Czytaj książkę: «Последний рейс»
Julie Clark
THE LAST FLIGHT
Печатается с разрешения Creative Artists Agency и INTERCONTINENTAL LITERARY AGENCY LTD.
© Julie Clark, 2020
Школа перевода В. Баканова, 2020
© Издание на русском языке AST Publishers, 2021
Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
* * *
Джули Кларк родилась и выросла в Санта-Монике. После окончания Тихоокеанского университета вернулась преподавать в родной город, где и живет в настоящее время с двумя сыновьями и непослушным голдендудлем.
* * *
Эти персонажи буквально проникают под кожу – и остаются с читателями навсегда.
New York Times Book Review
Дилеммы, с которыми сталкиваются оригинальные, реалистично изображенные персонажи романа в своем отчаянном стремлении выжить, придают подлинный вес этой потрясающей истории. Творчество Кларк определенно заслуживает внимания!
Publishers Weekly
* * *
Посвящается всем женщинам, которые не побоялись сказать правду – перед тысячами зрителей в прямом эфире или с глазу на глаз в отделе кадров. Мы слышим вас. Мы вам верим.
Пролог
Аэропорт им. Джона Кеннеди, Нью-Йорк
22 февраля, вторник
День крушения
В четвертом терминале многолюдно. Пахнет потом и топливом. Я стою у стеклянных дверей и жду ее. Каждый раз, когда кто-то заходит, меня обдает зимним холодом. Я стараюсь не раскисать и представляю ласковый бриз в Пуэрто-Рико, напоенный ароматами цветов и моря. Чарующая испанская речь баюкает, окутывает, как теплые воды, унося прочь мое прошлое.
Снаружи воздух гудит от рева взлетающих самолетов, внутри громкоговорители изрыгают бесконечные объявления. За моей спиной пожилая итальянка пронзительно и резко кого-то отчитывает. Я не оборачиваюсь, не отвожу взгляда от тротуара, заполненного людьми. Я ищу ее. Не теряю надежды…
Мне известно не много: ее имя, ее лицо и то, что летит она сегодня утренним рейсом. Обо мне она не знает ничего. Надеюсь, я ее не пропустила, иначе – даже думать не хочется – можно попрощаться с мечтами о новой жизни.
Люди пропадают, такое случается на каждом шагу. Стои́т, например, перед вами парень в очереди в «Старбакс», а сам только и думает, как допьет сейчас кофе, заведет машину и рванет в новую жизнь, оставив семью гадать, что же с ним произошло. Или женщина садится в междугородний автобус и подставляет лицо пронизывающему ветру, чтобы тот унес навсегда мучительное прошлое, груз которого у нее уже нет сил нести. Как знать, может, и сейчас рядом с вами есть тот, кто решил навсегда исчезнуть.
Однако сделать это бесследно не так-то просто, как ни просчитывай и ни готовься. Всегда вмешиваются какие-то обстоятельства, остаются следы, тонкие ниточки. Мельчайшие зацепки. Случайные ошибки. Телефонный звонок в момент отъезда. Столкновение на дороге. Отложенный рейс.
Или непредвиденная смена маршрута.
Через запотевшее стекло я вижу, как к дверям подкатывает шикарная черная машина. Она там. Я уверена. Я чувствую это еще до того, как распахивается дверца и на тротуар ступает она – не оборачивается и не прощается, стремительно входит и пролетает мимо – так близко, что я ощущаю нежное касание ее розового кашемирового свитера. Она напряжена. Плечи подняты, словно в ожидании удара. Жизнь научила ее, что даже мягчайшие ковры за пятьдесят тысяч баксов превращаются в наждак, когда падаешь на них лицом, получив пощечину. Я не тороплюсь и выдыхаю с облегчением. Она здесь. Можно начинать.
Закидываю сумку на плечо, прибавляю шагу и успеваю встать в очередь прямо перед ней. Я ничем не рискую – беглецы смотрят только назад и никогда вперед.
Совсем скоро она пропадет со всех радаров, рассеется, как дым в небе, исчезнет. И я вместе с ней…
Клэр
21 февраля, понедельник
День перед крушением
– Даниэлла, передай, пожалуйста, мистеру Куку, что я ушла в тренажерный зал, – бросаю я, входя в небольшой кабинет, расположенный рядом с нашей гостиной.
