Czytaj książkę: «К востоку от Эдема»

Czcionka:

Посвящается Паскалю Ковичи



Дорогой Пат!

Однажды ты застал меня за вырезанием миниатюрной фигурки из дерева и предложил: «Может, сделаешь что-нибудь и для меня?»

Я поинтересовался, что именно ты хочешь, и в ответ услышал: «Шкатулку».

«Для чего?»

«Складывать вещи».

«Какие именно?»

«Всякую всячину», – ответил ты.

Ну вот, шкатулка готова; в ней уместилось почти все, что у меня есть, и все равно осталось много места. Здесь боль и переживания, печали и радости, мысли дурные и добрые – замыслы, приносящие удовлетворение и повергающие в отчаяние, а также не поддающееся описанию счастье творчества.

А поверх всего – огромная благодарность и моя любовь к тебе.

И все равно шкатулка не заполнена до конца.

Джон.

Печатается с разрешения The Estate of Elaine A. Steinbeck и литературных агентств McIntosh and Otis, Inc. и Andrew Nurnberg.

© John Steinbeck, 1952

© Elaine A. Steinbeck, Thom Steinbeck, and John Steinbeck IV renewed 1989

© Школа перевода В. Баканова, 2015

© Перевод. Г. Злобин, наследники, 2017

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

Часть первая

Глава 1

1

Салинас-Вэлли расположен в Северной Калифорнии и представляет собой длинную узкую полоску равнины между двумя цепями гор, посреди которой бежит, извиваясь и петляя, река Салинас, заканчивающая свой путь в заливе Монтерей.

Я помню, как назывались во времена моего детства травы и скрывающиеся в них загадочные цветы, знаю, где находится жилище жабы, в котором часу просыпаются летом птицы, как пахнут деревья и какой аромат у каждого времени года. Помню местных жителей, их походку и даже запах. Память хранит множество разных запахов.

Помню, что раскинувшиеся к востоку от долины горы Габилан светлые и жизнерадостные, обласканы солнцем и полны очарования. Они зовут и влекут к себе, и хочется взобраться на теплые склоны, как на колени к любимой матери. Манящие горы, покрытые бурой травой и пропитанные любовью. На западе упираются в небо вершины Санта-Лусия, заслоняющие долину от океана. Темные и угрюмые, они таят враждебность и угрозу. Я всегда испытывал благоговейный страх перед западом и всей душой любил восток. Затрудняюсь объяснить причину. Возможно, она кроется в том, что из-за вершин Габилан приходит утро, а ночь наползает с хребтов Санта-Лусия, и две горные цепи ассоциируются у меня с рождением нового дня и его угасанием.

По обе стороны долины с горных ущелий в реку Салинас стекали маленькие ручейки. Зимой в дождливые годы ручейки превращались в бурные потоки, наполняющие реку до краев, и в один прекрасный день она закипала в приступе ярости и выплескивалась из берегов, разрушая все вокруг. Случалось, река отхватывала находящиеся вблизи берега большие куски фермерских угодий, опрокидывала амбары и дома, переворачивая и унося их с собой, ловила в свой капкан коров, свиней и овец, топила в бурых от грязи водах и увлекала в море. Потом, с наступлением поздней весны, река постепенно мелела, открывая песчаные берега, а летом и вовсе пересыхала, и только под высокими обрывами, где недавно бурлили глубокие водовороты, оставались лужи. Снова вырастал камыш и трава, и распрямлялись ивы, на верхних ветвях которых виднелся застрявший мусор, принесенный во время паводка. Салинас – река непостоянная и течет на поверхности не круглый год, а с лучами летнего солнца уходит под землю. Она не отличается особой красотой, но другой в тех местах нет, и мы любили хвастаться грозным нравом нашей Салинас в дождливую зиму и удивительной способностью бесследно исчезать в песке засушливым летом. Впрочем, хвастаться можно чем угодно, если ничего другого под рукой нет, да и вообще чем меньше имеешь, тем сильнее тянет бахвалиться.

