гриппа». План запланированной командировки пришлось срочно менять, «вписываться» в программу близкого по теме семинара в Стамбуле и ограничивать аппетит музейной работой с дотоле известными мне только по каталогам коллекциями стамбульского Музея Древнего Востока, Музея анатолийских цивилизаций в Анкаре и Археологического музея Коньи.

Знакомство с сельджукским и османским зодчеством в тот раз оказалось лишь «сопутствующим» поставленным научным задачам, но когда через год мои студенты запросились «куда-нибудь» под видом учебной практики, я предложил им именно Стамбул, где, как уже знал, имеется уникальная возможность показать сразу и музеефицированный Древний Восток, и прекрасную античную коллекцию Археологического музея, и Византию в ее столичном варианте, и мусульманские памятники в Музее турецкого исламского искусства, и лучшие образцы османской архитектуры… Поездки стали ежегодными, потом еще более участились, расширилась и их география, – благо сообщение между турецкими городами позволяет не превращать путешествия внутри страны в события, к которым нужно готовиться специально и заранее.

Я стал ездить, смотреть, фотографировать, докладывать о своих поездках, ввел анатолийский материал в лекции по искусству Востока, – на турецкую культуру после «обязательных» Арабского халифата и Ирана обычно не хватает времени, преподаватели и студенты это знают… Периодически возникала необходимость что-то уточнить, что-то перепроверить, сравнить оценки, ответить на вопросы. И тут вдруг выяснилось, что ни самому почитать о турецком искусстве, ни студентам порекомендовать «из доступного, но хорошего» почти что и нечего!

Соседняя Турция, ближайшая к нам частица мусульманского Востока, рано и гостеприимно открывшаяся российским торговцам и туристам, покорившая базарами Стамбула и пляжами Антальи (к сожалению, многим по-прежнему знакомы только эти два ее «полюса»), почему-то осталась вне «книжных» интересов, – за исключением, конечно, путеводителей, сборников кулинарных рецептов и «записок бывалых путешественников» (а в последнее время – политической аналитики). Путешественники, правда, быстро перекочевали в блогосферу, – там обмен информацией происходит быстрее; русскоязычных «турецких форумов» в интернете довольно много, но и на них часто встречаешь больше вопросов, чем ответов, – «что посмотреть?», «кто как добирался?», «где найти?», «есть ли перевод?..»

К сожалению, наше знание культуры соседки по Черному морю, даже после всех русско-турецких войн, Белой эмиграции в Галлиполи, «челночных» чартеров 90-х и «пляжных» 2000-х, оставляет желать большего. Византийское прошлое Малой Азии большинству россиян ближе, нежели искусство «страны турок». Мы (во всяком случае, старшее поколение) помним песни на стихи Назыма Хикмета, но нам – в силу отсутствия переводов, – не известно творчество Ахмета Хамди Танпынара (имя знакомо только внимательным читателям Орхана Памука). Многие восхищаются «притчами» Мавланы Джелаледдина Руми, но мало кто читал переводившегося на русский Юнуса Эмре. Безусловно, слышали об османах, которые «сдают и сдают города», но «потеряли» сельджуков; знаем о частной жизни Сулеймана Великолепного со всеми чадами и домочадцами больше, чем о собственных соседях, но телесериалов об Алаеддине Кейкубаде у нас не показывали…

Справедливости ради надо сказать, что на полках книжных магазинов все же можно найти популярные книги об истории османской Турции,¹ – в большинстве своем переводные, в которых предлагается примерно один и тот же набор «культурных штампов»: «сон Османа», битва на Косовом поле, завоевание Константинополя, султаны, братоубийства, гарем, янычары, осада Вены, Сулейман и Роксолана… Доступная литература о доосманской Анатолии² оказывается интересна лишь специалистам, и ранний этап турецкой культуры авторов книг, имеющихся на русском языке, не интересовал.