Помощница поднимает глаза от компьютера и на секунду задерживает взгляд на моей шее – там, где сквозь слой тонального крема просвечивает свежий синяк. Я машинально поправляю шарф, хотя и знаю, что Даниэлла ничего не скажет. Как обычно.
– На четыре запланирована встреча в Центре по распространению грамотности, – напоминает она. – Вы снова опоздаете.
Даниэлла следит за моим графиком. Как и за любыми отступлениями от него. Она первая доносит моему мужу Рори, когда я не успеваю прибыть вовремя или вовсе отменяю «важные» встречи.
«Если я баллотируюсь в сенат, Клэр, мы должны быть безупречными».
– Спасибо, Даниэлла, я знаю расписание не хуже вас. Будьте добры, загрузите мои записи и ждите меня на месте.
Выходя, я слышу, как она поднимает телефонную трубку, и невольно замираю на миг в тревоге, хотя и понимаю, что мне сейчас нельзя привлекать внимания.
Меня нередко спрашивают, каково это – стать частью такой могущественной семьи, одной из самых влиятельных политических династий Америки, уступающей разве что клану Кеннеди. Обычно я перевожу тему на наш фонд, финансирующий распространение грамотности и сбережение водных ресурсов в странах третьего мира, городские образовательные программы и онкологические исследования. Меня вышколили не распускать слухи.
Поэтому я молчу и не жалуюсь на то, что нигде, даже в собственном доме, не могу укрыться от посторонних глаз. Мне приходится по крупицам отвоевывать личное пространство. Ассистенты, кухарки, уборщицы, водители – люди Рори, преданные слуги семьи Кук всюду следят за мной. Даже после десяти лет брака я не чувствую себя здесь своей. Для них я самозванка, с которой нельзя спускать бдительных глаз.
Надо сказать, я научилась отлично играть свою роль и не давать им лишних поводов.
Тренажерный зал – одно из немногих мест, куда Даниэлла не таскается за мной со своими графиками и списками. Там я встречаюсь с Петрой, моей единственной подругой из прошлого, с которой Рори не запретил мне общаться.
Просто потому, что он не знает о ее существовании.
* * *
Когда я приезжаю в зал, Петра уже там. Я переодеваюсь и иду к беговым дорожкам. Мы встречаемся у стойки с чистыми полотенцами. Она мельком оглядывает меня и тут же отводит глаза.
– Нервничаешь?
– Ужасно, – шепчу я в ответ одними губами и тут же отхожу.
Через час, ровно в половине третьего, пробежав положенную норму, я, завернувшись в полотенце, вхожу в сауну. Мышцы гудят от напряжения, но я улыбаюсь. Петра, распаренная, сидит в одиночестве на верхней полке.
– Помнишь миссис Моррис? – спрашивает она, пока я усаживаюсь рядом.
Еще бы! Эта учительница едва не завалила Петру в выпускном классе. Как же я скучаю по тем временам, когда все было просто и ясно.
– Целый месяц каждый день после уроков ты помогала мне, – продолжает она. – Другие обходили нас с братом за километр из-за отца.
– Прекрати, вас с Нико не считали изгоями. У вас были друзья.
– Когда к тебе не лезут, потому что твой папа – русский Аль Капоне, это не дружба.
Мы учились вместе в престижной школе в Пенсильвании, куда отправляют своих отпрысков самые богатые и влиятельные кланы Америки. Те общались с Петрой и ее братом Нико из любопытства, но по-настоящему никогда в свой круг не пускали. Я вообще училась на стипендию и в кампусе не жила.
Так мы и сблизились – трое чужаков. Брат с сестрой следили, чтобы никто не дразнил меня за подержанную форму и дребезжащую, обшарпанную «Хонду», на которой мать приезжала в школу навестить меня. Всегда подсаживались ко мне за обедом, чтобы я не торчала одна, и приглашали на вечеринки – ведь иначе меня бы туда никто не позвал. Защищали от высокомерных наследников больших капиталов, от их издевок и травли… Кроме Петры и Нико, у меня не было друзей.