Низинная часть Салинас-Вэлли, которая находится между горными цепями, ниже предгорий, совершенно плоская, потому что когда-то сама долина была дном узкого морского залива длиной в сто миль. Давным-давно устье реки в Мосс-Лэндинг служило входом в этот залив. Однажды отец пробурил колодец посреди долины. Сначала бур прошел сквозь пахотный слой и гравий, а потом показался белый морской песок, в котором было полно ракушек и даже попадались частицы китового уса. Двадцать футов песка в глубину – и снова чернозем, где мы нашли обломок красного дерева, чья древесина отличается прочностью, не гниет и не портится. Должно быть, еще раньше, до появления морского залива, в долине рос лес. И все эти чудеса творились прямо у нас под ногами. Порой по ночам мне слышался и шум моря, и шелест секвой в древнем лесу.

На равнинных землях пахотный слой толстый и плодородный. После щедрой на дожди зимы он мгновенно покрывался травой и цветами. В дождливый год весенние цветы невероятно красивы. Вся равнина и предгорья пестрели ковром люпина и маков. Как-то раз я услышал от одной женщины, что букет из разных цветов покажется еще ярче, если добавить несколько белых цветков для контраста. Лепестки люпина оторочены белой каемочкой, и потому люпиновое поле поражает невероятной синевой, в которую пылающими искрами вкрапляются калифорнийские маки. Их цвет обжигает: не оранжевый и не ярко-желтый, и стань чистое золото жидким, как молоко с отстоявшимися сливками, оно, наверное, имело бы такую же жгуче-пламенную окраску, что и наши маки. Маки отцветали, и им на смену поднималась в полный рост желтая горчица. Когда мой дед осел в долине, горчица была такой высокой, что над желтыми цветами виднелась только голова всадника, едущего верхом на лошади. На плоскогорьях трава усыпана лютиками, живучками и желтыми полевыми фиалками с темными серединками. Чуть позже расцветают красные и желтые индейские кастиллеи. Эти цветы растут на открытой местности, где много солнечного света.

В тени виргинских дубов расцветал венерин волос, наполняя воздух сладким ароматом, а под покрытыми мхом берегами реки свисали заросли пятипалых папоротников и золотарника. А еще там росли колокольчики, похожие на изящные кремово-белые фонарики, полные колдовских чар и скрытого порока. Они встречались очень редко, и ребенка, которому посчастливилось найти один цветочек, выделяли из всей компании, и он становился героем дня.

С наступлением июня набравшие силу травы начинали жухнуть, и холмы приобретали бурую окраску, которую и бурой-то не назовешь, скорее золотистой с желто-оранжевым отливом и примесью красного – одним словом, цвет, не поддающийся описанию. С этого момента и до следующих дождей земля на равнине становилась все суше, покрывалась трещинами, ручьи пересыхали, и река Салинас уходила в песок. По долине гулял ветер, поднимая в воздух облака пыли и сухой травы. Продвигаясь на юг, он становился все сильнее и резче, а вечером утихал. Колючий изматывающий ветер нес частицы пыли, которые въедались в кожу и раздражали глаза. На работу в поле люди надевали защитные очки и заматывали нос платком, чтобы туда не набилась грязь.

На равнине земля была богатой и плодородной, а на предгорьях пахотный слой совсем тонкий, всего несколько дюймов, на глубину вросших в него коротких корней травы. Чем выше поднимаешься в горы, тем тоньше становится плодородный слой, сквозь который проступают наружу осколки камней, и наконец за кустарниками начинается сплошная полоса кремневой гальки, от которой, слепя глаза, отражаются знойные солнечные лучи.