В последние годы приходится сталкиваться с большей информированностью и студентов, и туристов об истории Турции в XVI в., и причина тому – не литературные источники, а телесериал «Великолепный век». Не думаю, что это плохо. Однако турецкая культура безусловно не исчерпывается сериалами, Голубой мечетью, художественными салонами Антальи и Тарканом.

На самом деле, конечно, научной литературы по истории, культуре и архитектуре и сельджукской, и османской Турции много: это и публикации конкретных памятников, и тематические сборники статей, и узкоспециальные издания, посвященные отдельным проблемам. Пожалуй, по каждому написанному мной абзацу можно привести обширную библиографию, – прежде всего на турецком языке,³ поскольку турки давно, подробно и очень серьезно изучают свою национальную архитектуру (при этом, как правило, с трудом представляют себе, что вне Турции турецкой культурой кто-то интересуется, и даже в научных работах предпочитают ссылаться лишь на публикации на родном языке). Но я и не ставил целью дать исчерпывающий историографический обзор, – жанр «очерков», рассчитанных и на неспециалистов, позволяет заменить подробную историографию еще более подробными ссылками, которые кому-то помогут уточнить факты, проверить выводы, составить представление о степени изученности того или иного вопроса и, возможно, продолжить исследование, а кому-то позволят пренебречь этими возможностями и не отвлекаться от основного текста.

Правда, сами турки обратили внимание на собственное наследие только в конце XIX в., когда перед ними встала задача поисков национального стиля, – и то опорный труд «Основы османской архитектуры»,⁴ изданный к Всемирной выставке в Вене, готовился коллективом европейских историков архитектуры, а политические задачи диктовали и выбор представляемых памятников (так, о сельджукском прошлом Анатолии попросту «забыли»), и их оценки, ощутимые и в турецкой, и в европейской историографии и по сей день (об этом еще придется говорить). В годы Республики были проведены масштабные археологические, ремонтные, реставрационные работы и изучение архивных материалов, издавалось большое количество исторических журналов (как «больших», центральных, так и выпускавшихся региональными обществами, университетами, мусульманскими организациями). Искренний интерес турецких ученых к своему прошлому, опыт экспедиционной работы, государственное и частное финансирование исследований и завидные возможности публикации результатов (в т. ч. за рубежом) привели к тому, что практически по каждому памятнику существует более-менее обширная историография. Проблема часто заключается не в отсутствии литературы, а в ее доступности.

Надо отдать должное и советскому искусствознанию: еще в 1937 г. Н. И. Брунов, поместив Турцию в I том «Очерков по истории архитектуры» вместе с раннеклассовыми обществами и Древним Востоком (поскольку «вся архитектура восточных деспотий, включая архитектуру Персии и мусульманских стран, является первой ступенью истории мирового зодчества в условиях классового общества»), отдельно рассмотрел «Архитектуру турок-сельджуков в Малой Азии» и «Турецкую архитектуру».⁵ Однако лейтмотивом его анализа стала некая «дематериализация»: основной проблемой сельджукской архитектуры в Малой Азии была «дематериализация византийских сводчатых форм», «в гораздо более сильной степени элементы мусульманской дематериализации» отмечены в сельджукских порталах, еще сильнее она проявляется в сводах Зеленой мечети в Бурсе, а «картина ансамбля Стамбула определяется многочисленными минаретами и проникнута принципом дематериализации»⁶… Зато уже в конце 30-х гг. советские читатели могли узнать о существовании медресе Чифте минаре в Эрзеруме (Эрзуруме), медресе Индже минаре в Конье, мечетях Фатих в Стамбуле и Селимие в Эдирне, равно как и принять постулированную этапность сельджукской и османской архитектуры, – некоторые более поздние обзорные работы по истории искусства, в т. ч. предназначенные служить учебными пособиями для вузов, оказались настолько краткими, что места турецкому зодчеству в них вообще не нашлось.⁷