* * *
Два года назад я вошла в клуб и увидела Петру – не иначе судьба нас свела. Словно призрак из прошлого… С тех пор столько всего изменилось, что рассказывать и объяснять пришлось бы слишком долго, и я просто отвернулась, сделав вид, что не узнала ее, и больше старалась не встречаться с ней взглядом.
После тренировки я поторопилась в сауну, надеясь дождаться ее ухода, однако Петра все-таки подкараулила меня.
– Клэр Тейлор!
Я невольно улыбнулась, услышав свою девичью фамилию и ее знакомый, еле уловимый русский акцент. Нахлынули воспоминания, и на миг я вновь почувствовала себя беззаботной девчонкой, а не блестящей и добродетельной женой мистера Кука, за непроницаемой улыбкой которой хранятся мрачные секреты.
Постепенно светская болтовня превратилась в задушевный разговор. Оказалось, Петра так и не вышла замуж, а жила в свое удовольствие под покровительством брата, унаследовавшего семейный бизнес.
– А ты? – поинтересовалась она, глядя на кольцо у меня на пальце. – Замужем?
Неужели она и правда ничего не знает?
– Да, за Рори Куком.
– Ого… Впечатляет.
Я отвернулась, ожидая, что она, как и другие, начнет расспрашивать о моей предшественнице, Мэгги Моретти, имя которой облетело все заголовки после трагической гибели его обладательницы. Однако Петра лишь заметила:
– Я видела его интервью у Кейт Лейн на Си-эн-эн. Фонд делает важную работу.
– Да, Рори очень неравнодушный. Просто неистовый.
Знала бы она, сколько в этих словах горькой правды…
– Как дела у мамы и сестры? Вайолет уже, наверное, окончила колледж?
Я вздрогнула. Даже спустя столько лет их утрата отзывалась во мне острой болью.
– Они погибли в автокатастрофе четырнадцать лет назад. Вайолет только исполнилось одиннадцать.
Что тут еще скажешь… Был проливной дождь. Вечер пятницы. Пьяный водитель вылетел на красный. Лобовое столкновение, и мгновенная смерть.
– Черт, Клэр…
Она не бормочет банальные соболезнования и не выспрашивает подробности. Просто молча садится рядом, понимая, что нет таких слов, которые могли бы облегчить горе и унять боль.
* * *
Теперь мы каждый день встречаемся в сауне после тренировок. На людях общаться с Петрой я не могу, и она прекрасно это понимает. С самого начала, еще до плана, мы проявляли крайнюю осторожность и созванивались очень редко, а электронной почтой не пользовались вовсе. Так, шаг за шагом, в своем крохотном тайном мире мы воскресили былую доверительную дружбу, которая помогла нам обеим выжить в прошлом и помогает мне теперь.
Петра быстро поняла, что я скрываю.
– Уходи от него, – сказала она через пару месяцев после нашего воссоединения, глядя на синяк на левом предплечье, оставшийся от последней ссоры с мужем. – Это ведь не первый.
На людях я всегда старательно прятала улики супружеской ярости (правда, не очень-то успешно), и на сей раз прикрыла кровоподтек полотенцем.
– Уже пробовала. Пять лет назад.
Тогда я еще верила, что от Рори можно уйти. Конечно, не тешила себя надеждой на полюбовное расставание. Было ясно: предстоит битва, тяжелая, изматывающая, разорительная. Я планировала рассказать в суде о его побоях. «Дай мне то, что я прошу, и никто ничего не узнает».
– Я ушла из дома и скрывалась у одной женщины, но оказалось, что ее супруг – старый приятель Рори еще по университетскому братству. И когда муж явился за мной, тот, естественно, открыл ему дверь. Рори наврал им, будто я страдаю от тяжелой депрессии и наблюдаюсь у психиатра, а потом добавил, что, видимо, наблюдение придется усилить.
– Намекал на психушку?
– Просто давал понять, что все может быть гораздо хуже.