Я рассказал об урожайных годах, когда шли обильные дожди, но случались и страшные засухи, наводившие ужас на всех жителей долины. Дождливые и засушливые годы чередовались по тридцатилетнему циклу. Сначала выпадало пять-шесть замечательных лет с проливными дождями, когда уровень осадков составлял девятнадцать – двадцать пять дюймов, и напитанная влагой земля сплошь покрывалась сочной травой. За ними следовало шесть или семь вполне сносных лет с осадками двенадцать – шестнадцать дюймов. Потом наступали засушливые годы, во время которых дождей выпадало всего семь-восемь дюймов. Земля высыхала, трава не хотела расти, и на равнине появлялись большие, словно пораженные паршой проплешины. Виргинские дубы чахли, их кора напоминала коросту, и даже полынь становилась безжизненной и серой. Почва покрывалась трещинами, источники пересыхали, и домашний скот вяло жевал сухие ветки. И тогда все фермеры и хозяева ранчо проникались жгучей ненавистью к Салинас-Вэлли. Коровы тощали на глазах и нередко подыхали с голоду, а людям приходилось возить на фермы питьевую воду в бочках. Некоторые семьи продавали за бесценок все имущество и отправлялись искать счастья в другие края. С приходом очередной засухи люди не вспоминали о годах урожайных и сытых, а когда снова начинались обильные дожди, напрочь забывали о голодных засушливых временах. Так и жили.

2

Вот какой была долина Салинас-Вэлли, длинной узкой лентой вклинившаяся между гор. Ее история такая же, как у всего штата Калифорния. Сначала здесь жили индейцы, никчемное пассивное племя, лишенное изобретательности и элементарной культуры. Люди, питающиеся личинками жуков, кузнечиками и моллюсками, слишком ленивые, чтобы охотиться или заниматься рыбной ловлей. Они ели то, что можно просто подобрать с земли, и ничего не сажали и не сеяли, а муку делали из горьких толченых желудей. Даже их войны походили на вымученную пантомиму.

Потом появились экспедиционные отряды суровых расчетливых испанцев. Алчные и практичные, они жаждали золота и насаждали веру в своего бога, коллекционируя людские души как драгоценные камни. Испанцы захватывали горы и долины, реки и земли, простирающиеся до самого горизонта. Именно так и в наши дни добиваются права на приобретение участка под застройку. Эти упрямые безжалостные люди сновали по всему побережью. Некоторые оседали на основании дарственной на земельные владения величиной с целое графство, пожалованной испанскими королями, не имеющими ни малейшего представления о том, что представляет собой подобный дар. Первые землевладельцы жили в бедных феодальных поселениях, и их домашний скот бесхозно бродил по окрестностям, плодился и множился. Время от времени животных забивали ради шкуры и жира, а мясо бросали на съедение грифам и койотам.

Как только испанцы появились в этих краях, сразу возникла потребность дать названия всему, что видит глаз. Такова непременная обязанность любого путешественника и первооткрывателя. Впрочем, не только обязанность, но и преимущественное право. Прежде чем нанести то или иное место на нарисованную от руки карту, нужно придумать подходящее имя. Разумеется, испанцы были людьми религиозными, а читать, писать, вести путевые дневники и записи и рисовать карты умели неутомимые и фанатичные священнослужители, путешествующие вместе с солдатами. В результате первые названия давали в честь святых или религиозных праздников, которые отмечались на привале. Святых великое множество, и все же их число небезгранично, а потому встречаются и повторы. И вот появляется Сан-Мигель, Сент-Майкл, Сан-Ардо, Сан-Бернардо, Сан-Лоренцо, Сан-Карлос, Сан-Францискито. А потом идут праздники: Нативидад (Рождество Христово), Насимьенте (Рождество Девы Марии), Соледад (Уединение). Некоторым местам давались названия в зависимости от настроения экспедиции в данный момент. Так появилась Буэна-Эсперанца, добрая надежда, и Буэна-Виста, потому что перед путешественниками открылся великолепный вид, а также Чуалар, так как местечко оказалось на удивление красивым. Далее следуют описательные названия, такие как Пасо-де-лос-Роблес, в честь росших в этом месте дубовых деревьев. Лос-Лаурелес обязан своим названием лавровым кустам, Туларситос – камышам, растущим на соседнем болоте, а Салинас – солончакам.