Следующий шаг в изучении турецкого искусства был сделан спустя почти 30 лет Ю. А. Миллером, в 1965 г. опубликовавшим «Искусство Турции».⁸ Работе Миллера уже более полувека, но, как ни странно, она остается единственным в отечественной литературе доступным широкому читателю монографическим обобщением темы. Круг источников, которыми Миллер мог пользоваться, невелик; возможность работать с «натурой», необходимая для искусствоведа, также была весьма ограничена, – к сожалению, это заметно по приведенным описаниям; задачи книги и, вероятно, редакционные требования заставили провести очень жесткий отбор памятников, поэтому студенты и аспиранты, готовя к экзамену, например, тему «Архитектура Турции XVI в.», из-за отсутствия иной литературы до сих пор вынуждены ограничиваться тремя «главными» мечетями Синана (правда, у Н. Брунова была лишь одна). За следующие полвека новой «Истории турецкого искусства» в отечественной историографии не появилось.

Я надеюсь, что предлагаемая книга не окажется единственной русскоязычной работой о мусульманской архитектуре Анатолии на следующие полстолетия. Вместе с тем надежда на внимание и специалистов, и широкого читателя вызвала помещение в тексте необходимой исторической информации и потребность тщательно проверять приводимые данные, предоставляя фактический материал тем, кто захочет продолжить работу. С другой стороны, я лелею надежду, что даже мои ошибочные суждения, вполне допустимые в жанре очерков, могут стимулировать появление других публикаций.

Жанр очерка позволяет определенную субъективность и в отборе, и в интерпретации материала, поскольку за таким текстом стоит не творческая группа, создающая коллективную монографию, претендующую на выверенность оценок и «закрытие» темы на какой-то промежуток времени, а исследователь-одиночка. Данная книга не может служить всеобъемлющим, «систематическим» изложением истории архитектуры Анатолии или – шире – Турции. Само понятие «турецкая архитектура» в данном контексте достаточно субъективно, – это не архитектура на территории Турецкой Республики, ибо тогда пришлось бы говорить и об античном наследии, и, безусловно, о Византии; и не весь корпус памятников, возведенных под османским патронажем, ибо тогда пришлось бы рассматривать и сооружения, например, Балкан, Египта, Сирии, Крыма. Речь пойдет о мусульманской архитектуре Анатолии (и вынужденно эпизодически – румелийского Эдирне), а еще уже – о мечети. Материал медресе и мавзолеев привлекался только в тех случаях, когда он позволял полнее раскрыть архитектуру мечетей; почти не затрагиваются такие безусловно интересные темы, как градостроение, архитектурный декор, оформление михрабов, а светская архитектура вообще не рассматривается.

Следует оговорить, что понятие «турецкая мечеть» ассоциируется в первую очередь с образом «большой османской мечети», являющимся визуальной «визитной карточкой» «имперской» Турции. Но «большая османская мечеть» в данной книге так и не появится, – ее возникновение выходит за хронологические рамки работы, ограниченные установлением османской гегемонии в Анатолии и перенесением столицы в Константинополь. Узнаваемый образ культового здания, ставший маркером османского влияния, был сформирован только в начале XVI в. и закреплен прежде всего благодаря работам Синана, силуэты купольных мечетей которого создают панораму Стамбула, а современные архитекторы (причем не только турецкие, но и российские) снова и снова воспроизводят композиционные решения великого мастера.⁹

Однако все элементы модели «большой османской мечети» появились в анатолийской архитектуре задолго до «великолепного века» Синана и Сулеймана Великолепного. В османской архитектуре XIV–XV вв. были отработаны и компоновка интерьера мечети из равных ячеек, и слияние их в единое зальное пространство, и перекрытие этого пространства куполом. При этом плановые и пространственные композиции раннеосманских зданий восходили к поискам сельджукского зодчества, в котором были опробованы модели, в свою очередь восходившие и к арабским дворовым, и к иранским айванным мечетям. Однако шаг к созданию зальной купольной мечети, предваренной двором, предопределившей все развитие анатолийской культовой архитектуры, был сделан уже в первые десятилетия после тюркского завоевания Анатолии в конце XI в. Именно это определило хронологические рамки исследования.