О том, чем закончилась эта история, рассказывать Петре я не стала: о том, как, вернувшись домой, муж сломал мне два ребра, швырнув на мраморную столешницу в кухне. «Твой эгоизм поражает меня. Из-за обычных ссор ты хочешь разрушить все, что моя мать и я с таким трудом построили. Но ты пойми, Клэр, разногласия есть во всех семьях». Он обвел рукой шикарную квартиру. «Посмотри вокруг. Что тебе еще надо? Твои бредни ни в ком не вызовут сочувствия. Тебе никто не поверит».
Он был прав. Кто я такая по сравнению с ним, обаятельным филантропом, щедрым меценатом, единственным ребенком всенародно любимой Марджори Кук, столько сделавшей для страны на посту сенатора? Любые мои жалобы и обвинения будут похоронены под всеобщим восхищением его семьей. Их просто не услышат. Даже слушать не захотят.
– Никто не встанет на мою сторону.
– Да ты что?
– Думаешь, если бы Кэролин Биссет обвинила Джона Кеннеди-младшего в рукоприкладстве, общество бросилось бы защищать ее?
Петра нахмурилась.
– Шутишь? Сейчас эпоха MeToo1. Это стало бы сенсацией. В «Фокс-ньюс» и Си-эн-эн дрались бы за твою историю – даже сериал бы сняли или новое ток-шоу запустили, чтобы посмаковать подробности.
– Ну да… По справедливости, стоило бы подать на него в суд. Но я не могу, понимаешь… Я не готова к такой битве. Это затянется на годы, вывернет всю жизнь наизнанку, оставит клеймо. Не хочу. Мне нужна лишь свобода… от него.
Публично обвинить Рори – все равно что шагнуть в пропасть с надеждой на благосклонность и справедливость общества, которое могло бы подставить руки, чтобы не дать мне упасть. Однако надежда слишком зыбкая: за все время нашего с Рори брака никто ни разу не протянул мне руки помощи. Окружающие с ледяным равнодушием наблюдали за моим падением, коль скоро это сулило им расположение Рори. Власть и деньги надежно обеспечивают неприкосновенность.
Я сделала глубокий вдох, ощущая, как пар проникает в легкие.
– Если уходить, то только так, чтобы он никогда меня больше не нашел. Не хочется повторять судьбу Мэгги Моретти…
Глаза Петры блеснули.
– Думаешь, это он?
– Не знаю. Я уже ни в чем не уверена.
* * *
За год мы с Петрой разработали план, сложный, но изящный, как балетная постановка. Продумали все до мелочей, расписали по минутам. Оставалось лишь воплотить его в жизнь…
Клубы пара скрывают очертания предметов, я вглядываюсь в лицо подруги.
– Уже все отправили?
– Да. Курьером. На твое имя. С пометкой «Лично в руки». Доставят в отель рано утром.
Хранить у себя я не рискнула: дома могла найти горничная или, что гораздо хуже, Даниэлла, поэтому все оставалось у Петры: сорок тысяч долларов, по крупицам собранных из денег, что давал мне Рори, и новые документы, подделанные Нико.
– Правительство ужесточило контроль, так что пришлось потрудиться, – сказал он, протягивая пухлый конверт.
Мы сидели за обеденным столом в его огромном доме на Лонг-Айленде. За те долгие годы, что мы не виделись, Нико превратился в привлекательного, солидного мужчину и обзавелся красавицей-женой, тремя детьми… и целым штатом телохранителей: двоих я заметила на въезде и еще двоих – у парадной двери. Мне вдруг пришло в голову, что он очень похож на Рори – единственный сын, наследник, на чьи плечи легла судьба семьи в новом столетии. Продолжатель династии, от которого ждут, что он превзойдет своих предков или хотя бы не пустит состояние по ветру.
Я открыла конверт и достала свеженькие водительские права штата Мичиган и паспорт с моей фотографией на имя Аманды Бернс. Там же были карта социального обеспечения, свидетельство о рождении и кредитка.
– Можешь начинать новую жизнь, – торжественно объявил Нико, подцепил права и наклонил их так, чтобы я лучше разглядела голограмму. – Голосуй, плати налоги, бери кредиты. Никто не подкопается. Делал профессионал, таких на всю Америку двое – один на меня работает, другой в Майами.
Он вручил мне кредитку Ситибанка.