Потом названия стали давать в честь животных и птиц. Примером тому служат Габилан, так зовутся орлы, летающие в этих горах, а также Топо, где водились кроты, и Лос-Гатос, место, в котором в то время обитали дикие лесные кошки. Идея названия иногда возникала из-за особенностей самой местности. Тассахара – чашка с блюдцем, Лагу-на-Сека – высохшее озеро, Корраль-де-Тьерра – земляная насыпь, и, наконец, Параисо, место, вызвавшее у путников ассоциации с раем.

После испанцев пришли американцы, отличавшиеся еще большей жадностью, потому что их самих тоже было гораздо больше. Они захватывали земли и переделывали в свою пользу законы. Повсюду, как грибы, росли фермерские хозяйства, сначала на равнинах, а потом и на склонах предгорий. Они представляли собой небольшие деревянные домишки, крытые дранкой из секвойи и огороженные частоколом. Стоило появиться на земле даже самому малому источнику воды, и дом рос на глазах, а семья множилась. Во дворе перед окнами дома высаживали красную герань и розовые кусты. Вместо тропинок появились наезженные телегами колеи, а поля, засеянные кукурузой, ячменем и пшеницей, вытеснили желтую горчицу. Вдоль проезжих дорог через каждые десять миль встречалась лавка с товарами или кузница, вокруг которых вырастали небольшие поселки, такие как Брэдли, Кинг-Сити, Гринфилд.

В отличие от испанцев у американцев имелась тенденция называть поселки в честь людей. После заселения равнин названия мест стали связывать с событиями, которые там произошли, и вот они-то и приводили меня в неописуемый восторг, потому что за каждым скрывается давно забытая история. На память приходит Болса-Нуэва – новый кошелек, Морокохо – хромой мавр (интересно, кто это такой и как тут оказался?) и каньоны Уайлд-Хорс – дикая лошадь, Шерттейл – пола рубашки или Мустанг-Грейд – племенной мустанг. Такие названия отражают характер людей, которые их придумали, и бывают почтительными или, наоборот, пренебрежительными, одни дают поэтическое описание, а другие звучат уничижительно. Любое место можно назвать Сан-Лоренцо, а вот каньон Пола Рубашки или Хромой Мавр – совсем другое дело.

Днем поселения насквозь продувались ветром, и фермеры посадили эвкалиптовые деревья, которые образовали ветрозащитную полосу протяженностью в несколько миль, чтобы уберечь пахотный слой от выветривания. Вот так выглядела Салинас-Вэлли, когда мой дед привез сюда жену и обосновался на предгорьях к востоку от Кинг-Сити.

Глава 2

1

Мой рассказ о Гамильтонах основан на слухах, старых фотографиях, семейных преданиях и расплывчатых воспоминаниях, где правда смешивается с вымыслом. Они были людьми ничем не примечательными и оставили после себя мало письменных упоминаний, да и те ограничиваются свидетельствами о рождении, заключении брака и смерти, а также документом на владение землей.

Молодой Сэмюэл Гамильтон и его жена родом с севера Ирландии. Он был сыном мелких фермеров среднего достатка, которые сотни лет прожили на одном участке земли в одном и том же каменном доме. Гамильтоны умудрились получить на удивление хорошее образование, считались людьми начитанными, и, как часто случается в этой зеленой стране, их связывали узы родства и с влиятельной знатной верхушкой общества, и с беднотой. Один из многочисленных кузенов мог носить титул баронета, а другой – побираться по чужим домам. Разумеется, как все уважающие себя ирландцы, Гамильтоны вели свое происхождение от королей Ирландии.