Практика «архитектурных очерков», посвященных памятникам мусульманского зодчества, в отечественной литературе есть: например, Т. Х. Стародуб в «Сокровищах исламской архитектуры»¹⁰ ставила задачу лишь самыми крупными, яркими мазками обрисовать типологическое разнообразие мусульманских памятников, и турецкая архитектура в ее книге представлена общим очерком «Турецкая мечеть», тремя мечетями Синана (из них две – стамбульские) и несколькими медресе Эрзерума и Коньи. Показательно, однако, что даже при такой жесткой избирательности «турецкая часть» краткого списка наиболее показательных «сокровищ архитектуры» все равно превышает другие регионы мусульманского мира, – что свидетельствует об оригинальности и важности этого материала.

Жанр очерков позволил избирательно выделить ключевые проблемы, через которые можно подавать материал, – отражение политической риторики и выбор образцов, особенности архитектурного патронажа, многообразие типов зданий, эволюция планировочных решений, архитектурные «мэйнстримы» и «маргиналии» и т. д. Если в диссертации необходимо рассмотреть весь корпус памятников, то для целей очерка часто достаточно нескольких показательных примеров, и то, что одним памятникам уделяется больше внимания и объема текста, вовсе не свидетельствует об их большем значении.

Выделяемые периоды и рассматриваемые проблемы далеко не равнозначны по насыщенности фактическим материалом. Так, говоря об анатолийских мечетях, построенных под патронатом династии Великих Сельджуков, приходится опираться лишь на три памятника; разговор о медресе Конийского султаната, безусловно заслуживающих отдельного исследования, позволил подкрепить выводы несколькими наиболее показательными примерами из доброй дюжины сохранившихся комплексов; раннеосманских айванных мечетей, в большинстве своем однотипных, насчитывается около шести десятков,¹¹ но задачи работы и ее объем позволили не описывать их все.

Мне довелось побывать практически во всех регионах Турции, осмотреть и зафиксировать очень много памятников, – хотя, безусловно, далеко не все: я уверен, что по количеству исторических объектов (неолитических, древневосточных, античных, византийских, мусульманских) на единицу измерения площади с Анатолией не сравнится ни один регион. Поэтому в ряде случаев фактический материал приходилось тщательно отбирать даже исходя из задачи пропорционального объема текста; и в этих случаях я по возможности руководствовался следующими соображениями:

1) старался привлекать памятники наиболее яркие, показательные, а главное, – доступные и с точки зрения имеющейся библиографии, и исходя из возможности их посещения теми, кто, вполне вероятно, захочет их увидеть своими глазами и проверить мои выводы;

2) при равной «представительности» памятников отдавал предпочтение тому, что удалось осмотреть и сфотографировать самому, не полагаясь на чужие описания;

3) исходил из сохранности памятников и достоверности их реставрации, по возможности не опираясь на реконструкции (хотя, безусловно, даже многие хрестоматийные памятники, реставрированные после землетрясений или освобожденные от османских наслоений и перестроек, могут считаться новоделами).

Главное же, что я изначально хотел сделать, – это объединить под одной обложкой материал Сельджуков и Османов, которые в западной и турецкой историографии обычно рассматриваются по отдельности, и показать их как последовательные этапы развития одних и тех же типов мусульманской архитектуры, адаптированных для анатолийских условий и давших локальные варианты, а иногда и возвращавшихся к более ранним образцам. Однако первоначальный замысел книги был скромнее: я полагал, сосредоточившись на анатолийском материале, ограничиться (по примеру Т. Х. Стародуб) лишь несколькими крупными «мазками», но… Уже в процессе собирания материала он (материал) сам меня повел, – гуманитарии знают, как это бывает…