– Петра открыла счет на прошлой неделе. Все уведомления будут приходить на ее адрес. Когда освоишься, поменяешь. Или другую оформишь. Главное, не забудь свое новое имя.
Он рассмеялся, на секунду снова превратившись в того самого мальчишку, который сидел рядом со мной и Петрой за обедом, уплетал сэндвич и делал домашку. Уже тогда он начинал понимать, какой груз ответственности ляжет на его плечи.
– Спасибо, Нико, – поблагодарила я и в свою очередь передала ему конверт (увы, не такой пухлый). Там лежали десять тысяч баксов – все, что мне удалось сэкономить за последние шесть месяцев: сотню тут, пару там, кешбэки, скидки. Я хранила их в шкафчике Петры в тренажерном зале.
– Но имей в виду, – продолжил он, посерьезнев, – если что-то пойдет не так, я не смогу тебе помочь. И Петра не сможет. У твоего мужа слишком серьезные связи.
– Конечно. Я и так очень вам благодарна.
– Будь осторожна. Останется хоть одна зацепка, все пойдет прахом, – предупредил он и добавил, глядя мне прямо в глаза: – Пути назад не будет. Прошлое должно исчезнуть. Навсегда.
* * *
– Рори запланировал вылет на десять, – сообщаю я Петре. – Ты не забыла вложить мое прощальное письмо? Не хочется впопыхах переписывать его на гостиничном бланке.
Она кивает.
– Все уже запечатано и готово к отправке в Детройт. Что ты ему написала?
Я вздохнула. Сколько часов я потратила, сколько черновиков уничтожила, пытаясь составить такое послание, которое бы окончательно закрыло дверь в прошлое и вынудило Рори отказаться от поисков.
– Написала, что ухожу от него, что искать меня бесполезно и возвращать бессмысленно. Пусть официально объявляет о нашем расставании. Может даже сказать, что оно было полюбовным. Никаких публичных заявлений я делать не буду и интервью раздавать не стану.
– И это за неделю до его официального объявления о баллотировании в сенат?
– А надо было подождать, пока начнутся выборы? – интересуюсь я с усмешкой.
Я слишком долго ждала подходящего момента – поездки по делам фонда, так, чтобы меня никто не сопровождал и чтобы город находился неподалеку от границы с Канадой или Мексикой. И тут подвернулся Детройт. Там у меня запланирована встреча с членами организации «Граждане мира», посещение независимой школы социальной справедливости, финансируемой Фондом семьи Кук, а вечером – ужин со спонсорами.
Я откинулась на скамью – потолок терялся в клубах пара – и еще раз проговорила наш план:
– Мы прилетаем около полудня. В школе меня ждут к двум. У меня должно остаться время, чтобы заехать в отель, забрать пакет с документами и спрятать его.
– В пункте проката вечером тебя будет ожидать автомобиль. На имя мисс Аманды Бернс. Ты сможешь взять такси?
– Да, там отель «Хилтон» через дорогу. Машин всегда полно.
– А вдруг кто-то увидит, как ты выходишь из номера посреди ночи с чемоданом, и проследит за тобой. Или позвонит Рори.
– Я купила рюкзак, возьму только смену одежды и деньги. Больше мне ничего не надо. Сумку, кошелек – все оставлю.
Петра одобрительно кивнула.
– Я на всякий случай забронировала номер в отеле «Дабл Ю» в Торонто на твою кредитку. Тебя будут ждать.
Я закрываю глаза, меня немного мутит от духоты. Или от напряжения. Сейчас главное – не совершить ошибку.
Время летит минута за минутой, стремительно приближая момент, когда придется сделать первый шаг – шаг в пропасть, после которого уже не будет возврата. Я и хочу, и боюсь этого. Может, взять и все отменить: съездить в Детройт, поприсутствовать на ужине и вернуться домой – к Петре и нашим задушевным разговорам в сауне? Нет… Как только Рори баллотируется в сенат, я потеряю последнюю отдушину. Это – мой шанс вырваться.
– Пора, – говорит Петра.
Я открываю глаза.
– Как мне тебя отблагодарить?
– В школе ты была моей единственной подругой. Тебе незачем меня благодарить. Это я возвращаю тебе долг. Просто будь счастлива.