Не знаю, что заставило Сэмюэла покинуть выстроенный из камня отчий дом и покрытую зеленью землю предков. Он никогда не интересовался политикой, и маловероятно, что причиной отъезда стало участие в мятеже. Сэмюэл был человеком кристально честным, и это исключает преследование со стороны полиции. Среди членов семьи ходили толки, которые и слухами-то не назовешь – так, некая витающая в воздухе недосказанность, – что он покинул родные края из-за любви, и отнюдь не к женщине, на которой женился. Не могу сказать, была ли эта любовь счастливой, или его чувства остались безответными и он бежал из-за уязвленной гордости. В семье все склонялись к первому варианту, ведь Сэмюэл слыл парнем красивым, обаятельным и веселым, и трудно представить молодую ирландскую крестьянку, которая не ответила бы ему взаимностью.

Дед приехал в Салинас-Вэлли в расцвете сил и здоровья. Энергия била из него ключом, а голову переполняли всевозможные идеи и замыслы. Глаза Сэмюэла поражали удивительной синевой, и когда он уставал, один глаз начинал слегка косить. Он был человеком мощного телосложения, а по натуре деликатным и в некотором роде утонченным. Даже занимаясь крестьянским трудом, где без грязи никак не обойтись, он всегда выглядел безукоризненно чистым и опрятным. А еще Сэмюэл славился золотыми руками. Он был искусным кузнецом, плотником и резчиком по дереву и мог из любой деревяшки или куска металла смастерить какую-нибудь диковинку. Дед постоянно изобретал новые способы выполнить хорошо известное дело лучше и быстрее, но всю свою жизнь был начисто лишен таланта наживать деньги. Другие люди, в полной мере обладающие этим даром, брали на вооружение задумки Сэмюэла, выгодно продавали и богатели, в то время как сам изобретатель едва сводил концы с концами.

Трудно сказать, что привело деда в Салинас-Вэлли, место малоподходящее для человека, родившегося в краю, покрытом зеленью. Однако он приехал сюда за тридцать лет до начала двадцатого столетия вместе с миниатюрной женой-ирландкой, женщиной суровой и непреклонной, совершенно лишенной чувства юмора. Она придерживалась строгих пресвитерианских правил и моральных принципов, по которым все, что есть приятного в жизни, является грехом и подлежит осуждению.

Ума не приложу, где Сэмюэл ее отыскал, как ухаживал и почему женился. Подозреваю, что где-то в дальнем уголке сердца запечатлелся образ совсем другой девушки, так как дед был натурой порывистой и страстной, а его супруга проявляла свои чувства весьма скупо. Тем не менее за все годы, прожитые в Салинас-Вэлли, с юности и до самой смерти, никто не слышал, чтобы Сэмюэл ходил к другим женщинам.

Когда Сэмюэл и Лайза появились в Салинас-Вэлли, все хорошие земли на равнине, плодородные предгорья и ложбины на склонах, а также участки, покрытые лесом, были уже разобраны, но еще оставались не занятыми земли малоплодородные. Вот дед и обосновался на пустоши, раскинувшейся на холме к востоку от места, где сейчас находится Кинг-Сити.

Он поступил как все: взял земельный надел в сто шестьдесят акров на себя и столько же на жену, а поскольку та была беременна, прибавил еще сто шестьдесят акров на ребенка. За годы супружеской жизни родилось девять детей, четыре мальчика и пять девочек, и с рождением каждого ребенка к ранчо добавлялось по участку, что составило одиннадцать земельных наделов общей площадью тысяча семьсот шестьдесят акров.

Попадись Гамильтонам стоящая земля, они стали бы людьми богатыми, но почва на полученных участках была сухой и твердой, без источников воды и с таким тонким пахотным слоем, что на поверхность то тут, то там выступали осколки кремня. Полынь и та выживала с трудом, а дубы из-за нехватки влаги превратились в карликов. Даже в сравнительно благоприятные годы корма отощавшей домашней скотине не хватало, и она бродила по окрестностям в поисках еды. С высоты своих пустошей Гамильтонам оставалось только любоваться раскинувшимися внизу на западе богатыми цветущими землями и зелеными полями по берегам реки Салинас.