Стало понятно, что историю сельджукской архитектуры Турции нельзя начинать с Конийского султаната, хотя во многих книгах сделано именно так.¹² Если многие мечети Сельджуков Рума – это перестроенные памятники предшествующих тюркских династий (Данишмендидов, Салтукидов), то приходится рассматривать следы данишмендидской и салтукидской архитектурных традиций. А если синхронно существовала самостоятельная и весьма представительная (даже по количеству сохранившихся памятников) архитектурная традиция Артукидов, то с какой стати ее игнорировать? Но понять появление артукидских памятников невозможно без разговора о том, какие именно мечети в Анатолии строили Великие Сельджуки, для которых эта самая Анатолия была «диким западом»…

Приступая к работе, я полагал, что выбранный «метод крупных мазков» позволит опустить, например, такие объемные темы, как зодчество сельджукских «провинций» и синхронных Османам княжеств-бейликов. Можно было, конечно, вообще проигнорировать сам факт существования зодчества бейликов или лишь упомянуть некоторые наиболее показательные памятники в контексте становления османской архитектуры (как это сделал, например, Г. Гудвин¹³). Но обычная для кратких лекционных курсов до предела упрощенная формула «Османы = Сельджуки + Византия»¹⁴ категорически «не работает». Рядом с в общем-то провинциальными для Конийского султаната Османами в Анатолии существовали не только мелкие уджи (тюркские пограничные марки), быстро сошедшие с исторической арены, но и влиятельные приэгейские княжества, поставлявшие наемников Византии и бросавшие вызов Генуе и Венеции, и эмират Караман, политический преемник Конийского султаната, с которым османским султанам приходилось считаться еще полтора столетия после падения династии Сельджуков Рума. Эти государства оставили после себя архитектурные памятники, и не все они были до неузнаваемости перестроены потом Османами. Пришлось ехать, смотреть и включать этот материал в книгу, иначе поставленная задача не была бы выполнена. Книга стала разрастаться, причем в ущерб именно хрестоматийному османскому материалу.

Я не ставил цель подробно показать эволюцию анатолийской архитектуры на ее ранних этапах, – лишь предоставить читателю возможность увидеть механизмы влияния и векторы развития, проиллюстрировав типичные архитектурные модели наиболее показательными памятниками. Однако в результате очерки скомпонованы по столетиям, – причем по векам привычного христианского летоисчисления. Понятно, что круглые даты календаря (даже мусульманского) для периодизации истории архитектуры не были бы актуальны. Но расцвет государства Сельджуков Рума действительно приходится на I половину XIII в. (Кылыч-Арслан II, подчинивший Конье анатолийские эмираты, умер в 1192 г., битва при Кёсе-даге, «приведшая» монголов в Анатолию, произошла в 1243 г.), монгольское правление Анатолией – на вторую половину того же столетия (на рубеже XIII–XIV вв. из-под власти и Сельджуков, и монголов будут «уходить» окрепшие тюркские бейлики); первый век Дома Османа почти укладывается в XIV столетие (рубежным событием раннеосманской политической истории является ближневосточный поход Тимура и поражение Баязида в Ангорской битве 1402 г.), а взятие Константинополя в 1453 г. задает следующий очевидный (во всяком случае – для европейской историографии) рубеж. Полагаю, что для задач очерков условное, но удобное деление материала именно по «круглым» датам европейского календаря вполне простительно.

В «Предисловии» необходимо затронуть вопрос, с которого начинаются многие книги о Турции и турецкой культуре: о транскрипции географических названий, личных имен и специальных терминов. Возможно, вопреки историко-филологическим реалиям того или иного периода я в большинстве случаев старался передавать имена собственные ближе к турецкому произношению (так Ала ад-Дин становится Алаеддином, а Джалал ад-Дин – Джелаледдином, и т. д.), если, конечно, речь не идет об арабах и персах; то же самое касается специальных терминов (медресе, а не Мадраса; текке, а не такья или дерге).