Я ловлю ее улыбку. Неужели мы больше не увидимся? Не поговорим? Не посидим вот так в крохотной полутемной сауне – нашем убежище, где мы шепотом планировали мой побег. Кто будет сидеть здесь с ней завтра? С кем она будет делиться мыслями?
Развязка приближается. Как все пройдет? Найду ли я наконец счастье? Скоро, совсем скоро Клэр Кук исчезнет, растворится, прекратит существовать. Блестящий фасад рухнет. Что окажется за ним? Я не знаю.
Осталось еще тридцать три часа.
Клэр
21 февраля, понедельник
День перед крушением
Даниэлла ждет меня у входа в Центр по распространению грамотности. Я опоздала на пятнадцать минут.
– Ни слова, – на ходу бросаю я, хотя она, наверное, уже завалила Рори сообщениями.
Даниэлла молча распахивает передо мной дверь и ведет через большой зал, где обычно проводятся литературные чтения и семинары. Сейчас там многолюдно, никто не обращает на меня внимания. Представляю, что бы началось, окажись на моем месте Рори: восхищенный шепот следовал бы за ним по пятам и мигом заполнил бы всю аудиторию. Я же прохожу незамеченной. Без мужа я никто, одна из многих. Что ж, очень скоро это будет мне только на руку.
Я поднимаюсь на второй этаж, где сидит администрация. Там, в небольшой комнате для переговоров, меня ждут.
– Рады видеть вас, миссис Кук, – приветствует директриса с теплой улыбкой.
– Здравствуйте, Анита. Можем начинать?
Я занимаю свое место, Даниэлла усаживается за моей спиной. Сегодня мы обсуждаем ежегодную кампанию по сбору средств, которая начнется через восемь месяцев. К тому времени я буду уже далеко. Приходится делать усилие, чтобы не выдать своего равнодушия. Развлекаюсь тем, что представляю, какой будет следующая встреча: шепотки, сплетни, догадки, почему я бросила Рори, и пересуды о том, какой мы были идеальной парой и как я улыбалась сегодня, а потом вдруг пропала. «Где она? Тут явно что-то неладно. Люди просто так не исчезают. Почему ее никто не может найти?» Кто из них первым вспомнит о Мэгги Моретти? Кто решится задать вслух вопрос, который наверняка хотя бы на секунду возникнет у всех: «Действительно ли она бросила его или с ней что-то случилось?»
* * *
Рори рассказал мне о Мэгги Моретти на третьем свидании.
– Все спрашивают меня, что произошло, – вздохнул он и откинулся на спинку стула, положив ногу на ногу. – Это была трагедия от начала и до конца. До сих пор не могу в себя прийти. – Он взял бокал с вином и покрутил его, прежде чем пригубить. – Мы все время ссорились. Мэгги предложила уехать куда-нибудь на выходные, отдохнуть и побыть вдвоем, поговорить в спокойной обстановке, без городской суеты, наладить отношения. Ничего не получилось: те же самые ссоры, только на новом месте, – проговорил он тихо и грустно, и горе его казалось искренним.
Я поверила ему. Мне и в голову не пришло, что все это может быть ложью.
– В конце концов мне надоело. Я прыгнул в машину и погнал обратно на Манхэттен, а через пару часов соседи по загородному дому заметили дым и позвонили в службу спасения. Тело Мэгги обнаружили у лестницы внизу. Я узнал о трагедии на следующее утро – мне позвонили из полиции. Об этом не говорили в газетах, но в легких Мэгги нашли следы дыма, значит, она была еще жива, когда начался пожар. Если бы я не уехал, то мог бы ее спасти. Никогда себе не прощу…
– Почему писали, что ты причастен к смерти?
Он пожал плечами.
– Газетчики падки на такие вещи. И я их не виню, работа у них паскудная. А вот отец так и не простил «Нью-Йорк таймс». Хорошо, что мама ушла раньше и не видела всей этой репортерской вакханалии: она бы очень переживала, как эта шумиха скажется на ее рейтинге, – признался Рори с неожиданным ожесточением, однако быстро взял себя в руки. – Но хуже всего, что скандал опорочил имя Мэгги, ее память. Теперь все только и говорят о ее нелепой смерти, а не о достойной жизни, которую она вела.