Сэмюэл построил дом своими руками, так же как амбар и кузницу. Он очень скоро понял, что даже имея десять тысяч акров лишенной воды каменистой земли в горах, семью не прокормить. Золотые руки и тут не подвели, и дед смастерил бурильную установку и стал бурить колодцы на землях более удачливых соседей. Он изобрел и сам смастерил молотилку и во время сбора урожая ходил по расположенным на равнине фермам, обмолачивая зерно, которое не родилось на его бесплодных землях. Дед натачивал лемеха плугов, чинил бороны и сломанные тележные оси и подковывал лошадей. Фермеры со всей округи несли Сэмюэлу в починку инвентарь, а кроме того, любили послушать его рассказы и рассуждения о жизни, поэзии и философии, которые существовали далеко за пределами Салинас-Вэлли.

Дед обладал роскошным, проникающим в самое сердце голосом, который звучал одинаково красиво, пел ли он песню или рассказывал очередную историю. Ирландский акцент у Сэмюэла отсутствовал, но его речь отличалась особой напевностью, мелодичностью и богатством интонаций, которые ласкали слух неразговорчивых фермеров с равнины. Они обычно приносили с собой виски и, отойдя в сторонку, подальше от кухонного окна и осуждающего взора миссис Гамильтон, украдкой отпивали из бутылки, а потом жевали зеленые листья дикорастущего аниса, чтобы отбить запах спиртного. День считался неудачным, если у кузницы не толпились три-четыре человека, прислушивающихся к ударам молота и внимающих речам Сэмюэла. Фермеры называли деда великим шутником и забавником и старались запомнить и донести до дома его рассказы, а потом несказанно удивлялись, когда в пересказе у себя на кухне история теряла всю прелесть и вовсе не казалась смешной.

Владея бурильной машиной, молотилкой и кузницей, Сэмюэл должен был давно разбогатеть, однако у него полностью отсутствовала предпринимательская жилка. Клиенты, которым вечно не хватало денег, обещали расплатиться после жатвы, потом после Рождества и снова откладывали срок платежа, пока и вовсе не забывали о долге. Сэмюэл стеснялся им напомнить, и потому Гамильтоны оставались бедняками.

Дети в нашей местности появлялись на свет с завидной регулярностью, и перегруженные работой врачи округа нечасто заезжали на ранчо, чтобы принять роды, за исключением случаев, когда радостное событие превращалось в кошмар, тянувшийся несколько суток. Сэмюэл Гамильтон собственноручно принимал всех своих детей, аккуратно перевязывал пуповину, как полагается, шлепал младенца по попке и наводил порядок в доме. Когда при рождении младшего возникли осложнения и ребенок начал синеть, Сэмюэл прижался губами к ротику малютки и стал вдыхать в него воздух, пока младенец не задышал самостоятельно. У деда были искусные и ласковые руки, и соседи приезжали за двадцать миль с просьбой принять роды, а он одинаково хорошо справлялся со своей задачей, будь то женщина, лошадь или корова.

На полке у Сэмюэла на видном месте стояла толстая книга в черном переплете с тисненным золотом названием «Доктор Ганн. Семейный справочник по медицине». Некоторые странички были загнуты и потрепаны от частого употребления, а другие вообще никогда не открывались. По книге доктора Ганна можно узнать всю историю болезней семейства Гамильтонов. Чаще всего дед обращался к разделам о переломах, порезах, синяках, болях в пояснице и детских болезнях, таких как свинка, корь, скарлатина и дифтерит. Большое внимание уделялось ревматизму, женским болезням и, конечно же, всему, что связано с беременностью и родами. Гамильтонам либо сильно везло, либо они и правда отличались высокой нравственностью, потому что страницы, посвященные гонорее и сифилису, так и не увидели света.