Многие географические объекты в Турции неоднократно меняли названия – и в процессе смены этносов, и при официальных переименованиях; приходится оговаривать, что победа 1071 г. была одержана тюрками под византийским Манцикертом (а не под турецким Малазгиртом), а сельджукскую мечеть, построенную в XIII в. в Малатье, приходится осматривать не в нынешней Малатье, а в ее пригороде Батталгази… Очевидно, в ряде случаев я даю повод для упреков в исторической неточности, но некоторые «неточности» (надеюсь, непринципиальные) допущены сознательно, апеллируя к привычности, – так, приморский Калонорос после взятия султаном Алаеддином (Ала ад-Дином) Кейкубадом в его честь стал называться Алайе, однако «Аланья» уху российского туриста более знакома.¹⁵

Я глубоко признателен своим учителям, коллегам и друзьям, которые читали, обсуждали, критиковали данные очерки на разных стадиях готовности текста, делились литературой, фотоархивами и собственными впечатлениями. Прежде всего я приношу благодарность Ш. М. Шукурову, многолетнее общение с которым, а также его лекции, доклады и книги сформировали мой интерес к культуре ислама вообще и к мусульманской архитектуре в частности, за помощь в постановке вопросов, акцентирование целого ряда проблем, предоставленную малодоступную литературу, а также за постоянное доброжелательное внимание к моей работе.

Было бы несправедливо не отметить важную роль в сборе материалов для этой книги моих студентов из различных вузов Москвы, инициатива которых позволяла мне многократно возвращаться в Турцию, а их «образованный дилетантизм» в сочетании с «незамыленным взглядом» стимулировали поиск ответов на неожиданные вопросы и обратили мое внимание на целый ряд ранее не замеченных деталей. Отдельно благодарю И. Попову за возможность посетить Эрзерум и Байбурт, моих постоянных спутников во многих памятных поездках А. Абишева, Е. и И. Рухадзе за путешествие по турецкому Курдистану, П. Коротчикову за неоценимую поддержку в Каппадокии и Карамане, О. Евдокименко за впечатления от городов Муглы, В. Баженова и М. Мустафаева, чье участие позволило мне познакомиться с необходимыми иранскими аналогами.

Не могу не поблагодарить и «встречающую сторону» – моего добровольного гида по окраинам Бурсы дизайнера Юнуса Вурмаза, имамов многих мечетей Стамбула, Худавендигар-джами в Бурсе, Улу-джами в Эрзеруме, Хан-джами в Кайсери, чье внимание к моей работе должно было позволить мне посмотреть на памятники глазами не иностранного туриста, а местного жителя, а также сотрудников музеев Карамана, Балата, Миласа и реставраторов Анкары, Диярбакыра, Сиирта, Битлиса, Эдирне, Манисы, Коньи, любезно позволивших осмотреть недоступные для посещения объекты (или игнорировавших мое проникновение на них). Не могу не вспомнить добрым словом и многих не называвших своих имен жителей гостеприимной Турции, помощь которых облегчила поиски интересовавших меня памятников, особенно в Каппадокии, Курдистане, Мугле.

Работа над книгой несколько раз наталкивалась на технические проблемы, грозившие потерей материалов и готовых фрагментов; преодолением этих проблем я обязан А. Чистову, Я. Виленкину, И. Доскочу, А. Кузьмичу.

Глубокую признательность я выражаю Е. Гончарову – первому читателю и критику многих разделов текста, М. Бутырскому, осуществлявшему «контроль» с «византийской стороны», Ю. Шавровой, помогавшей мне с переводами источников, А. Пилецкой, разыскивавшей недостающие для работы архитектурные планы, Е. Григорьевой и М. Асхадуллиной, апробировавшим фрагменты рукописи в качестве путеводителя по городам Турции. Без их участия эта книга была бы совсем другой…