Он тяжело вздохнул и отвернулся к окну, за которым в надвигающихся сумерках сверкал огнями вымокший под дождем Нью-Йорк.
– Я не в обиде на полицию – они всего лишь делают свою работу. Увы, справедливость не всегда торжествует, и все же мне повезло.
Незаметно появился официант в черном фраке и положил перед нами счет. Рори улыбнулся мягкой, очаровательной улыбкой, и у меня защемило сердце от желания, чтобы он полюбил меня так же сильно, как некогда любил Мэгги.
* * *
– Миссис Кук, вы не откажетесь и в этом году возглавить «тихий» аукцион? – обращается ко мне Анита Рейнолдс, директор Центра по распространению грамотности, вырывая меня из воспоминаний.
– Конечно, – киваю я, – давайте встретимся в пятницу и обсудим кандидатуры спонсоров. Завтра я улетаю в Детройт, вернусь к концу недели. В два часа вам будет удобно?
Она кивает, и я заношу встречу в мой «Гугл-календарь», к которому имеют доступ также Даниэлла и Рори. Если я хочу, чтобы план удался, нельзя забывать о мелочах: надо назначать встречи, заказывать букеты – поддерживать привычный образ преданной жены, ратующей за процветание Фонда семьи Кук.
Остался тридцать один час.
* * *
Вернувшись домой, я поднимаюсь наверх переодеться и вижу, что Даниэлла перепаковала мой чемодан, пока я была в спортивном зале. Теперь вместо модных нарядов там лежат классические костюмы и туфли на шпильках, обожаемые Рори.
Я запираю дверь и достаю из гардероба коробку с ботильонами. В ней спрятан нейлоновый рюкзак, который я купила на прошлой неделе за наличные в спортивном магазине. Аккуратно складываю его и убираю в чемодан под подкладку, туда же засовываю легкую куртку, несколько маек и бейсболку, приобретенную специально, чтобы спрятать лицо от камер в гостинице. Достаю с полки любимые джинсы и упаковываю их под костюмы. На первое время хватит. И пропажи никто не заметит. Закрываю чемодан, ставлю его у двери и опускаюсь на кровать, наслаждаясь короткими минутами одиночества.
Как я дошла до такой жизни? Разве об этом я мечтала, когда с отличием оканчивала факультет истории искусств и начинала строить карьеру в аукционном доме «Кристис»?
Жизнь никогда не была для меня простой и приятной, но после гибели мамы и Вайолет я с трудом держалась на плаву, и встреча с Рори показалась мне чудом. Он понимал мои страдания, потому что сам недавно пережил потерю. Он знал, как воспоминания, нахлынув, накрывают с головой, так что нет сил ни дышать, ни говорить и остается лишь ждать, пока боль отступит, как волна с опустошенного берега.
* * *
Из коридора доносятся шаги и приглушенные голоса. Я напрягаюсь. Если кто-то обнаружит, что дверь закрыта, придется выслушать очередной выговор от мужа. «Люди не могут выполнять свою работу, Клэр, когда комнаты заперты». Внизу хлопает входная дверь, и раздается голос Рори. Я поднимаюсь, поправляю прическу и считаю до десяти, стараясь успокоиться. Осталась всего одна ночь. У меня нет права на ошибку.
– Клэр! Ты дома?
Я делаю глубокий вдох и открываю дверь.
– Да.
Двадцать восемь часов.
* * *
– Как дела с учебой у Джошуа? – интересуется Рори у нашей кухарки Нормы, пока та разливает нам вино за ужином.
Норма расплывается в улыбке.
– Прекрасно. Но он так редко звонит.
Рори смеется, отхлебывает из бокала и одобрительно кивает.
– Мальчик взрослеет. Передай ему: я надеюсь, что и текущий семестр будет с отличием.
– Непременно. Спасибо вам, сэр. Мы очень благодарны.
Рори отмахивается.
– Это на пользу всем.
Много лет назад он решил оплачивать обучение детей и внуков домашнего персонала. С тех пор слуги, и так идеально вышколенные, стали беззаветно ему преданны. Они мастерски делают вид, что не замечают наших ссор.