Сэмюэл, как никто другой, умел справиться с приступом истерики или успокоить перепуганного ребенка, и все благодаря проникновенным ласковым речам и нежной чувствительной душе. Соблюдая тело в чистоте, он оставался чистым и в помыслах. Люди, приходившие в кузницу поболтать и послушать рассказы деда, на время забывали о бранных словах, и не потому, что сдерживали себя и не давали волю языку. Они делали это автоматически, чувствуя: здесь не место сквернословию.

Сэмюэл всегда отличался от остальных жителей, оставаясь чужаком. Возможно, все дело в особом, размеренном и напевном темпе речи, одинаково действующем на мужчин и женщин, заставляя их вести с Сэмюэлом откровенные разговоры, на которые они никогда бы не отважились с родственниками или самыми близкими друзьями. Из-за несколько странноватого характера дед держался особняком и благодаря этой особенности стал хранителем чужих тайн, надежным, как могила.

Лайза Гамильтон, тоже ирландка, была слеплена совсем из другого теста. В ее маленькой круглой головке умещались непритязательные примитивные убеждения и принципы. Глядя на пуговичный носик в сочетании с упрямым, будто срезанным подбородком и дерзко выступающей вперед нижней челюстью, становилось ясно, что миссис Гамильтон не свернет с раз избранного пути, даже если этому воспротивятся призывающие к смирению ангелы небесные.

Лайза хорошо готовила незамысловатую еду, и ее дом – а она всегда считала его своей собственностью – неизменно сиял чистотой. Беременность и роды не слишком мешали и не отрывали надолго от дел. Обычно она остерегалась заниматься тяжелой работой не более двух недель. Должно быть, таз миссис Гамильтон был сделан из китового уса, так как она легко и быстро рожала одного за другим крупных младенцев.

Лайза остро чувствовала малейшее проявление греха. Безделье считалось грехом, как и игра в карты, которая в ее глазах также являлась праздным времяпрепровождением. К любому проявлению веселья она относилась с подозрением и опаской, будь то танцы, пение или обычный смех. В ее понятии люди, весело проводящие время, непременно становятся добычей дьявола. И это вызывало досаду, так как Сэмюэл был человеком веселым и любил посмеяться. Подозреваю, он мог легко попасть в лапы дьяволу, и жена по мере сил оберегала его от такой участи.

Лайза всегда убирала волосы назад и завязывала в тугой узел. Разумеется, я не помню, как она одевалась, но наверняка одежда в точности соответствовала ее характеру и образу мыслей. У миссис Гамильтон полностью отсутствовало чувство юмора и лишь иногда проскальзывали проблески язвительного остроумия. Внуки боялись Лайзу, так как она была начисто лишена каких-либо человеческих слабостей. Всю свою жизнь она мужественно и без единой жалобы переносила страдания, свято веря, что Господь повелел всем своим чадам жить именно так, а награда за долготерпение придет потом.

399 ₽
12,31 zł
Ograniczenie wiekowe:
16+
Data wydania na Litres:
30 maja 2017
Data tłumaczenia:
2015
Data napisania:
1952
Objętość:
820 str. 1 ilustracja
ISBN:
978-5-17-102580-9
Format pobierania:
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,8 na podstawie 1921 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,9 na podstawie 60 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,8 na podstawie 105 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,7 na podstawie 1484 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,6 na podstawie 285 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,7 na podstawie 600 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,6 na podstawie 464 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,7 na podstawie 39 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,6 na podstawie 305 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,8 na podstawie 3988 ocen
Audio
Średnia ocena 4,8 na podstawie 1154 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,8 na podstawie 1899 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 0 na podstawie 0 ocen
Audio
Średnia ocena 4,8 na podstawie 6 ocen
Audio
Średnia ocena 4,2 na podstawie 6 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,4 na podstawie 5 ocen
Tekst
Średnia ocena 4,9 na podstawie 34 ocen
Audio
Średnia ocena 4,2 na podstawie 10 ocen
Audio
Średnia ocena 4,7 na podstawie 17 ocen
Tekst, format audio dostępny
Średnia ocena 4,8 na podstawie 10 ocen