– Клэр, попробуй это вино. Оно великолепно.
Я не спорю – жизнь научила. Когда мы только поженились, я имела неосторожность ответить: «По мне на вкус – как забродивший виноград».
Рори с каменным лицом взял мой бокал и грохнул об пол. Брызги и осколки разлетелись по паркету, вино запачкало дорогущий ковер. Норма выскочила из кухни.
– Клэр такая неуклюжая, – произнес Рори, потянулся через стол и сжал мою руку. – За это я ее и люблю.
Норма озадаченно посмотрела на меня, очевидно, не понимая, как можно смахнуть бокал, чтобы он приземлился в метре от стола, однако тут же опустила глаза и принялась вытирать лужу. Я сидела, оцепенев, не в силах произнести ни слова, а Рори преспокойно занялся ужином.
Норма унесла на кухню осколки, вернулась с новым бокалом и налила мне еще вина. Когда она ушла, Рори отложил вилку и отчеканил: «Я отдал за бутылку четыреста долларов. Постарайся распробовать».
И теперь под его пристальным взглядом я делаю крошечный глоток, честно стараясь почувствовать древесные нотки и оттенки ванили. Не могу.
– Вкусно, – привычно вру я.
Все, с меня хватит – с завтрашнего дня пью только пиво.
* * *
Покончив с ужином, мы перемещаемся в кабинет – еще раз обсудить мою речь. Рори опускается в кресло за рабочим столом, я сажусь напротив, ставлю на колени ноутбук и открываю файл. Рори настаивает, чтобы мы все пользовались общими «Гугл-документами»: так он может когда угодно подключиться к системе и проконтролировать любого из нас. Если я вижу, как у меня на экране загорается значок его профиля, я знаю, что он здесь, рядом, следит за мной.
В общих документах он обсуждает со своим давним ассистентом Брюсом особо щекотливые вопросы, не предназначенные для чужих глаз и ушей, – электронной почте и телефону он не доверяет. За годы совместной жизни я не раз слышала: «Написал тебе об этом в документах» или: «Оставил тебе сообщение – прочитай». Именно там, уверена, они будут обсуждать мое исчезновение, строить догадки и, возможно, планировать поиски. Это их «тайная комната», где они могут быть совершенно откровенны друг с другом.
Усилием воли я сосредоточиваюсь на бессмысленном диалоге: задаю вопросы и старательно делаю вид, что беспокоюсь, как меня примут. Брюс тоже здесь: сидит в углу за своим ноутбуком и вносит в речь поправки, которые мы обсуждаем. Я вижу у себя на экране курсор с его именем: слова появляются и исчезают, как по волшебству. Интересно, он знает, что Рори меня бьет? Скорее всего. Между ними нет секретов.
– Тебя наверняка спросят о моей пресс-конференции, запланированной на следующую неделю, – предупреждает Рори, покончив с речью. – Ничего не отвечай. Улыбайся и переводи разговор на дела фонда.
Вокруг его возможного выдвижения в сенат уже поднялась шумиха: в газеты просочились слухи, и журналисты принялись на все лады их мусолить и вспоминать его мать.
В свое время Марджори Кук снискала себе славу искусного переговорщика, способного убедить самых твердолобых сенаторов из консервативной партии в необходимости либеральных послаблений. Поговаривали даже о борьбе за президентский пост – задолго до выдвижения Хиллари и Джеральдин Ферраро. Однако рак кишечника оборвал ее блистательную карьеру (и жизнь), когда Рори только поступил в колледж, навсегда поселив в его душе чувство неуверенности и обиды – гремучую смесь, которая детонировала всякий раз, когда кто-нибудь имел неосторожность при обсуждении его политических перспектив упомянуть имя Марджори.
– Конечно, – покорно соглашаюсь я, краем глаза наблюдая, как Брюс прячет ручки в ящик стола и убирает ноутбук в сумку, чтобы забрать с собой.
Когда он уходит, Рори откидывается на спинку кресла и кладет ногу на ногу.
– Как прошел день?
– Хорошо.
Из-за нервов я слегка шевелю левой ногой. Он замечает это и недоуменно поднимает бровь. Я вдавливаю пятку в ковер, стараясь выглядеть спокойной.
